…И вот он уже в пути. Сев вчера поздним вечером в Москве – туда он добрался на самолете региональных авиалиний – на скорый поезд, идущий в ФРГ, уже следующим днем он катил по польским просторам. Прибытие в Варшаву ожидалось ближе к девяти вечера. Запомнился таможенный досмотр на белорусско-польской границе, который проводили придирчиво взирающие на гражданина России два польских таможенника, явно не испытывающих к нему особых симпатий. Ну, а то как же! Ведь всякому доброму поляку было хорошо известно, что это именно коварные, безжалостные русские совсем недавно погубили польского президента и уйму официальных лиц. Как было сказано в прессе – цвет польской нации. Заманив его на траурные мероприятия в Катынь, русские специально испортили погоду, да еще и их диспетчеры сознательно ввели в заблуждение экипаж авиалайнера, давая ему неправильную информацию. А еще и президентский самолет «Ту», скорее всего, ими же специально был отремонтирован так, чтобы разбиться в самый неподходящий момент.
«Курица – не птица, Польша – не заграница» – вспомнилась давнишняя шутка, которую Андрей впервые услышал от своего родственника, проходившего там срочную службу в составе ЗГВ. Доводясь отцу двоюродным братом, Михаил был старше своего племянника всего лет на десять.
После прибытия домой со службы в шикарно отделанной дембельской парадке, дядька Мишка заглянул в гости и к Лавровым, чтобы пригласить их семью на гулянку в честь своего возвращения из армии. Ну, батя не был бы самим собой, если бы не уговорил Михаила остограммиться. С восхищением разглядывая красиво подогнанную военную форму и блестящие значки на груди сержантского кителя, Андрей, которому тогда было лет одиннадцать, вслушивался в рассказы Михаила о службе, о самой Польше.
– Какой там у них, к черту, социализм? – смеялся тот, повествуя о том, как многие польские офицеры, придя домой со службы, тут же становились к прилавку скобяной или продуктовой лавочки, пристроенной к жилому дому. – Глянешь, и кажется иной раз, что там все только тем и занимаются, что торгуют, от мала до велика. Заходишь в магазин, там продавец, он же и хозяин. Просишь: пан, покажите мне вон ту рубашку. Он без слов – и покажет, и объяснит, чьего производства, а если денег мало, так и цену сбавит. А скажешь «товарищ» – и разговаривать с тобой не станет.
– О, как!.. – наполняя рюмки, отец удивленно покрутил головой.
– У них там американское-то кино показывают чаще, чем наше, – уже заметно захмелев, изобразил авторитетную мину Михаил. – Что там наши фильмы «до шестнадцати»?! Смех один. У них там такое кажут!.. – Оглянувшись на Андрея, он что-то прошептал на ухо своему собеседнику.
Выслушав Михаила, отец в ответ лишь крякнул и подозрительно покосился в сторону сына – не подслушивает ли?
– Так что, если бы не наши штыки, они бы давно уже переметнулись к американцам, – поднимаясь из-за стола, посетовал Михаил. – Да, думаю, дело к этому и идет. Так что, Андрюха, вырастешь, пойдешь служить – смотри, не урони нашей марки. Видел я этих всяких вояк – и «демократских», и натовских. Наша армия, хоть и хватает там дуровщины, все равно лучшая. Ну как, не уронишь?
– Не-а… – мотнул головой Андрей, в душе несказанно гордясь тем, что Михаил разговаривает с ним на равных. – Я выучусь и стану командиром! – неожиданно для самого себя выпалил он.
– А что? Давай, пробуй… – Михаил измерил племянника одобрительным взглядом и, улыбаясь, протянул руку. – Ну, держи пять! Будешь «обмывать» погоны – меня не забудь пригласить, – подмигнув, он рассмеялся и направился к выходу.
Как же давно это было! А кажется, словно вчера. Свое решение стать военным Андрей не изменил. Закончив школу, поступил в военное училище, и однажды, вернувшись домой с лейтенантскими погонами, пригласили на домашние посиделки в числе прочих и Михаила. Увидев вместо мосластого, немного нескладного подростка возмужавшего, крепкого офицера спецназа ВДВ, тот только и смог сказать, широко разведя руками:
– Я всегда знал, что из тебя толк будет!
