К запаху сырости и затхлости можно привыкнуть. Если не выходить на свежий воздух, пропитаешься насквозь.
К самой же сырости привыкнуть сложнее. Будто чьи-то холодные липкие руки обвивают тело и, куда бы ты ни шёл, не отпускают.
Опустившись на кованый сундук, единственное возвышение в подвале, Хэварт в очередной раз принялся растирать замёрзшие ноги. Здесь же, на сундуке, приходилось и спать.
Что ж, ещё немного… Потом можно сделать первую вылазку.
Ещё немного продержаться.
Держался ведь, когда три дня отступали с севера сюда по болотам. А куда было деваться? Сжимаешь кулаки и идёшь. В голове нет и мысли о смерти: когда телу плохо, ему не до метафизики.
Сейчас всё по-другому: он сидит тут в одиночестве. Так и лезут подлые вопросы: а стоило ли?
Конечно, теперь поздно рассуждать. Назад пути нет. А значит, стоило. Окончательно и бесповоротно. Все сомнения – в кучу и на эшафот.
Надо бы проверить, как там, снаружи.
Но сначала – вздремнуть, набраться сил
Дневной свет резал глаза. Неужели снаружи всё кончилось? Неужели Они пришли?
Откинув крышку люка, Хэварт выполз на дощатый пол. На всякий случай подправил циновку, чтобы скрыть ход в подвал от случайных взглядов.
За дверью – ни звука. Если гарнизон и жители ещё в городе, вряд ли бы днём на рыночной площади стояла тишина. А если Они уже здесь…
Неуверенно шагая через заваленную старой мебелью комнату, Хэварт подошёл к выходу вплотную. Заглянул в щёлку меж покосившимися досками.
Снаружи никого.
Только ветер поднимает тучи пыли, мешает с сухой листвой и мусором, протяжно стонет.
Хэварт толкнул дверь и выскочил на площадь. На круглой каменной плите торгового ряда сидели голуби, искавшие в расщелинах зёрна и остатки пищи. Две улицы, уходившие в разные стороны, приветствовали человека зёвом распахнутых дверей и окон, пустыми бельевыми верёвками и зловонием помоев на мостовой.
В соседнем доме раздался еле слышный стон.
Хэварт поспешил внутрь. Неужели ловушка? Хотя кто станет устраивать спектакль для последнего воина Маркгарта? Все ушли – можно успокоиться. Просто кто-то тоже решил остаться или… кого-то забыли.
Поднялся по скрипучей лестнице наверх, толкнул полусгнившую дверь. На кровати лежал старик. Глаза уставились в жёлтый потолок, губы шевелились, но лишь стон рвался изнутри.
Из комнаты унесли всё, что составляло ценность, еду тем более. Даже стакана воды не подать. Хотя бы потому, что нет стакана.
«Добить, что ли?» – мелькнуло в голове. Старик всё равно умирал. Мучился. За ним не вернутся – сюда вообще больше никто не вернётся.
А ещё скоро придут Они.
Может, добить его будет даже человечнее. Загнанных лошадей же добивают.
«Только он не лошадь, – принял решение Хэварт. Он подошёл к больному и сжал его ладонь в своей, холодной. – Пусть страдает. Ему воздастся».
Ладонью осторожно прикоснулся к его глазам, попробовал закрыть веки, но лишь ресницы сминались или проходили меж пальцев. Старик упорно смотрел в потолок. Да кто он ему? Не отец же родной, чтоб возиться с ним!
Спустившись, оказался на просторах пустынных улиц. Дико кругом. Дико от непривычной тишины. Закрываешь глаза – и снова она. Открываешь: в окнах зияет пустота, от лавок перед домами с вывесками остались одни остовы, двери распахнуты настежь, скрипят, несмазанные. И лишь нечистоты на мостовой под палящим солнцем напоминают, что здесь когда-то была жизнь. А остался только смрадный запах её прощального аккорда.
Хэварт шёл, больше не оборачиваясь. Иногда шёпот ветра дополняли далёкие глухие стоны.
Тот старик? Эхо его зова отдаётся в ушах? Призрак следует по пятам, пытаясь воззвать к совести? Или? Или сколько ещё здесь таких? Они все оставлены умирать.
Вот он, Маркгарт. Город, откуда все ушли. Город мёртвых.
Значит, теперь это только его город. Только его. Полностью.
А он не сдаст Маркгарт. Город не достанется Им просто так. Он, Хэварт, не сдался, как все.
И город не сдаст.
Под грязным плащом прятался фамильный меч. Больше не опасаясь, Хэварт вытащил его из ножен, взмахнул и сильно, до боли, сжал рукоять. Глаза устремились на высившуюся впереди стену Маркгарта, древнего города-крепости.
Поднимаясь по витой лестнице сторожевой башни, он почувствовал, как решимость с каждым шагом таяла во мраке коридора. Ведь всего раз пришлось ему пережить осаду. Это было здесь же, на стенах Маркгарта. И был он, Хэварт, гораздо моложе…
Прятался тогда за выступами, боялся и самого свиста стрел. Хотелось убежать домой от орущих врагов, что отчаянно лезли на стену, от глухих ударов тарана там, внизу. Будто не ворота выламывали, а стучали по вискам, чтобы вскрыть череп. Так хотелось домой: закрыться и спрятаться в шкафу. Шкаф тоже закрыть – так ведь точно не достанут: запоры прочные.
