В теплой избе удалось согреться и поспать, и потому мороз не казался теперь Алексею таким сильным. А морозец был ядреным, градусов двадцать пять.
Чтобы не маячить и не привлекать внимания, Алексей взобрался на крышу хозяйского сарая. На ней лежал снег, и он в белом маскхалате не бросался в глаза, зато с крыши было видно лучше и дальше. Только приходилось вертеть головой, держа под наблюдением оба конца деревушки.
Небо было хмурое, солнца не видно, ветер северный, пронизывающий, мела поземка, и с подветренной стороны за Алексеем намело целый сугроб.
Сменить его вышел Михаил. Он покрутил головой из стороны в сторону, но часового не увидел.
Алексей видел растерянность разведчика.
– Эй, парень, ты не меня ли ищешь?
Посмеялись.
– Иди в избу, согрейся да поешь. Хозяйка картошки полный чугунок наварила, тебе оставила. Через час-два уже уходить будем.
Кто был бы против? Алексей спрыгнул с крыши, тотчас утонув в снегу едва ли не по пояс. Михаил, в свою очередь, забрался на крышу, а Алексей поторопился в избу.
Там было тепло, и стоял неповторимый, ни на что не похожий запах вареной картошки. Разведчики уже поели и оставили Алексею его долю: хлеб, сало, картошку в миске и соленый огурец из хозяйских запасов. Голод не тетка, Алексей быстро подхарчился. Жизнь явно стала веселее.
Разведчики отоспались, согрелись и теперь подшучивали друг над другом. Фирсов разложил карту на столе и водил по ней пальцем, что-то бормоча.
За окном стало сереть – день заканчивался.
– Оправиться, приготовиться к выходу, – прозвучала команда.
Разведчики засуетились. Группа забралась в немецкий тыл километров на пятьдесят, и теперь им предстояло идти параллельно немецкой передовой, а потом, повернув направо, переходить линию фронта. Передвигаться было теперь сподручнее – не было взрывчатки, съедена бо€льшая часть провизии, и «сидоры» были почти пустыми.
Лица разведчиков обветрели на морозе, и кое-где от небольших отморожений на коже отваливались корочки – прихватило все-таки морозом. За три дня отросла щетина, и теперь разведчики выглядели страшновато – как бандиты.
– Выходим! Хозяева, за беспокойство простите, а за угощение спасибо от всей Красной Армии.
Разведчики вышли во двор. Михаил спрыгнул с крыши. Вокруг было уже совсем темно, лишь кое-где из-за прикрытых ставень пробивались слабые лучики света.
Деревенские пользовались лучинами, как их прадеды в старину – достать керосин для освещения или свечи было невозможно.
Гуськом, след в след разведчики вышли из деревни. За ночь предстояло прошагать десяток километров вдоль передовой, а потом идти к ней. Фирсов планировал за ночь подобраться поближе, понаблюдать, определить удобное для перехода место и следующей ночью перейти к своим.
Они шли по полю, каждые четверть часа меняя впереди идущего. Ему приходилось тяжелее всего: снег был глубокий, а первому надо было торить дорогу для всех.
Этот десяток километров дался трудно, выдохлись все. Дороги в этих местах шли в основном с запада на восток, а разведчики шли с юга на север. Легче стало во второй половине ночи, когда они повернули к передовой. Сначала вышли на санную дорогу, потом – на укатанный шлях. Теперь шагалось быстрее. Впереди, метрах в ста, шел дозорный.
Пройти по дороге удалось километров десять, и это была просто удача. Бойцы взбодрились – это не степной целиной пробиваться. Но потом дозорный остановился и поднял руку. Вся группа бросилась с дороги в поле и залегла.
Вдали послышался шум моторов, мелькнули синие огни фар – приближалась колонна автомашин. Впереди ехал мотоцикл с коляской – его-то и засек издалека дозорный.
Маскхалаты не позволили немцам засечь разведчиков – их фигуры сливались со снегом. Мимо разведчиков, совсем рядом, обдавая их бензиновыми выхлопами, прошли пара «Опель Блитцев» и восемь тяжелых «Бюссингов». Колонна уже скрылась, а в морозном воздухе еще долго держался запах сгоревшего бензина.
Разведчики снова вышли на дорогу и двинулись прежним порядком.
Едва они прошли пару километров, как увидели впереди большое село. На улицах, в непосредственной близости к домам, стояли автомашины.
Разведчики обошли село стороной, сделав изрядный крюк.
До утра, где по дорогам, а где и по снежной целине они добрались до ближайших немецких тылов. Сначала наткнулись в деревне на немецкий госпиталь. С ним определились легко – по машинам с красными крестами на бортах фургонов. Только обошли их, как в роще напоролись на батарею тяжелых гаубичных орудий. Фирсов определился на местности и нанес расположение батареи на карту.
А уж потом они то шли, то ползли, поскольку немецкие подразделения стали встречаться чаще. Пока выручала темнота и помогал холод – без нужды немцы нос на улицу не показывали.
