Шестиклассника Женьку Никифорова вызвали с контрольной по алгебре. Он с самой перемены чувствовал себя как-то странно, но с другой стороны – контрольная же. Перед контрольной всегда слегка психуешь, даже если готов и всё такое. Он решал третье задание, когда понял: всё-таки надо выйти, иначе будет плохо. Хуже обычного.
Он положил тетрадь на стол математички, пошёл к двери. За спиной заржал Рыжов:
– У Артемона понос!
И Марина Генриховна рявкнула не на Рыжова, а на Женьку:
– Никифоров! Не мешай классу!
У него внутри как будто обрушилась ледяная волна – такая нестерпимо ледяная, что стало горячо. Он понимал, что вот он идёт вдоль доски к выходу из класса, и одновременно чувствовал, что вокруг него открылась огромная пустота. И в этой пустоте отчётливо встала мысль: чтоб ему сдохнуть, Рыжову. Чтоб им всем сдохнуть.
Женька даже поразился ясности этой мысли. Она давно была в нём, наверное, ещё с пятницы, с той истории в спортзале. Но только сейчас, в пустоте, мысль вдруг стала чёткой и простой, как ещё одна задачка на контрольной.
Женька больше не видел и не слышал ни Рыжова, ни Марины Генриховны, ничего. Он молча открыл дверь и вышел наружу.
Он думал, что выйдет в коридор второго этажа. Но вместо этого попал в чужой кабинет.
Потолок был выше, чем в школьном коридоре. Даже выше, чем в проклятом спортзале. Яркие лампы, белые стены, длинный стол. За ним сидели пожилой дядька в синем халате и лохматый парень, на вид лет восемнадцати, в тёмных очках. Женька этих двоих никогда раньше не встречал.
Парень приподнял очки и сказал:
– Никифоров Евгений. Вроде успели.
Они смотрели на Женьку, а он думал: сколько до конца урока? Он знал, что в третьем задании ответ будет «минус единица». Ещё он думал, что скоро вернётся. И что Рыжов должен сдохнуть. Все они должны сдохнуть.
Пожилой протянул руку, тронул на столе перед собой какой-то предмет… Песочные часы. Только что сверху вниз просыпались последние песчинки.
– Что ж ты так долго не шёл, Никифоров Евгений? – сказал он как будто даже с огорчением.
– Контрольная же, – машинально пояснил Женька. – Но я… меня… Куда я не шёл? Что это здесь… вообще?
Пожилой отозвался вопросом на вопрос:
– Ты веришь в жизнь после смерти?
– Не верю, – почему-то соврал Женька.
– И правильно, – кивнул пожилой. – Смерти нет. Если жизнь не заладилась, то спокойной смерти не жди…
– Пал Палыч! – удивился парень. – Рано же…
Женька зацепился было за эту мысль, насчёт «спокойной смерти», но тут у него за спиной что-то грохнуло.
Он обернулся.
Вместо двери обратно было толстое стекло. По краям обледенелое, как иллюминатор в самолёте. За стеклом вдруг быстро поплыла темнота. Мелькали редкие огни. Гудел пол. У Женьки заложило уши, словно кабинет набирал высоту.
Но так не бывает.
Женька хотел сглотнуть, чтобы в ушах щёлкнуло. Язык плохо шевелился, как после заморозки.
– Мы летим?
– Нет, плывём! – хохотнул парень. И добавил сразу, пока Женька не успел обидеться: – Давай уже знакомиться. Меня Максом зовут. А это Пал Палыч, он у нас главный.
– Не летим и не плывём, а перемещаемся, – Пал Палыч говорил спокойно. – Мы в лаборатории научно – исследовательского института – НИИ хронологии… Свет стал тусклым. В ушах шумело. Женька не всё слышал, но кивал. НИИ. Лаборатория. Эксперимент, значит.
Пол задрожал сильнее. До свободного стула было шага три. Женька сел. Все замолчали – тоже как в самолёте. Даже пристегнуться захотелось.
Потом шум закончился, свет стал ярче.
…Пал Палыч говорил про время. Женька слушал и не заметил, когда в ушах перестало гудеть. Максим положил голову на руки, как на скучном уроке. Как будто он уснул там, прямо в тёмных очках.
А Женьке было… кажется, интересно.
Пал Палыч рассказывал, что в будущем есть Институт хронологии, и там изобрели прибор, чтобы изучать прошедшее время. Прибор называется «хронометр». На нём можно посмотреть любую законченную жизнь – как фильм. Незаконченные смотреть нельзя, от этого всё портится.
Иногда человека в детстве называют «маленький Эйнштейн», «будущий Моцарт» и всё такое. Но он вырастает и становится обычным. Планы не сбываются. Когда эта неинтересная жизнь заканчивается, её можно отмотать на «хронометре» до того места, где этот человек ещё ребёнок, где он что-то сочиняет, изобретает и ему от этого хорошо…
И бывает наоборот: жил-был себе обычный человек, и вдруг с ним что-то случается. Что-то плохое. Или даже очень плохое. (На этих словах Макс приподнял голову, потом снова уронил её на руки.) Это тоже можно увидеть с помощью «хронометра». Когда жизнь закончилась.
Если человека забрать из прошлого, настоящее не изменится. Каждый законченный день – это как коробка. День прошёл, коробка захлопнулась и осталась в прошлом, будто попала на склад. Если её взять, никто не заметит – на склад заглянуть нельзя. Никому, кроме институтских.
– Значит, вы меня… забрали? – уточнил Женька.
Пал Палыч кивнул.
– А зачем?
– Затем, что дольше ждать нельзя было.
Вот всегда так. Вроде отвечают, но становится ещё непонятнее. Надо было спросить не «зачем», а «почему». У Женьки включилась логика:
– Вы меня забрали, потому что у меня что-то не сбылось?
Пал Палыч молчал. Женька снова почувствовал внутри себя ледяную и горячую пустоту.
– Потому что… со мной что-то случилось? – ответа не было. – Потому что моя жизнь закончилась?