Но ведал ли Андрей в ту пору, сколь непростой и нелегкой окажется его служба? Впрочем, даже если бы и знал, все равно выбрал бы именно эту судьбу…
Его размышления прервал стук в дверь. От белорусской границы Лавров в своем купе скучал один – его попутчик-белорус, который ехал из Москвы, где занимался совместным бизнесом с какой-то российской фирмой, сошел еще в Бресте. А других пассажиров в это купе по какому-то странному совпадению судьба не послала. И кто бы это тогда мог быть? Проводник? Возможно. А зачем? Чайку предложить?
– Войдите… – с нарочито барственной ленцой в голосе по-английски откликнулся Андрей.
Дверь отодвинулась, на пороге и в самом деле появился вежливо улыбающийся проводник в униформе. Лишь увидев его, Лавров мгновенно ощутил какую-то опасность, исходящую от этого типа с жиденькими рыжеватыми усами и голливудской улыбкой. Впрочем, в какой-то мере это было продиктовано уже тем, что визитер был совсем не тот проводник, которого Андрей видел все предшествующее время путешествия. Может быть, это напарник проводника?
Словно прочитав его мысли, тот, все так же широко улыбаясь, поспешил представиться на ломаном английском:
– Прошу уважаемого господина простить меня за беспокойство, я – помощник проводника. Ваши соседи из купе справа пожаловались на какие-то непонятные звуки, доносящиеся от вас.
– Странно… – Андрей все так же, с ленцой, смотрел на визитера вполглаза, хотя на самом деле зорко отслеживал каждое его движение. – У меня, как видите, полная тишина… – пожал он плечами.
– Вы позволите, я загляну в тот угол? – Помощник проводника как бы с некоторым даже жеманством указал в угол справа от Лаврова. – Возможно, там неправильно стоит заслонка вентиляционного канала. Именно это и вызывает такие звуковые эффекты.
«Интересно, это какой еще вентиляционный канал? – еще больше насторожился Андрей. – Что-то и в самом деле он гонит, этот фрукт…» Но внешне продолжил изображать из себя все того же вальяжного остолопа, возомнившего себя английским лордом.
– Плииз, битте… – Лавров не спеша поднялся с дивана и шагнул к двери, чтобы освободить место и пропустить визитера к окну.
Изобразив некое изящное телодвижение, что можно было бы истолковать как «ах, простите, ах, простите!», тот двинулся ему навстречу. Когда они на какое-то мгновение оказались в тесноватом проходе между полками друг напротив друга, правая рука помощника проводника неуловимым для постороннего глаза движением и с проворством гремучей змеи, сделавшей выпад, метнулась снизу вверх. Из крепко стиснутого кулака незваного гостя выглядывала длинная игла наподобие инъекционной, которая, скорее всего, должна была вонзиться своей потенциальной жертве куда-то меж ребер. Но не вонзилась.
Абсолютно уверенный в том, что подобную атаку отразить невозможно, даже предвидя ее вероятность, визитер был чрезвычайно огорошен, в последний миг ощутив столкновение своего запястья с чужим, выставленным для блокировки удара. А еще мгновение спустя он и вовсе оказался скрученным в пресловутый бараний рог, с натужным сопением уткнувшись в собственные коленки, тогда как его правая рука, взятая на излом чужими сильными руками, словно одеревенела от немыслимой, дикой боли.
– Что происходит? Was sie machen? Was ist das?![1] – На мгновение опамятовавшись, визитер попытался изобразить недоумение и даже возмущение происходящим.
Но это ему не помогло. Не пожелав отреагировать на эти вопросы хотя бы условным междометием, пассажир молча нажал своим пальцем на какую-то точку у основания его предплечья, отчего боль раскаленной лавой хлынула по телу, скрученному весьма замысловатым образом. Помощник проводника, если только таковым он был на самом деле, отчаянно взвыл, однако его тут же урезонило деловитое замечание на достаточно понятном немецком:
– Чего орешь? Людей, смотри, напугаешь.
