Сбежав от вредного городского излучения, таракан первое время чувствовал себя, как говорится, не в своей тарелке. Он попросту не мог привыкнуть к широте и простору окружающего мира. В квартире-то у него было своё конкретное место, свой угол на кухне, и он в компании других таких же тараканов-соплеменников чувствовал себя весьма комфортно. Но сейчас, здесь на природе, без тепла от работающего мотора холодильника, без капель свежей воды в раковине, и без мягких хлебных крошек со стола, он ощущал себя брошенным сиротой-попрошайкой на паперти.
Но только тут, в отличие от паперти, в этих враждебных и абсолютно чуждых ему зарослях травы, никто не подавал, тут всё надо было брать самому. Самому искать хоть капельку чистой воды, самому добывать хлеб насущный, самому согреваться и создавать уют прохладными, тёмными ночами. Однако таракан был неробкого десятка, их род вообще не из стеснительных, совестью они не страдают, вечно куда-нибудь лезут, нагло прут, так что и он не отличался смирением и скромностью. Таракан дерзко и нахально шёл вперёд, не зная преград. Не прошло и пары суток, как он приспособился к новым условиям.
Кстати, не надо забывать, что таракан прежде был домашним, и не раз смотрел по телевизору передачи о дикой природе, из них он узнал много чего полезного, притом одно время он даже жил в том телевизоре, греясь прохладной зимой о его лампы накаливания. Но это лишь до тех пор, пока хозяева не купили жидкокристаллическую панель, а она холодная, словно лужа промозглой осенью и не дарит никакого тепла, от неё исходит лишь опасное излучение. Хотя, как утверждают некоторые учёные умы, тараканы выживут и в случае атомного апокалипсиса. Но это уже как кому повезёт.
А пока, немало знакомый по фильмам с окружающей средой, таракан, смело шагал дальше, дабы найти себе приемлемый приют и удовлетворяющий его потребности избыток пищи. И как нестранно к исходу первой пятидневки он достиг цели, добрался-таки до зелёного, пышного леса, где имелось всё, что он хотел. Надо было, только научится это брать. А таракан так и поступил, уже через пару дней он вполне освоился и привык к жизни в глубинке, даже устроил себе убежище под опавшим листком. Хотя, разумеется, ему по-прежнему не хватало домашнего тепла и уюта.
С едой он тоже вроде как разобрался, потреблял в пищу всё, что было съедобно; цветочную пыльцу, грибные споры, остатки желудей, а иной раз даже атаковал мелких мошек и гнус, ведь тараканы плотоядные существа, и об этом тоже надо помнить. Но больше всего ему нравилась цветочная пыльца; сахарная, питательная и приятная на вкус, она кружила ему голову и придавала массу энергии.
– Ах, моя сладкая радость,… любовь моя,… если бы я знал, что в лесу есть такое лакомство, я бы уже давно сбежал из города!… Меня бы даже и сахар на кухне не задержал,… ха-ха,… уж лучше нектар из пыльцы на приволье, чем сироп в тесноте и застолье,… ха-ха-ха!… – не раз вдоволь наевшись пыльцы, похохатывая, кричал он на весь лес во всё своё тараканье горло. Но только кто его слышал? кому он тут нужен? ни друзей, ни родни. Притом ему лишь казалось, что он кричит во всеуслышание, а на самом деле его надрывный писк был еле приметен во всей той огромной какофонии звуков, что раздавались вокруг.
И всё же таракан был полностью уверен, что его слышит каждый житель леса. Хотя в действительности его неприятный, скрипучий голос раздавался лишь в небольших пределах крохотной полянки. Его слышали только некоторые создания, живущие по соседству; быстрая многоножка, склизкая улитка, вездесущие муравьи, да жук скороход, что иногда пробегал мимо. И при этом все косились на таракана странными взглядами. Впрочем, ничего удивительного в этом нет, ведь до сего дня никому из них ни приходилось видеть столь странного представителя городской фауны.
Обычно здесь, в лесу, в глубинке, ведут себя скромно, тихо, почти скрытно, стараются не шуметь, дабы не привлекать внимания и не попасть на обед какой-нибудь птице или кроту. А тут этот индивид, идёт, орёт во всё своё горло, ни от кого не таится, усищи свои расправляет, челюсти на показ выставляет, да ещё и прихохатывает, шельмец. Ну чем ни наглое, вызывающее поведение. А таракану всё нипочём, он видит, что все от него шарахаются, ну и давай ещё больше куражиться. Ведь доселе такого никогда не было, чтобы его побаивались. Там, у себя в городе, всегда он убегал, да по щелям прятался, а здесь герой.
Вот он так день проходил, второй, третий. И всё кичиться, и кичиться. А на четвёртый совсем обнаглел, стал уже на окружающих бросаться. То на муху напустится, мол, она не так жужжит. То кузнечика «безмозглым скакуном» обзовёт, а это очень обидно. То старушку гусеницу пнёт, дескать, медленно дорогу переходила. И даже на заблудившуюся лягушку злобно косился. А накануне так вообще на паука с упрёками напустился, давай его ругать, что тот паутину не в том месте сплёл. Паук сначала вроде хотел укусить таракана, да съесть его с потрохами. Но потом видит, перед ним зверь-то непростой; весь в хитиновой броне, усищи у него, словно шпаги торчат, а то и ещё хуже, будто ядовитое жало у осы. И забоялся паук, не решился нападать, да поскорей подобру-поздорову убрался к себе в домик.