Кристально чистая вода озера затрепетала, всколыхнулась, выплюнула Ярославу на берег. Девушка откашлялась и огляделась вокруг: тихий, странно беззвучный лес царил повсюду. Между деревьями не было видно никакого просвета. Зелёная листва и белёсое небо над головой уверяли, что в свои владения вступило лето, но при этом было холодно. Тучи мешали определить, сколько сейчас времени. Поверхность лесного озера разгладилась и замерла, отражая общую серость и спокойствие. Вода была прозрачной, но в глубине не было ни рыбки, ни травинки, лишь пустота и однообразные камни на самом дне. Это был замерший заколдованный мир. Вне времени, вне понятий о свете или тьме. Беззвучность – вот что пугало в лесу больше всего: ни пения птиц, ни шорохов звериных, ни треска веток. Сколько ни сиди у озера – ничего вокруг не изменится.
А верно, зачем здесь сидеть? Ярослава выдохнула облачко пара, разбавив холодный воздух. Прошлась вдоль озера, наблюдая за неподвижной гладью. Может, это живая вода? Нет, герои всех баек проходят долгий путь, не может всё быть так просто. Ярослава поёжилась: одежда ещё была мокрая и тяжёлая от воды. Сейчас бы у огня погреться…
Словно откликнувшись на её мысли, где-то вдалеке среди деревьев задрожал огонёк. Что делать? Надо узнать, что это и как дальше быть. Заспешила в сторону огонька Ярослава, наступила в мокрый ил – не заметила, что от озера течёт тихий и тонкий ручеёк, почти невидимый. Фыркнула раздражённая девушка, но, рассудив, пошла прямо вдоль ручья. Если огонёк – обман, а Ярослава по его вине заблудится, так хоть дорогу назад найти сможет.
Долго ли, коротко ли шла она по влажной чёрной земле сквозь молчаливый лес. С каждым шагом ручеёк становился шире и полноводнее, бежал быстрее. Что за диво: чем дальше от большого озера, тем больше воды в маленькой извилистой речушке? Деревья вдруг расступились, открыв вид на широкую поляну. Речушка огибала её и бежала дальше. В самом центре стояла избушка на двух высоких широких столбах, частоколом окружённая. В окнах свет горел, а по земле у забора разбросанные кости белели. Земля на поляне была вся в рытвинах, растоптана, разрыта, будто вскапывал кто-то. Жутко стало Ярославе, но куда же ещё идти? По всем признакам это дом Бабы-яги: в байках она и не злая, и не добрая. Повезёт – не съест.
Ярослава трясущимися руками открыла калитку и зашла во двор. За забором – чистота, земля ровная и гладкая, вокруг избушки травы да коренья росли всякие. В саму избушку аккуратная лестница вела с перилами. «Странно, а бабка Милица рассказывала, что избушка стоит на ножках курьих…» – удивилась Яра, поднимаясь по лестнице. Постучала в дверь – тишина. В окнах свет мелькал – значит, есть кто-то. Дверь скрипнула, отворяясь, и Ярослава тихонечко пробралась в дом.
Внутри избушка казалась самым обычным крестьянским жилищем: печка, лавки, прялки, отгороженный угол для сна. Через маленькие низкие окна лился слабый тусклый свет, поэтому здесь царил полумрак, разгоняемый лишь печным огнём. Когда глаза Яры привыкли к темноте, она заметила бесчисленные ряды полок, сундуков, шкатулок, висящие под потолком сушёные травы и грибы, банки, склянки… Вокруг печки степенно расхаживала женщина, переставляя посуду и котелок с каким-то варевом. Несколько минут Ярослава молча прижималась к двери, не зная, как себя вести. Она думала, что хозяйка её не заметила, но та вдруг сама подала голос:
– Что, так и будешь на пороге стоять али гостьей станешь в доме?
– Д… доброго дня тебе, бабушка. – Ярослава робко подошла ближе.
– Кто же здесь бабушка? – удивилась хозяйка, поворачиваясь к гостье. Это была молодая статная женщина с пышными распущенными волосами и глазами такого светлого оттенка, что казалось, будто радужки вообще нет. Нос у неё был длинный, с горбинкой, и постоянно дёргался, что-то вынюхивая. Одета она была в несколько длинных цветных рубах с юбкой-понёвой, а платок завязывала не на голову, а оборачивала вокруг плеч. На поясе её висело множество ножей, амулетов, мешочков и трав. Распущенные волосы, не покрытые платком, пышной волной спускались до пояса; на голове не было ничего, кроме полоски-очелья. Сразу видно – ведьма.