Когда небо на востоке начало сереть, они улеглись в чистом поле на небольшом пригорке. Отсюда наблюдать было удобно: видно дальше, и никто не заподозрит, что в открытом поле, можно сказать, на виду, находится группа разведки. Сам Фирсов и двое разведчиков наблюдали, остальным позволено было отдыхать.
Метрах в двухстах впереди находилась вторая линия немецких траншей. На каком удалении от нее первая, пока непонятно.
Солдаты во второй линии чувствовали себя как дома. Они выбирались из траншей, собирались группами, не таились. Потом к ним подъехала полевая кухня, и солдаты выстроились в очередь к ней с котелками.
– Нам бы сейчас к этой кухне, горяченького поесть, – мечтательно произнес Михаил. – Интересно, чем немцев кормят?
Судя по поведению немцев, до первой линии их траншей было километра два-три. Было бы меньше – остерегались бы, опасаясь выстрелов снайперов или пулеметного огня.
Внезапно немцы забегали, скрылись в траншеях и открыли огонь из минометов по невидимому отсюда противнику.
И эту батарею Фирсов нанес на карту – все нашим помощь будет, артиллерия или авиация нанесет удар, подавляя батареи.
Для разведчиков батарея вражеская – это хорошо, это слабое место в обороне противника. Пехотинцев в траншее больше, ракеты осветительные пускают чаще. А минометчики сидят тихо, надеются на пехоту – на всю батарею ночью только один часовой.
Неожиданно раздался один, второй, третий взрыв – это наши попытались артиллерийским огнем нащупать немецкую батарею. Но наш артиллерийский разведчик был, видимо, далеко и корректировал почти вслепую. Однако немцы перестали вести огонь и попрятались в окопы и щели.
– Эх, сейчас бы рацию, скорректировать огонь – было бы славно, – заметил Михаил. Он все время держался поблизости к Алексею. То ли выполнял указание Фирсова опекать минера, то ли просто Алексей нравился ему – характерами сошлись.
Больше стрельбы не было.
Часа через два на передовой, на удалении от них, вспыхнула ожесточенная пулеметная перестрелка, громыхнуло несколько приглушенных расстоянием взрывов.
– Пулеметы слышны, до передовой пара километров, – шепнул Михаил. – Наши рядом, а мы тут мерзнем.
Однако впереди были самые опасные километры. Войск полно, есть инженерные заграждения – вроде колючей проволоки или противотанковых рвов. Немцы всегда старались оборудовать свои позиции по максимуму, у них даже траншеи обкладывались жердями.
Из-за состояния вынужденной неподвижности разведчики стали замерзать и с нетерпением ждали наступления темноты.
Стемнело через два часа. Луны не было, и наступившая темнота была полной. Разведчикам же это было на руку. Они поползли вперед, прямо на батарею.
Минометы у немцев стояли в капонирах.
Перед батареей задержались, определяя местонахождение часового. Он выдал себя через несколько минут – кашлянул, прошелся, над траншеей показалась его каска.
Фирсов рукой показал влево. Туда они и поползли, перемахнув траншею. Отползли еще на сто метров и встали.
Из первой линии траншеи стали пускать осветительные ракеты, и разведчики увидели, где передовая. Метров за пятьсот до нее они легли на землю и дальше уже ползли.
Траншея стала ближе, уже доносились голоса немцев.
Хлопок вверх, и в сторону позиций Красной Армии взвивается ракета. Когда она повисает на парашюте, заливая «нейтралку» мертвенным слепящим светом, дает очередь немецкий пулемет. Он бьет в темноту, по нейтральной полосе, по площадям, не давая работать на поле нашим саперам и разведчикам. На языке артиллеристов это называется «вести беспокоящий огонь».
Группа разведчиков лежала, Фирсов раздумывал. Наилучшим выходом сейчас было снять пулеметчика – тогда можно было выиграть несколько минут. Но, не услышав стрельбы, немцы проверят, почему замолк пулемет. Обнаружив труп, они поймут, в чем дело, и откроют по «нейтралке» огонь из всех стволов. Если же перебраться через траншею, не трогая пулеметчика, он их может засечь при свете ракеты. Вот и решал Фирсов дилемму.
И все-таки он решил не трогать пулеметчика.
Между выстрелами ракетчика проходило около минуты. При продвижении вперед урывками могло повезти.
Едва погасла ракета, Фирсов махнул рукой, указывая вперед.
Невидимыми призраками разведчики перемахнули траншею и упали в десятке метров от бруствера.
Снова хлопнула ракетница, потом прозвучал пулемет.
Ракета погасла, и разведчики без команды поднялись и побежали. Каждый про себя вел счет. Когда время приблизилось к минуте, все снова залегли. Немцы педанты, ели, спали, стреляли – все по распорядку.
В небо снова взмыла ракета. При ее свете разведчики увидели впереди заграждения из колючей проволоки. Фирсов передал по цепочке:
– Сапера вперед.
Алексей пополз.
Вот и вбитые в землю колья, между которыми натянута колючая проволока. Можно перерезать, но на проволоке могут висеть пустые консервные банки. Звякнут, поднимут тревогу, а до немцев всего метров шестьдесят-семьдесят.
