Чем ближе мы к дому, тем сильнее я нервничаю. Последний час я все время боролась с желанием оглянуться и посмотреть на других пассажиров, гадая, какие здесь могут скрываться угрозы. Вместо этого ерзаю на сиденье и барабаню пальцами по подлокотнику. Просто не могу сидеть спокойно. С тех пор как мы вышли из отеля, меня не покидает ощущение опасности, как будто из-за каждого угла может выскочить что-то зловещее и смертоносное. Эш утверждает, что вряд ли в одном автобусе с нами окажутся другие Стратеги, однако он все же настоял, чтобы я надела парик, который каким-то чудом обнаружился у него в чемодане, как будто возить с собой средства для маскировки наряду с маленьким дорожным дезодорантом – дело обычное.
Смотрю в окно автобуса, за которым проносится знакомое шоссе с деревьями по обочинам, но от этого монотонного вида нервничаю еще больше. Дергаю край кривоватого шарфа, который прошлой зимой связала для меня Эмили, и бросаю взгляд на Эша – он сидит спокойно, погруженный в свои мысли.
Автобус замедляет ход, но вместо радости – ведь совсем скоро я буду дома! – чувствую нарастающее беспокойство. Я боюсь найти в доме какое-нибудь подтверждение того, что папа в опасности. А еще больше боюсь вообще ничего не найти.
– Ты идешь? – спрашивает Эш.
Замечаю, что автобус уже остановился, Эш, стоя в проходе, достает с верхней багажной полки наши сумки.
– Да…
Вставая, украдкой оглядываю пассажиров автобуса. Вроде бы обычные люди: две семьи, у одной спящий младенец, пара девушек лет двадцати в наушниках и так далее. Но окажись в этом автобусе Стратеги, разве они не выглядели бы обычными людьми? Как я узнаю, не следят ли за нами?
К счастью, на нашей остановке больше никто не выходит. Если бы в автобусе оказался кто-то из моего города, они, скорее всего, узнали бы меня даже в парике и пристали бы с расспросами, куда я исчезла несколько недель назад. Через час о моем возвращении знал бы весь город, а в дверь уже стучался бы шериф Билли.
Иду вслед за Эшем по проходу и выхожу из автобуса. Деревья стоят голые, воздух кажется ледяным даже в лучах полуденного солнца. Я натягиваю на уши шапку, надеваю перчатки. Автобус уезжает, и за ним открывается Спринг-Роуз-лейн, метко названная в честь множества диких роз, растущих вдоль нее в летние месяцы. По этой улице я ходила бессчетное количество раз.
…– Видишь эти розы? – говорит мама, указывая на усыпанные бледно-розовыми цветами кусты, сгрудившиеся по обе стороны улицы. – Это шиповник морщинистый. Rosa rugosa.
– Rosa rugosa, – повторяю я.
– Вот, понюхай. – Мама наклоняется и подносит розовый цветок к моему носу. Я втягиваю воздух и вся сияю, а она улыбается в ответ на мою реакцию. – Замечательно, правда? Дикие розы пахнут лучше всего. Знаешь почему? – Я качаю головой. – Потому что в тех, которые покупаешь в цветочном магазине, главное – это внешний вид, – с какой-то грустью говорит она. – А эти – выносливые. Они сильные, дерзкие и, хотя любят солнце, не боятся и морозца. Они съедобны, а листьями и плодами можно лечить разные болезни. Когда я выбирала тебе второе имя, Роуз, я думала именно о таких розах, а не о тех, которые красиво смотрятся в букете, но больше ни на что не годятся.
Она снова берет меня за руку теплыми пальцами, и мы идем дальше. Я смотрю на нее и очень горжусь тем, как много всего она знает…
– Нужно уйти с центральной дороги, – говорит Эш, с любопытством наблюдая за мной.
Со вздохом прогоняю воспоминания.
– До дома один квартал в ту сторону. – Указываю направо. Мне становится грустно. Я уже совсем близко, но не могу прямиком идти домой, иначе весь город пойдет за мной по улице, словно на параде в честь Дня святого Патрика. – Но нам нельзя идти по улицам, даже по переулкам. Я могу наткнуться как минимум человек на десять знакомых. Придется пробираться лесом. – Смотрю на свои видавшие виды поношенные сапоги в грязных пятнах и на начищенные до блеска ботинки Эша. – Тебе в них будет удобно?
– Более чем, – отвечает он. – Поскольку снега нет, мы не оставим слишком заметные следы. Лес – это идеальный вариант.
Снимаю у него с плеча свою сумку, и мы углубляемся в лес. Я так часто ходила этой дорогой, что по памяти могу описать каждый кривой ствол, каждую изогнутую ветку еще до того, как мы до них доберемся. Двигаемся почти бесшумно, хотя я сомневаюсь, что в это время года здесь можно кого-нибудь встретить. Сколько лет живу в этих краях, а людей в лесу встречала только летом.