– А… разве не баба Яга в байках…
– Раз Яга – так сразу баба? Глупые вы, смертные… Давно ко мне в избу живые не захаживали. – Женщина вновь принюхалась, скорчила лицо. – Мёртвым здесь, впрочем, тоже делать нечего. Зачем пожаловала, девица?
– Хозяюшка, только не серчай, помоги советом, как мне быть… Я не здешняя.
– Уж это заметно. – Хозяйка недовольно фыркнула, оглядев гостью с ног до головы. – Откуда ты такая растрёпанная?
– Я из деревни. Батюшка мой заболел, я его спасти хочу, лекарство добыть. Бабушка-знахарка сказала, что если мёртвую воду найти, то можно в Навь попасть, воду живую добыть. Я к болоту пошла, а там в отражении – девка с чёрными косами и лицом моим: насмехалась, затащила в воду… Очнулась я на берегу озера, а девки той уже и нет нигде. Увидела я огонёк, пошла за ним вдоль ручейка, вышла на избушку… Как дальше быть, где воду живую искать – не знаю. Прошу, хозяюшка, подскажи, – затараторила испуганно Ярослава.
– А знахарка твоя не сказала, что Навь опасна? Попасть-то сюда не так сложно, как уйти. А даже если уйдёшь – всё равно часть себя оставишь, прежней не вернёшься.
– Я знаю, она нам в детстве байки рассказывала о путешествиях смельчаков и необычных дарах… – Яра мечтательно выдохнула, а потом заметила пронзительный взгляд Яги и осеклась. В историях бабки Милицы всё казалось простым и понятным, добро побеждало зло, путнику всегда помогали найти дорогу. И хоть всю жизнь Ярослава боялась и страшилась всего связанного с колдовством, иногда она всё же мечтала стать героиней такой истории, чтобы не боялись её, а любили. И поход за живой водой казался ей чем-то навроде такой байки. Настоящая же Навь не походила на мир, где всё легко даётся.
– Байки она вам рассказывала, да не обо всём, даже не о главном. – В глубине глаз женщины вдруг загорелся странный огонёк, и она, глядя прямо в лицо Яре, резко дёрнулась в её сторону. Испуганная девушка отшатнулась, споткнулась и села на мешки рядом с печкой. Два мешка затрещали и пошли по шву, на пол посыпались струйками разные крупы.
– Вот ведь растяпа! – гаркнула Яга, одной рукой легко поднимая Ярославу за шиворот с пола и пересаживая на лавку у стола. Взрослую девушку она таскала без усилий, как котёнка. – Что ты о Нави знаешь? Ничегошеньки! То, что ты ручейком лесным назвала, – то начало Смородины-реки, которую мертвецы переходят, отправляясь в Мёртвое царство. Избушка моя на границе той стоит, а я её стерегу испокон веков. Чтобы мёртвые живых не трогали, а неразумные живые, как ты, к мёртвым не рвались. – Хозяйка больно ткнула Яру пальцем в плечо. – Ишь, разгуливают тут, аки у себя во дворе. Это не живая земля, здесь свои законы. И чем дольше ты здесь находиться будешь, тем меньше в тебе будет оставаться человеческого, живого.
– Как это? – Яра испугалась.
– Так-то! Кто, по-твоему, та девушка с чёрными косами?
– Не знаю, хозяюшка, может быть, ведьма какая-то?
– Ты сама это и есть. Навье отражение твоё.
– Да как же возможно такое, чтобы я была и там, и здесь?
– В мире живых у тебя тело есть и свобода выбора. Здесь, в Нави, обитает другая часть твоей души. Та, что подвластна лишь колдовству, смерти, огню и разрушению. Когда смертный хочет овладеть тайной волшебной силой, он ищет путь в Навь, чтобы слиться со своей тёмной частью души или же подчинить её себе. Ты пришла в Навь – отражение с тобой слилось, частью тебя стало. Вы теперь единое целое.
– Это что же, мне теперь ведьмой навеки оставаться? И почему я не ощутила, как та злыдня стала частью меня? – Ярослава вдруг разозлилась, кулаки сжала, аж костяшки пальцев побелели.
– А зло никогда так не ощущается, человек к нему приходит медленно, незаметно, оправдывает себя правильными поступками и мыслями. Раз дашь слабину – возникнет на сердце червоточина, а потом и сам не заметишь, как начнёшь меняться. Только от твоих поступков и выбора зависит, какой дорогой пойдёшь. Сильный человек с чистым сердцем себя не позволит тьме поглотить, заметит её вовремя, сразится и из Нави выйдет воином, победившим свои страхи. А человек со смутой в помыслах и на сердце… Сейчас посмотрим, кто же ты на самом деле. – Яга резко выхватила нож с пояса. Ярослава не успела и моргнуть, как лезвие пронеслось у неё перед глазами, отрезая тонкую светлую прядь.
