Вместо введения

Существует достаточно широкий взгляд на складывающуюся веками дилемму войны и мира. Многие социальные группы, представители религиозных, политических кругов долгое время убеждали себя в том, что главной целью нашего поколения должен быть мир любой ценой. У легко разделяемых по множеству социально-психологических критериев сообществ, несмотря на грозные удары бесконечных и опасных интерпретаций слова «мир», общим остается одно-единственное убеждение: для большинства из нас недостаточно ограничиться сохранением жизни. Учитывая, что в поддержании стабильности и спокойствия государств-наций, имеющих выраженный набор ценностей, суверенитет играет заметную роль, каждый из нас стремится естественным образом продолжать жить и развиваться в условиях максимальной общественной свободы.

Потребность в ней для отдельного человека всё теснее связывается со свободой всех людей. В условиях глобализации нужда в свободе выходит за рамки одного государства, затрагивая множество субъектов отношений. Но не все из них полны решимости неукоснительно и последовательно её беречь и тем более умирать за неё. При этом нельзя отрицать, что государство, обладая легитимным институтом насилия, на протяжении веков оберегало своих граждан от внешних угроз с помощью негласного договора. С эпохальной сменой моделей отношений, опираясь на национализм, государство использовало силу, формируя, содержа, укрепляя для использования в крайних случаях совокупную военную мощь, соразмерную угрозам и коррелирующую с правилами войны. В соответствии с тактикой и стратегией своего времени, не без опоры на научно-технический прогресс, политическое и военное командование сильнейших держав пробовало новые способы ведения боевых действий. Корифеи военно-политической мысли и их современники задействовали более продвинутые, оригинальные способы обеспечения не только безопасности, но и «места под солнцем» для своего сообщества, что на раннем этапе выражалось в кулуарных политических играх в рамках европейской континентальной модели отношений и военных маневрах при династических спорах, а на позднем – в агрессивном экспансионизме, который подогревали переосмысленные националистические проекты. Возлагая надежды на творческую гениальность командиров и генералов, лидеры по-иному смотрели на вопросы укомплектования армий, их дробления, поиска баланса в использовании тяжелой техники и сухопутных частей ради достижения максимальной эффективности на открытых театрах военных действий.

Мир пребывает в постоянном движении, и его преобразования меняют конфигурацию пространственных связей, заставляя все субъекты отношений: как отдельного человека, так и целые государства, народы – следовать за трендами. История последнего столетия продемонстрировала, как далеко может зайти человечество, не брезгуя сомнительными достижениями и противоречащими здравому смыслу идеями. Из богатого набора событий, связанных с появлением деструктивных факторов на рубеже ХХ и ХХI веков, определивших поступательное, нарастающее движение на пути к мировому хаосу и перенапряжению сил, особенно выделяются те, рождение которых застало врасплох лучших стратегов и теоретиков военного искусства.

Первым событием стало появление и распространение ядерного оружия, наращивание ядерных потенциалов, которые предопределили вектор «военно-политического тупика» в дилемме вооружений. Ядерное оружие одним своим видом вселяло ужас в правителей молодых государств. Невозможность вести войну «по правилам» обрекла военные командования великих держав на моментальный паралич. Очень сложно представить тему, которая могла бы потребовать большего внутреннего смирения при подходе к ней с научных позиций, чем проблема роли ядерного оружия во внешней политике. Долгое хождение по лоскуту противостояния двух социально-политических систем в бессмысленной гонке закончилось ожиданием стремительных тектонических изменений в сторону мира в конце ХХ века. Как показала история, роль ядерной триады, распространение влияния обогащенных элементов урана и плутония во внутренней и внешней политике стала чудовищно весомой и даже в какой-то степени определяющей. Нестабильные участники «шахматной доски»[1] мирового порядка смогли получить в своё распоряжение мощнейшее средство самоуничтожения, причем это произошло в тот момент, когда антагонизм между нациями и государствами достиг апогея, обострился как никогда ранее.

