– Вы принесли то, что требовалось, мистер Бельфорт?
– Да, конечно, миссис Роджерс. – Невзрачный мужчина средних лет, одетый в мятый парусиновый костюм, вынул из портфеля сверток из подарочной бумаги, положил его на скамейку. Теперь нас разделял этот опасный предмет, полметра пространства и бездонная пропасть между двумя континентами и идеологиями. – Здесь все материалы, в том числе расшифрованная стенограмма того самого совещания в министерстве. Уберите это, пожалуйста.
– Большое спасибо, мистер Бельфорт. – Я обворожительно улыбнулась и бросила сверток в сумочку. – Решили соригинальничать, мистер Бельфорт? Считаете, что чем ярче предмет, тем менее он заметен?
– Не придирайтесь, миссис Роджерс, – поморщился завербованный агент.
Был погожий день, мы сидели в «тематическом» парке – так называемой «ферме под управлением индеек». Колониальная ферма находилась в округе Фэрфакс, штат Вирджиния, недалеко от Лэнгли – «спального района» американской столицы, и занимала несколько гектаров полезной площади.
По аллее проехала подвода, запряженная лошадьми, возница в костюме XVIII века усердно делал вид, будто к современности не имеет никакого отношения. Пробежала компания ребятни в обносках – и эти туда же. Крякали утки, гоготали гуси – их гнал вдоль аллеи малолетний рыжий подпасок. Гуси плохо поддавались дрессировке и часто клевали за ноги ни в чем не повинных прохожих.
Я напряглась, подтянула ноги, – меня уже однажды клевали.
Из-за деревьев доносился гам – гудела Рыночная ярмарка. Именно сегодня, в третье воскресенье месяца, был ее день. Ряженая публика правила бал – кузнецы, краснодеревщики, модистки. Продавались травы и цветы, работали гончарные лавочки, магазины игрушек, кукольный театр зазывал почтенную публику. Ковыляли «инвалиды» на костылях, изображая ветеранов войны за независимость. «Индюшечья ферма» или колониальная ферма Клода Мура находилась в ведении Службы национальных парков США, ею же и финансировалась. На территории парка проводились мероприятия, воссоздавался быт фермеров – арендаторов земли второй половины XVIII века. Реконструировалось все – костюмы, привычки, прически, даже урожай выращивали по-настоящему, в том числе табак, которым арендаторы рассчитывались за землю. Сажали картошку, собирали и молотили зерно. В общем, слава американским сельским труженикам…
– Вы что-то еще хотели сказать, мистер Бельфорт? Просьбы, пожелания, жалобы?
Бельфорт заерзал. Он был довольно нервным типом, неуравновешенным, пугливым, о чем мое руководство, разумеется, было в курсе. Несколько раз я поднимала вопрос о прекращении сотрудничества. Утопая, он потянет за собой и наших людей. И не такой уж ценный источник информации. Бельфорт проводил глазами удаляющихся вразвалку гусей, какое-то время поедал глазами «супругу землевладельца» в пышном наряде с рюшками и оборками – в компании плешивого «супруга» она совершала чинный променад. Иногда казалось, что я действительно проваливаюсь во времени – настолько дотошно создавалась обстановка минувших веков.
Бельфорт помотал головой, сбрасывая наваждение. На меня он так не смотрел. Ему и в голову не приходило, что я тоже женщина. Супруга Бельфорта не могла похвастаться пышными формами. Она никакими формами не могла похвастаться. Но данная особа тем не менее в природе существовала и держала мужа на привязи. Ее папа был то ли вице-, то ли контр-адмирал ВМС США в отставке, а у такой публики зятья не забалуют.
– Я хочу увеличения оплаты за свою работу, – решился собеседник. – Я очень рискую, это огромные нервы… У меня серьезные кредиты, нужно выплачивать ипотеку за дом…
А еще он в прошлом месяце в пух и прах продулся в казино в Санта-Ромеро, ухитрившись при этом получить отсрочку платежей. Лучше бы я об этом не знала. Но работа подразумевала знать все.
– Хорошо, мистер Бельфорт, – покладисто сказала я, – обязательно передам руководству вашу просьбу. На какую сумму вы рассчитываете – вдвое больше нынешней? Втрое? Никаких проблем. Но должна предупредить – я сомневаюсь, что мое начальство пойдет вам навстречу. Вам платят достаточно, не меньше, чем остальным. Откажетесь от сотрудничества – дело ваше. Но спешу напомнить: это не мы вас уговаривали – вы сами пришли и предложили свои услуги.