Воспоминания нахлынули внезапно – Хэварт чуть не оступился от головокружения и не полетел вниз.
Отец… Тогда отец остановил его, не дал запятнать честь семьи: схватил за рукав, влепил затрещину и толкнул в самое пекло, где кромсали зазевавшихся на части и не прощали ошибок. Хэварту же казалось: он никогда не простит отца. Зачем нужен будет грёбаный Маркгарт, если его убьют? Неужели отец не понимал? Неужели город значит больше сына?! Мать бы увела, сама спрятала б в шкаф и заперла на все замки… Но Хэварт выжил тогда. Остался, бился, укрывался от ударов и прятался от свиста стрел, но был на стене до конца, до победы.
Потом помирился с отцом. Помнится, зачем-то они напились в тот вечер прямо в караульне с солдатами. Говорят, выпивка укорачивает жизнь, но во время осады казалось: жизни останется ещё минуты на две-три. Так что в честь победы можно было пожертвовать несколькими днями. Наверное, из-за этого и напились.
Да, отец заставил дорожить родным городом. То, ради чего много выстрадал, становится истинной ценностью.
Лестница вывела в одну из караульных комнат. Здесь было сухо. Слабый солнечный свет давал возможность разглядеть в плывущей по воздуху пыли очертания мебели: плотно сколоченный стол и табуретки, навесной буфет и сваленные в углу ящики.
Хэварт вынул щеколду на двери и покинул помещение, отправляясь осматривать стену. Ветер приподнимал полы плаща, лохматил густые чёрные волосы.
Взору открылась дорога на юг. Ещё можно разглядеть последние уходящие вдаль обозы и всадников.
Последние жители города, ставшего теперь призраком.
Есть ещё шанс бежать следом: к ночи догнать.
Только теперь его и там не примут.
Дезертир… Странно. Убежал из армии, которая отступает, – дезертир. Убежал, чтобы в одиночку воевать, – дезертир.
Отец, наверное, в гробу вертится и скрипит зубами от злости.
Пускай себе скрипит.
Это они все дезертиры. Те, кто покинул Маркгарт, испугался, отдал город Им, как мясистую кость голодной собаке. Лишь бы не трогала.
Теперь он один.
Пора готовиться к последней войне. Драться стало уже не так страшно. Главное, не думать о будущем. Делаешь, что должен, и не думаешь. Думать будешь потом, бессонными ночами и долгими часами на дежурстве. Хэварт привык так жить.
Сейчас и терять было нечего.
Кроме города.
Кроме истинной ценности.
Хэварт опустил решётку на южных воротах, с трудом запер их тяжёлым бревном и пошёл через опустевший город на противоположную сторону стены. Почувствовал еле уловимый запах болезни в воздухе Маркгарта. То ли оставленный город начал разлагаться, как гниющий труп, то ли брошенные больные умирали мучительной смертью.
К удивлению, у входа в Храм сидел человек с протянутой рукой. У кого он просит милостыню? У мертвецов? Хэварт запустил руку в карман плаща и вытащил горстку монет, среди которых обнаружил и серебро. Лучше б хлебные крошки нашлись… Он нагнулся к полусонному нищему и высыпал содержимое в раскрытую ладонь, сжал её в своей, чтобы деньги не рассыпались, и прошептал на ухо:
– А куда ты с ними пойдёшь?
Нищий поднял затянутые пеленой глаза. Слепой!
В глазах искрилось неведомое счастье. Дрожащими руками он перебирал монеты, считал, пробовал на зуб. Хэварт не стал дожидаться развязки, а пошёл дальше, проклиная себя за неожиданно злую шутку.
На северной стороне стены около ворот также была башня. В ней Хэварт и планировал расположиться в ожидании Их прихода. Двери открыты, как и все двери города. На первом этаже находилась казарма с деревянными остовами нескольких десятков коек, между которыми даже сейчас Хэварт пробирался с трудом. Он прошёл в столовую.
Ничего съестного… Три собаки дрались в углу из-за отходов. Скоро перейдут на мясо, больное и старое человеческое мясо…
Надо хоть чем-то утолить жажду и голод. Хэварт обшарил шкафы и буфеты – нашёл пару сухарей и флягу с вонючим пойлом. Сойдёт на первое время. Хлебнул, поморщился: кажется, выдохшийся эль. Пили такой во время осады Бьёргвина, когда подводы с провизией перехватила местная шайка. Плохо тогда было: животы крутило от голода. Отец приносил лесные ягоды, корешки, да с них только разжигался аппетит.
Теперь вот он один здесь. Наверное, вообще один в целом мире. Люди сюда больше не вернутся, а Они придут всё уничтожить.
Заставил себя глотнуть ещё тошнотворного пойла, чтобы сухари во рту размякли.
Правда, отец говорил, эль не утоляет жажду, а наоборот, сушит глотку.