Распространение средств массового уничтожения стало не только колоссальной по своим масштабам и степени угрозой, но и получило статус неразрешимой проблемы. Усугубляющие обстоятельства в виде приобщения малых стран к ядерным немирным технологиям, а также распад социалистической системы, Союза Советских Социалистических Республик, приблизили международные отношения к состоянию большей анархии и неопределенности. Беспрецедентное по своим масштабам разрушение Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений, повлекшее за собой переформатирование границ и мышления по принципу «домино», появление новых форм международных хозяйственных связей, стало головной болью не только для нового поколения политических экспертов, консультантов и президентов, но и обычных граждан, несущих бремя страданий на себе. В этом плане показательны примеры замороженных конфликтов и цветных революций, субъекты которых взрастили нонконформистов с националистическими взглядами и обостренным чувством социальной исключительности. Подобная реструктуризация внутренних ресурсов заставила мир оказаться на пороге катастрофы, вероятность которой с каждым днем значительно возрастает. Об этом также говорит рост этнической, конфессиональной неприязни, маятниковые колебания консервативных, леворадикальных и либеральных политических сил, переоценивающих свои возможности в томных попытках предложить свои «надежные» варианты обеспечения национальных интересов. Они, подобно вирусу, распространяют болезнь популизма под влиянием удивительно иррациональных обстоятельств ренессанса варварского этатизма и религиозного тоталитаризма.

Именно в этот период воля и решимость международного сообщества достигла точки бифуркации. Баланс сил на глобальной арене сменился с биполярности в сторону выжидательной позиции государств мира при неформальном лидерстве Соединенных Штатов Америки. При наступлении «плюралистической однополярности»[2] перманентной эйфории свободы и демократии проблем накопилось столько, что их аккумулирующая энергия высвободилась и обернулась против прогрессивного человечества. Сам процесс высвобождения производился не государствами-противниками, а через утверждающиеся негосударственные локальные группы, которые оформлялись в мировых процессах постепенно, в конце концов достигнув своего апогея. Эти группы, по своим целям и происхождению более зловещие, представляющие угрозу миру, стабильности и существованию человечества, заявили о себе беспрецедентными террористическими актами. Это явление получило общее название как в рабочих документах наднациональных организаций и союзов, так и среди экспертов – международный терроризм.

Международный терроризм, как и множество других повстанческих или преступных сетевых структур, передающих информацию друг другу в любой точке мира и координирующих свои планы, стал возможным благодаря еще одному феномену – осознанию глобализационных процессов, объективно протекающих под влиянием смены мировоззрения и технологического развития. Под влиянием глобализации складывается модель всесторонней, многоуровневой формы взаимодействия национальных государств, закрепившая свою ценность после образования, утверждения и развития первых серьезных интеграционных объединений. Однако не изжившее себя политическое многообразие, поддерживаемое консерватизмом позиций, приводит в действие механизмы современной автаркии. При, казалось бы, высокой степени проработанности механизмов на бумаге, на деле государственные союзы представляют собой набор хрупких, неустойчивых элементов, которые могут дать сбой в результате малейшей деформации, как это произошло с крупнейшими проектами международного разделения труда и экономико-политической интеграции в Европейском Союзе (после бесконтрольного расширения, экономического и миграционного кризиса и феномена Brexit); внутри Южноамериканского общего рынка (в результате политических противоречий, амбиций отдельных его членов и неустойчивости режимов); в условиях Североамериканского соглашения о зоне свободной торговли (после смены политического курса США и победы Дональда Трампа в президентской гонке).

В результате умышленно культивируемых трансформаций произошло лобовое столкновение интересов молодых элит с грузом гипертрофированных проблем, доставшихся в наследство от занимавших политические кабинеты деятелей ушедшей эпохи. Страх перед будущим довлеет над желанием оставить всё «как есть», а властная жажда представить насилие в качестве заветной панацеи от всех проблем уже создали питательную почву для международного терроризма. Именно террор с его информационным сопровождением, интерпретацией событий и наклеенным как бы нарочно на конкретную социальную и культурную общность ярлыком встал сегодня на одну ступень с проблемой несостоявшихся государств и уже обогнал по степени заинтересованности проблемы экономических кризисов, свойственных открытым и зависимым экономикам с умеренным государственным регулированием. Это тот самый терроризм с его нехарактерным, но в то же время соответствующим технологическим возможностям и инструментам насилием и принуждением.

Вновь вырвались наружу накапливаемые годами территориальные, этнические, экономические и религиозные противоречия, которые более не были обременены сдерживающими их силами. Итогом стал системный кризис, в котором обычным людям уготована роль беспомощных жертв.

Потеряв внешнюю направляющую руку политики, целые нации и народы оказались предоставлены сами себе. Нельзя сказать, что у конкретных государств существуют спланированные и выверенные решения по выходу из сложившейся неопределенности: никто не имеет ясно сформулированного представления о будущем системы миропорядка, контуры которой только начали вырисовываться на полях информационной и экономической войны. Пользуясь едва заметным параличом больного старика и асинхронностью международных институтов из-за очевидных противоречий, державы оттягивают поиск выхода из кризиса и не могут прийти к консенсусу. На задворках спора о том, является ли наш мир однополярным или многополярным, террор набирал обороты, превратившись в эпидемию.

