Сила нашего притяжения - читать онлайн

Глава 3

Может быть, дело в панике, но в памяти у меня всплывает первое интервью Грейс для «Стар-Вотч». Снова, и снова, и снова. Это единственное, о чем я могу думать. Прямая осанка Грейс, ее готовность к съемке. Ее еле уловимое беспокойство.

Я смываю унитаз и встаю, чтобы взглянуть на свое отражение. Лицо покрыто блестящей пленкой пота, а тяжелое дыхание затуманивает зеркало. Я вытираю его и начинаю чистить зубы, не сводя глаз со своего зеркального двойника, словно это единственное, что удерживает меня здесь, на земле.

Разум захлестывает поток увиденных когда-то новостей. Местные и национальные сюжеты, сплетни, записи из блогов. Быстро промелькнувший пресс-релиз, объявляющий о переселении всех семей астронавтов в Хьюстон, слухи о закрытии проекта: зачем тратить деньги на исследование космоса, если их можно с большей пользой потратить на финансирование школ или строительство инфраструктуры?

И я хорошо помню тот момент, когда все изменилось.

Новостная сеть «Стар-Вотч» объявила о своем партнерстве с НАСА и выпустила тизер «Падающих звезд», показывающий пилота в кабине симулятора. По лбу астронавта Марка Бэннона стекал пот, пока голос за кадром объяснял суть предстоящего испытания.

Во время симуляции, когда аппарат вошел в атмосферу Марса, экран на какое-то мгновение погас. Когда поверхность Марса стала видимой, Марк попытался быстро сбросить показания приборов. У него ничего не вышло, поэтому он потянулся под сиденье за ручкой и бумагой. Затем съемка перескочила к моменту, когда он ввел новые координаты и траектории во все еще светящийся командный модуль. Корабль приблизился к поверхности, и все панели ожили, давая Марку достаточно времени, чтобы внести последние корректировки… хлоп!

– «Орфей-5» приземлился, – произнес он между двумя тяжелыми вдохами.

Затем на экране появилось сообщение, приглашающее к еженедельному просмотру нового шоу «Стар-Вотч» под названием «Падающие звезды».

Бум внимания к семьям астронавтов со стороны обожающих фанатов последовал практически мгновенно. Для одних они стали новыми американскими героями, для других – участниками новейшего реалити-шоу. Они оказались интересными. Идеальными. Они…

Не такие, как мы.

– Кэлвин, дорогой? – раздается хриплый голос мамы.

Собравшись с силами, я открываю дверь, и родители входят друг за другом. У мамы встревоженный вид: нахмуренные брови и теплый взгляд. Но отец выглядит иначе. Его рот кривится, папа будто бы несколько отстранен от всего происходящего. Непонятно, раздосадован он или просто не одобряет моей реакции. Да, это было слегка чересчур, но невозможно себя контролировать, когда фалафель, съеденный на обед, пытается вырваться на волю.

– Закончил? – интересуется отец, и все мышцы моего тела разом напрягаются.

– Все нормально, – отвечаю я. – Просто… э-э-э… объелся слегка.

Посмеиваясь, папа делает большой глоток шампанского.

– Понятно. Значит, это не из-за того, что…

– Ты совершил невозможное и стал астронавтом? – Я натужно смеюсь. – Нет, что ты. И дело даже не в том, что мы должны через несколько месяцев полностью отказаться от привычной жизни. Это определенно не имеет никакого отношения к тому, что я больше не смогу вести свои стримы в прямом эфире. Это нелегко принять, понимаешь?

– Может, ему позволят продолжать снимать видео? – вступает в разговор мама. – Почему бы тебе не спросить их об этом, когда ты отправишься…

– Не могу поверить, что мы сейчас об этом говорим, – прерывает ее папа, выплескивая остатки шампанского в раковину. – Послушай, мне жаль, что ты больше не сможешь развлекаться в соцсетях, но такова реальность.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться.

– Реальность? Я должен отказаться от журналистики и вообще от всей своей жизни, потому что этого требуют продюсеры реалити-шоу. Ты правда считаешь, что мое увлечение менее «реально», чем то, что делает «Стар-Вотч»?

В крошечной ванной мама между мной и папой словно в капкане. Она заламывает руки, ее взгляд мечется от меня к отцу. Я не смею больше ничего говорить. Когда родители ссорятся, она за словом в карман не лезет и никогда не отступает. Но теперь на ее лице застыло странное выражение, нечто среднее между паникой и беспомощностью. Я знаю, это для нее вредно, учитывая, что она и так сильно взвинчена, поэтому делаю глубокий вдох, чтобы взять себя в руки.

Я протискиваюсь мимо мамы и выхожу в гостиную, собираясь побыстрее скрыться у себя в комнате.