На морозном воздухе изо рта вырываются белые клубы пара. Провожу рукой в перчатке по ноздреватому стволу дерева, которое в детстве называла Мистером Генри, потому что считала, что оно похоже на нашего учителя английского. Чем ближе мы подходим к нашему участку, тем больше я, сгорая от нетерпения, ускоряю шаг. Хочется броситься бежать, рывком открыть дверь и позвать папу. И чем сильнее это желание, тем сильнее мне сдавливает грудь. Смогу ли я еще когда-нибудь так сделать? Вернемся ли мы с папой сюда когда-нибудь?
– Хочешь поговорить? – довольно равнодушно спрашивает Эш – в голосе не слышно обычного интереса. Это всего лишь вежливое предложение.
– Не знаю, – говорю я и еще несколько шагов молчу, пытаясь придумать, как выразить словами чувства, в которых сама пока не до конца разобралась. – Понимаешь, все выглядит таким знакомым, но при этом как будто… недостижимым. Это мой дом. Я знаю этот город лучше всего на свете: каждое крыльцо, кирпичные дорожки, из-под которых выпирают корни старых деревьев, и мистера Мартина – он делает лучшие торты во всем Коннектикуте и семь лет подряд занимал первое место на ярмарке штата, – и миссис Бернштайн, хозяйку антикварной лавки, которая по воскресеньям занимается организацией фермерского рынка. Знаю, что перед магазином конфет нельзя оставлять машину больше чем на час, потому что владелец жутко сварливый и будет оставлять тебе гневные записки. Я знаю здесь всё. Эмили... – У меня срывается голос, когда я произношу ее имя, и я делаю глубокий вдох. – Наконец-то я дома, я мечтала об этом несколько недель, но ощущение такое, будто приехала в чужой город. Папы здесь нет, я ни с кем не могу поговорить, и приходится пробираться тайком, чтобы никто не заметил. А мне так хочется пойти на главную площадь и выпить большую чашку горячего шоколада с зефирками в закусочной Люсиль.
Договорив, я выдыхаю и только теперь понимаю, какие сильные чувства подавляла все это время.
Эш, похоже, потрясен моей любовью к Пембруку. Помолчав минуту, он кивает.
– Ты сможешь сюда вернуться, – успокаивает он меня.
Как же хочется ему верить!
– Думаешь, смогу?
– Да. Мы найдем твоего отца и сделаем все, чтобы Львы перестали преследовать вас, – даже если для этого придется избавиться от каждого из них, – уверенно говорит он.
Я понимаю, насколько все это маловероятно, но вижу, что Эш из самых добрых побуждений пытается приободрить меня, а мне сейчас, в моей страшной реальности, как раз нужно немного доброты и участия. Я вздыхаю.
– Вот так запросто взять и избавиться от самой влиятельной Семьи в Альянсе Стратегов… Проще пареной репы.
– Вот видишь? Ты уже прониклась ду… – Эш замолкает, и я сразу понимаю почему.
– Следы шин на земле? – шепчу я, прислушиваясь к звукам, доносящимся со стороны моего дома. – Оттуда, куда мы… – Рассматриваю деревья вокруг, и у меня душа уходит в пятки. – О господи, это с моей подъездной дорожки. Поблизости больше ничего нет.
Сердце готово выскочить из груди, я теряюсь в догадках, кто это может быть. На какую-то долю секунды замираю в надежде, что, может быть, папа вернулся домой и вот-вот скажет мне, что весь этот кошмар закончился и мне больше никогда не придется об этом думать.
Бесшумно взбегаю на вершину холма, Эш бежит рядом. Скрываемся за кустами, откуда хорошо просматривается мой небольшой белый домик с темными ставнями, красной дверью и отделкой в викторианском стиле. Не могу оторвать от него глаз. Но сейчас причиной тому не тоска по дому, а вид старого серебристого «фольксвагена», притормозившего на подъездной дорожке.
– Эмили? – шепчу я, и от захлестнувших эмоций у меня перехватывает дыхание.
Выскакиваю из-за куста. Я должна бежать к ней, обнять ее, сказать, как страшно я жалею, что не попрощалась с ней. Она должна знать, что у меня не было выбора, что я исчезла не по собственному желанию. Но Эш, не позволив мне сделать и шага, тянет меня назад в кусты.
– Не надо, – шепотом предупреждает он.
– Но это моя лучшая… Я должна, – в отчаянии говорю я. Пытаюсь выдернуть руку, но он крепко держит меня.