Заполучив в свой арсенал результаты научно-технического прогресса – так называемые «неядерные» и информационно-психологические методы воздействия на потенциального противника, суверенные державы, демонстрируя свою военно-техническую и политико-экономическую независимость, всё чаще, вопреки идеям мирового единения, действуют вне блоковых структур для решения задач, соответствующих их собственному пониманию национальных интересов. Отбрасывая точку зрения о схожести национальных интересов, и, соответственно, общей ответственности за действия, наносящие вред человечеству, «потенциальными противниками» продолжают оставаться одни и те же вечные соперники, идеализирующиеся в национальных государствах современности, множащиеся в международном пространстве под напором гражданских войн и самоопределения с небывалой скоростью. Однако, обладая многообразными и совершенными видами вооружений, современной промышленностью и проработанной логистикой, имея доступ к сетевым возможностям, суверенные государства стали как никогда ранее уязвимы. И дело не только в накалённой до предела международной обстановке (валютно-финансовое неблагополучие, хакерские атаки, чрезвычайные ситуации, вооруженные интервенции и т. д.), но и в новой угрозе радикальных террористических сетевых структур, рекрутирующих «сочувствующих» по всему миру. Они используют тактику «пчелиного роя», возникая из ниоткуда, совершают акты агрессии, аккумулируя свой разрушительный потенциал.

О природе таких радикальных структур было и еще будет сказано немало. Лидеры балансирующих на грани легитимности организаций обладают огромным спектром возможностей, действуют удаленно друг от друга, используя достижения гражданского сектора в области высоких технологий. В отличие от террористов эпохи первых арабо-израильских конфликтов и деколонизации, современный террор имеет мощный аппарат пропаганды и разветвленную инфраструктуру, контурами напоминающую квазигосударственное образование. Как показали недавние события на территории Европейского Союза, постсоветского пространства, Юго-Восточной Азии, персидского залива и государств Африканского Союза, даже продвинутые системы безопасности, высокие расходы на оборону и усиление охраны объектов государственного значения, патрулирование общественных мест и зон массового скопления людей не гарантируют защиты граждан от действий террористических групп и их пособников. В условиях мирового экономического кризиса стандартные процедуры защиты могут позволить себе далеко не все суверенные государства. Халатность и попустительство сотрудников египетского аэропорта, ставшие достоянием общественности после трагедии российского авиаперевозчика, а также европейских служб аэропортов[3] – явный тому пример[4].

Но что можно сказать о современной войне, в которой слабеющий суверенитет занял оборонительную позицию по отношению к транснациональной паутине, атакующей по всем фронтам? Какой ответ даёт государство на выпады децентрализованных субъектов, находящихся во внутреннем противоречии с самими собой, однако хорошо подготовленных и идеологически организованных? Несмотря на прогресс и высокие затраты по такой статье бюджета, как «Оборона и безопасность», налицо низкая эффективность в деле использования новейших систем вооружения. Отсутствует оперативная, достоверная стратегическая информация о вероятном противнике. Проведение специальных операций вышло на новый уровень и требует ограниченной условиями концентрации ресурсов и рационального взаимодействия с отдельными видами техники и оборудования. Присущая странам устаревшая система управления национальными силами обороны, наряду с использованием старых концепций мобильной развертки войсковых соединений, блокирующих оперативное дислоцирование ударных отрядов в зоне непосредственных боевых действий, обрекает их на заведомый провал или заставляет заплатить высокую цену. Один из последних примеров – тяжелые потери, в том числе среди мирного населения, которые, несмотря на победу, понесли филиппинская армия и морская пехота при поддержке Пекина и Канберры в кровопролитных боях с боевиками исламского государства за город Марави.[5]

До сих пор нет объективной информации о степени готовности внутренних систем управления службами чрезвычайной ситуации государств, отвечающих за своевременную и адекватную реакцию на возникающие угрозы нового характера.

Возврат к открытому милитаризму, сопровождающийся анархией и разжиганием точечных конфликтов, с присущими современной шаткой системе миропорядка разложением международного права, гражданскими войнами и социально-экономическими потрясениями, все больше превращается из антиутопии в реальный прогноз. Конфликт России с западными партнерами, углубление ближневосточного кризиса и крушение надежд на формирование новой и прочной антитеррористической коалиции – это питательная почва для множества вопросов об альтернативных путях выхода из затяжного кризиса и попыток разобраться в том, какие факторы и скрытые тенденции были упущены.