– Кэл, – произносит папа, и я останавливаюсь. Что ж, легко и быстро отделаться не получится. В его голосе слышны жалобные нотки. – Я… я могу их спросить.

– Нет, все в порядке, – усмехаюсь я. – Вообще, это даже здорово. Зачем заниматься тем, что у меня хорошо получается и по-настоящему мне нравится, когда можно наслаждаться жизнью в штате Одинокой звезды?[6] Я всегда считал Техас очаровательным. Натыкаться на каждом шагу на республиканцев, пытаться оставаться вегетарианцем в вотчине «Текс-Мекс»[7] и ребрышек барбекю – м-м-м, не жизнь, а сказка.

Я понимаю, что веду себя сейчас как законченный эгоист. Но вся эта ситуация порождена эгоизмом. Папа скрыл от нас, что собирается подавать заявление. Даже не объяснил, что случится, если он пройдет отбор. Просто однажды кинул на кухонный стол какую-то папку. Это оказалось его портфолио – понятия не имею, почему его резюме нужно было засовывать в папку на кольцах, тем более что с той же легкостью он мог использовать для этого обычную салфетку, просто нацарапав на ней слово «Дельта».

А затем мы принялись ждать.

Ладно, это он ждал. А мы с мамой все извелись, потому что так было намного проще, чем смириться с тем, что он действительно сможет добиться своего. Поступок отца мог изменить всю нашу жизнь, превратив нас в постоянных участников «Падающих звезд»: несмотря на патриотичный и объединивший нацию старт, те постепенно превратились в чересчур мелодраматичное, гонящееся за рейтингами реалити-шоу. Однако отец ни разу не удосужился поинтересоваться, хотим ли мы этого.

– О господи. Возьми себя в руки, – выдыхает он.

Посмотрев в мамины глаза, я вижу, что она со мной согласна.

– Давай оставим его в покое на время, – тонким голосом говорит мама и уводит отца прочь.

Дышать становится легче, хотя бы на секунду, однако я понимаю, что вот-вот случится.

– Я не виноват, что он не может смириться. Кажется, никто из вас не понимает, насколько это важно. – Отец почти кричит. – Я стремился к этому всю жизнь.

– Можешь это пропустить, – говорит мама, чей голос окреп. К черту тревогу, она разозлилась. – Мы вместе уже семнадцать лет, и все в курсе, что ты любишь космос, но ведь ты ни разу не упомянул, что собираешься стать астронавтом, пока не кинул перед нами эту дурацкую папку.

Пользуясь случаем, я сбегаю к себе в спальню, но не успеваю закрыть дверь, как в коридоре вновь появляется папа.

– Постой!

Ладно, деваться некуда. Сделав глубокий вдох, я пытаюсь подобрать для него самые приятные слова, на которые способен.

– У меня сейчас нет времени за тебя порадоваться. Мне нужно почистить комментарии троллей к своему видео, плюс в понедельник начинается моя стажировка в «Баззфид» и нужно успеть заполнить формы. Давай поговорим позже.

– Кэл, ты не понимаешь, – вздыхает папа. Вид у него нервозный. – Нам некогда ждать, пока ты начнешь стажировку.

Всю комнату будто сотрясает удар, и энергия из нее куда-то испаряется. Мои ноги подкашиваются. Я чувствую, как ускоряется пульс, ладонь на ручке двери становится липкой, а дыхание – частым и поверхностным.

– Нужно начать собирать вещи сегодня же вечером, – продолжает отец. – Там для нас уже подготовили дом.

– Что ты…

– Мы переезжаем в понедельник.

Внутри меня будто что-то ломается. В прямом смысле (ладно, в переносном) я ощущаю, как один за одним отказывают внутренние органы. Мне остается лишь смотреть на отца, моргать и продолжать смотреть дальше. Затем тело на секунду обретает подвижность, и я делаю шаг назад. Этого достаточно, чтобы уцепиться за дверной косяк и захлопнуть дверь прямо перед самым носом отца.

Закрыв задвижку, я бросаюсь к наушникам. Нажимаю кнопку воспроизведения на кассетной деке и окунаюсь в поток музыки, отсекающей все крики, ожидания и мои собственные разочарования.

Я отгораживаюсь от всего этого мусора.

Как выясняется, всего лишь на несколько минут. На этот раз музыка не срабатывает. Я не могу сосредоточиться, песни сливаются в невнятный шум, заставляя меня напрягаться. Я злюсь и одновременно грущу, но не могу понять, какое из этих чувств способно быстрее выжать из меня слезы. Чуть было не начинаю плакать, но вовремя снимаю наушники, запрещая себе это сделать. Нельзя допустить, чтобы отец услышал.

Родители в соседней комнате возобновляют перепалку. Ну ладно, это не совсем перепалка. Скорее, обсуждение на повышенных тонах. Я слышу, как звучат какие-то цифры со словами вроде «грузчики» и «оплата», и понимаю, что в ближайшее время у них этот вопрос урегулировать не получится.

