И вот сейчас, девушки, проводив отца со спокойной душой стали ждать его возвращения, а чтобы скоротать время занялись обычными для себя делами. Обыкновенно отец подолгу не задерживался, самое большое, что он отсутствовал – это неделя. Ну не мог он подолгу обходиться без своих девочек. Уж так он их обожал, так любил, что уже на второй день поездки сильно по ним скучал и как можно быстрей возвращался домой. Товар у Матвея всегда был отменный, а потому, быстро распродав его, он в оставшееся время набирал своим дочерям подарки, и, набрав их, мгновенно спешил домой.
Вот и нынче едва приехав на ярмарку, он сходу обратил внимание народа на свой товар. Тут же набежало много покупателей, и товар как всегда стал удачно расходиться. И всё бы хорошо, и всё бы так и продолжалось, но с недавних пор в уездном городке поменялись кое-какие порядки. И вот почему, зимой старый князь, что был во главе уезда, сильно застудился и занедужил. И так он жестоко заболел, что государь, узнав об этом, прислал из столицы ему замену, другого князя более молодого и более рьяного.
Ну а как это у нас зачастую бывает, новый глава, тут же начал вводить новые порядки. И если старый князь вёл степенный и продуманный образ правления, годами ничего, не меняя, то молодой глава немедленно стал артачиться, норовито изменяя весь уклад, при этом, желая навязать всему уезду свои законы. А они заключались в элементарный поборах и отъёмах нажитого добра у более или менее зажиточных жителей уезда. Не то чтобы молодой князь был особо жаден или же алчен, но только после своих объездов-обходов деревень и городков, находившихся в его ведение, он всегда что-нибудь да привозил к себе домой.
То у какого-нибудь доброго человека корову отнимет, то бочку мёда умыкнёт. И ведь всё под благовидными предлогами старался сделать, якобы для нужд общественности и богомольных домов. А у самого уже и своя пасека образовалась, и своё стадо коров появилось, и даже небольшой табунчик лошадей завёлся. А уж всякой снеди на пропитание да вещей на обмундирование набралось, так и за год не счесть. Прибыл князь из столицы гол как сокол, был худенький тощенький, аж штаны спадали, а тут за каких-то несколько месяцев округлился, растолстел, словно кабанчик на откорме. Но что ещё интересно, чем толще он становился, тем всё больше ему всякого добра нужно было. Всё хватал и хватал, никак нахвататься не мог. Всех крестьян, всех ремесленников своими поборами обложил, совсем измучил бедолаг, а кто возмущался да недоволен был, тех в темницу сажал да приговаривал.
– Меня царь-государь уездом править поставил, а вы мне перечить?!… всех в порошок сотру!… – вот как грозился. Так что народ терпел да помалкивал. А как сезон ярмарок начался, так людям вообще житья не стало. Идёт он по ярмарке средь торговых рядов да по сторонам поглядывает, а что получше да побогаче увидит, то и отберёт. А кто хоть слово поперёк скажет, так он сразу в крик.
– Рот закрой! Молчать! Я здесь глава!… – орёт и тут же всех речи лишает. А звали того князька Никита Белый-ух. Говорили, что такое странное прозвище он получил за своё бледное лицо и манеру ухать при ходьбе. Ну а как он стал на людей кричать, да всем рты затыкать, так народ ему вмиг новое прозвище придумал, и стали его теперь кликать не иначе как Никитка Рот-закрой. Так и повелось, заметит его кто, что он на ярмарку направляется, так тут же всем и сообщает.