Нельзя пройти мимо белых пятен в данных разведслужб и систем бесперебойного снабжения внутренних войск ограниченной, но своевременной информацией о деятельности потенциальных противников в лице негосударственных организаций, бандформирований и иных групп, представляющих опасность для национальной безопасности, что подтверждается растущей нагрузкой на эти службы и частыми международными скандалами, отличающимися своей пестротой. Возникает вакуум политического влияния.

На площадку выходят новые глобальные игроки, успешно предлагающие свои решения молодым государствам с целью получения беспрепятственного доступа к ресурсам. Как прокариоты, испытывающие особую любовь к влаге и кислотности, внутренние и внешние противоречия стали главной площадкой для интеграции вооруженных групп, так называемых «наемников», в зоны, отличающиеся социальными, экономическими и политическими потрясениями. В то же время возникшее бесформенное пространство стало частично заполняться безработными военнослужащими, попавшими в затруднительное финансовое положение. Именно разрозненные остатки этой группы экономически трудоспособного населения, стремящиеся поднять свой уровень жизни в новой среде и не сумевшие адаптироваться или найти альтернативный подход к решению своих проблем, чаще всего пополняли частные военные и охранные компании.

Феномен частных военных компаний (ЧВК) стал ключевым промежуточным звеном в долгосрочной эволюции военно-гражданских отношений. Наряду с развитием «наемничества» они стали ответом на глобальные вызовы эпохи, продемонстрировали конкурентоспособность с армиями национальных государств. Оформившись в государствах Европы и Северной Америки в конце ХХ века, ЧВК стали популярной формой легального объединения профессионалов во всех уголках планеты, а подконтрольная им инфраструктура, спектр их возможностей и проведенных операций растет в геометрической прогрессии.

Цель данной работы – не просто раскрыть феномен частных военных компаний и наёмных вооруженных групп, но и понять логику их использования в условиях системного мирового кризиса. Автор предлагает посмотреть на частные военные компании изнутри, предугадать их судьбу и определить истинные масштабы разворачивающейся за нашими спинами колоссальной военной машины, завоевавшей доверие политиков и бизнесменов, способной сметать на своем пути любых недоброжелателей и критиков. В первой главе дается краткая историческая справка о зарождении и развитии наёмничества, происходит актуализация вопросов незаконного их применения и специфики процесса вербовки. Вторая глава посвящена частным военным компаниям как продукту эволюции традиционной модели взаимодействия государства с частным сектором. Здесь предлагается классификация и этимологизация частных военных и охранных компаний, критерии их определения и идентификация сфер непосредственного сотрудничества с заказчиками. В третьей главе на примере Ближнего Востока, стран Африки и постсоветского пространства проведен анализ «боевого крещения» наемников и сотрудников частных военных компаний, результатов их деятельности и постконфликтного урегулирования. Четвертая глава посвящена специфике взаимодействия ЧВК с Организацией Объединенных Наций, проблемам терроризма и экстремизма, на войну с которыми национальные государства приглашают добровольцев по найму. Пятая и шестая главы посвящены национальным и международным преступлениям, актам агрессии и иным незаконным действиям, совершаемым сотрудниками частных военных компаний, а также наемниками. В этих главах дается правовая оценка итогов многолетних переговоров и голосований по вопросам регулирования деятельности частных военных компаний и подобных им организаций наемнического типа на международном, региональном и национальном уровнях. Безопасность становится ограниченным и все менее доступным частным благом, а сочетание государственного и частного подходов к её обеспечению может стать и выгодным, и опасным. Кроме того, исследование предупреждает о возможных политических экстерналиях, с одной стороны, играющих роль разменной монеты, с другой – оказывающих влияние на комплекс факторов в вопросах выбора, создания или привлечения частных военных подрядчиков для выполнения контракта. По итогам обзора основных проблем и особенностей ЧВК предоставляется возможность выбрать для себя ответ на вопрос о том, нужны ли традиционным участникам современных международных отношений частные военные и охранные компании.

Исследование не обходит стороной и риски «нового турбулентного тысячелетия». Они формировались параллельно с внешнеполитической повесткой крупнейших держав, экспансией рынка частных военных и охранных компаний, распространением международного терроризма.

Из книги можно почерпнуть для себя нестандартные идеи относительно того, как сделать практику приватизации некоторых аспектов обеспечения безопасности не такой болезненной и более ценной для реализации общественных интересов.

Загрузка...