– Ну и куда это вы, господа, собрались путешествовать без меня? – вызывающе спросил Трагеры.
Дик уже понял, в чем дело. Он продолжал расслабленно лежать на палубе «торговца», неспешно шлепающего на запад, не пытаясь ни вскочить и оглядеться, ни сосредоточиться. Просто лежал и смотрел в сердитое лицо друга, окруженное встрепанными кудрями. Смотрел и улыбался.
– Нетрудно ответить, – сказал Дик, поняв, что больше ничего не услышит. – Мы с Серпианой отправляемся в Италию. Искать следы короля Ричарда.
– А как же я?
– Что значит «как же ты»? Где тебя носит, хотел бы я знать?
– Где меня носит?! Да я уже месяц ищу тебя по всей Британии! А до того искал в Галлии… В смысле во Франции.
– И как это ты меня ищешь по всей Британии? Ты удесятерился?
– Что за глупый вопрос?
– У меня чисто научный интерес.
– Какой?!
– Научный.
– Вот слов откуда-то набрался…
– И это мне говорит ученый друид? Стыдись! Это слово я услышал от друидов. А теперь потрудись объяснить – куда это ты исчез из хрустального грота?
– Э… Трудно объяснить. Скажу только, что у меня были основания удрать оттуда. Я приблизительно полгода провел на Авалоне, в другом хрустальном «гроте». Под названием гроб.
– А-а… Вот в гробу я тебя еще никогда не видел!
– И не увидишь, – огрызнулся Трагерн. – Хватит с меня одного раза.
– Постой, ваша многоумная братия пришла к выводу, что ты умер?
– Как они могли сделать такой вывод? Меня из-под носа у Далхана вытащил Гвальхир. Подумал, что сейчас там у вас начнется черт знает что…
– Не чертыхайся.
– Извини. Короче, учитель решил, что меня надо спасать. Я согласился и стал ему помогать. Перенапрягся. И оказался в гробу.
– Так друиды подумали, что ты убит?
– С ума сошел? Если б это произошло, меня бы сожгли. На погребальном костре. Нет, о похоронах речи не было. Просто в авалонском хрустальном гробу сделана центровка энергетики. Это нужно для восстановления…
– Итак, когда можно будет тебя увидеть вживе? – перебил Дик.
Трагерн протянул ему руку:
– Тяни.
– Знаешь что, давай-ка через пару дней. Я сейчас не смогу тебя перенести – здорово выложился на Кипре.
– Была драка?
– Нет, так… Частные дела.
– Давай, тяни, не сомневайся. Подать мне руку у тебя сил хватит?
– Что, могуч стал, спасу нет? Уже и сам справляешься?
– Не все ж в учениках ходить.
– То-то я смотрю, и связь на этот раз устойчивее.
– Посох хорошо работает, – огрызнулся друид. – Ну что, даешь руку, лентяй? Или я вам уже без надобности?
– Позволь хоть в трюм спуститься, – усмехнулся Дик, приоткрывая один глаз – чтобы не налетать на людей и мачты, – но при этом не прерывая контакта. – Не хочешь же ты вывалиться на палубу на глазах у всех!
– Так вы на корабле? – вскричал Трагерн.
– А где же еще?
– Я думал, вы по суше путешествуете…
– С Кипра?
– Хм…
– Ну что, передумал?
– Нет, – решительно ответил друид. – Оборванцем больше, оборванцем меньше – думаю, моряки и не заметят, что появился лишний пассажир.
Как только Дик оказался в безлюдном уголке трюма, он протянул другу руку и решительно дернул его на себя.
Трагерн, впрочем, ступил на доски нижней палубы с достоинством и даже с важностью, не присущей ему прежде. Он был облачен в длинный и широкий друидский плащ с капюшоном – того цвета, который позволяет неподвижному человеку оставаться совершенно незаметным в лесу. Под плащом на нем было что-то вроде длинной – до щиколоток – котты[8] с разрезами от колена. На голове Трагерна оказался золотой налобный венец с рисунком из колосков, переплетенных с рунами огама. На поясе висел золотой серп и какие-то мешочки, пряно пахнущие сухими травами, а на груди – вырезанная из дерева фигурка. Что она изображала, понять было невозможно.