– Хорошо, я вас понял, миссис Роджерс… – Бельфорт сделал недовольное лицо. – И все же передайте, если не сложно, мои пожелания.
Он замолчал. С ярмарки по аллее возвращалась публика. Оживленно щебетали женщины, накупившие на распродаже всякого барахла. Современная одежда причудливо переплеталась с реконструированным гардеробом. В принципе, ничего необычного, ну, встретились дамы из разных эпох, поговорили за жизнь.
Бельфорт вдруг как-то подозрительно задышал, я насторожилась. Провалы не требовались. В лучшем случае выдворят из страны, и в личном деле появится удручающая надпись. Но, скорее всего, посадят – и привет, Ольга Михайловна, на ближайшие лет сорок-пятьдесят… Но провалить Бельфорта не могли – я бы об этом знала.
Компания, в которой преобладали представительницы моего пола, проследовала мимо. Кто-то из дам озирался, потряхивая кудряшками, которым позавидовал бы и пудель.
Компания скрылась за изгибом аллеи. Я покосилась на собеседника. Бельфорт порозовел, на носу заблестела капля пота.
– Эй, все в порядке? – спросила я.
– Черт… – Он вышел из ступора. – Черт, черт…
– Забыли другие слова? В чем дело, мистер Бельфорт? Встретили знакомого? Человек не может в свободное от работы время посидеть на лавочке и поговорить с незнакомой женщиной?
– Да в том-то и дело, миссис Роджерс, – выдохнул мой подопечный, – это Келли Маккензи, наша несносная соседка, у нее язык без костей, такая сплетница, все выболтает моей жене. А та невозможно ревнивая, вы даже не представляете… Келли видела меня и поняла, что я ее тоже увидел… Какого дьявола она тут делает? А я должен находиться в Вашингтоне, а не в этом чертовом свином загоне…
– Догоним и убьем? – предложила я. Бельфорт уставился на меня с пещерным ужасом. То, что я шучу, ему даже в голову не пришло.
– Это чересчур, миссис Роджерс, я не сторонник крайних мер… Черт, вы можете мне помочь?
– Прошу прощения, Сэм. – Я с трудом сдерживала смех. – Мы могли бы принять меры по усилению вашей безопасности в случае назревающего провала. В данной же ситуации… от жен мы не защищаем, извините. Речь о вашей безопасности сейчас не идет. Вы сами предложили это место.
– Но я же не знал, что эта чертова Келли придет на эту сраную ферму… Она обязательно проболтается, жена будет допытываться, кто вы такая…
– Так, без паники, – строго сказала я. Мой «источник» расклеивался на глазах. – Дело житейское, Сэм, не вижу ничего ужасного. Где вы работали до того, как пришли на службу в министерство финансов?
– Нигде… – прошептал Бельфорт.
– Отлично, – кивнула я. – Вы там и родились. Вот так и объясните своей несравненной благоверной: срочно выехали из Вашингтона в округ Фэрфакс по служебной необходимости и случайно встретили одну невзрачную особу, с которой когда-то работали в «нигде». Мы невинно поболтали на лавочке. В чем сложности?
– Но вы такая молодая, а это было так давно…
– Благодарю, Сэм, это приятно. Но вы преувеличиваете… вернее, преуменьшаете. Я не настолько юна, как это может показаться. А в те далекие годы, когда мы знали друг друга, я была неопытной стажеркой в фирме. Можете назвать меня Пенелопой, не обижусь.
– Пенелопа – это моя жена…
– О, не расстраивайтесь вы так. – В желудке откровенно клокотало. – Значит, в другом повезет… Прощайте, мистер Бельфорт. О новом месте и времени встречи договоримся позднее – вы знаете телефон для связи. Финансовые средства своевременно поступят на ваш счет. Удачи, мистер Бельфорт, и… хладнокровия вам побольше.