Поднялся на второй этаж, откуда был выход на крышу. Здесь много маленьких отдельных комнат. Дёрнув за ручку, Хэварт понял, что первая закрыта. Чего там уж прятать? Знали же, что не вернутся, грёбаные скряги! Дёрнул за вторую – подалась со скрипом. Внутри не оказалось окон: кромешная тьма, громкий скрежет и лязг цепей встретили Хэварта.
– Айне тх’эйне хьюн скоа! – зашипела на него темнота охрипшим девичьим голосом.
Пошире распахнув дверь, Хэварт пустил в комнату тусклый свет коридорных окон. На полу, прикованная к кровати, сидела почти нагая девушка. Глаза горели ненавистью, ногти на руках впились в скомканное одеяло, будто оно было плотью мучителя.
– Тихо! Не ругайся – не трону. Ты пленница? – спросил Хэварт, но не дождался ответа. – Сейчас освобожу тебя. Видишь: на столе ключи. Почему ты не брала их?
Он медленно пошёл вперёд, следя за тем, чтобы пленница не бросилась на него. Но она сидела спокойно. Хэварт кинул ей ключи. Девушка повертела их в руке и удивлённо уставилась на мужчину.
– Не умеешь? – с улыбкой спросил Хэварт. Ответа не последовало. Он рискнул подойти ближе, взять ключи и освободить её от ошейника и кандалов. Девушка – а теперь Хэварт понял, что она из эльфов, – не сопротивлялась. Потом стала растирать затёкшие руки.
– Спасибо, – произнесла она с акцентом. – Я есть Алва. Я теперь есть твоя Алва. Не надо меня быть в цепи. Я буду пойти за тобой сама.
– Не надо за мной никуда идти… Хотя что ещё тебе делать?..
– Ничего не есть.
– Значит, будешь помогать мне. Я научу тебя: встанешь по правую сторону ворот, а я останусь здесь. Умрём за город вместе.
– Я была воевала за свой народ. Господин будет дать мне оружие, и я буду умирать за него, но не за чужой город. Господин желать Алва?
Хэварт стоял перед рабыней в недоумении. Желания пропали у него с тех пор, как он узрел долг: умереть, защищая Маркгарт. Больше желания не нужны: надо просто стоять до конца, до последнего.
– Нет, Алва.
Она не проявила никаких признаков разочарования или радости. Приняла как факт.
– Ты умеешь разговаривать по-нашему. Ты, очевидно, умна. Почему ты не знала, как снять ошейник и кандалы? Элементарно вставить ключ и повернуть…
– Что есть ключ?
– Да как вы дома запираете там у себя без ключей? Ну, ключ – вот он, в руке у меня! И вот замок: щёлк-щёлк – и готово, заперто.
Хэварта почему-то раздражала эта нелепость: надо готовиться к обороне, а он стоит, как перед ребёнком малым, и про ключик с замочком рассказывает. Абсолютно ничего не понимающие глаза со страхом смотрели на его гнев. Со страхом и смирением: она сделает всё, пойдёт за ним на край света, хотя он всего лишь взял со стола ключи…
– Мы были заходили к друг другу без ключа. Друг зовёт друга, и друг заходит.
– Ладно, вставай уже. Хватит сидеть! Пойдём со мной, – кивнул Хэварт пленнице и указал на выход. – Но замки на цепях-то ты уж видела: рабов всегда держат в цепях.
– Мой народ не есть рабы, – отвечала гордая эльфийка, поднимаясь с колен, бледной ладонью касаясь шершавой поверхности стены.
– Никто и не говорит, что вы рабы.
– Мой народ не был сдавался. Никто не был сдавался. Это есть позор для мой народа.
– Хочешь сказать, вас учат не сдаваться? Почему же ты сдалась?
– Я есть позор для мой народа. Я была не успела воткнуть в меня нож. Или я была не хотела… Я была струсила. Я есть позор для мой народа… Я буду умирать за мой господина. Только так я могу быть простить от мои боги.
– Вы не знаете замков и ключей, вы не знаете кандалов и ошейников, вы живёте на свободе или не живёте вообще. Я сейчас жалею, что не знал твой народ раньше, Алва. Они, должно быть, чудесные люди. То есть эльфы…
Алва даже не улыбнулась. Не поняла соли юмора.
Шутка была в духе Хэварта: ошибиться и сделать поправку. Других шуток он придумывать не мог.
По крайней мере, если брать в расчёт безобидные шутки.
Потому что сейчас он шутил по-крупному: один бросил вызов целой армии, разрушившей на своём пути десятки городов.
Ночь вступала в законные права, сумерки укутали крыши и подбирались к мостовым, когда Хэварт в сопровождении Алвы в последний раз сделал вылазку в город. Он провёл эльфийскую девушку по улицам воспоминаний.
По одной когда-то, ещё пареньком, провожал домой Бенедикт. Она задорно смеялась его чудачествам, огоньки зелёных глаз заставляли совершать невозможное, из кожи вон лезть, лишь бы поддерживать этот блеск. Дорога пролетала незаметно, а обратно он бежал через дворы. Бежал, чтобы не попасться на глаза местной шпане.