– Чего вам от меня надо? – фальцетом выдавил визитер, с каждой секундой понимая все больше и больше, что влип он – хуже некуда.
Причем самое скверное тут было то, что попался он при попытке убить этого человека, и теперь, с любой точки зрения, тот имеет моральное право прикончить его самого.
– Чего надо? – усмехнулся пассажир, ни на йоту не ослабляя тисков своих рук. – Я хочу знать, кто ты такой и кто тебя нанял. Только не говори, что ты тут случайно и не представляешь, о чем вообще идет речь.
– Но я и в самом деле не понимаю, что здесь происходит! – видимо решив поупорствовать, сопя, пробурчал визитер, созерцая носки собственных ботинок, оказавшихся почти перед самым его лицом.
Как видно, не желая тратить время ни на угрозы, ни на уговоры, Лавров извлек из его безвольно разжавшейся руки автоматический шприц и поднес опасную вещицу к побагровевшей шее с напряженно вздувшимися на ней венами. Предчувствуя страшную для себя развязку, помощник проводника издал испуганное, сдавленное мычание…
Андрей заподозрил наличие шприца, еще когда только, по просьбе визитера, поднялся с дивана. Он сразу же обратил внимание на его правую кисть, не совсем естественно согнутую в запястье. Это могло означать только одно – в рукаве что-то припрятано. Но, не выказав и тени своих подозрений, Лавров своим показным снобизмом специально спровоцировал киллера, чтобы тот попытался пустить в ход свое коварное оружие, заполненное ядом, а затем, в нужный момент, сам перешел в контратаку.
– Итак, господин некто, – продолжил Андрей, упирая острие иглы в четко обрисованный под кожей шеи тяж яремной вены, – дурака валять хватит. Я жду ответа: кто ты и кто тебя сюда послал? Предупреждаю сразу: врать не стоит. Поймаю на деталях – отведаешь собственной отравы. Это – в лучшем для тебя случае. В худшем – голыми руками выверну наизнанку. Ты пожалеешь, что вообще появился на свет. Ну!
Еще с полминуты поизображав из себя ничего не понимающего простака, тот внезапно обмяк и глухо спросил:
– А вы меня не убьете после того, как я дам интересующую вас информацию?
– Еще один вопрос, – нарочито свирепо прорычал Лавров, внутренне уловив, что тот сломался и теперь действительно готов говорить, – и тебя уже не спасет даже самое чистосердечное признание! Выкладывай, живо!
– Хорошо… – окончательно раскиснув, закивал визитер. – Только можно я сяду? А то сейчас стою в таком положении, что еще мгновение, и… Мне потом придется бежать в прачечную. Поверьте на слово!
Разжав руки, Андрей толкнул «помощника проводника» на диван и, нажав на стопор дверного замка, чтобы в купе не смог войти посторонний, измерил незадачливого киллера внимательным взглядом. Тот, конфузливо поеживаясь, попытался изобразить что-то вроде улыбки, но вместо этого на его лице отразилась жалкая гримаса досады, смешанной со страхом за свою жизнь.
– Простите… – пытаясь хоть в какой-то, хоть в самой крохотной степени «сохранить лицо», смущенно проблеял киллер. – В вагоне-ресторане этого поезда готовят отвратительно. Да и мне самому второй день подряд что-то нездоровится. Поэтому…
– Меня не интересует качество блюд, съеденных тобой, и состояние твоего кишечника! – бесцеремонно оборвав эту тираду и присаживаясь на диван напротив него, сурово свел брови Лавров. – Мой вопрос не забыл? Черт знает что! Похоже, натовские спецслужбы совсем измельчали. Подсылают, блин, киллера, страдающего острой диареей и хроническим метеоризмом!
– Да, да, простите! – стискивая руки, зачастил тот. – Значит, в двух словах о себе. Я родом из Косова, зовут Куштим Таху, но последние лет пять постоянно проживаю в Польше. Основной род занятий – заказы на устранение… Гм-гм… Кому-то неугодных людей. Ну, сами понимаете, я всю свою молодость провел в бригаде Освободительной армии Косово Дапа Кучучи. А там чему научишься? Только стрелять и резать. Вот…
Как далее рассказал Куштим, полгода назад его арестовала польская полиция. Скорее всего, его могло ожидать пожизненное заключение. Он уже настроился на худшее, но однажды вечером в его камеру пришел какой-то человек, который назвался Энтони Брэгсом. Гость предложил киллеру работать на него в обмен на то, что его прежние «заказы» повесят на кого-то другого. Понимая, что деваться некуда, Куштим тут же дал согласие и подписал все нужные бумаги.