– Каким ты франтом, – заметил Дик, оглядывая друга с головы до ног.
– Да, я наконец-то стал друидом, полноправным членом Круга, – гордо ответил Трагерн.
– А до того?
– До того был только учеником. Я думал, ты знаешь.
– Вот как? Я вижу, твои заслуги по снятию печати оценили довольно высоко.
– А тебе жалко? – обиделся друид. – Тебе-то с печатью тоже ничего не удалось сделать!
– Ладно, без ссор… А где твоя змея?
– Какая еще змея?
– Ну всем известно, что друидов всюду сопровождает хотя бы одна змея.
– Неверный признак. Ты же не друид…
– Но и я не змея, – улыбаясь, сказала выступившая из темноты Серпиана. – Я – серпентис, разница все-таки есть… Вы бы не кричали о друидах и змеях, господа, на весь корабль. А то придется не только глушащее заклинание накладывать, но и мозги морякам прочищать. А эти мозги еще искать надо, лишняя забота… Потише, ладно? Рада тебя видеть, Трагерн. – Она обняла его одной рукой.
На ней наконец-то было нормальное платье, которое они купили в Акре в тот же вечер, как вернулись с гор, от источника. Покупать пришлось ношеное, у дочки трактирщика, и самое дорогое, праздничное, поскольку лишь его Серпиана могла надеть без гримаски недовольства на лице. Дик, конечно, купил ей ткани на новое платье, но не желал ждать, пока она что-то там сошьет: ей было холодно нагишом – иллюзия хоть и создает видимость приличий, но при этом совершенно не греет. Пришлось мириться с чужим платьем.
– Прекрасно выглядишь, – объявил друид, любуясь невестой друга. – Румянец, глазки сияют…
– Не продолжай, – оборвал молодой рыцарь. – И не пяль глаза на чужое. И, кстати, снимай-ка свои друидские шмотки. Не будешь же ты в таком виде расхаживать среди христиан. Быстро окажешься за бортом и никому ничего не докажешь.
Он стащил с друга плащ, длинную котту и наголовник. Под друидическим облачением Трагерн оказался одет вполне обычно – рубаха да штаны. Герефорд решил снять с ремня все, что там было – серп, нож с роговой рукояткой, мешочки.
– Не пугай народ, – назидательно закончил он. – Заворачивай в плащ, живо. И в сумку. Вот сюда.
– Только-только стал друидом, а ты и покрасоваться не даешь.
– Терпи. Нечего тогда было ко мне проситься.
– Да вы ж без меня пропадете!
– А с тобой попадем. В неприятности…
– Мужчины, хватит препираться. Пива на корабле нет, вино под запретом, – рассмеялась Серпиана. – Нечем будет мириться.
– Женщина, мы не ссоримся, мы принципиальный вопрос выясняем – кто кому задолжал, за кем, стало быть, выпивка.
– Наверное, за мной, – со вздохом признал Трагерн. – Признаю, что в хрустальном гроте поступил нехорошо, готов при случае выставить бочонок эля и жду ваших распоряжений.
Друид и рыцарь-маг обнялись. Все эти препирательства были чем-то вроде доброй шутки – а как иначе двое мужчин могли показать, что они чертовски рады видеть друг друга? На палубу они выбрались, лишь обсудив все, что смогли. Дик узнал, что во время магической драки Трагерна ранило каким-то боевым заклинанием, прилетевшим то ли от Далхана, то ли от Герефорда, и он, осознав, что в этой ситуации способен только погибнуть, но ничем не сможет помочь, обратился к учителю. Тот его услышал и вытащил к себе. Впрочем, без активной помощи ученика он не смог бы сделать этого. Впервые в жизни Трагерн безупречно и мгновенно создал врата прямого перехода. Но ему, перенапрягшемуся, сразу после спасения потребовалось серьезное лечение. И лишь через полгода он смог предпринять первую попытку найти потерявшихся друзей.