– А если за домом кто-нибудь следит? Если следят за Эмили? – шепчет он. – Подумай, Новембер. По твоему лицу вижу, как много она для тебя значит. Не подвергай свою подругу опасности, как это однажды сделал я.
Упрямо качаю головой. На глаза наворачиваются слезы. Я просто не могу быть так близко от Эмили и молча прятаться в кустах.
– Львы ничего не знают про Пембрук. А иначе зачем тогда Коннер грозился убить нас, если я не скажу, где находится мой дом?
Эш серьезно смотрит на меня.
– Два варианта. Первый: Львам все известно, но из-за нерегулярной связи с Академией Коннер на тот момент еще ничего не знал. Или второй: Семья не делилась с Коннером всей доступной ей информацией. Ты понятия не имеешь, о чем Львы знают, а о чем нет. Ты готова рискнуть жизнью подруги только на основании предположений?
Из машины выходит Эмили, и я отворачиваюсь от Эша. Ее волосы собраны в высокий хвост, на ней красные наушники, короткая свободная куртка и непрактичные зимние сапоги на высоком каблуке. Она трет нос рукой в красной варежке, а в другой руке сжимает белую розу на длинном стебле. Я стискиваю зубы, стараясь сдержать слезы.
…– Эти, – говорит Эмили, указывая на охапку орхидей в цветочном магазине. – Пурпурные орхидеи – самые красивые в мире цветы, правда? Воплощение элегантности.
Я искоса смотрю на ценник и глубоко вздыхаю.
– А может, лучше розы? – предлагаю я.
– Розы – это твоя фишка, – говорит Эмили, как будто это нечто очевидное.
– Поправка: розы – не моя фишка, а просто мое второе имя. – Тут же сомневаюсь в сказанном. Я ведь на самом деле люблю розы, и когда мама была жива, она все лето держала их в вазах по всему дому.
– Будь это твой день рождения, я бы подарила тебе белые розы, – говорит Эмили. Пускай я все отрицаю, но она слишком хорошо меня знает. – Но это мой день рождения, а не твой. – Судя по ее тону, переубеждать ее бесполезно.
Я тру пальцами переносицу.
– Так, давай разберемся. Ты хочешь, чтобы я купила букет орхидей, но не дарила их тебе, как принято у нормальных людей, а анонимно оставила на твоей парте и сделала вид, что они не от меня? – С сомнением смотрю на нее.
Эмили хлопает в ладоши и радостно взвизгивает:
– Это будет идеально!
– А по-моему, драматично, – смеюсь я.
Она хитро улыбается:
– Но это одно и то же…
Эмили подходит к крыльцу и кладет белую розу на кучу увядших цветов перед дверью. Неужели она каждый день приходила сюда с тех пор, как я уехала, и приносила мне розу? От бешеного сердцебиения начинаю задыхаться, когда в голову вдруг приходит мысль: все это время в Академии я была так занята вопросами собственного выживания, что толком даже не думала о том, как подействует на Эмили мое внезапное исчезновение.
Эмили опускается на колени на крыльце нашего дома и произносит несколько слов, которые я не могу услышать. Затем она поднимается. Даже отсюда мне видны ее покрасневшие глаза. Она вытирает их тыльной стороной варежки. А я вытираю свои. Больше всего мне хочется сделать так, чтобы с ее лица исчезло выражение глубокого горя. Она идет назад к машине, а мне отчаянно хочется позвать ее. А когда она захлопывает дверь, я чувствую себя так, будто потеряла что-то бесценное. Она включает мотор и дает задний ход. Серебристая машина подскакивает на рытвинах на дорожке. И вот Эмили выезжает на дорогу и скрывается за высокими деревьями.
Я надавливаю пальцами на брови, делаю несколько глубоких вдохов и только потом перевожу взгляд на Эша, потому что иначе совсем раскисну.
– Хочешь минутку побыть одна? – спрашивает Эш, с сочувствием глядя на меня, но в глазах его, помимо заботы, есть что-то еще – вопрос, который я не могу понять.
– Нет, – шепотом отвечаю я и отвожу глаза. – Нам надо идти. – Делаю ему знак следовать за мной, стараясь целиком сосредоточиться на предстоящих делах.
Снимаю парик, засовываю его в сумку и надеваю капюшон. Пробираюсь к заднему двору по тропинке, густо заросшей кустами, за которыми можно хоть как-то спрятаться. Подняв руку, я даю Эшу знак остановиться футах в пяти от расчищенного и совершенно открытого участка, ведущего к заднему крыльцу. Стоим неподвижно и, затаив дыхание, прислушиваемся, пытаясь уловить признаки присутствия других Стратегов. Более-менее убедившись, что явной угрозы нет, я поворачиваюсь к Эшу и киваю.