Вот только что же случилось с волосами? Всю жизнь они были светлыми, золотистыми, на солнце отливали как пшеница. А сейчас сереть начали. Может быть, слишком темно в избушке, мерещится? Или здешний странный мир и впрямь уже начал менять, перекраивать под себя пришлую смертную?
Яга тем временем открыла железную заслонку в печке и бросила прядь волос Ярославы в огонь. А затем присела и замерла, глядя на пламя. Лицо её, казалось, обернулось застывшей маской. Так в тишине прошли томительные минуты, а потом она всё же заговорила:
– Оставаться бы тебе дома, Ярослава, дочь кузнеца и ведьмы. С таким раздраем на душе и сердце в Навь идти – приговор себе подписывать.
Ярослава молча вытянулась, тоже пытаясь взглянуть на огонь в печке. Но ничего особенного не заметила.
– Боишься ты, да не за отца, а за себя: одной остаться не хочешь и его отпустить не сможешь. А ухаживать и на больного смотреть невмоготу тебе стало – вот и сбежала в Навь, бросила отца, чтобы другие за ним приглядывали. Думаешь, колдовство и живая вода все проблемы решат, а ты сухой из речки Смородины выйдешь?
– В чем же не права я, хозяюшка? Неужели нет здесь воды, которая хворь излечит?
– Вода-то есть. Но доберёшься ли ты до неё – никто заранее не скажет. Между тьмой и светом ты постоянно мечешься. То ли для других хорошей хочешь быть, то ли для себя. Хочешь, чтобы любили тебя все люди, да сама не любишь никого, и себя не любишь. Всю жизнь хочешь забыть, что ты ведьмина дочь, показаться иной, а на деле как беда приключилась – так сразу за чарами пришла, не осталась рядом с отцом. Парня из деревни, Яруна, то ли любишь, то ли ненавидишь, то ли себе присвоить мечтаешь, словно трофей. Заслужить его внимание хочешь, да не получается, вот и злишься да с ума по нему сходишь. Любви ищешь от людей, одержима ею, да не выходит ничего.
У Ярославы в глазах закипали слёзы. Яга видела насквозь все страхи, чаяния, надежды и сомнения. Вытаскивала наружу всё, что девушка внутри прятала, в чём ни себе, ни другим не признавалась.
– Я просто найду живую воду и уйду! – Ярослава вскочила с лавки, обняла себя руками, задрожала. – Не останусь я здесь, не нужна мне никакая сила волшебная! Я лишь хочу отца спасти, больше ничего.
– Так ли ничего? А как же всё, что я в огне увидела? Навь обнажает всё плохое, зло на поверхность всплывает, обостряется боль. Все противоречия тебе в сто раз хуже и тяжелее обычного покажутся. Света в тебе тоже много, ты его проявить стараешься. Но в Нави власти больше у Чернавы.
Яга задумчиво облизнула губы, глядя на девушку с нескрываемым сожалением. От её светлых белёсых глаз хотелось сбежать или спрятаться. Но Ярослава выдержала взгляд и не отвернулась.
– Чернавы?
– Так зовут ту твою личину, что в Нави обитает. Черноволосую, которая так тебя пугала с детства.
– Почему я вообще её видела? Ведь других людей не пугает их отражение, оно обычное, неживое, не тёмное… Не пугает же?
– Просто мать твоя, ведьма, слишком долго с Навью играла, тёмное волшебство искала себе в угоду. Думала тень свою из Нави подчинить, получить власть над большой силой. А в итоге Навь её и поглотила.
Задумалась Ярослава, голову повесила. До последнего не хотелось ей верить в россказни о матери-ведьме. Но когда сама Яга, глядя в странное пламя, это увидела…
– А что я тут с тобой рассиживаюсь? – Хозяйка хлопнула себя по коленке. – Дел по горло, до заката успеть бы! А ты, Ярослава, если хочешь помощи моей – так уважь и мои старые кости! – Яга швырнула в девушку старой тряпкой со стола. – Приберись в доме, протри всё. Только не разбей и не порви ничего. Всю рассыпанную крупу заново перебери, друг от друга отдели, по мешкам разложи. И еды сготовь. Как я к вечеру вернусь – всё готово должно быть!
– Сделаю, хозяюшка… Только сколько же у меня времени до заката?