Историю схватки с Рэил он выслушал затаив дыхание, как ребенок слушает любимую волшебную сказку. Впрочем, его суждения были вполне трезвыми и обдуманными. Он предположил, что Далхан сдался в первую очередь потому, что оказался оторван от своих «соратников», снабжающих его энергией. «Любой служитель Ангела Зла слаб тем, – объяснил он, – что в одиночку стоит очень мало. Последователи Сатаны сильны, когда они сплочены. И сплотиться им нетрудно – образ Зла слишком привлекателен. Он – как соль, которая придает жизни вкус. Стезя Добра большинству кажется слишком пресной. И все потому, что они ценят в жизни только телесные блага. Они не способны найти разнообразие в самих себе».
– Все это слишком умно для такого тупого рубаки, как я, – оборвал его Дик. – Соль, Стезя Добра и Зла… Я вот о чем хотел спросить – значит, чтобы одолеть Далхана, я должен тащить его на окраины вселенной?
– А ты собираешься с ним биться?
– Ну как же иначе. Нюхом чую, что этот красавчик еще появится на сцене. И придется мылить его холеную шею… Не люблю высокородных. Все они настолько изнежены, что кажутся бесполезными существами… Впрочем, нет, вру. Не все. Мой король – мужик что надо.
– Потому ты и собираешься его спасать? – спросил Трагерн, глядя па друга с необычной серьезностью.
– Не только потому. Или ты, как и Серииана, будешь меня убеждать, что этого делать не стоит?
– Мне, говоря по чести, нет дела до короля Англии. Но мне дорога Британия. А сейчас там творится черт знает что…
– Не чертыхайся, – машинально поправил Дик. – Что там творится?
– Ты легко догадаешься сам. О том, что государь попал в плен, уже всем известно. И началась дикая грызня за власть. Бедного Артура чуть не задушили…
– Артура? Сына принца Готсррида?
– Его самого. Одного из двух предполагаемых наследников. Поскольку Ричард поспешил женить его на дочке Танкреда, все решили, что именно он и должен быть правителем. Тем более – он еще мальчишка, пяти нет, и Регентский совет во главе с королевой Альенор Аквитанской…
– Стоп, какой еще Регентский совет? Его же не было!
– Уже есть. Регентскому совету пришлась по вкусу мысль править за малыша. Когда еще ему стук нет шестнадцать… Но тут принц Иоанн Мортен напомнил о своем существовании. Помнишь латынь? Cui prodest scelus, is fecit![9] То есть…
– Я знаю, что это значит.
– Разумеется, принц постарался не оставлять следов, да и не сам он отправился душить несчастного мальчика. Но факт остается фактом – кто-то стремился устранить препятствие с пути Иоанна. Младший сын Генриха настаивает на том, что трон Англии должен принадлежать ему – при том, что его брат еще жив. Так что на Британских островах льется кровь, и лишь потому, что знать решает, кто будет править страной в отсутствие Ричарда – его мать или брат. Представь себе подобную тяжбу…
– Я вижу, ты увлекся политикой, – развеселился Дик.
– Но это же захватывает, совсем как тараканьи бега! Особенно если не тебя при этом топчут боевые кони.
– Смерть как интересно, что в ответ на подобный дележ сказал бы мой король.
– Можно себе представить. Нет, что ни говори, хоть Ричард и дурной король (как сказал мой учитель, со времен Альфреда Великого он припоминает лишь парочку таких же бестолковых королей), все-таки лучше он, чем война за власть. Он драл лишь положенные и оговоренные налоги, а сейчас войска вытаптывают поля, убивают англичан сотнями и тысячами, а у выживших выгребают из амбаров все подчистую.
– Так обычно и бывает, когда знать начинает рядиться, у кого больше прав на престол.
Они поднялись на палубу. Любой, кто смотрел на Трагерна недоумевающе, вопросительно или удивленно, встречался с его безмятежным взглядом и непринужденным жестом – и уходил, твердо помня, что это Джон Форестер, оруженосец графа Герефорда, и плывет на этом корабле от самой Акры, как и все. Магия была такой слабой, что Дик почти не ощущал ее.
То ли после путешествия по Сирии, то ли после посвящения, но Трагерн стал держаться намного увереннее и даже солиднее. Ушли юношеская порывистость, склонность к необдуманным поступкам, подсознательное желание блеснуть обретенным искусством. Друид по-прежнему пользовался магией там, где надо, и там, где, по зрелом размышлении, без нее можно было обойтись, но теперь молодой рыцарь видел, что его спутнику не шестнадцать лет.