– Бегом, – шепчет Эш. Его теплое дыхание касается моего уха. Со всех ног мчимся к дому.
На полной скорости преодолеваем открытое пространство. Я перескакиваю через две ступеньки за раз – это действие настолько мне знакомо, что я невольно улыбаюсь, невзирая на возможную опасность. Вытаскиваю из кармана ключи и, не глядя, подбираю нужный. Вставляю его в замок, поворачиваю и дергаю за ручку двери, чтобы она не застряла. Всего через пять секунд мы уже у меня в гостиной. Эш бесшумно закрывает за нами дверь.
Я замираю, осматривая гостиную, чтобы убедиться, что нас не поджидает какой-нибудь неприятный сюрприз. Эш идет в ванную, потом в папину спальню, а я проверяю кухню и собственную спальню. Открыв все двери, осмотрев чуланы и заглянув под кровати, мы, не говоря ни слова, снова встречаемся в гостиной. Напряжение слегка отпускает.
Все выглядит в точности так, как в ночь моего отъезда в Академию Абскондити. Видимо, папа отвез меня в аэропорт и уже не возвращался домой. На уютном желтовато-коричневом диване по-прежнему лежит красный клетчатый плед, рядом миска с остатками попкорна – ее никто не мыл. В гостиной, как всегда, едва уловимо пахнет камином, на пластиковом коврике возле входной двери стоят папины сапоги. На мгновение мне кажется, что не было никакой Академии, тетя Джо жива, а папа вот-вот вернется с работы. Это ощущение настолько сильно, что я на секунду закрываю глаза, стараясь подольше удержать его.
– Какое у вас здесь оружие? – спрашивает Эш, и реальность вторгается в мои мысли.
– Так. Э… посмотрим, – говорю я, нехотя поворачиваясь спиной к гостиной. – У меня в комнате коллекция ножей.
Эш кивает:
– Ножи эффективны, и их легко спрятать. Давай показывай.
Веду его к себе в спальню. Посреди комнаты он останавливается и внимательно все разглядывает. Каркас моей кровати сделан из изогнутых кусков полированного дерева, которые образуют арку в изголовье. Папа соорудил это к моему тринадцатому дню рождения. На синем потолке нарисованы облака. На комоде сидят плюшевые звери, по стенам развешаны фотоколлажи, на стуле навалена куча одежды – это я пыталась выбрать, что взять с собой в Академию.
Я ведь не знала, что там будет форма, а личные вещи вообще отберут и где-то спрячут. Об этом папа не сказал мне ни слова. Он много чего мне не сказал: например, что тетя Джо вовсе не в опасности, а уже мертва. Единственной правдой было то, что нам срочно нужно уехать. Знаю, что не должна его ни в чем винить, он просто пытался защитить меня, а если бы он сказал правду, я ни за что не согласилась бы ехать в Академию. Но в минуты менее здравых рассуждений я злюсь на него за то, что он не взял меня с собой. С тех пор как мне исполнилось шесть лет, мы с ним во всем полагались друг на друга, все делали вместе, а теперь он где-то в Европе без меня.
Я вздыхаю и качаю головой, стараясь избавиться от этих мыслей. Открываю ящик комода, провожу пальцем по краю, нащупываю знакомый желобок и приподнимаю двойное дно. Хватаю засапожный нож, который папа подарил мне в десять лет, и охотничий нож «Браунинг блэк лейбл». Его я прицепляю к поясу под свитером.
…Я визжу так громко, что папа отшатывается назад, чтобы не оглохнуть.
– Ты серьезно? Это так круто! – кричу я.
– Это… – начинает он.
– Засапожный нож. Знаю, – перебиваю я, радуясь, что могу определить вид небольшого кинжала.
Папа улыбается:
– Ну да, это засапожный нож. Но он не такой, как другие твои ножи. Он от них отличается.
Верчу нож в руках, рассматривая его. На вид он не очень отличается от других ножей в моей коллекции. Обоюдоострое лезвие, а рукоятка, видимо, из кости, а не из дерева, но это не так уж необычно. Вопросительно смотрю на папу.
– Различие в том, что засапожник – оружие скрытого ношения, – говорит папа.
– Да ну? Это самое очевидное… – начинаю я, но он поднимает руку, как будто предвидел мои возражения.
– А оружие скрытого ношения должно извлекаться незаметно, – продолжает он. – Это может казаться тебе очевидным, но ты изменишь мнение, когда поймешь, что элемент неожиданности в применении засапожника зависит не только от его сокрытия.
– Что ты имеешь в виду?
– Допустим, ты участвуешь в драке, и вдруг кто-то достает из сапога кинжал. Неожиданно! Как это повлияет на твое поведение?
– А у меня есть нож? – уточняю я.