Тогда я достаю телефон и отправляю Деб сообщение:

Она отвечает мгновенно:

Я отправляю ей эмодзи с изображением окна и дважды проверяю, заперта ли моя дверь. Родители не стали бы возражать, если бы я просто спустился поговорить с Деб, это всего лишь этажом ниже, но видеть их сейчас – выше моих сил.

Представляю, как родители придут проверить, как я, и не услышат никакого ответа. Они подумают, что я их игнорирую, или, если им придет в голову использовать тот маленький золотой ключик над дверным косяком, обнаружат, что птичка вырвалась на волю. Тогда они хотя бы на пару секунд перестанут грызться и вздохнут в унисон: «Вот дерьмо». И на этот раз я не буду пытаться ничего делать, чтобы решить наши общие проблемы.

Наконец-то про меня вспомнят.

Я поднимаю оконную створку, а затем москитную сетку. Выбираюсь на пожарную лестницу и чувствую, как ветер пронизывает мое тело. Мне нравится это ощущение, освежающее и успокаивающее, поэтому я вольготно располагаюсь на сетчатом полу. Окидываю взглядом пейзаж внизу: прогуливающихся пешеходов, родителей с детьми и собаками, прочих горожан, спешащих домой, чтобы успеть поужинать до захода солнца. Велосипеды, автомобили, грузовики и кирпичные здания выстроились вдоль проспекта. Возвышающиеся чуть дальше деревья закрывают вид на кирпичные дома.

Возможно, я стою здесь последний раз.

Может быть, это мои последние выходные в Бруклине.

Добравшись до третьего этажа, я какое-то время медлю у открытого окна Деб. Прозрачные шторы задернуты, и я вижу сквозь них, как ее силуэт отчаянно мечется по комнате туда-сюда: наверное, она собирает грязное белье в корзину, чтобы я смог где-то присесть.

Я потрясенно отшатываюсь, будто меня ударили, и опираюсь на перила: ведь я собираюсь сказать своей лучшей подруге, что уезжаю – очень скоро и неизвестно насколько. Вероятнее всего. Если только не окажется, что папу кто-то по-крупному разыграл.

Деб раздвигает шторы, и у меня перехватывает дыхание. Она видит мое лицо – кажется, по нему струятся слезы – и удивленно открывает рот.

Грудь покалывает знакомая боль. Мне не впервой видеть у Деб такое выражение лица. Я и раньше давал ей поводы так на меня смотреть. В прошлом году я, в приступе паники, залез к ней в окно, чтобы порвать с ней отношения.

По какой-то причине я не стал успокаивать ее рассуждениями, что мы отдаляемся друг от друга, или смотрим в разные стороны, или хотим сосредоточиться на учебе и поискать новые варианты. Я заранее тогда отрепетировал все эти фразы.

Но Деб была моей девушкой… и лучшей подругой. Она не заслуживала столь жалких оправданий, поэтому я сразу перешел к делу:

– Я целовался с Джереми.

Мы поговорили об этом, и она – правда, спустя несколько месяцев – меня простила. Дело в том, что мысли о Джереми никогда меня не покидали. Долгое время он оставался для меня недосягаемым старшеклассником и я довольствовался Деб. К несчастью для нее, я обнаружил нечто большее, чем просто удовлетворение, когда утонул в его губах, ощутив на наших языках вкус светлого пива.

Я обрел пламя и страсть, которых мне так не хватало. Моя личность меняется чуть ли не с каждой минутой, но я знал, что я гей, – и Деб тоже это понимала. Дело не в том, что мне не нравились цисгет[8] -девчонки… Просто она не привлекала меня в том самом смысле, и после трех месяцев свиданий я захотел найти того, кто сможет меня заинтересовать. И нашел Джереми.

А две недели спустя Джереми нашел себе кого-то другого.

– Кэлвин? – Деб хватает меня за руку, притягивая ближе. – Заходи. Что… Вау, в прошлый раз, когда у тебя был такой вид, мне пришлось выводить тебя из панической атаки, чтобы ты мог со мной расстаться. Что происходит, детка?

Я едва дышу. Задыхаюсь, тону во всеобъемлющем розовом цвете комнаты Деб. Розовое кресло-мешок с розовой пушистой подушкой и – почему я не в силах сделать вдох? – розовым ковриком, на котором я сейчас и лежу, хотя не могу понять, как умудрился пролезть в окно.

Я пытаюсь сосредоточиться на воображаемой точке на потолке и не сводить с нее взгляда. Вдох-выдох. Постепенно беру себя в руки. Теперь со мной все норм.

– Я в порядке.

Деб закатывает глаза.

– Да уж, вижу.