Через неделю он уже был в лагере спецподготовки, который находится где-то на территории Финляндии. А еще месяц спустя получил первое задание – «убрать» какого-то человека в Париже. И он «убрал», причем очень умело – все выглядело как несчастный случай. Начальству его работа понравилась. И с той поры он стал ежемесячно, а то и еженедельно, выезжать в какую-то из европейских стран, чтобы ликвидировать указанных ему людей.
– Кто эти люди, которых ты убивал? – строго уточнил Андрей.
– Точно не знаю… – Боязливо поеживаясь под его пристальным взглядом, киллер нервно дернул плечами. – Единственно, о ком смог узнать, – лидеры антиглобалистов. В Мадриде должно было состояться тайное заседание Бильдербергского клуба. Но антиглобалисты об этом как-то сумели пронюхать и начали готовиться к своим акциям. И тогда мне и еще двоим нашим людям поручили в течение месяца убрать троих предводителей бунтовщиков. Мы работу выполнили в срок – все трое погибли, каждый по-своему: один попал в автокатастрофу, другой умер от инфаркта, мой «случайно» утонул в море…
– Ясно… Дальше!
– О вас мне сказали вчера днем. Мой босс, его зовут Ральф Ликко, дал ваше фото и сказал, в каком купе вас можно будет найти. Способ того, как… гм-гм… выполнить его приказ, он оставил на мое усмотрение. Но предупредил, что вы – человек чрезвычайно опасный и, если я оплошаю, вы с меня тогда заживо снимете кожу. Сказал, что это ваш стиль воздаяния тем, кто покушается на вашу жизнь.
– Кто он такой, этот Ральф Ликко? – мысленно усмехнувшись, но с металлом в голосе поинтересовался Лавров.
Угодливо суча руками, киллер выдал, что его босс – американец, с итальянскими корнями. Происходит из гангстерской семьи Гамбино, однако является кадровым офицером ЦРУ. Наслышался он о Ликко еще в лагере подготовки, в сравнении с которым прежняя муштра в бригаде Дапа Кучучи была сущим курортом. Ральф Ликко там был частым гостем и уже в ту пору присматривал себе подручных. Одним из наиболее подающих надежды оказался он, Кушим Таху. Раза два появился там и Энтони Брэгс. Скорее всего, птица тот очень важная. Перед Брэгсом начальник их лагеря, бывший майор французского Иностранного легиона Шарль Туре, только что не сыпал бисером.
Вообще-то, откровенничать в лагере строго возбранялось. Курсанты имели особые, служебные клички, по которым и обращались друг к другу. Но люди есть люди, даже если и человеческий облик ими уже утрачен начисто. Поэтому тамошние табу молчания периодически нарушались. Среди курсантов лагеря было около десятка чеченцев, некоторые из которых воевали еще под началом Аслана Масхадова. Были также кабардинцы, дагестанцы, ингуши и представители других кавказских народов.
– А откуда Ральф Ликко мог получить информацию обо мне? – задумчиво потер лоб Андрей.
– Насколько я смог понять, его о вас известили из Москвы, – неуверенно ответил киллер, внимательно наблюдая за каждым его движением.
«Значит, там и в самом деле работают «кроты»… Причем работают очень интенсивно, – подумал Лавров. – Надо будет сообщить Федину, что давать обо мне информацию в вышестоящие инстанции не стоит. Ну, что, разговор пора заканчивать?»
Словно прочитав его мысли, киллер испуганно сжался в комок, и в его глазах заплескался почти животный ужас. Судя по всему, настрополивший его босс явно перестарался по части страшилок о «кровожадных русских».
– Вы обещали меня не убивать! – дрожащим голосом напомнил Кушим Таху.