Существовало негласное правило: пока парень с девушкой, никто подходить и не смел. Стоило парню остаться одному… И Хэварт бежал, чтобы скорее забраться под одеяло и вспоминать сладостные минуты ушедшего вечера.
Только много позже каждый куст на этой дороге, каждое крыльцо, окно со ставнями и извилистая печная труба на крыше торговца пряниками стали значимыми. Много позже, когда Хэварт гулял здесь в одиночестве… Каждый год принося цветы к двери её навек опустевшего дома.
– А тут вот заветная скамья, – продолжал делиться впечатлениями с эльфийкой. – Мальчишками мы вечерами доходили до неё после игры в мяч. Или в войну… Смотря кто собирался гулять. Вечно все в пене, в мыле, как лошади, уставшие, приходили сюда и мечтали. Делились впечатлениями. Всем, что не могли сказать родителям. После игры под стрёкот цикад… Мы верили в настоящую мужскую дружбу. Гораздо позже, на войне, мы её проверяли на прочность.
Скамья стояла под сенью клёнов и осин напротив огороженного поля. Как островок свободы, за которым снова тянулись вереницы шумных и тесных улиц. Бескрайнее поле, а потом только фиолетово с розовым блеском переливалось небо.
– Господин есть любит свой город, – сказала Алва. – Камни для мой господин есть значат больше люди.
– А мне некого больше любить. Всё осталось здесь. И я здесь хочу остаться.
– Но камни не есть живой. А мой господин есть живой. И я есть живая. Я есть не понимаю мой господин.
– Странно… Мне казалось, эльфы немного другие.
– Я есть позор для мой народа.
– Да-да, помню.
К наступлению ночи они дошли до пенатов Хэварта. Он зажёг факел, найденный в башне, и вошёл под своды старого дома. Некогда было предаваться воспоминаниям и прощаться, но при одной лишь мысли, что всё будет разрушено и вот в последний раз он видит старый дом, в глазах невольно появились слёзы. Здесь почти ничего не тронуто с тех пор, как они с отцом ушли. Вот мамин угол с образами, её вещами и огарком свечи, вот книги отца, инструменты, дальше кровать, печь, посуда, знакомый вид из окна на покосившийся сарай. Всё как раньше. Только он-то вернулся, а отец так и остался там, на болотах.
– Жди здесь! – приказал Хэварт спутнице и полез в погреб за припасами и оружием. Крышка оказалась приоткрытой, а внизу сильно заметны были следы непрошеных гостей.
«Меня искали, – с ехидным злорадством подумал Хэварт. – Только не в том погребе».
Прятаться от солдат у себя дома станет только наивный.
Алва терпеливо ждала возвращения человека, рассматривая деревянные игрушки, расставленные рядком на печке. Глаза эльфийки видели в темноте лучше. Она улыбалась нелепым кривым рожицам фигурок. Снова «камни», только теперь из дерева. Люди всё время хотят оставить после себя что-то каменное, нерушимое. И запереться в этом каменном склепе. Впрочем, их можно понять: они же не бессмертны.
– Этого хватит на пару дней, – проговорил Хэварт, до поясницы высовываясь из погреба и ставя на пол мешок с припасами. – Потом придут Они, а дальше уже всё равно… Умрём вместе с городом.
– Умрём, – без понимания смысла повторила Алва.
– Нет, мы не просто умрём. Мы заберём Их с собой. Как можно больше заберём. Ты обрушишь на врагов град стрел со стены, я опрокину чаны с кипящей смолой. Они не возьмут Маркгарт без потерь.
В глазах Хэварта появился азартный блеск, от которого Алве стало не по себе. Бывший хозяин дома снова скрылся под полом, но вернулся гораздо быстрее. Он достал оружие: кинжалы, луки, связку стрел. Нашёл и с десяток свечей, стопку старых книг.
– Отец любил эти книги, – пояснил Хэварт. – Я должен проникнуться духом предков…
Он попросил Алву нести снедь и свечи – сам же пробовал уместить в руках всё остальное.
Перед самым выходом почувствовал неладное: чей-то сверлящий спину взгляд и шорох на лестнице, ведущей на второй этаж. Хотел обернуться, чтобы рассеять тревогу, но в тишине раздался отчётливый голос:
– Тебе помочь, брат?
Хэварт почувствовал, как холодок на спине сменяется липким потом.
– Верманд?
– Да, Хэварт.
– Что ты тут делаешь, Верманд?
– Просто хочу тебе помочь, брат. Когда тебя не нашли, я сразу понял: ты остался. Умирать остался. Вместе с тем, что тебе было дорого. И я тоже спрятался…
– Зачем? Ты ненавидишь Маркгарт.
– Я любил нашего отца. Как думаешь, что бы он сказал, если б я тебя бросил здесь? Что бы он сказал, если б я бросил Маркгарт? Наши прадеды жили здесь с самого начала. Здесь лежит вся семья: куда мне ещё идти?
– Ты же так молод… – сказал Хэварт, разглядывая худощавую фигуру брата, никак не годную для защитника целого города от полчищ захватчиков.
– Зачем жить, если потерял честь? Она гораздо ценнее жизни…
– Это не твои слова.
– Знаю. Так учил нас отец. Я здесь потому, что я его сын. И твой брат.