– Может быть…
– Пап, ну что значит «может быть»? Как мне на такое ответить?
– Именно об этом я и говорю, – едва заметно улыбаясь, отвечает он. – Вероятность того, что у противника есть нож, – это всегда «может быть». Так что давай разберемся с вариантами поочередно. Допустим, у тебя нет ножа. Что ты будешь делать?
– Найду что-нибудь, что можно использовать как щит, а если ничего нет, буду искать что-нибудь длинное в качестве оружия, чтобы держать нож подальше от своего тела. Если это тоже не получится, использую технику разоружения, которой ты недавно меня научил, – повторяю я наш прошлый урок.
– Верно, – говорит папа. – А если у тебя есть нож?
– Тогда я просто буду драться.
– Как на тебя повлияло неожиданное наличие у противника скрытого оружия в обоих случаях? – продолжает он.
Я обдумываю вопрос.
– Ну, наверное, это застало бы меня врасплох, не будь у меня ножа, но я бы все равно знала, что делать. А если нож есть… Не знаю. Может, я бы на секунду растерялась, но это не имело бы особого значения.
– Тогда какой смысл в том, чтобы прятать нож в сапоге, если противника этим не застигнешь врасплох? Почему просто не прикрепить его к поясу, ведь там до него проще дотянуться? – спрашивает он, слегка растягивая слова, как обычно делает, когда смысл урока уже почти ясен.
– Потому что так круче, – ухмыляюсь я.
Папа улыбается:
– Крутизна – это замечательно, но задумайся, Нова. Как ты можешь быть уверена, что сумеешь удивить противника засапожным ножом?
Я раздумываю над его вопросом и перевожу взгляд на окно, из которого видно наше заднее крыльцо и лес за домом.
– Ну… Чтобы удивить кого-то засапожным ножом… – Я повторяю вопрос, как делают люди в ток-шоу, когда не знают, что сказать. – Наверное, я бы… сделала что-нибудь неожиданное, когда вытащила бы нож?
– Согласен, – отвечает он. – Но что?
Разглядываю кинжальчик, переворачивая его в ладони.
– Я могла бы выполнить один из своих трюков…
– Возможно, – соглашается он. – Но ты должна быть уверена, что момент подходящий. Ты ведь знаешь, что даже малейшая ошибка в драке на ножах означает, что ты можешь лишиться оружия.
– Так какой ответ правильный? – Меня охватывает любопытство.
– Думай не как специалист по ножам, – говорит он. На сей раз я не пытаюсь возражать, потому что знаю: он еще не договорил. – У людей, которые учатся сражаться на ножах, формируются определенные ожидания по поводу себя и других. Выйди за рамки этих ожиданий, и ты победишь, – с нажимом продолжает он. – Большинство людей ошибочно используют оружие так, словно существуют невидимые границы или правила, диктующие поведение. Не делай так. Используй движения, которые выучила на футболе, и тайные рукопожатия, которые вы придумали с Эмили, – это ключ к победе. То, что нет явной возможности нанести удар, еще не значит, что ты не можешь одержать победу. Всегда есть лазейка и способ ошеломить противника. Просто для этого нужно творческое мышление и отсутствие границ, которые ты сама для себя и установила…
– Возьми, что нужно, – говорю я Эшу, но, оторвав взгляд от ящика с ножами, замечаю, что его нет рядом. – Эш?
Поворачиваюсь и вижу, что он с любопытством разглядывает мою комнату и наверняка извлекает из этого самую разную информацию обо мне. На лице – что-то похожее на недоумение, как будто мои вещи удивляют его, чего он совсем не ожидал. Следую за его взглядом к моим фотоколлажам и книжной полке, заставленной безделушками, собранию книг о разных растениях, старым маминым дискам с музыкой и фильмами, большинство из которых потрепаны и покрыты царапинами – так часто мы с Эмили крутили их. Глядя на все это, понимаю, что месяц назад я бы назвала эти вещи самыми обычными, ничем не примечательными или заныла бы, что хочу новый айпод. Но сейчас все они кажутся мне бесценными – будто каталог моего детства, полный воспоминаний, которые не выразить словами. И я спрашиваю себя: увижу ли я все это еще когда-нибудь? Буду ли я когда-нибудь сидеть на сооруженной папой кровати, слушая музыку вместе с Эмили и обсуждая планы на выходные?
– Так, посмотрим, – говорит Эш. Он подходит к комоду и одобрительно кивает, разглядывая ножи. – Что ж, неплохо.
– Хочешь сказать, потрясающе? – Я перевожу взгляд на ящик и коллекцию ножей, которой всегда страшно гордилась.
– Ну, не так круто, как у меня, – усмехаясь, говорит он. – Но только потому, что тебе недостает кое-каких антикварных вещиц.