Я смотрела, как он уходит – словно на больных ногах, косясь по сторонам. Незаметный чиновник министерства финансов, волею случая получивший доступ к секретной информации. Соединенные Штаты финансировали моджахедов в Афганистане, подрывные элементы в Анголе, Эфиопии, Мозамбике, на Кубе, – во всех странах, с которыми Советский Союз имел договоры о дружбе и взаимопомощи. Финансировались марионеточные режимы в Латинской Америке, в Юго-Восточной Азии, не пересыхал ручеек на отколовшийся от Китая Тайвань.
Деньги шли от ЦРУ, но и Министерство финансов не хотело оставаться в стороне, на каждый транш имелся соответствующий дубликат документа. Копия с него спустя некоторое время ложилась на стол в одном из высоких кабинетов на площади Дзержинского. Повлиять на финансирование Комитет не мог, зато имел перед глазами картину происходящего. Это помогало разработать ответную стратегию.
Бельфорт скрылся за поворотом, а я сидела, выискивая боковым зрением странности в антураже. Странностей не было. Вернее сказать, на этой ферме все было странно, начиная с ее названия. Но скрытного наблюдения я не выявила – ни за собой, ни за Бельфортом. Полчаса назад я уже проверялась, прежде чем присесть на лавочку.
Смешинка, попавшая в рот, уже рассосалась. Смех смехом, но сколько наших полегло от подобных случайностей и совпадений. Ревность – мощное оружие. Супруга мелкого чиновника из Госдепартамента заподозрила мужа в измене – приходил поздно, путался в показаниях, откровенно врал. Наняла детектива, и тот выяснил: а) другими женщинами супруг не интересуется; б) чиновник неоднократно встречался с парнями, имеющими прямое касательство к Департаменту государственной безопасности Северной Кореи. Сыщик увлекся слежкой и едва унес ноги. Хранить полученную информацию было незаконно, и детектив отправился в ФБР. В итоге жена потеряла мужа, который вдруг стал хорошо зарабатывать, да еще и не имел привычки ходить налево…
Что-то беспокоило. Источник нервозности не выявлялся. Возможно, он не имел отношения к моей работе с Бельфортом. Я побродила по аллеям, обогнула мастерскую краснодеревщика. Взяла курс к выходу с фермы и через несколько минут выбралась к парковке за пределами территории.
Достоверность передавалась настолько, что воздух был напоен ароматами конского и коровьего навоза. На парковке в несколько рядов выстроились машины. Крупногабаритными, безбожно жрущими бензин авто американцы еще пользовались. Но многие переходили на малолитражки. Автопром сориентировался, удвоил производство этих крохотуль. Нефтяной кризис свирепствовал в мире, цена сырой нефти достигла заоблачных тридцати пяти долларов за баррель. Аукалось нефтяное эмбарго 1973 года, недавняя исламская революция в Иране. Обещанное перепроизводство так и не наступало, в текущем 1981 году потребление нефти снизилось на тринадцать процентов. Разрабатывались энергосберегающие технологии (предлагалось даже растительное масло в качестве солярки). Пиратские цены на бензин больно били по потребителю, даже по советским разведчикам, имеющим дополнительное финансирование…
Серый «Мини Купер» с приставкой «S» меня вполне устраивал. Горючего требовал немного, выглядел спортивно, на асфальте разгонялся, – а по другим дорогам я просто не ездила. В автомобильном потоке эта коротышка легко терялась.
Я села в машину, достала зеркало и занялась «косметическим» макияжем, украдкой поглядывая в окна и зеркала. В соседнем ряду жена устроила мужу грандиозную взбучку, орала, как подорванная, а ни в чем не повинные детки-погодки стояли рядом и жалобно плакали. Муж был в духе времени – покорно выслушивал упреки.
В зеркале все было сложнее: на меня смотрела смурная личность с потемневшей кожей и истончающимися волосами. Глаза запали, в уголках глаз и губ намечались морщинки. Тридцать четыре года от роду, а выглядела на все сто! Хоть не смотри! Я овдовела пять месяцев назад. Уверена, не сделай я этого – проблем с отражением бы не возникло.
Я убрала косметичку, завела машину и стала выруливать с парковки.
Дороги в штате были отличные – как-то даже неловко за страну, которую я представляла. Вдоль шоссе зеленели дубравы, пробегали буковые рощицы, незначительные населенные пункты. Все было вылизано, рафинировано – близость к столице обязывала. Справа по борту остался Лэнгли, тихий пригород Вашингтона, не включенная территория в обособленной местности Мак-Лейн, которая, в свою очередь, географически находилась в округе Фэрфакс, штат Вирджиния. Административные границы были какие-то «плавающие», и кто кому подчинялся, разобраться было непросто.