– Рад тебя видеть, – стараясь сдерживать слёзы, сказал Хэварт и улыбнулся Верманду. – Пойдём с нами. Мы будем биться до конца.
И шагнул наружу догонять Алву.
Хэварт чувствовал стук сердца. Словно само тело вздрагивало после каждого удара. И весь мир разделялся на короткие промежутки времени от одного удара к другому. Мир был пустым. Только тени и неведомый страх, надвигающийся с севера. Коридоры башни походили на темницы. Ещё сегодня здесь, наверное, шум сотен голосов эхом разносился по этажам. И вот люди исчезли. Всё, что они веками созидали здесь, словно умерло. Хэварт абсолютно ничего не почувствовал, даже когда прогулялся с Алвой по знакомым местам, не почувствовал и тепла родного дома. Одни камни, как говорила Алва. Так за что же он хочет умереть?
Прочь, наваждение!
Хэварт запустил руку в волосы и опёрся локтями на один из зубцов, окаймлявших крышу. Свежий предгрозовой ветер остудил голову. С ним пришло ощущение безграничной свободы. Хэварт смотрел на мир с высоты, подобно богам. И мир показался живым: бесконечным и ужасающим. Над головой нависали тучи, закрывая звёзды и луну. Впереди – леса, разделённые надвое широкой дорогой. Оттуда скоро должны прийти Они.
На площадке появился Верманд.
– Она уснула, – сообщил он. Хэварт просил его приглядывать за эльфийкой, Конечно, та обещала быть рабыней, послушной, но нельзя доверять чуждому разуму – у него своя логика даже в понятии о преданности.
Уснула. Хорошо. Наверное, Алва не представляет, с чем придётся столкнуться вскоре, поэтому и может спать. Хэварт решил не тратить на сон последние дни жизни.
– Верманд, по-моему, ветер приносит с собой звуки, – поделился тревогами Хэварт. – Это стоны, Верманд. Мне кажется, они становятся громче. Зовут… Зовут в бреду любимых… Наверное, им очень страшно. Пытаются понять, в чём дело и почему никто не приходит. Но отчего зов стал громче?
– Ты веришь в призраков?
От холодного ветра застучало в висках, уши сдавливало до ноющей боли. И не чувствовалось больше свободы – хотелось спрятаться в уютной башне, прикорнуть рядом с Алвой, почувствовать тепло…
– Верю. Только я боюсь не мёртвых, Верманд. Бояться надо одной лишь тьмы, которая скоро зашевелится на горизонте и приползёт сюда.
– Ты боишься Их?
– Да. Боюсь увидеть малейшее движение там, в темноте, в лесах. У нас ведь нет шансов, Верманд. Ты понимаешь?! Я-то остался здесь умирать. Почему же ты со мной?
Верманд побледнел – это было заметно даже во мгле. Лицо осветилось фосфорическим блеском, выделяющим полупрозрачную бледность.
– Мы сохраним честь предков… Долг заставляет. Отцы завещали охранять город…
– Отец не одобрил бы безумства. Мы смертники. Они с матерью не ради этого растили нас.
– Это дело чести, – твердил своё Верманд. – Мы поставили её выше жизни.
– Да, выше, – отчётливо проговорил Хэварт. – А она для тебя на самом деле выше? Открой душу – хватит обмана.
– Нет, – исподлобья ответил брат. – Для меня это пустой звук. И всегда им был.
– Я знаю. – Хэварт кивнул. Холод пробирался под воротник, цепкими мёртвыми пальцами впиваясь в тело.
– Что значат клеймо лживой клятвы, мучения совести… Взамен жизни?! Не гнить в земле, пусть родной, под руинами… – Верманд в волнении расхаживал взад и вперёд по площадке, широко размахивал руками.
– Вот он ты, – спокойно и холодно заметил Хэварт, цепенея от промозглого ветра.
– Да, это я! Я бы жил в грязи, в пещере, питался бы червями, но жил. – Верманд тревожно всмотрелся в неподвижный ландшафт за стеной. Пока неподвижный. – Только б не умирать. Я боюсь, Хэварт, я боюсь!
– А честь? – стучащими зубами едва проговорил волшебное мужское слово.
– Зачем она мертвецу? Она не поднимет из-под земли. Честь – призрак, а жизнь – это всё! – Верманд замолчал на миг и остановил движение по кругу. – Давай убежим вместе, Хэварт! Ты подумай только, рассуди! Скроемся от всех, сбежим.
Хэварт демонстративно зевнул, хотя челюсти свело. Верманд резко отвернулся.
На свободу! Он пытался спасти старшего брата, показать ценность жизни, да тот не слушал. Хэварт мёртв, давно мёртв. Для родных, для любви, для разума.
Отвернулся и уверенными шагами пошёл, не оборачиваясь.
– Трус! – крикнул вслед Хэварт. – Ты всегда был трусом. Тогда сбежал. Беги и сейчас!
Хэварт умолчал о том, что во время осады и сам сбежал бы, если б не отец. Хотел ведь, тоже мечтал уйти в родной дом, к маме. Может, остановить брата?