– Вообще-то, я тебе ничего не обещал… – чуть поморщился Андрей. – Но, так уж и быть, в живых оставлю. Хотя такую тварь, как ты, уместно было бы или четвертовать, или сжечь заживо на медленном огне. Ладно, живи. Но вырубить тебя придется, – добавил он, сопроводив последние слова молниеносным движением руки.
Без единого вскрика киллер опрокинулся вниз лицом, и, если бы Лавров его не подхватил, он бы кувыркнулся на пол купе. Положив его на диван и укрыв простыней, Андрей некоторое время стоял в раздумье. Отсюда нужно было уходить как можно скорее, поскольку не исключалась вероятность того, что киллера подстраховывали «коллеги» из его же церэушной банды. Причем сам Кушим Таху мог быть об этом в полном неведении.
Исходя из этого, покидать вагон обычным, общепринятым путем на первом встречном полустанке было, скорее всего, слишком рискованно. В подобной ситуации лучший вариант – уход через окно в момент, когда поезд хотя бы немного замедлит ход где-нибудь на повороте.
Хорошо зная географию Польши – выезжая из Москвы, он тщательно проштудировал карту и справочники, – Лавров мысленно прикинул свой дальнейший маршрут. Не так давно позади остался Бала-Подляску – старинный польский город, расположившийся на берегах Кшны. Сейчас поезд приближался к Лукуву, обосновавшемуся на той же Кшне. А дальше будет Отвоцк, за которым конечная цель этого этапа его путешествия – Варшава.
«Как там было в марше красных кавалеристов? – глядя в окно, где дневные краски пейзажей начали меняться на вечерние, вспоминал Лавров. – «…Даешь Варшаву, дай Берлин, уж врезались мы в Крым!..» Вот-вот, Варшаву – даешь! Но пока что ее взятие придется временно отложить, в силу ряда непредвиденных обстоятельств… Черт бы их подрал!»
Прикинув, что во время пути на перегоне между Лукувом и Отвоцком, учитывая время года, уже должны начаться настоящие сумерки, он решил незаметно покинуть вагон где-нибудь вблизи шоссе Люблин – Варшава. А дальше… Вот оттуда-то автостопом он и доедет до Варшавы, где надо будет встретиться с агентом-нелегалом, проживающим в Польше еще со времен СССР.
Об этом человеке, уже в момент отбытия с Белорусского вокзала, Андрею по телефону сообщил генерал Федин. По словам генерала, «законсервированный» агент на связь не выходит. Но он еще жив – это показала недавняя контрольная проверка советской агентурной сети в бывших странах соцлагеря, проведенная сотрудниками ГРУ.
«Вот так она устроена, эта жизнь, – мысленно констатировал Андрей, глядя на красные черепичные крыши аккуратных домиков в окружении уже желтеющих садов промелькнувшего мимо него очередного полустанка. – КГБ шпионил за своим же военным и политическим союзником. Хотя что в этом может быть странного? Если «Моссад» шпионит за своим главным стратегическим союзником – США, то почему Союз не мог проделывать то же самое в отношении Польши, которая всегда была союзником отчасти условным? Все закономерно…»
Самое важное тут было то, что старик знал Польшу как свои пять пальцев, имел обширные связи и мог оказать существенную помощь в поиске секретных тюрем НАТО, где, скорее всего, в данный момент и находился похищенный спецслужбами Александр Борисов.