Стволом автомата Алексей подцепил нижний ряд и медленно приподнял проволоку. Теперь под ней вполне можно было проползти. А разведчики были уже рядом.
Алексей махнул рукой. Один за другим мимо него проползла вся группа – все восемь человек. Последним был он сам, держа проволоку рукой. К нашим траншеям он полз впереди, ощупывая пространство перед собой – немцы вполне могли поставить мины. В перчатках тонкую проволоку не нащупать, и Алексей ощупывал путь перед собой голой рукой. Хорошо – проход узкий требовался, в полметра, на одного человека.
Остальные ползли по его следу.
Кисть руки быстро замерзла, и Алексей останавливался, дышал на нее, согревая пальцы, а потом снова полз вперед. Кончики пальцев начало покалывать. Он снова остановился и сунул руку за пазуху, отогревая ее.
– Чего разлегся? – дернул его за ногу Фирсов.
– Рука закоченела, не чувствую ничего.
Они уже отползли от немцев метров на двести – двести пятьдесят, а наших даже еще и не было слышно. Не тянуло дымком табачным, не слышно было разговоров, бряцания оружием.
Алексея разобрала злость – да где же эта передовая? Он шарил рукой и полз. Да, видимо, поторопился. Кисть замерзла, он в очередной раз стал на нее дышать и увидел прямо перед лицом, в десяти сантиметрах, взрыватель немецкой прыгающей мины. А ведь его рука уже прошла над ней… Двинься он вперед – и вся группа погибнет.
Алексей отполз на метр назад, зацепив сапогом голову старшего сержанта.
– Ты чего?
– Мина.
Мины рядом никогда не ставились, между противопехотными всегда была дистанция метров десять-пятнадцать.
Алексей прополз стороной. Теперь он задействовал и левую руку. Работать ею было непривычно и неудобно – он правша. Но пока он работал левой, правая успевала немного отогреться, восстановить чувствительность.
Дело пошло быстрее. Алексей уже потерял счет пройденным десяткам и сотням метров, как впереди раздался щелчок затвора.
– Стой, кто идет? – окликнул его часовой из окопа.
– Свои, разведка.
– Ползи сюда, только руки подними.
– Ты что, дурак?? – взъярился Фирсов. – Как же мы ползти будем с поднятыми руками? – И витиевато выматерился.
Мат успокоил часового.
Группа доползла до него.
Часовым оказался молодой парень, совершенно озябший в короткой шинели.
– Ротный твой где?
– За траншеей, в землянке греется, – завистливо ответил часовой.
– Веди.
– Не могу пост оставить, старшина взгреет. Вы уж сами…
Перед часовым возникла вся разведгруппа. Только что перед его глазами было чистое, заснеженное поле, и вдруг – целое отделение в двух шагах. Парень только глазами хлопал.
Уже не скрываясь, в полный рост они подошли к траншее и спрыгнули в нее.
В траншее было пусто, в углублении за бруствером стоял «максим».
– Эй, есть кто-нибудь? Славяне!
– Чего орешь, людям отдыхать мешаешь?
Из-за поворота траншеи вышел пожилой боец. На его телогрейке не было погон, и звание его бойцам было неизвестно.
– Кто такие?
– Разведгруппа сто тридцать второй дивизии. Командир – старший сержант Фирсов. К командиру веди.
Боец вздохнул:
– Идите за мной.
Они прошли немного по тропинке и, повернув по ответвлению ее, уперлись в тупик. Боец остановился перед куском танкового брезента, загораживающего вход в землянку.
– Товарищ лейтенант, к вам разведчики.
Брезент откинули, и показался лейтенант – тоже в телогрейке, на голове шапка-ушанка, лицо заспанное.
Фирсов вытянулся перед ним, доложил.
– Чего ко мне, разведка? Пусть вас старшина в штаб полка ведет, там разберутся.
Боец, стоящий рядом, ответил: «Есть», – однако не козырнул.
– Пошли, разведка.
Пока они выбрались в тыл, рассвело. Начальник штаба полка созвонился с их дивизией и получил подтверждение. Разведчиков покормили и грузовиком отправили в дивизию.
В кузове было холодно, задувал ветер, но настроение было приподнятым. Группа выполнила задание и вернулась без потерь. Так бывает далеко не всегда.
По прибытии в дивизию Фирсов отправился в разведотдел для доклада, а разведчики – в свою избу.
Алексей потоптался на месте: идти с разведчиками или в свой взвод? Заметив его колебания, Михаил сказал:
– Иди с нами. Фирсов придет – скажет, что дальше делать. Поешь пока, обогреешься.
Они поели на полевой кухне и завалились спать. Пока командир вернется, что время попусту терять?
Фирсов вернулся через два часа и увидел Алексея.
– Ты тут?
– Приказа вернуться в свой взвод не получал.
– Правильно. Я смотрю – ты парень неплохой и вел себя достойно. Хочешь в разведке остаться?
– Я не против.
– Вот и ладушки. После обеда схожу к начальнику штаба, пусть приказом оформит, чтобы тебя дезертиром не сочли. Отдыхай.
– Есть.