Нет. Он ему не отец. Не имеет права учить, что в жизни ценно, а что – пустой звук.
– Прости, брат, – услышал Хэварт откуда-то из темноты. – Прости… И прощай. Я не могу. Просто не могу. Чтобы жить, я готов даже вместе с Ними уничтожить Маркгарт. Я жить хочу. И не я виновен, что город падёт.
Эхо быстрых шагов отдавалось в ушах Хэварта, оставшегося на стене в одиночестве. Скоро смолкло и эхо.
Ушёл.
Хэварт взглянул в пугающую даль. Надо доказать всем, что он сдержит слово. Только кому это – всем? Мысли о родном городе не согревали сердце. Холод дошёл, кажется, до него, сковал ледяным обручем.
Но уходить нельзя.
Сам взывал к чести Верманда, но думал лишь об одном: брат уйдёт – и нахлынет тоска одиночества. Конечно, ещё есть Алва… Но это совсем не то. Она как Маркгарт – тоже под его защитой. Она не спасёт от страхов и призраков. И рядом с ней приходится бороться с желаниями, с тем, что делало его когда-то человеком.
– Предатель! – взвыл Хэварт в исступлении. Одиночество окружало со всех сторон. Упал в изнеможении на пол и стал бить кулаками по холодным камням. Пыль смешалась с кровью на коже разбитых рук. Разум начал возвращаться.
«Я думаю лишь о себе. Брат ещё так молод, ему надо жить, жениться, растить детей. Да он тысячу раз прав! В нём есть жажда жизни. А я как ворчливый старик. Будто кому интересно моё ворчание. Держал брата при себе, на привязи. Это же мой путь. Тупиковый. Путь проигравших. Сразу надо было прогнать Верманда, сразу!»
Хэварт поднялся, осмотрелся. Всё так же тихо. В углу разложено одеяло и стоит кувшин с водой. Не спать, так согреться бы, укрывшись толстым пледом. Хэварт пошёл, отряхнув пыль с ног. Подошёл к краю площадки. Горизонт по-прежнему неподвижен. Леса молчали.
Вдруг сердце Хэварта забилось учащённо. Он почувствовал прикосновение к плечу.
Хэварт развернулся. Глаза сверкали от тревожного ожидания. Перед собой он увидел тень.
Тень подошла вплотную. Хэварт узнал в ней брата.
Верманд вернулся.
«Он не ушёл. Он дорожит честью! Или мной?» – Хэварт похлопал его по плечу, словно утешая.
– Я ведь не предатель! Я всегда был… честным сыном! Отец гордился мной! – вздрагивания заставляли прерывать исповедь. Он вернулся, сломав что-то в себе.
– Ну, перестань, – отвечал Хэварт, довольно улыбаясь кромешной тьме.
Верманд смотрел на брата с надеждой в прослезившихся глазах.
С надеждой, что Хэварт простит, а потом всё-таки отпустит.
Сам.
Но Хэварт молчал. А потом… пошёл дальше дежурить.
«Отпущу его завтра. Он успеет скрыться от Них».
Ему стало не по себе. Вглядываясь в одну точку, слушая тишину и ожидая неизбежное, Хэварт словно растворялся в воздухе, сливался с городскими стенами. Безжизненными, покинутыми.
Пора бы и брату подежурить несколько часов в эту ночь, иначе пытку невозможно будет вынести. Хэварт не думал спать, а лишь собраться с мыслями, согреться. Он отправился в караульную, нашёл Алву спящей, а Верманда – читающим при слабом мерцании двух свечей. Те самые отцовские книги, что Хэварт нашёл в погребе.
– Я читал про князя Арцелла, – оторвался от чтения Верманд.
– Да, слышал-слышал, – проговорил Хэварт, вспоминая старые истории как давно забытый сон.
– Он похож на тебя, брат. Он тоже не сдался, когда в его дом ворвались ледовчане. Князь жил гостем в Ледовии, но бился один против всех в чужой стране.
– Вроде бы Арцелл погиб…
– Погиб героем. Вот эти книги мне нравятся. Они помогают. Я осознал: не мы одни с тобой такие – есть ещё… Ими восхищаются.
«На что я обрёк брата? – думал Хэварт, глядя на умное и спокойное лицо. – Они скоро придут, сметут преграды, превратят стены и ворота в пыль, убьют нас всех! Он должен бежать! Верманд молод, ему нужна любовь и тепло домашнего уюта, а не холодные стены Маркгарта. Он не должен погибать, защищая груду старых камней. Я должен отпустить его».
Хэварт стоял в нерешительности, покусывая нижнюю губу. Он смотрел на юношу и почему-то видел его тело, болтающееся на виселице. Выпученные, испуганные глаза, которые до последнего не могли поверить… Поверить в то, что это всё реально. В то, что ужас существует в действительности – не только в страшных сказках. Глаза повешенного кричали: «За что?!»
– Уходи, Верманд, – проговорил Хэварт еле слышно. Это оказалось не так и сложно.
– Что? – будто бы назло переспросил брат.
– Уходи! – Хэварт начал горячиться. – Беги! Тут тебе не место!