Я выгибаю бровь.
– Хочешь, чтобы я тебе завидовала? Я уже завидую.
– Может, я просто хочу убедить тебя приехать ко мне в Египет, когда все закончится, – хитро улыбается он.
Косо смотрю на него:
– Думаешь, твоим родителям это придется по душе?
– Ты? Лишенная наследственных прав перворожденная дочь Львов и Медведей, на которую все охотятся… против чего тут возражать?
И хотя он смеется, по его голосу ясно, насколько серьезен весь этот сыр-бор с моей семьей. Пока что в мире Стратегов для меня нигде нет места.
– Надо держаться подальше от окон, – говорит Эш, меняя тему разговора. – И не включай свет. Хорошо бы найти что-нибудь до захода солнца.
– Непременно. – Я прекрасно понимаю, что время ограничено. Возвращаю двойное дно на место и закрываю ящик.
– Можешь дать мне какую-нибудь подсказку, где и что искать? – спрашивает Эш.
Я осматриваю комнату, не зная, как объяснить ему, что в доме может выглядеть необычно.
– Ты сейчас рассматривал мою спальню так, как будто… – начинаю я. – Ну да, там беспорядок, и она показалась тебе неряшливой, правда?
– Она показалась мне жилой, – отвечает Эш, и в его голосе слышится нечто похожее на тоску.
– Но готова поклясться, это не типичная спальня Стратега. У тебя наверняка все аккуратно разложено и тщательно продумано, да?
– Да. Но откуда ты знаешь?
– Потому что папа такой же. Его комната похожа на декорации. Теперь, когда я видела, как ведут себя ученики Академии – так организованно и четко, – я все понимаю. Так что, может, тебе стоит начать с папиной спальни? Скорее всего, в ней тебе все будет понятно больше, чем где-либо в доме. Ищи что-нибудь, что может оказаться посланием для меня. Папа всегда прятал подарки, которые покупал мне на день рождения, и заставлял меня их искать. Поэтому если есть какое-нибудь сообщение, то, наверное, в виде головоломки.
Эш кивает и оставляет меня наедине с моей комнатой. Сначала я просто стою неподвижно, охваченная тоской по своей прежней, беззаботной жизни. Подхожу к серебряной шкатулке для драгоценностей на комоде, принадлежавшей маме, и вытаскиваю оттуда ее золотое кольцо, поверхность которого напоминает кору с нежными листьями. Надеваю его на указательный палец и вздыхаю. У меня нет времени одну за другой перебирать вещи, имеющие для меня особый смысл, как хотелось бы. Просто нет времени, и все.
Хожу по комнате, пытаясь сосредоточиться на своей задаче и вспомнить все, что произошло с того момента, как папа сообщил мне о необходимости ехать в школу, и до того, как мы вышли за порог с моей сумкой. В голову сразу приходит миска из-под попкорна, и я быстро выхожу в гостиную. Он оставил все как было. Никто, кроме меня, не узнал бы, что что-то изменилось… никто, кроме меня. Внимательно осматриваю комнату.
Рядом с миской, на том же месте, лежит открытый журнал, который я читала, когда папа сказал, что нам надо поговорить. Плед валяется там, куда я его небрежно кинула, перед тем как пойти собирать вещи. На каминной полке – открытый коробок спичек, которыми папа разжигал огонь. Коврик на своем месте. Мебель та же самая. У камина лежит столько же дров, сколько было, когда мы уезжали.
Несколько часов я тщательно изучаю каждую деталь гостиной, столовой, прихожей и ванной. Но никак не могу найти ничего хотя бы немного необычного. Если кто-то уже обыскивал мой дом, то, вынуждена признать, сделал он это мастерски, потому что я бы ни за что не догадалась, что здесь кто-то побывал.
– Новембер! – зовет меня Эш. Он стоит в дверях папиной комнаты. – Я кое-что нашел.
На секунду замираю от изумления.
– Правда?
– А ты думала, я ничего не найду?
Иду следом за ним в папину спальню.
– Честно говоря, да, – признаю я. – Я никогда подолгу не бывала в папиной комнате. Да он и сам там редко бывал… ну, во всяком случае, после маминой смерти.
Эш подходит к аккуратно заправленной кровати и указывает на расстеленное стеганое одеяло.
– Взгляни на второй синий квадрат в нижнем ряду слева.
Обогнув кровать, провожу пальцами по указанному месту. Швы ровные, нет ничего необычного. Просунув руку под одеяло, ощупываю изнанку. Все кажется совершенно нормальным. Вопросительно смотрю на Эша.
Он направляет мою руку к уголку, где шов едва заметно толще, и сжимает его моими пальцами. Там действительно что-то есть. Я разрываю нитки и ногтями вытягиваю крошечный кусочек туго свернутой бумаги.