Он знал, что другу далеко за пятьдесят.
Все втроем они уселись у мачты торгового корабля и продолжили разговор.
– Так расскажи мне подробнее, – попросил Дик, усевшись на каком-то мягком тюке и притянув к себе шьющую Серпиану.
– О чем?
– О принце Иоанне. О мадам Альенор.
– О, Альенор… Прелестная королева! Я когда-то подумывал ухлестнуть за ней. Даже всерьез собирался.
– Пробрался бы в королевский дворец?
– Нет ничего проще. Или на охоте. Последнее было бы даже удобнее.
– Так что же тебя остановило?
– Уверенность в успехе. Когда знаешь, что обязательно добьешься своего, пропадает азарт.
В ответ Герефорд усмехнулся настоящей светской улыбкой. Для него, бывшего деревенского жителя, женская добродетель значила очень много. Он ценил в женщинах скромность и верность. Но в свете в последнее время на подобные вещи начинали смотреть иначе. Может, потому, что удалившиеся в Святую Землю сеньоры и думать забыли о своих супругах. Они развлекались с мусульманками, и им не было дела до того, с кем развлекались их жены – тем более что подробности оставались в глубокой тайне. При королевском дворе ценилась не христианская добродетель, а доблестная изворотливость.
Рыцарь-маг не любил таких женщин, как Альенор Аквитанская или Альенор Йоркская, но ему не было дела ни до них, ни до их поведения. Потому он был снисходителен.
Он погладил Серпиану по руке. Она хоть и ответила ему улыбкой, выглядела растерянной и смущенной. И задумчивой – с тех самых пор, как вернулась от источника. И когда Трагерн, утомившийся после перехода, отправился в трюм отдыхать, она шепотом спросила жениха:
– Ты подумал о нашей первой встрече? С трудом вспоминаю, но, кажется, я вела себя тогда довольно… вызывающе.
– Родная, я все прекрасно понимаю. Знаю но опыту, что, скажем, после боя человек иной раз ведет себя настолько странно… А уж после воскрешения… – Он поколебался. – Ты знаешь, что именно тогда произошло?
– Откуда же мне знать?
– Я воскресил тебя только наполовину… А наполовину… поднял… как живого мертвеца.
Надо признать, этот удар она перенесла с честью. Лишь на мгновение ее глаза потемнели, словно Серпиану опьянил гнев. Но потом она справилась с собой и опустила взгляд.
– Я понимаю, – сказала она с усилием. – Немудрено совершить ошибку, если плохо представляешь, что именно надо делать.
– Теперь все в порядке, – заверил он. – После купания в источнике.
– Я знаю. В магическом источнике живые мертвецы рассыпаются прахом. Раз этого не случилось со мной, значит, теперь я по-настоящему жива… И, конечно, прекрасно понимаю, почему при нашем первом разговоре вела себя так неприлично. Я всего лишь отвечала твоим внутренним желаниям… – Она помедлила и пояснила: – Как желаниям хозяина.
Он обнял ее и поцеловал, хотя на самом деле ему хотелось залезть в щелку между досками от стыда. Тяжело было говорить, тяжело просить прощения, но мужчина должен отвечать за свои поступки. Может, именно потому, что был слишком занят своими переживаниями, он не заметил ее отчужденности и слабой попытки избегнуть объятий.
– Ты сердишься на меня? Справедливо.
– Нет, не сержусь, – грустно сказала девушка. – Ведь ты все исправил.
Дик целовал ее пальцы, стараясь не обращать внимания на то, как кровь приливает к лицу. Не хотелось, чтобы это кто-нибудь заметил, потому он не поднимал головы.
– А любовь? Родная? Твоя любовь – она тоже… Тоже – след моих желаний?
Серииана отвела глаза:
– Теперь не знаю.
Он закрыл лицо руками. Но ненадолго. Не годится показывать всем, что ты чувствуешь.
– Как бы там ни было, я тебя люблю, – сказал он тихо, но решительно, усилием воли притушив невыносимую тоску в сердце. – А ты, разумеется, вправе делать выбор.
– Я дала тебе слово, – сказала она медленно. – Это я помню.