– Хэварт, я остаюсь…
– Тебя здесь не должно быть, понимаешь?! Я не Арцелл, не борец. Я – камень! Камень из этой старой стены. Меня положили здесь, когда строили Маркгарт. И я не могу уйти! А ты живой. Беги, пока живой, Верманд!
От криков Хэварта проснулась Алва и уставилась на хозяина. Он в исступлении рычал и надвигался на Верманда, чтобы схватить того за шиворот и вытолкать вниз по лестнице.
– Я не уйду, – спокойно ответил Верманд. – Я не сбегу. Больше не сбегу. Только вместе с тобой.
– Мой господин, – зашептала Алва. – Мне есть страшно, мой господин. Вам нехорошо? Принести воды? Сядьте рядом, мой господин, я буду утешу.
Она смотрела на него снизу вверх и молитвенно сложила ладони.
– Мой дедушка был говорил. Я была в детстве. Дедушка говорил, что далеко-далеко на юге есть королевство, где есть живёт счастливый народ. Мой господин, давайте уйти туда из этот страшного города. Мне есть не нравиться жить здесь. Мне есть не нравиться умирать за этот город. Я не есть хочу, чтобы вы будете умирать за него.
Хэварт не ответил. Он со вздохом прислонился к стене и опустился на пол, скользя спиной по острым краям крошащихся камней. Кулаки сжались, чтобы судорожно сотрясать безответный воздух.
Почему он снова один? Даже среди последних близких. Почему снова один? Никто не хочет помочь, а все лишь отговаривают…
Верманд дотронулся до плеча. Осторожно, словно боясь ответной реакции.
Хэварт отмахнулся и закрыл лицо сжатыми коленями.
– Идите прочь! Куда хотите! Валите отсюда!!!
– Хэварт… – мягко перебил его Верманд и бросил к ногам толстую книгу. – Тут ещё вот это… Отец когда-то рассказывал, что в древности на Маркгарт напало бесчисленное воинство, и город сам смог защитить себя. Отец говорил: в этой книге ответы. Он в молодости украл её из старой библиотеки Маркгарта.
– Ответы? – Раскрасневшееся лицо Хэварта засияло. Книга не была толстым фолиантом – скорее, крупных размеров тетрадь со схемами и записями. Хэварт углубился в чтение, забыв про всё на свете.
– Я есть хочу жить, мой господин, – бормотала эльфийка, сидя на кровати, скрестив руки на груди. – Мой господин, мне есть страшно. Вы не есть в себе, мой господин. Скажите, что будет я делать? И я буду сделать. Но не будет говорите не со мной.
Никто её не слушал.
Золотые рыцари!
Когда он только прочёл про них, душа Хэварта воспарила к вершинам счастья.
Появился шанс. Настоящий шанс повернуть ход сражения в свою пользу.
Золотые рыцари!!!
Почему никто о них не помнил и не знал?
Всё могло быть по-другому. Никто не приказал бы гарнизону и жителям покидать Маркгарт и позорно бежать дальше на юг.
Ничего… Раз город может постоять за себя сам, Хэварт сумеет завести механизм и оживить золотых рыцарей. Оживить Маркгарт!
Бегая по коридорам башни в поисках ключа, Хэварт считал каждую уходящую минуту.
Верманда он отправил искать в башню по правую сторону ворот, Алву – дежурить на крышу. Ключ должен находиться в одном из подвалов. Вот только какой башни?
Срубив мечом ветхий замок на двери подвала, Хэварт прошёл внутрь, зажёг факел и стал осматриваться. Видно, в подвале давно не появлялись люди: полотна плотной паутины преграждали дорогу. Разрывая нити клинком, осторожно ступал вперёд, пока не наткнулся на полуразрушенный родник: тонкая струйка воды еле вытекала из вделанной в стену трубки.
«За ключом без орла ты найдёшь сей ключ, – повторил Хэварт недавно выученную фразу из книги. – За ключом без орла… Орёл на гербе Маркгарта летит над рекой. Вода! Ключ за этим ключом!»
Хэварт воткнул меч в стену поверх родника, потом ещё раз. Вода стала течь медленнее, зато новые трещины быстро начали увлажняться.
Вскоре удалось вырвать из стены вместе с целым её куском трубку. В прохладной и мокрой бреши Хэварт на ощупь обнаружил ржавый металлический ящичек. Дрожащими от нетерпения руками он сломал замок, достал свиток, завёрнутый в холщовый мешок.
«Трубка, которую ты вырвал из стены Маркгарта, есть жезл полководца. Золотые рыцари по одному зову твоему явятся защищать город в трудную минуту, чтобы вызволить…»
Он не успел дочитать, как эхом по коридорам прокатился вопль эльфийки.
– Они идут!!!
Схватив заветную трубку, Хэварт бросился наверх.
Теперь он был готов встретиться с врагами лицом к лицу.
Он ждал их прихода на площадке крыши башни, гордый и самоуверенный. Рассвет уже занимался, но бессонная ночь никак не отразилась на самочувствии Хэварта. В руках сверкал в блеске зари старинный меч.
Сегодня надо биться как зверь, чтобы не упустить шанс. Сегодня он покажет, что люди не сдались: одно сердце всё ещё бьётся слитно с городом, и сам дух Маркгарта поможет отразить штурм.