Вымотавшись в рейде, они проспали до обеда. После обеда Фирсов позвал Алексея, и они пошли в штаб.
Алексей стоял в коридоре – Фирсов все решил сам. Тот вышел довольный и протянул Алексею его красноармейскую книжку.
– Любуйся, ты теперь в разведке числишься. И не благодари. Служба у нас рисковая, спрашивают строго.
Отдыхали три дня, отсыпались и отъедались. Потом объявили построение, на котором Фирсов представил небольшого щуплого бойца, больше похожего на подростка. И одет он был в цивильную одежду – потрепанный кожушок и суконные штаны, заправленные в подшитые валенки. Его принадлежность к армии выдавал «сидор», в котором угадывался прямоугольный предмет.
– Рация, – шепнул Михаил.
– Знакомьтесь – Василий. Вечером он с вами на ту сторону пойдет.
Началась подготовка. Собственно, она свелась к получению сухого пайка – хлеба, сала, консервов. Боеприпасы в предыдущем рейде не тратили. В один из «сидоров» положили запасные батареи питания к рации.
– Видно, далеко в тыл пойдем, – сказал Михаил Алексею.
– Почему ты так решил?
– Батареи запасные берем, стало быть – надолго. Или в глубокий тыл к немцам пойдем.
Поздно вечером группу построили. Радисту тоже подобрали маскхалат, только оружия у него видно не было.
– Оружие есть? – спросил у него Фирсов.
– Пистолет.
– Может, автомат возьмешь?
– Лишняя тяжесть, – коротко ответил радист.
На самом деле для щуплого парня вес самой рации был серьезной нагрузкой, но все предложения отдать рацию более сильному разведчику Василий отверг.
– Сам понесу.
Уже знакомым Алексею путем, тем же оврагом, они перебрались через линию фронта. Фирсов особенно акцентировал на полной скрытности передвижения – видимо, задание было очень серьезным.
Шли ночами, днем отдыхали. С каждыми сутками они отдалялись от линии фронта все дальше и дальше. По прикидкам Алексея, позади осталось не менее полутора сотен километров.
Конечную цель задания знал один командир. Случись боестолкновение и попади в плен один из разведчиков, он ничего не сможет рассказать о цели задания даже под пытками.
Наконец они добрались до небольшой деревушки, где и заночевали в крайней избе.
Под утро дозорный поднял тревогу – из леса к деревне вышла группа из трех человек. Разведчики заняли оборону на околице. Фирсов предупредил:
– Без моей команды не стрелять!
Неизвестные подошли ближе, и тогда разведчики разглядели на них форму полицаев и белые повязки на рукаве.
Первым желанием у Алексея, как и у других разведчиков, было убить изменников. Но командир молчал. Алексея же останавливало еще и то, что полицаи вышли из леса, а не пришли по дороге, как должно было быть в соответствии с логикой.
Не доходя до разведчиков полсотни метров, полицаи остановились. Один из них крикнул:
– Кто такие? Аусвайс?
– Родня из Коломны привет передает, – сказал странную фразу Фирсов.
– Подаркам мы всегда рады!
Полицаи приблизились. Как понял Алексей, это был обмен паролями.
После короткого разговора командиров наедине к полицаям вышел радист. Полицаям передали запасные батареи, и они тут же попрощались.
– Все, хлопцы, задание выполнено, возвращаемся.
Фирсов был явно рад. Целью задания была проводка радиста и доставка рации в партизанский отряд.
Группа направилась к линии фронта. А дальше… дальше все пошло наперекосяк.
Едва они отошли на пяток километров от места встречи с лжеполицейскими, как наткнулись на полицейских настоящих. На санном пути навстречу им из темноты показалась одна лошаденка, запряженная в сани, за ней – другая. Дозорный заметил их поздно: у лошадей фар нет, и на фоне темного леса заметить их непросто. Разведчики среагировали мгновенно – они упали с дороги в снег.
Но полицаи имели военный опыт, и подобраны были, скорее всего, из дезертиров или перебежчиков. Они первыми открыли огонь и стали разворачивать сани. Ударили разведчики из автоматов дружно, посекли всех, только и дозорного не досчитались: он единственный погиб, оказавшись ближе всего к полицаям, и кто-то из них угодил парню прямо в грудь из винтовки.
Немцы полицаям автоматы не давали – им самим их на фронте не хватало, вооружили трофейными трехлинейками. Это группу и спасло, поскольку в ближнем бою автомат эффективнее винтовки.
Когда стрельба со стороны полицаев стихла, разведчики подошли к саням.
Все полицаи были молодые, призывного возраста. Что их толкнуло на предательство? Теперь этого уже не узнать.
От места боя разведчики уходили спешным порядком: с бега переходили на шаг и снова бежали – надо было уйти как можно дальше. Утром трупы обнаружат и начнут искать. Ладно, если спишут на партизан. Только и у немцев грамотные следопыты есть, по следам определят, что на неизвестных обувка немецкая, чего у партизан не бывает. Нет, партизаны сапоги немецкие носили, но не все в группе из восьми человек. Теплилась надежда, что немцы не будут рьяно расследовать нападение на полицаев. Пособники они немецкие, но не немцы же, не арийская кровь пролилась. Одним десятком русских убито больше – что с того? Ведь сам фюрер призывал убивать славян, не обременяя свою душу муками совести. «Я освобожу вас от химеры, называемой совестью!» – кричал бесноватый фюрер нации.