– Я уезжаю. В понедельник. Папаша все же стал гребаным астронавтом.

И тут Деб начинает смеяться. Представьте себе: я все еще заливаюсь слезами, а она хохочет как помешанная. Я вижу, как она пытается сдерживаться – стискивает зубы, прикусывая нижнюю губу, – но ничего не получается.

– О боже, это плохо. Извини. – Деб наконец прекращает хохотать и берет меня за руку. – На это было чертовски мало шансов. Худшей кандидатуры, чем твой отец, просто не найти.

Я пожимаю плечами.

– Наверное, это потому, что он пилот.

– В «Дельте», – звучит это так, как будто само слово вызывает у нее отвращение, – он, наверное, первый сотрудник без ученой степени, которого они выбрали с семидесятых годов.

Я не говорю ей, что у папы есть степень в области самолетостроения, которая вполне позволяет отнести его к ученым.

– Соберись… – Я протягиваю к ней руку, и весь воздух словно высасывает из комнаты. Деб отводит глаза и начинает ковырять потрескавшуюся краску на ногтях. – Я уезжаю, Деб. В понедельник, наверное. Мы переезжаем в Хьюстон, и я понятия не имею, когда вернусь. И вернусь ли вообще.

Мне кажется, будто мир снаружи реагирует на мои слова. По небу пробегает облако, бросая тень на окно. Розовое марево вокруг тускнеет. Губы Деб вот-вот скривятся в недовольной гримасе, пока она сверлит меня взглядом.

Деб больше не смеется.

Да, я не был в нее по-настоящему влюблен. Но все же я к ней привязан. С того самого момента, как мы встретились внизу у почтового ящика, когда все мои мысли были заняты винтажной кассетой Prince[9], которую я только что приметил на eBay. Деб в тот день переехала, но сразу же начала безжалостно высмеивать мою одержимость аудиокассетами.

Это ничуть не умерило моего энтузиазма. Я принялся разглагольствовать о том, какой у кассет особенно «теплый» и качественный звук, которого ей никогда не отыскать, слушая аудиофайлы или компакт-диски. Я так заговорился, что совсем забыл, в каком катастрофическом состоянии находится моя комната, и пригласил Деб к себе. Она присела на мою скомканную, не заправленную кровать и просто слушала мои оды пленочному звуку.

Тогда Деб определенно ничего не поняла. То, что я рассказывал о кассетах. И все же весь тот год прошел под знаком нашей дружбы. Такой легкой и ненавязчивой, что мне, например, никогда не приходилось спрашивать, свободна ли она вечером. Я просто интересовался: «Чем потом займемся?» Мы так много времени проводили вместе, словно встречались друг с другом. Перейти от дружбы к более серьезным отношениям тоже оказалось легко и просто. Внезапно мы действительно начали встречаться, при этом легкость между нами никуда не делась.

Все оставалось по-прежнему, однако желал я иного. Там, где я ожидал огня и страсти, возникло то же ощущение комфорта и спокойствия, которое было у нас с самого начала.

– А как же «Баззфид»? – спрашивает Деб, прерывая мои воспоминания.

Я медлю с ответом. После того как мои репортажи о промежуточных выборах подхватили национальные службы новостей и после целого года работы, когда у меня появились репутация репортера и мощная база подписчиков, «Баззфид Ньюс» предложили мне пройти у них летнюю стажировку и помочь с видеоконтентом для их новой локальной рубрики о Нью-Йорке.

Когда я вошел в штаб-квартиру «Баззфид Ньюс» с желтыми стенами и расставленными повсюду диванами, то понял, что оказался в особенном месте. Там везде были смеющиеся молодые люди двадцати с чем-то лет в очках в толстой оправе и с телефонами, которые они оставляли поверх ноутбуков в переговорках. Я словно очутился во сне. Все должно было начаться на следующей неделе. Это должно было…

– Отбой, – произнося это, я впервые действительно осознаю реальность своих слов. Все, над чем я работал, накрылось медным тазом. А ведь я уже сунул ногу в дверь с журналистской карьерой. Все испортили гребаные астронавты. – Твою мать, это просто отстой. Что я им теперь скажу?

– Скажешь, что будешь освещать ход миссии на Марс. Они каждый день публикуют новую заметку из жизни семей астронавтов.

– Ага, на странице развлечений. А я должен был освещать городские новости, – я показываю рукой на окно. – Кроме того, «Стар-Вотч» запрещает снимать видео и делать любые заметки, выходящие за пределы Клир-Лэйк, штат Техас. Как только папа подпишет контракт, я стану частью их шоу. Я даже больше не смогу вести свои стримы для «Флэш-Фэйм».

– Во-первых, это несправедливо. Во-вторых, стоп: тебя и правда снимут в «Падающих звездах»! Боже мой, Джош Фэрроу будет громко объявлять твое имя по телевизору!