Страшный миг, когда горизонт почернел от надвигающейся армии захватчиков, настал. Но теперь Хэварт не боялся. У него в руках – жезл Повелителя золотых рыцарей.
Стоит взмахнуть им, и они явятся, как и в былые времена, защищать древние стены.
Верманд куда-то исчез. Странно даже.
Но Алва здесь. Она стояла сзади, смотрела на растущую тучу вражеской армии и бормотала какие-то слова. Но Хэварт не слушал её. Она ведь ещё не знает.
Надо успокоить дикарку.
– Мы не одни, Алва, не бойся, – выкрикнул Хэварт, оборачиваясь. Алва тут же прекратила бормотать. – Я прочитал в книге о золотых рыцарях. У меня в руках жезл. Он поможет. Защитники явятся исполнить долг.
Хэварту показалось, будто кто-то ещё появился на стене. Он обернулся.
– Я думал, ты не придёшь, брат! – радостно выкрикнул Хэварт, заметив хмурого Верманда. – Я рад, что ты со мной! Сегодня победа будет за нами. Я отыскал жезл!
Алва всполошилась. Она даже не посмотрела на Верманда и снова начала бормотать что-то, звать.
– Мне казалось, ты всё-таки убежишь, – кричал Хэварт против ветра.
– Я не мог уйти, – отвечал Верманд.
– Почему же?
– Я не предатель, понимаешь?
– Понимаю… – Только Хэварт не понимал.
– Я бы плюнул на всё: на город, на свою честь. Лишь одно не может дать мне покоя…
– Так что же?!
– Ты… – ответил Верманд и подошёл вплотную к брату. Тонкие пальцы потянулись к горлу Хэварта. Тот отступил к краю площадки, ноги упёрлись в основание зубца. Он выставил меч вперёд, направив острие в грудь Верманду.
– Давай, убей меня, брат! Или я убью тебя! – Верманд разорвал рубаху, обнажая грудь.
– Уймись, – продолжал кричать Хэварт. – Я нашёл жезл. Мы теперь выстоим. Нам нечего бояться. Золотые рыцари появятся…
– Хватит!!! – завизжала Алва, прикрывая заострённые уши ладонями. – Хватит! Мой господин, я есть уходить. Я есть хочу жить. Простите меня, мой господин, но я есть ухожу от вас. Я буду убегу из города. Я буду убегу на юг.
– Нет, вы все останетесь! – Хэварт перевёл острие клинка на неё. – Вы останетесь! Мы победим, ясно?! Я только взмахну жезлом.
Он с силой тряхнул ржавой трубкой в воздухе в ожидании чуда. Потом ещё раз.
Не было ни скрипа золотых лат, ни топота золотых сапог по лестнице. Не было ничего.
– Сейчас они появятся. Надо подождать, – испуганно проговорил Хэварт. – В книге написано, что они появятся.
– Мой господин, – сказала Алва и протянула Хэварту ту самую тетрадку. – Как вы были читали по этой книге? Там нет слов.
Хэварт взял книгу, пролистал несколько страниц. Абсолютно пустых страниц чистой тетради.
– Но там были надписи, рисунки… Я читал. Может быть, магия города сейчас скрыла их, когда я уже нашёл жезл. Вот и Верманд читал эту книгу, мой брат… Да, он видел.
– Мой господин, – вкрадчиво произнесла Алва. – Не есть никакой Верманда. И никогда не был. Мы здесь были одни. Всегда только одни.
– Но Верманд… – начал оправдываться Хэварт и повернулся к брату. И снова увидел его повешенным. Глаза выпучены, невинно смотрят на убийц. Лучик сознания пробился сквозь пелену к памяти Хэварта и вырвал из неё спрятанный кусок.
Во время осады отец не дал ему убежать, заставил остаться на стене. Но рядом с Вермандом отца не оказалось. Парнишка не выдержал. Он спрятался дома.
Его нашли потом.
Уже после победы.
Отец ничего не мог сделать. Он обещал золотые горы каждому члену городского совета, но тщетно. Им нужно было прилюдно восхвалить героев и наказать отступников.
– Я не предатель, – говорил сейчас Верманд, даже не шевеля вывалившимся изо рта языком. Болтался на верёвке и беззвучно шептал слова оправдания. Но Хэварт слышал его слова.
Мать после этого прожила недолго, чуть больше месяца.
– Я же не предатель. И ты не предатель, брат…
Хэварт схватился за голову, в которую, казалось, воткнули жало тысячи пчёл. Он смотрел на орду захватчиков, плывущую к городу. Они уже почти около ворот.
Слишком поздно куда-то бежать.
– Мой господин, я буду ухожу отсюда. Простите, мой господин. Я была плохой слуга. Я буду искупить моя вину. Я буду помогать вам. Ведь вам сложно сделать этот шаг вперёд.
Алва тихо подошла со спины и сделала то, что должна была сделать.
Они заметили тень, падающую с вершины башни. Они восприняли её как знак доброй воли Судьбы.
Как знак падения очередного города на Их пути к завоеванию мира.
– Я есть позор для мой народ. И мой народ пришёл…