В разведке не принято было бросать своих убитых и раненых, но это относилось к нейтральной полосе. Раненых выносили до ближнего тыла, а убитых оставляли на месте боя. Тело убитого связывало разведчиков по рукам и ногам и не позволяло оторваться от преследования. Кроме того, перейти линию фронта с убитым товарищем крайне сложно, а то и невозможно. Группа становилась не мобильной и рисковала потерять других разведчиков, и каждый это понимал. Разведчики в рейде по тылам врага опасались не столько быть убитыми, сколько тяжело раненными – в грудь или в живот. Они боялись стать обузой для группы.
Дальше все складывалось еще хуже – дозорный был лишь первой жертвой. Уже когда разведчики подбирались к передовой и шли по ближним тылам, то вышли прямо в расположение пехотной эсэсовской роты. Это они увидели вовремя, залегли, только кто-то глазастый их засек. Немцы выдвинули бронетранспортер и стали обстреливать вроде бы чистое поле из пулемета. Разведчики отползли, добрались до лощины, потеряв троих человек.
Эсэсовцы в погоню не пустились. Что им помешало, одному Богу известно.
Ночью разведчики перебрались через вторую линию траншей, осмотрелись, наметили переход. А когда стали перебираться через траншею, из блиндажа вышел немец. Не засекли они вовремя блиндаж, за что и поплатились.
Немец сразу тревогу поднимать не стал, резонно опасаясь за свою жизнь.
Разведгруппа отползла от траншей на два десятка метров, а вдогон ей полетела граната. Потом поднялась стрельба. Благо, колючей проволоки и минного поля не было. Только из группы к своим добрались Алексей, Михаил и легко раненный в руку Фирсов – все остальные остались на «нейтралке».
Фирсова после доклада в разведотделе штаба дивизии в госпиталь отправили, а Михаил и Алексей вернулись в избу, занимаемую ранее отделением. В избе было пусто, и на душе муторно. Еще неделю назад все были вместе, живые и здоровые, а теперь их трое осталось, да и то один из них надолго выбыл из строя. Обоих влили в другое подразделение, но в рейды по немецким тылам они пока не ходили. Группа обычно срабатывалась, с полуслова друг друга понимали, и разбивать ее было нельзя. Конечно, если будут потери, то и Алексея с Михаилом возьмут.
Болтаться без дела не пришлось. Старшина взвода разведки нагрузил их хозяйственными работами по самое некуда, и Михаил уже через неделю взмолился:
– Лучше в рейд в немецкий тыл – старшина хуже Геббельса. Делаешь работу, делаешь, а ее все больше и больше становится.
– В армии красноармеец, который ничем не занят, для старшины, как красная тряпка для быка.
– Это ты правильно заметил.
Через два дня разведгруппа вернулась – в полном составе, но вымотанная сложным заданием.
В этот же день разведотдел дивизии отдал новый приказ – «взять языка». Старшина вызвал их к командиру взвода Мокрецову. Вошли к нему в избу, доложились.
– Садитесь. Отдохнули?
– Так точно.
– Приказ получили – «языка» взять, причем срочно. Группа только с задания вернулась, надо дать ей отдохнуть. Потому я решил задействовать вас.
– Двоих мало.
– Не учи ученого, Самохин. Приказ выполнять надо. Командиром группы пойду я сам, вы двое и старшина.
– Может втроем, без старшины? Что-то я не припомню, чтобы он на ту сторону ходил.
Вопрос был серьезным. Мало того, что группа получалась разномастной, не сработанной, так и старшина опыта не имел.
В разведгруппе недостаточно только команды командира исполнять. Замешкается разведчик, выдаст себя посторонним стуком или кашлем – мало того, что задание сорвет, так еще и группу погубит.
– Все, что ты говоришь – все правильно, Михаил. Но если ты такой умный, подскажи, кого взять?
В комнате повисло молчание.
– То-то и оно, – вздохнул Мокрецов.
– Тогда уж лучше втроем.
– Ты в разведке с первого дня, кадровый, и сам понимаешь, что втроем «языка» не взять.
Командир говорил верно. Если наметили цель – того же часового, два разведчика блокируют траншею с обеих сторон, двое идут на захват. Часовой может сильный попасться, сопротивление активное окажет, орать будет. А «спеленать» его надо тихо. И назад «языка» тащить тоже люди нужны: один впереди, двое немца тащат, один сзади отход прикрывает – у каждого в группе свои обязанности.
– Так что к вечеру будьте готовы.
– Так точно! – вскочили оба.
Поскольку предстояло взять «языка» и сразу вернуться, лишнего груза, вроде запаса продуктов, не было. Без «сидора» за плечами проще, только запас патронов. К тому же столкновение со стрельбой – это почти провал задания.