– Не желаю, чтобы к только что сказанному тебе хотелось добавить «к сожалению». Я буду ждать, пока тебе не захочется опять дать мне это слово. Но уже от всей души.
– А если этот момент не наступит? – подумав, спросила она.
– Тогда я буду ждать вечно.
Он встал и ушел вслед за Трагерном в трюм – у него внезапно разболелась голова.
Несколько торговых кораблей неслись по ласковым лазурным волнам Средиземного моря – в одиночку никто из торговцев не решился бы пересекать эти воды, кишащие пиратами. Солдаты и рыцари свысока смотрели на купцов, но зря. В те времена торговцы прекрасно понимали, что иначе чем силой отстоять свой товар в этом безумном мире невозможно. В большинстве своем торговлей занимались крепкие ребята, знающие, с какой стороны у меча рукоять, решительные, смелые и безжалостные. К себе на службу они нанимали таких же, и потому торговые корабли отличались от боевых только грузоподъемностью и скоростью.
А уж собравшись группой в шесть-восемь судов, путешествовать в далеких краях куда спокойнее и безопаснее.
Эта «армада» заходила в каждый крупный порт на своем пути, и оттого дорога до Италии получилась очень долгой. Мира, Родос, Крит, даже Коринф, и лишь после того как торговцы загрузили трюмы амфорами с отличным греческим вином и оливковым маслом, они направили корабли в сторону италийского полуострова, юг которого принадлежал Танкреду де Лечче, а север – Генриху. В мессинском порту хозяин корабля, на котором плыли пассажиры, не собирался останавливаться надолго – лишь пополнить запасы провизии и воды. И поэтому, когда купец со встречного «торговца» прокричал ему суммы поборов, которые ждут собрата в Мессине (похоже, король Танкред решил таким образом возместить суммы, выплаченные английскому государю), владелец груза, хмурясь, подошел к Дику с предложением:
– Давайте-ка я высажу вас где-нибудь в Реккьо. Нет уж, в Мессину я заходить не буду, и вообще на остров ни ногой. Решайте, ваша светлость, куда вам надо. Если именно в Мессину, так можно высадить вас в Гриффене. Оттуда вы переправитесь в городок на любом пароме.
– Пожалуй, Реккьо мне подойдет как нельзя лучше, – равнодушно ответил Дик, которому такой вариант был даже удобней. – Высади меня там.
– Ну вот и поладили, ваша светлость.
Как фамильярность, так и непривычное обращение «ваша светлость» граф Герефорд перенес бесстрастно. В последнее время он был очень замкнут и молчалив, но ни в чем ином его мрачный настрой не проявлялся. При этом даже Трагерн, целиком поглощенный своим недавним превращением из ученика в полноправного друида, заметил, что что-то идет не так, как всегда. Какое-то время он лишь молча следил за другом и его невестой (по крайней мере, внешне все осталось почти как было), за тем, как он дарит ей подарки и как она их принимает, а потом тихонько спросил:
– Ты поссорился с Аной?
Молодой рыцарь лишь молча посмотрел на него, и друиду сразу стало ясно, что это не его дело.
Первым человеком, который в Реккьо поднялся на борт купеческого корабля, был сборщик податей. Но его король был далеко, и служака оказался покладистым: он взял мзду в мешочке и согласился считать, что эти шесть «торговцев» к городу никогда не подходили. Они и в самом деле не заходили в порт – отрабатывая взятку, сборщик сам прислал суденышки, груженные провизией и бочонками с водой. Возвращаясь обратно, плоский, как паром, грузовой кораблик увез на берег графа Герефорда, его оруженосца и молчаливую девушку, а также двух коней.
На берегу граф расплатился.
– Спасибо, ваша светлость, – по-французски сказал итальянский перевозчик. Это была единственная фраза, которую он потрудился выучить на всех расхожих языках Средиземноморья.
Когда путники немного отошли, Трагерн взглянул на Дика с лукавой улыбкой:
– Неплохо бы и пообедать, а, ваша светлость? И чем-нибудь свежим, не солониной.
– Прекрати меня так звать, Джон. Какой из меня граф?
– Самый настоящий… Ладно, monsieur le comte,[10] пошли пожуем чего-нибудь.