На ней написано:
Встретимся под тем городом.
Озадаченно смотрю на Эша, пытаясь понять, какого черта папа оставил мне сообщение там, где я бы его ни за что не нашла.
– Это не…
– Это не что? – спрашивает Эш, изучая выражение моего лица.
– Честно? Хотела бы я порадоваться твоей находке, но, если бы не папин почерк, я бы не поверила, что это от него.
Эш хмурит брови.
– Ты уверена, что это его почерк? Потому что там, где была записка, шов был зашит, похоже, не в первый раз. Лично я думаю, что ее уже нашел другой Стратег.
– Уверена, – говорю я, с опаской глядя на записку, как будто она вот-вот отрастит зубы и укусит.
В моем доме был кто-то из Стратегов. Сердце камнем падает вниз, и я невероятно благодарна Эшу за то, что он помешал мне броситься к Эмили. Если за нами следят, мы все могли погибнуть из-за меня.
Подношу записку к свету – бумага плотная, на ней нет ни водяных знаков, ни вмятин от предыдущих записей.
– Дело в том, что это не похоже на обычные папины наводки. Я понятия не имею, что это значит. Мы с ним почти никогда не уезжали из Пембрука, не говоря уж о Коннектикуте, и мы точно никогда не бывали под землей.
Эш недоверчиво смотрит на меня, как будто я только что сказала нечто очень странное.
– И он никогда не рассказывал тебе о городе, в котором можно встречаться под землей?
Качаю головой и пытаюсь разгадать, что он имеет в виду.
– Но ты знаешь, что это значит, не так ли? – Нет смысла ждать ответа – я все вижу по его глазам. – Почему ты знаешь, а я нет? Бессмысленно оставлять такие записки.
– Вовсе нет – если записка предназначалась не тебе, – уверенно говорит Эш. – А если она предназначалась не тебе, значит, она оставлена для Стратега, который обыскивал ваш дом. – Он сворачивает ее и кладет обратно.
Я грызу ноготь на большом пальце, стараясь вникнуть в его логику.
– Все равно, на мой взгляд, это бессмысленно. И откуда у тебя такая уверенность? Нет, забудь. Мне нужно, чтобы ты был совершенно, без капли сомнения уверен, потому что если мы проигнорируем важное сообщение, это будет полнейшая катастрофа.
Эш кивает, прекрасно понимая мои возражения.
– По всей Европе существует цепь подземных склепов, катакомб и улиц, которые Стратеги используют в качестве места встречи. Но твой отец написал «под тем городом», а поскольку он Лев, это, скорее всего, Лондон. А в Лондоне существует подземный паб, который посещают все Семьи. Это популярное место для встреч и обмена информацией. Ты этого не знаешь, но любой другой Стратег тут же понял бы, что это значит.
Обдумываю его объяснение.
– Хорошо, я понимаю, к чему ты клонишь: зачем он оставил мне записку, смысл которой понял бы кто угодно, кроме меня?
– Вот именно, – подтверждает Эш.
Я выдыхаю.
– Пусть она и не для меня, все равно я рада, что ты ее нашел. Если папа оставил фальшивое сообщение, значит, и настоящее наверняка где-то есть. И если ты прав насчет того, что мой дом уже кто-то обыскал, нам нужно как можно быстрее найти его.
– Согласен, – говорит Эш. – Ты что-нибудь нашла?
Он бросает взгляд в окно папиной спальни. Понятно, о чем он думает. Сейчас конец декабря, и уже начинает смеркаться. Шансы что-либо найти сокращаются вместе с меркнущим светом, и от этой мысли у меня снова схватывает живот. А я не хочу рисковать и оставаться здесь еще на один день, когда папе в Европе грозит бог знает какая опасность, а неподалеку от нашего дома, возможно, притаился кто-нибудь из Стратегов.
– Пока ничего.
– Давай подумаем, – говорит Эш. – Если записка – отвлекающий маневр, значит, то, что он оставил тебе, должно радикально от нее отличаться, чтобы другой Стратег никак не смог этого найти.
Я киваю.
– Верно. А что может радикально отличаться? Скорее всего, это не спрятанный предмет – потому что спрятанный предмет может найти кто угодно, если умеет правильно искать. Может быть… – Я замолкаю и задумчиво кусаю губу. – Может, это что-то спрятанное на виду.
– Что-то символическое? – предполагает Эш.
Возвращаюсь в гостиную, обхожу ее по кругу и внимательно все рассматриваю.
– А если сообщение скрыто на виду, это должно быть что-то, что я смогу расшифровать, но что не будет иметь значения для кого-то другого…
Я замолкаю, вдруг осознав, что это может быть. Бегу назад к себе в спальню, Эш за мной.