Как только начало смеркаться, оба разведчика натянули белые маскировочные костюмы, проверили оружие, перепоясались ремнями, на которых висели подсумки с магазинами и ножи. Случись непредвиденное, придется работать втихую, ножами.
К разведчикам пришел Мокрецов вместе со старшиной. Оба уже были в маскхалатах и при оружии.
– Готовы?
– Так точно!
– Попрыгали! Отлично, выходим.
Впереди шел старший лейтенант, за ним – старшина, следом – Михаил и Алексей.
Они добрались до передовой. Мокрецов и командир пехотной роты друг друга знали.
– Здорово, разведка! Что-то у тебя сегодня группа маленькая, – удивился пехотинец.
– Сколько есть. Ну-ка, шумни на правом фланге. И своих предупреди, как возвращаться будем, чтобы не постреляли.
– Вот так всегда. Тебе шумни, а у меня потери будут.
Мокрецов пожал плечами, а командир пехотной роты ушел отдавать приказания.
Вскоре на правом фланге заработал пулемет. Немцы открыли ответный огонь. Перестрелка с каждой минутой становилась все активнее.
– Называется – растревожили осиное гнездо! Как бы и самим не досталось! Пошли!
Мокрецов легко взобрался на бруствер, за ним неловко поднялся старшина. Оба разведчика замыкали группу.
Они доползли до дозора.
– Эй, бойцы! Как там с минами?
– Наших метров сто точно нет, а дальше не знаем.
– И на том спасибо.
Они быстро проползли сотню метров, потом Мокрецов повернул голову.
– Ветров, ты же сапер. Ползи вперед, пощупай землю. Мы за тобой.
Дело привычное. Алексей пополз вперед, благо морозы отпустили. По ощущениям – градусов десять всего, руки не так мерзли.
Мин Алексей не обнаружил. Они добрались до колючей проволоки, затаились. Левее их за траншеей заработал из ДОТа пулемет. ДОТ был занесен снегом и выглядел как сугроб. Если бы немецкий пулеметчик не открыл огонь, его можно было бы и не определить.
Мокрецов ткнул в ДОТ пальцем. Понятно, «языком» он решил брать пулеметчика. С одной стороны – хорошо, стенки ДОТа укроют от любопытных глаз, с другой – пулеметный расчет всегда состоит из двух человек, и потому захватывать их должны как минимум двое. Второго номера сразу надо валить насмерть, а пулеметчика глушить. Лишь бы он без стального шлема оказался. Пехотинцы в траншее касками не пренебрегали, а пулеметчики, находясь в укрытии, часто обходились без них. Шлем тяжелый, зимой холодит, а ДОТ и так защищает от пуль и осколков.
Они дождались, когда стихнет огонь, и Алексей приподнял проволоку стволом автомата. Мокрецов оставил перед проволокой старшину, шепнув:
– Прикрывать будешь.
А сам прополз под колючкой. За ним последовал Михаил, потом Алексей.
Они добрались до немецких траншей, полежали, прислушиваясь. Ни разговоров, ни шагов, ни сигаретного дымка – тишина. Постреляв, немцы попрятались в блиндажах.
Перемахнув через траншею, разведчики поползли в сторону ДОТа. Вход в него был сзади.
Разведчики залегли рядом.
Из дота слышался разговор. Причем, судя по голосам, немцев было трое. Но с тремя сразу в тесном пространстве ДОТа не совладать. Стрелять, бросать гранату нельзя, им живой «язык» нужен.
Ждали долго, около часа. Наконец, наговорившись, два немца вышли и по траншее направились в блиндаж – слышно было, как глухо стукнула дверь.
Выждав немного, Мокрецов ткнул пальцем сначала в Михаила, потом в Алексея, а потом указал на ДОТ. Ага, понятно, им двоим пулеметчика брать.
Неслышно соскользнули они в траншею и шагнули в темное чрево ДОТа. Михаил шел первым.
Немец откинул крышку, заряжая в пулемет ленту.
Михаил прыгнул на немца и ударил его кулаком в висок. Пулеметчик мешком повалился на землю. С него сдернули ремень, стянув им сзади руки, приготовленной тряпкой заткнули рот.
В проеме ДОТа возник командир:
– Ты его… он жив хоть?
– Вроде аккуратно бил.
Мокрецов наклонился, прислушался. Немец дышал.
– Беремся.
Втроем они подняли немца, вынесли его из ДОТа, перевалили его из траншеи за бруствер и выбрались из траншеи сами. Было тихо.
– Алексей, иди в ДОТ, дай очередь.
Алексей спустился в траншею и направился в ДОТ, к пулемету. Надо было выпустить несколько патронов, чтобы немцы не обеспокоились. А тем временем парни под шумок подтащат немца к колючке.
Алексей взвел затвор, задрал ствол пулемета повыше, дал короткую очередь, потом еще одну и бросился из ДОТа. Опершись обеими руками на край траншеи, он подтянулся и лег на снег. Разведчиков и «языка» поблизости видно не было. Он пополз вперед и вправо, обнаружив «следы», по которым разведчики тянули «языка».
Алексей быстро пополз вперед. «Языка» уже протащили под проволокой, и старшина держал колючку рукой.