…Когда за окнами замелькали пригороды Лукува, окутанные осенними сумерками, Лавров начал готовиться к «десантированию» через окно вагона. Опасался он только одного – коллеги киллера, недвижимо лежащего сейчас в его купе, могут всполошиться и заподозрить, что тот раскрыт и выведен из строя. А это чревато. Хорошо подготовленные «отморозки», наверняка работающие под прикрытием местной полиции и спецслужб, примут все меры к тому, чтобы уничтожить его любой ценой, даже в присутствии свидетелей. Что им стесняться? Как говорится, своя рука – владыка. А закон, он и в Польше может оказаться в роли пресловутого дышла. Недаром же есть расхожая пошловатая острота: все как в Польше – тот и пан, у кого кое-что больше. Даже если посторонние что-то и увидят, местным лохам потом запросто могут объявить, что в результате следственно-разыскных мероприятий был выявлен и уничтожен опасный террорист, заброшенный в Польшу из России с целью проведения диверсий и терактов. И все этому поверят…
Уложив в сумку вещи, Андрей достал из ее тайника паспорт на имя Хмелина Николая Алексеевича. Свой теперешний, на имя Гаврилова Анатолия Петровича, положил на его место. Уже засвеченный паспорт следовало бы немедленно уничтожить, но Лавров с этим решил подождать – мало ли что еще может произойти? Вдруг пригодится? В конце концов, он же не какой-нибудь киношный шпион. Это в киношках образца 60-х годов прошлого века агенты разведслужб то и дело сжигают паспорта, съедают шифровки, а в случае неудачи прокусывают ворот рубахи с зашитой в него ампулой цианистого калия. А он – спецназовец, главное боевое достояние которого – ум, смекалка, интуиция, артистизм, владение оружием и физическая подготовка.
Сумерки сгущались все больше и больше. Андрей, не отрываясь, смотрел в окно, опасаясь пропустить момент пересечения с автотрассой. Неожиданно он скорее почувствовал всем своим существом, нежели увидел или услышал, что некто со стороны коридора пытается осторожно открыть дверь купе. Но это было заведомо безнадежным делом, поскольку замок, поставленный на фиксатор изнутри, снаружи поддавался только специальному ключу. Но, как говорится, чем черт не шутит, когда бог спит? А вдруг такой ключ у них имеется? Тогда надо срочно исчезать, невзирая на скорость движения поезда.
Лавров опустил раму окна и, бросив в окно сумку, тут же выбрался наружу сам, зависнув над стремительно бегущим под ногами, едва различимым в густых сумерках крутым косогором насыпи, покрытой мелким щебнем. Самым скверным в такой ситуации было вовремя не заметить какую-нибудь электрическую опору и, спрыгнув, с маху в нее влепиться, чтобы потом с разбитым черепом скатиться под откос.
Шли мгновения, а подходящего места для прыжка присмотреть не удавалось. Наконец впереди, в свете далеких фонарей, Андрей смог различить пышно разросшийся куст. А со стороны двери до него донесся щелчок, который означал, что замок разблокирован и в купе сейчас войдут посторонние. Уже не раздумывая, он резко оттолкнулся от вагона и, сгруппировавшись, ощутил после неуловимо короткого полета в пустоте столкновение с пружинистой куртиной густо переплетенных меж собой ветвей, сопровождаемое громким хрустом.
Кубарем перекатившись через куст, Лавров ухитрился в последний момент сориентироваться в этом полете-падении и относительно удачно приземлиться на ноги. Когда он, сопя и отдуваясь, поднялся на насыпь, уже успевший пролететь мимо него поезд, торопливо стуча колесами, уносился в сгущающуюся тьму, прощально светя огоньками красных сигнальных фонарей. Утерев выступившие на лбу росинки пота, Андрей почти вприпрыжку помчался назад, чтобы, пока еще не стемнело окончательно, успеть найти свою сумку. Что ни говори, а остаться с пустыми руками в его положении было бы чрезвычайно скверно. По прикидкам Лаврова, за те восемь-десять секунд, пока он готовился к прыжку, поезд мог отмахать не менее двухсот-трехсот метров.
Пригнувшись, он бежал вдоль железнодорожной линии навстречу сырому ветерку, хрустя подошвами туфель по щебню. С неба, плотно затянутого тучами, очень некстати заморосил мелкий осенний дождь. Неожиданно сзади раздался нарастающий гул приближающегося поезда, а рельсы, идущие по другой стороне насыпи, начали издавать характерный перестук. Когда поезд, слепя прожектором, был от него уже в паре сотен метров и его могли заметить машинисты дизель-электровоза, Андрей неохотно затаился за толстенной железобетонной опорой. Но едва голова поезда промелькнула мимо, он снова побежал дальше – пассажиры едва ли могли хоть что-то заметить.
То место, где примерно могла упасть его сумка – Лавров запомнил это определенно, – было напротив разросшейся в паре десятков метров от железнодорожной насыпи группки молодых березок. Однако теперь в сгущающихся сумерках – поди, разгляди их… К тому же оказалось, что таких белоствольных компаний на всем протяжении пути более чем достаточно.