Они нашли вполне приличную таверну, где перед английским сеньором, возвращающимся из Святой Земли, склонились в три погибели, не дожидаясь, пока он начнет орать. Молодой рыцарь сперва удивился, как они угадали, а потом вспомнил золотую цепь, которую в память об отце и государе продолжал носить на груди, да камзол, да прекрасного коня и шпоры. Пожал плечами и не стал никого ни в чем разубеждать. Услужливость была тем более, кстати, что он слишком устал и не желал ругаться, грозиться и требовать, равно мог не особенно считать деньги.
Впервые в жизни мелкие суммы перестали быть для него проблемой. В самом крайнем случае он мог бы попробовать поискать клад – рыцарь-маг готов был биться об заклад, что сможет подобрать соответствующее заклинание. А не он, так Трагерн что-нибудь придумает.
Путники заказали поросенка, рыбу, запеченную с морковью, лепешки с оливковым маслом и колбаски с перцем. Трактирщик заверил, что мясо для колбас он рубит собственноручно, что кишки набивает фаршем его супруга, из рук которой выходят лучшие колбасы в Италии, – словом, господа останутся довольны. А что касается вина… Что пожелают благородные посетители?
– Какое-нибудь хорошее, – равнодушно ответил Дик.
– Красное, белое, розовое, темное, сухое, сладкое, спокойное, игристое, крепленое?
– Кхм… – поперхнулся Дик, знавший толком лишь два типа вина – «хорошее» и «мерзкая кислятина».
– Могу предложить отличное кьянти. Самое лучшее кьянти, изготовлено строго в соответствии с «говерно аль узо Тоскано».[11] Это очень затейливый процесс, когда винное сусло приготавливают из частично увяленного винограда, – чтобы было больше вкуса и меньше воды, – а потом его добавляют к новому вину, после того как его брожение уже закончилось. А в результате… О! – Трактирщик при щелкнул языком. – Какой напиток!… Он бродит повторно, выдерживается, а после получается такое энергичное, приятное вино, полное аромата, слегка шипучее, радующее язык и душу, что… Есть у меня орвието из Умбрии, великолепное вино бледно-золотистое, как волосы красотки, нежное, как ее ладони… Есть соаве, белое, как невинность, и совсем молодое – а его, как вы, господа, конечно, знаете, следует пить именно молодым… Поверьте, синьоры, мой винный подвал сможет удовлетворить все ваши взыскательные вкусы.
– Давай каждого по бутылке, – потребовал Трагерн, опьяневший от одного перечня. – И еще какого-нибудь сладкого для дамы.
– Для дамы есть орвието сорта «аббокато», замечательное сладкое золотистое вино…
– Давай, неси-неси…
Дик молчал. Разговаривать ему не хотелось. Он лишь слегка наклонился к Серпиане и спросил:
– Может, ты предпочтешь заказать что-нибудь другое? Он так по-хозяйски распоряжается…
– Пусть. Я с удовольствием поем то, что подадут.
Он не удивлялся ее задумчивости, ее смятению и грусти. Она пыталась разобраться в себе, как и он. Но у девушки ее чувства к жениху вызывали больше сомнений, чем у Герефорда – его чувства. Теперь он точно знал, как относится к Серпиане – или Йе-рел, уж как угодно – и чего хочет от нее. Но видел, что она в себе сомневается.
Молодой рыцарь помнил ее слова: «Мы выбираем супруга один раз и на всю жизнь» – и понимал, что никакие силы не изменят ее стремления сперва разобраться в себе, а потом уже решать. Девушка не позволяла себя обнимать, сторонилась поцелуев, о большем и речи не было, и Дик перестал делать попытки. Он обходился с ней ровно, ласково и пытался оказывать любые знаки внимания, какие только приходили ему в голову, но ни на чем не настаивал. «Не делай ее выбор еще более сложным, – говорил он себе, когда так хотел обхватить эту гибкую тонкую талию, погладить плечи. – Держи себя в руках».
Он отправил Трагерна спать на конюшню, а Серпиану уложил на единственную в комнате кровать. Раньше они легли бы вдвоем, но теперь он устроился на полу и долго не мог уснуть. Слишком там было жестко и непривычно.