Немец попался здоровый, тяжелый, Мокрецов и Михаил уже тяжело дышали.
Командир ткнул пальцем в старшину и Алексея. Теперь они подползли к «языку», подхватили его под локти и потащили вперед. Ползти, волоча за собой тяжелое тело, было непросто.
Мокрецов теперь полз впереди, а Михаил прикрывал отход. Ползли по своим же следам – так экономилось время, не надо было прощупывать пространство впереди себя в поисках мин.
Немец от холода очухался и начал дергать ногами.
– Не дергайся! – ткнул его старшина в бок стволом автомата.
Алексей едва не засмеялся.
– Старшина, да он же по-русски не понимает!
Но немец понял. Он скосил глаза, увидел маскхалаты и сообразил, что попал в передрягу.
Группа с «языком» добралась уже до середины «нейтралки», когда немец вдруг резко выгнулся, упираясь в землю каблуком и лопатками, вытолкнул языком кляп изо рта и заорал. Случилось это неожиданно, и пару секунд ни Алексей, ни старшина не могли сообразить, что делать. Потом Алексей сунул немцу в рот рукав ватника. Тот вцепился в него зубами, но до кожи не достал. Старшина нашел кляп и попытался воткнуть его немцу в рот, но немец, вытолкнув изо рта рукав ватника, снова заорал. Вернувшийся на крик «языка» Мокрецов поднес к его глазам нож.
– Заткнись! А то прирежу!
Угроза была неосуществима – «язык» был нужен живой, но немец замолчал. Ему вновь затолкали в рот кляп, но на немецкой стороне уже поднялась тревога. Послышались выкрики, потом стали стрелять. Разведчиков в маскхалатах видно не было, а шинель немца выделялась на снегу темным пятном. Алексей выпустил локоть немца и обеими руками набросал на пленного снега.
Однако немцы решили не дать русским разведчикам возможности дотащить «языка» живьем и стали обстреливать «нейтралку» из минометов. Взрывы раздавались все ближе и ближе.
– Быстрее, твою мать! – приказал Мокрецов.
Но пленный и сам понял, какую беду он навлек на себя, и стал помогать ползти, отталкиваясь каблуками от земли.
Мины стали падать чаще и ближе. Все втроем свалились в свежую, еще курящуюся дымком воронку. Мокрецов спрятался в другую, и между разрывами прокричал:
– Живы?
– Покамест.
– Сидите там, пока налет не кончится.
С нашей стороны решили прикрыть разведчиков и дали по немецким траншеям залп батареи 76-миллиметровых дивизионных пушек. Взрывы накрыли немецкую траншею. Однако минометный обстрел не утихал – немецкая батарея была в глубине обороны.
Через четверть часа обстрел стих, и разведчики снова тронулись в путь, таща за собой пленного. Наконец их окликнул часовой:
– Разведка, это вы?
– А ты еще кого-то ждешь? – пошутил Мокрецов. Все-таки задание выполнено, «язык» доставлен.
Пленного опустили в траншею и вытащили кляп, чтобы он не задохнулся.
– А где Самохин?
– До минометного обстрела был, я его видел, – ответил Алексей.
Однако, как ни вглядывались в темноту все трое, никакого движения они не заметили.
– Товарищ старший лейтенант, разрешите сползать на «нейтралку» – узнать, что с Михаилом?
– Давай.
Алексей перемахнул бруствер и дополз до окопчика часового.
– Эй, земляк, ты стонов или движения со стороны «нейтралки» не замечал?
– Нет, тихо все.
– Товарищ наш не вернулся. Я туда сползаю, ты с испугу не выстрели.
– Да что же я, слепой, что ли? – обиделся боец.
Ползти по старым следам, да еще не толкая пленного, было сподручно.
Вот и воронка от мины, где они укрывались втроем.
Алексей пополз вперед и увидел Михаила. Он тоже забрался в воронку, спасаясь от обстрела, но его ранило в ноги осколками. Брючины маскхалата пропитались кровью. Михаил лежал без сознания, дышал часто и хрипло.
Алексей достал свой индивидуальный перевязочный пакет, зубами разорвал прорезиненную ткань и прямо поверх брюк перебинтовал ногу Михаилу. Второй пакет нашел в кармане у Михаила и перебинтовал ему вторую ногу. Разрезать штаны в мороз Алексей не рискнул – можно было отморозить парню ноги, а ему в госпиталь быстрее надо.
За руки Алексей вытащил Михаила из воронки, лег рядом с ним на бок, закинул руку Михаила на себя и перевернулся на живот. Теперь Михаил лежал на нем. Ползти стало тяжело, но как еще в одиночку тащить раненого? Второго человека бы сюда!
Путь до окопчика дозорного показался длинным, глаза заливал пот. Михаил постанывал.
– Терпи, земеля, скоро наши, – шептал ему Алексей. Конечно, он больше себя успокаивал, ведь Михаил его не слышал.
– Эй, разведчик, это ты? – окликнули его из окопа.
– Привидение! Помог бы лучше, – не сдержался Алексей.