«Вот это ни хрена себе! – вглядываясь в темноту, мысленно отметил Андрей. – Эдак можно пробегать до утра и ничего не найти. Да еще, не дай бог, на сумку наткнутся какие-нибудь бродяги. Тогда уж точно – ищи-свищи…»
Как бы подтверждая его мысли, неожиданно откуда-то до слуха донеслись отзвуки мужских голосов. Двое неизвестных как будто бранились и о чем-то спорили.
«А не мою ли сумку делить надумали почтенные панове?» – сбегая вниз по склону насыпи, предположил Лавров. Стараясь не слишком громко топать, он побежал в сторону спорщиков и, обогнув высокие густые заросли подроста березок и осин, внезапно увидел в паре километров от себя дугообразную цепочку огоньков, что, скорее всего, была фонарями, установленными на автомобильном виадуке, перекинутом через железную дорогу. Это была та самая, нужная ему трасса Люблин – Варшава.
В отблесках далеких огоньков он неожиданно различил два человеческих силуэта, которые, поминутно спотыкаясь и непрерывно бранясь по-польски, шли по дорожке меж лесистых зарослей. Прибавив ходу, Андрей менее чем за минуту догнал двоих, кое-как одетых и явно подпитых мужчин средних лет, которые – о, удача! – несли его дорожную сумку, он мог бы узнать ее из тысячи похожих.
Услышав сзади шаги, оба пана оглянулись и посторонились, намереваясь пропустить так некстати подвернувшегося им припозднившегося где-то торопыгу. Однако всего мгновение спустя, осознав, что этот странный тип, вынырнувший из темноты, как чертик из шкатулки с секретом, претендует на их находку, оба «сталкера» крайне возмутились. Пытаясь решить дело миром, Лавров, вежливо прижав руку к груди, с чувством поздоровался:
– Гутен абэнд! Гебен зи мир битте майне хэндташе! – попросил он, указав на сумку, не будучи уверенным в том, правильно ли произнес немецкие слова.
Паны-«сталкеры», сумрачно переглянувшись, что-то протестующее заорали по-польски, из чего он смог уловить, что «нехрен, в натуре, всякой немчурне приставать к уважаемым людям с глупыми домогательствами, ибо, что взято – то свято!» Более рослый из «сталкеров» – крупный, мосластый тип, шагнув навстречу «немцу», замахал толстыми ручищами, сопровождая это настоятельным:
– Ком! Ком, пся крёв!
Это означало, что миром вопрос решить не удастся. Ветерок, дунув Андрею в лицо, донес до него «аромат» давно не стиранной одежды и немытого человеческого тела. Скорее всего, это были бродяги, промышлявшие у железной дороги. «Черт! Бомжи – они и в Африке, и в Польше – бомжи!..» – про себя констатировал Лавров и, уже не церемонясь, шагнул ко второму, схватив свободную ручку сумки. Продолжая изображать из себя немца, он рванул ее на себя, с нарочитым возмущением выпалив:
– Гебен, гебен, доннер веттер! Гебен, фетфлюхтен думмельс!
Бродяга ростом поменьше, вцепившийся в сумку мертвой хваткой, удивленно охнул, ощутив неожиданно мощный рывок вроде бы не очень крупного немца. Второй что-то хрипло заорал и, выхватив из-за пазухи нечто продолговатое, блеснувшее в отсветах фонарей серебром полированного металла, ринулся на Андрея.
Немедленно выпустив сумку, тот уклонился от удара ножа, нацеленного ему в бок, и, нанеся нападающему короткий мощный удар ногой в сплетение, отчего тот, охнув, согнулся пополам, довершил начатое ударом ребра ладони по шее. Тут же, в долю секунды развернувшись ко второму, Лавров с удивлением увидел, что того и след простыл. Бродяге хватило всего одного мгновения, чтобы понять: надо срочно уносить ноги, иначе достанется и ему.
Подобрав сумку и вскинув ее ремни на плечо, Андрей зашагал в сторону только что замеченного им виадука.