– Время… – Яга рассеянно посмотрела на неё, крутя на пальце седую прядь, которая будто посветлела, пока они с Ярой общались. – Время в Нави только для меня идёт как для стража. И ещё праздники живых людей друг друга сменяют. А так я не смогу тебе объяснить, сама позже увидишь, что время в Нави обычно для всех давно замершее, а то, что здесь есть, – вечное.
– А как же…
Но Яга девушку больше не слушала. Она дунула, плюнула, свистнула – подлетела к ней дрожащая ступа, распахнулась дверь. Подхватила древняя колдунья помело и вылетела из избушки.
Со всем управиться было непросто, а время определить – невозможно. Долго Ярослава протирала пыль, выбивала грязь, собирала мусор и разбросанные вещи, наводила дома порядок, кашеварила. Когда перебирала последние разбросанные крупинки, небо потемнело, резко наступил вечер. Через несколько мгновений дверь распахнулась и влетела ступа. С кряхтением и ворчанием оттуда выбралась сухая старушка с растрёпанной шевелюрой. Разогнулась и оглядела дом.
– Что, смотрю, успела управиться с делами? Да не смотри на меня так удивлённо! Яга я и есть.
– Но как же так, бабушка, днём была молодая женщина…
– Время. Время постоянно течёт только для стража границы, поэтому я старею да молодею день за днём. Остальные – нет. Ты потчевать-то собираешься, али будем у порога вечность стоять?
– Конечно-конечно… – Сбитая с толку Ярослава поклонилась и засуетилась.
После ужина Баба-яга неуклюже выбралась из-за стола и, скрипя всем телом, заковыляла к тёплой печке – спать.
– Бабушка, не сердись, но всё же подскажи, как мне дальше быть, куда в Нави идти?
– Спать ложись, дитё неразумное! – зашепелявила Баба-яга, старея на глазах. – Ночью всё равно здесь ходить нельзя: у границы двух миров неспокойно – то мёртвые к живым рвутся, то наоборот. Утро вечера мудренее, завтра проснёмся, и я расскажу, что тебе делать. А пока прибери тут всё да спать на лавку ложись, плащи шерстяные постели.
Яга тяжело взобралась на печь, с головой накрылась одеялом и моментально провалилась в сон, засопела. Будить и просить её было бессмысленно. Ярослава не спеша прибралась на столе, разложила остатки еды, постелила себе плащи на лавке. Пошла задвигать заслонки на печи и тушить светильники и тут посмотрела в сторону спящей Яги. Но хозяйки дома на печке как не бывало, на глазах девушки одеяло медленно опускалось и разглаживалось, теряя объём, словно кровать ещё с утра аккуратно заправили. Избушку наполнили пустота и беззвучие, даже лучинки и светильники затрепетали и начали гаснуть.
А затем со стороны улицы послышались странные шорохи и возня. Яра подкралась к двери, посмотрела через щёлочку: в огороде перед домом всё было так же спокойно и неподвижно. Но за забором из частокола творилось что-то странное, чего не разобрать было через узкую дверную щель или замочную скважину. Метались вокруг забора и у речки серые тени, слышался то топот, то шорох, то бег, то подвывания. Раздавались звуки падения, словно кто-то бухался в лужу или проезжался по скользкой земле. Будто бы много живых людей бегали и искали что-то рядом с домом. Или, скорее уж, неживых.
Ярославе стало жутко, она отпрянула, кинулась обратно и запрыгнула на лавку, оставив свет непотушенным. Что бы ни шумело на улице, вдруг оно прорвётся и сюда? Кто знает, безопасно ли в доме? Вдруг Ягу не посмеют тронуть, но живого человека… Что? Съедят? Вряд ли неупокоенные вообще что-то едят. Тогда что?
В печке вдруг с шипением вспыхнул огонь. Оттуда послышался шорох, потом второй. Затем возня усилилась. И вдруг Ярослава различила тихий вздох и тонкое, еле слышное сопение. Она испуганно приподнялась на локте, вытянула шею – вдруг в дом прорвалась какая-нибудь страшная сила. На печке одеяло слегка приподнималось, словно кто-то положил под него маленький кулёк или кошка забралась погреться. Тихое сопение выровнялось, стало спокойным и уверенным. Проверять свою догадку Яра не стала, но ей сразу стало менее тревожно. Завернувшись в одеяло с головой, девушка вытянулась на лавке, стала наблюдать, как в закрытой печке мелькает непогасший огонь. И не заметила, как уснула.
– Всё спишь? А я есть хочу! – Кто-то бесцеремонно стащил с Ярославы плащ, который служил ей одеялом.
– Что? – Яра зевнула, потирая глаза. – Ты кто?