Сразу же обращаю внимание на фотоколлажи.
– Что у тебя на уме? – спрашивает Эш. – Я могу чем-нибудь помочь?
– Знаешь, папа всегда говорил, что в этих моих коллажах летопись всей нашей жизни. Я делаю их с восьми лет. Раньше я неделями подбирала общую тему, разрезала фотографии и размещала таким образом, чтобы они сочетались друг с другом именно так, как мне хотелось. Я раскладывала по всему полу в гостиной фотографии со школьных танцев и наших поездок. Иногда папа для смеха менял местами пару снимков, и меня это дико бесило.
Разглядываю каждый дюйм коллажей. Стоя рядом со мной, Эш с любопытством отмечает детали изображений.
– Я всегда считал, что ты многое упустила, поскольку тебя растили не как обычного Стратега, но теперь мне кажется, что все наоборот. Это нам с Лейлой чего-то не хватает.
В его голосе слышится что-то личное, но я слишком сосредоточена на фотографиях и у нас слишком мало времени, чтобы уделить этим словам должное внимание.
– Вот! – Я чуть ли не подскакиваю, указывая на коллаж, который сделала в тринадцать лет. – Папа поменял эти две фотографии местами. Как же я сразу не догадалась поискать здесь!
– Что это значит?
– Хороший вопрос, – без прежнего энтузиазма говорю я. – Дай-ка подумать. – Указываю на одну из переставленных фотографий: – Так, это было снято во время похода с тетей Джо, когда мы отмечали мое окончание средней школы. А на этом снимке мы с Эмили смеемся над дурацкими побрякушками, которые собирались положить в капсулу времени в седьмом классе.
– Что такое…
– Да подожди ты! – не слишком вежливо перебиваю я. Не хочу грубить, но мне кажется, мысль вот-вот ускользнет от меня. Мне нужна минутка, чтобы ухватить ее. – В капсулах времени сохраняются воспоминания, личные вещи, которые в определенный момент имеют определенное значение. А наш поход был праздником. Мы поставили палатку. Папа научил меня своему любимому трюку с мечом… Боже мой, тетя Джо научила меня маскировать походное снаряжение, чтобы оно сливалось с окружающим лесом. – Я смотрю на Эша, и на меня накатывают воспоминания. – В то время я думала, что это невероятно круто. А вернувшись домой, решила сделать собственную капсулу времени, мини-версию этих фотоколлажей, чтобы отметить прошедший год. Целый месяц я только об этом и говорила. – Оживившись, быстро продолжаю рассказывать: – Но я не хотела закапывать ее, как школьную мемориальную капсулу, боялась, что со временем в земле она разложится. Поэтому решила использовать способы маскировки, которым меня научила тетя Джо. Папа помог мне выбрать дерево, где ее можно было спрятать.
– И это дерево на вашем участке? – спрашивает Эш. Вижу в его глазах надежду – мы хоть как-то продвигаемся вперед.
– В лесу, минутах в пяти от нашего заднего двора, – говорю я и хватаю брошенное на кровать пальто.
– Подожди, – останавливает меня Эш.
– Почему? Мы должны немедленно узнать, что находится на том дереве. Потому что если я ошибаюсь, придется начинать поиски в другом месте.
– Согласен. Но сейчас не время. Посмотри в окно. Вот-вот стемнеет… – начинает Эш.
– Но я могу добраться до дерева до наступления темноты, – возражаю я.
– Конечно, можешь, если пойдешь прямиком туда. Но что, если в лесу тебя подстерегает Лев, который только и ждет твоего появления, чтобы напасть на тебя? Или ждет, что ты найдешь сообщение от отца, а потом нападет? Ты действительно хочешь драться с профессиональным убийцей в темном лесу?
Хочется возражать, спорить. Мне нужно знать, какое сообщение оставил мне папа. Но бороться со Стратегом страшно при любых обстоятельствах, а уж в темноте и подавно.
– Когда, по-твоему, нам стоит туда пойти?
– Перед самым рассветом. По двору можем пробраться в темноте. Если повезет, в лесу никого не будет. Но если не повезет и придется драться, по крайней мере при свете мы будем лучше видеть.
Я шумно выдыхаю и бросаю пальто обратно на кровать. Меня злит, что он прав, но как бы сильно мне ни хотелось возразить, вынуждена согласиться: получить сообщение и разыскать отца – слишком важное дело, чтобы действовать непродуманно и наспех.
– Хорошо. Согласна. Но потом сразу уедем.
– Потом уедем, – отвечает Эш.
Не представляю, как переживу эту ночь, зная, что в лесу меня, возможно, ждет какое-нибудь послание от папы.