Дозорный встал во весь рост – все равно темно, немцы не видят – и добежал до разведчиков.
– Бери за ноги, – скомандовал ему Алексей. Сам он взял раненого за руки.
Быстрым шагом они добрались до траншеи и спустили Михаила вниз, где его приняли старшина и Мокрецов. Дозорный вернулся в свой окоп.
– Ранен осколками в ноги. Санитара бы ему и в госпиталь – крови много потерял.
– Это мы сейчас, – старшина убежал по траншее и вернулся с долговязым солдатом. На его боку болталась санитарная брезентовая сумка.
Санитар бегло осмотрел раненого.
– В тыл надо, здесь я ничего не сделаю.
– Так давай в тыл, чего встал? – взорвался Алексей.
– Ладно. Ты, Ветров, оставайся здесь со старшиной, помогите Самохина в тыл отправить. А я пленного в разведотдел доставить должен. Век! – Мокрецов толкнул немца в спину.
Комвзвода с пленным ушли. Зато появился санитар с импровизированными носилками – просто к двум жердям был прибит гвоздями кусок брезента.
– Кладите и понесли.
Они попетляли по траншее, цепляясь жердями за стенки на изгибах, потом повернули в тыл. Метров через триста, когда уже и руки не держали, спустились в лощину. Там уже стояли сани-розвальни с кучером в тулупе. Лошаденка была заботливо прикрыта суконной попоной.
Михаила переложили в сани, санитар уселся рядом.
– Но, милая! Трогай! – ездовой чмокнул губами, и лошадка бодро потянула сани.
– Ну что, Ветров, идем в свое расположение.
Пока они дошли, стало светать. Алексей был удручен: с Михаилом они сошлись характерами, он был ему как старший брат – учил премудростям разведки. А теперь он вроде как осиротел, родственника потерял.
В теплой избе Алексей стянул с себя маскхалат, сапоги и улегся спать. Устал он сегодня, намаялся.
Что самое интересное – в последующие дни старшина не приставал к нему с хозяйственными поручениями.
Алексей отоспался, отъелся, отдохнул.
А через несколько дней в дивизию прибыло пополнение.
В избу разведчиков пришел Мокрецов.
– Ветров!
– Я!
– Хватит бока отлеживать, пополнение прибыло, к себе в разведку людей отбирать будем. Собирайся!
Голому собраться – только подпоясаться.
Старший лейтенант критически оглядел его:
– Вид у тебя, Ветров, какой-то не геройский.
– Какой есть.
– Медали ему на грудь не хватает, товарищ комвзвода! – вынырнул из-за плеча Мокрецова старшина.
– Будут еще медали, старшина! Ветров у нас недавно, но уже проявил себя достойно!
Они пришли к штабу дивизии. Здесь уже построились бойцы маршевой роты. По традиции, первым выбирал себе пополнение Мокрецов.
– Фронтовики есть? Шаг вперед!
Из строя шагнули вперед десятка два солдат.
– Я командир разведвзвода старший лейтенант Мокрецов. Желающие служить в разведке есть? Только добровольцы!
Сделали еще шаг вперед человек восемь.
– Ко мне!
Добровольцы подбежали к старшему лейтенанту.
– Отойдем в сторонку.
Дальше отбирали себе пополнение из вновь прибывших артиллеристы, минометчики, связисты. В пехоту попадал разряд – «необучен, годен к строевой».
А Мокрецов стал опрашивать добровольцев – кто, где служил, сколько был на фронте, как попал в маршевую роту. Двоих он сразу отобрал во взвод: один служил в разведке еще в финскую войну, второй был пограничником. Еще двое были спортсменами, ребятами подтянутыми. Таких обучить, поднатаскать немного – и будут не хуже старожилов взвода. Хотя слово «старожил» для фронтовой разведки не совсем подходящее: состав взвода быстро менялся из-за гибели или ранений бойцов.
Двое воевали в пехоте, были в окружении – мужики на немцев злые, хлебнувшие лиха. А двоих комвзвода отправил назад, в общий строй. Повоевать они почти не успели – выбыли в госпиталь по ранению, да и физически были слабые. Таких месяц откармливать надо и только потом обучать. Но на это не было времени. Разведвзвод – не санаторий. Поступит приказ – его исполнять надо.
Командир взвода переписал фамилии бойцов, собрал красноармейские книжки и пошел в штаб – нужно было внести новобранцев в списки части.
Бойцы обступили Алексея:
– Ты из разведки?
– Так точно.
– И как там?
– Скоро все сами увидите.
– Что же у тебя ордена или хотя бы медали нет?
– Стало быть, не заслужил еще.
Бойцы отошли с разочарованными лицами. А чего они хотели? Чтобы он про лихие подвиги им рассказал? Так не было подвигов, была только трудная, тяжелая и очень опасная солдатская работа. Был холод, зачастую – недоедание, грязь – вот что такое разведка.
Мокрецов вышел из штаба повеселевший, раздал бойцам их документы.
– Ветров!
– Я!
– Веди пополнение во взвод. Пусть старшина организует, у кого чего не хватает, оружие выдаст. А то как с гауптвахты! – и ушел в штаб.