– Опять? Я Яга! И если ты не плиготовишь еды, то я тебя съем!
Яра оторопело посмотрела на хозяйку дома и расхохоталась. Перед ней стояла девчушка с тонкими светлыми косичками и выпавшими передними клыками, из-за которых она шепелявила. Одета она была в простую рубашку с поясом и лапти. Узнать Ягу можно было только по оберегам и увесистым ножам на поясе, которые теперь несуразно болтались на хрупкой и тонкой детской талии. И по жутким глазам, которые оставались всё такими же белёсыми и проницательными.
– Как же ты меня без клыков есть будешь, хозяюшка? – Ярослава захихикала.
– Зубоскалит она… Кашу нам лучше плиготовь, – примирительно шепелявила Яга. Хотя она выглядела и двигалась как ребёнок, но разговаривала словно взрослая. Разве что вела себя менее сдержанно и более капризно.
Утро прошло в хлопотах-заботах – готовке, уборке и помощи Яге по дому. Иногда Ярослава отрывалась от дел и оборачивалась посмотреть на хозяйку: наблюдать за изменениями в ней было интересно. Девчачья фигура росла и вытягивалась, как тонкая берёзка, маленькой Яге беспрестанно приходилось раскручивать закатанные рукава рубашки и отворачивать подколотый подол, перевязывать пояс: рубаха становилась ей коротка и мала. К моменту, когда они вдвоём отправились во двор, чтобы проверить состояние забора, хозяйка стала походить на подросшую девочку лет десяти-двенадцати. Рубаху она уже сменила – детская стала безнадёжно мала. На пояс повязала красную юбку-понёву – символ взросления. Волосы из тоненьких куцых косичек превратились в две длинные густые русые косы. Зубы, конечно, все уже выросли и были на месте.
– Вот здесь забор придержи, а я его подправлю пока.
Ярослава держала несколько кольев и осматривалась: за ночь на земле вокруг явно появились свежие следы и рытвины, берег речки был весь истоптан. Но за забором вокруг дома Яги земля была гладкая и ровная – никакие существа на её жилище не покушались.
– Хозяюшка, как же мне мимо всех существ пройти и не сгинуть? Если они меня затопчут, или разорвут, или…
– Что, страшно стало? Может, передумаешь дальше идти-то?
– Не передумаю. – Ярослава твёрдо стояла на своём.
– Как знаешь, – задумчиво промолвила Яга, почёсывая горбатый нос, на котором на глазах зрел огромный прыщ. – Да только боюсь я, что даже если ты воду живую добудешь, то себя в Нави потеряешь. Слишком смуты в тебе много и тьмы… А что касается душ – о тех, что вокруг моей избушки бродят, можешь не беспокоиться: они только сюда, к реке, ночью приходят. Надеются, что ночью я как страж границы слабее всего, пока перерождаюсь. Думают, что я в этот час границу защитить не смогу, а они к живым прорвутся, да пусть зря не надеются. Если в скором времени выйдешь, то ты их не застанешь. Но встречи с духами тебе всё равно не избежать, раз ты в Навьем царстве. Чем смогу – помогу, сейчас посмотрим, какую путь-дорогу тебе держать придётся.
Вернулись они в дом, разожгла Яга печку. С трудом поставила в неё греться огромный котел с водой. И начала колдовать: по дому металась, какие-то травы да грибы хватала, ещё несколько волос Ярославы срезала, кинжалом с пояса варево свое помешивала и брызгала им на Яру. Сложно сказать, сколько времени ритуал проходил, но она успела ещё повзрослеть, превратившись в молодую девушку, не старше самой Ярославы.
– Путь-дорога тебя ждёт долгая и сложная, и много искушений ты встретишь на пути, по грани тьмы и света ходить будешь. Не доверяй слишком никому, особенно мёртвым душам и местным духам. Не забывай, зачем пришла, с пути не сворачивай, не дай себя с толку сбить. Если можешь по дороге дело доброе сотворить, а не зло посеять – то это тебе на благо пойдёт. А иначе – на себя пеняй. Позволишь слабостям и гордыне верх взять – себя потеряешь, совсем иной станешь, другой вернёшься, а Ярославу погубишь.
– Ничего не понимаю, хозяюшка.
Яга только вздохнула.
– Вижу, что не понимаешь, да не могу тебе всего сказать. Помни, что выбор всё равно всегда за тобой, что бы ни происходило. А теперь твой путь будет лежать через Мёртвый лес, к Ниточке-Судьбинушке. Надо терем её найти, он из нитей соткан. Подскажет она тебе, где живую воду найти и как до неё добраться. Дороги точной к терему отсюда нет.