– Никитка Рот-закрой идёт! Скорей прячьте, у кого, что доброе есть… – быстро предупреждает. А торговый люд на это мгновенно реагировал. Попрячут купцы хороший товар, да барахло на прилавок выложат, а Никитка пройдет, посмотрит, ничего путёвого не найдёт и давай ругаться. Постоит, поорёт, покричит и домой направиться, опять своё добро награбленное, наворованное проверять да пересчитывать, всё ли на месте, не пропало ли чего. А как пересчитает, пойдет, поест, поспит и снова в путь бредёт. Искать начинает, где бы что, ему ещё прикарманить. И так он этими поборами увлекся, что и не заметил, как тяжко захворал. Не выдержал молодецкий организм непомерного обжорства и неуёмной жадности. То одно у него заболит, то другое, он уж и ходить-то толком не может, отдышка его замучила. Но жадность своё берёт, и чуть ему лучше становится, он тут же на ярмарку тащится, желает хоть чем-нибудь ещё поживиться.
Вот и сегодня хорошенько выспавшись, Никитка, с утреца отправился в торговые ряды, и наткнулся там, на только что приехавшего мельника-купца доброго отца. Матвей-то и знать не знал, что беда такая в городе завелась. Ведь он-то едва приехал, и не начал ещё разбираться в новой обстановке, а предупредить его никто не успел. Удачно расположившись, чинно разложив товар, он как всегда самые лучшие его образцы выставил вперёд на показ. Тут-то и пошёл по рядам гомон да шум.
– Никитка Рот-закрой идёт,… князь топает… – зашептался народ, ну а Матвей по незнанию-то и подумал, что это добрый покупатель приближается, да и стоит, его ждет, радуется. А люди-то что рядом с ним были, смотрят на него и дивятся, что это он ничего не прячет, а лишь улыбается, может секрет, какой супротив князя знает. Тут и Никитка подходит, а как увидел товар на прилавке у Матвея, так аж весь и задрожал, заколыхался.
– Ну, это я хорошо пришёл, вовремя. Ты что же это молодец ещё ничего не продал? – спрашивает Никитка, а сам руки к товару так и тянет.
– Да я ещё толком и не начинал, недавно подъехал. Самую малость распродался, но всё лучшее тебе оставил, вот оно здесь, всё свеженькое, новенькое. Смотри, бери, не стесняйся… – отвечает ему Матвей прибауткой и улыбается, уверенный, что сейчас вмиг расторгуется, да скорей к своим дочкам поспешит. Но всё по-иному вышло.
– Ну, вот и ладненько,… я всё забираю! Вези ко мне на двор, там и рассчитаемся… – предчувствуя большую поживу, обрадовано говорит Никитка, а сам исподтишка кулаком остальным купцам грозит, чтобы те рты закрытыми держали. Матвей же мигом собрался да за Никиткой увязался, благо князь жил близенько, ехали недолго.
На княжеский двор прибыли быстро, а уж там хоромы богатые, каменные. Матвей аж рот раскрыл. Телегу поставили у главного терема. Никитка со своей охраной тут же всё добро, что у Матвея было, по амбарам да кладовым рассовал, распихал, и ходит довольный, руки потирает. А то как же, за один раз столько всего съестного за просто так понабрал. Матвеюшка немного постоял, подождал, видит, хозяин не платит и тогда спрашивает его.
– Ты князь забрал чего хотел, теперь моя очередь своё получить,… не пора ли тебе за товар рассчитаться? – по-доброму так говорит, а Никитка как его услышал, так сразу смеяться давай, весь хохотом зашёлся.
– Ты что же это, дуралей, ничего не знаешь, ничего не понимаешь?!… да коли ко мне, что в амбары попало, то там навсегда задарма и пропало!… ха-ха-ха!… – смеётся Никитка да велит со двора Матвея гнать.
– Никуда я не пойду, пока ты не рассчитаешься!… а если денег не отдашь, я в столицу поеду, жаловаться стану! Потому как выходит ты негодяй и обманщик!… – топнув ногой, возмутился Матвеюшка, и уже было собрался шаг ступить, как Никитка подбоченился, поперёк дороги у него встал, да и истошным рёвом закричал.
– Рот закрой! Мне угрожать?! Стража схватить охальника! В тёмницу его! – приказал он своим обломам. Вмиг подскочили стражники, подхватили честного Матвея, да тут же в каземат его и бросили. Так и оказался он в заточении бессрочном, без надежды, без тепла, а его бедняжки дочери без отца.