Лэнгли – ничем не примечательный район, если забыть про штаб-квартиру ЦРУ, – комплекс специально отстроенных в 1961 году зданий. В тот квартал я не совалась – от греха подальше. Формально в Лэнгли находилась и ферма Клода Мура, которую я покинула. А также Исследовательский центр шоссейных дорог «Тернер Фэрбэнк» соответствующего федерального управления, примечательный лишь тем, что я в нем работала. Работа была непыльная: восемь часов в день я перекладывала бумажки в офисе, задумчиво поглядывая на вотчину сэра Джорджа Буша, находящуюся в нескольких кварталах. А в текущий исторический период и вовсе находилась в отпуске. Гулять осталось две недели, и вспоминать о работе не хотелось.
Я проживала в городке Плезанс-Крик (в переводе на русский что-то вроде «Ручья удовольствий»). Городок оправдывал свое название. Впрочем, городок – это сильно сказано. Скорее, местечко. Несколько кварталов частных строений, утопающих в зелени, – опрятные тихие улочки, чистота, порядок, никаких ужасающих событий. Поселок находился в шести километрах к югу от Лэнгли. Моя вынужденная американская мечта – собственный дом с закрытой ипотекой, машина, лужайка, собака, муж с детьми… Впрочем, последние два пункта – это для словца. Детьми мы с Дэном не обзавелись, а сам Дэн… Слеза накатила.
Я съехала с шоссейной дороги, связывающей Вашингтон с Шарлотсвиллом, и через несколько минут катила по Плезанс-Крик, сбавив скорость до минимальной. Здесь всегда было чинно и сонно. Дома не отличались роскошью, но жить в них было приятно. Зеленели газоны и лужайки, пестрели клумбы всеми цветами спектра. Участки от дороги отделяли символические оградки, а то и вовсе не было оградок – любой желающий мог зайти на чужую территорию. Но никто не заходил – частная собственность была священна, как корова в Индии…
Мой дом не отличался от окружающих. Никаких архитектурных штучек, два этажа, приличная кубатура. На моей исторической родине в подобных постройках проживали лишь отдельные категории населения.
Я свернула на подъездную дорожку и уперла «Мини-Купер» в закрытые ворота гаража. Открывать гараж не стала – в этом не было необходимости, машины здесь не угоняли. К тому же в гараже до сих пор стоял автомобиль Дэна.
В воздухе царил летний зной. Я заглушила двигатель, и сразу стало жарко. Вышла из салона, осмотрелась. Безотчетное беспокойство путешествовало вместе со мной. Из-за кустов, усыпанных розовыми цветами (названия которых я бы в жизнь не запомнила) подглядывала сорокалетняя одинокая особа Мэгги Робсон – «старшая сплетница по району», как я ее называла. Особа, с которой лучше не ссориться, чаще улыбаться и стараться не думать, что твои косточки давно перемыты. Подобные гражданки есть везде. Когда печешь пирог, первую порцию следует нести им.
Я мило заулыбалась, помахала рукой. Обнаружив, что ее рассекретили, Мэгги выбралась из кустарника и тоже скорчила улыбку. Не припомню, чтобы она где-то работала. Впрочем, это не та страна, где могут привлечь за тунеядство.
С обратной стороны из открытого окна доносились подозрительные звуки. В спальне назревали действия сексуального характера. Лично меня это не трогало, но многие соседи, в том числе Мэгги Робсон, возражали. В дом два месяца назад вселились молодожены – Джесси и Мануэль Кабрера. Он – латиноамериканец, она – темнокожая, а точнее чернокожая, – настолько черная, что на лице различались только белые зубы и большие глаза. Парочка была не вредная, дружелюбная, из недостатков только склонность постоянно спариваться и сообщать об этом всему кварталу. Сегрегацию давно отменили, расовую дискриминацию тоже – но только де-юре. Де-факто люди косились. Пусть не все, но многие. Но семейство Кабрера жило так, словно их это не касалось.
Достопочтенные мистер и миссис Смит, проживающие дальше по улице, однажды вызвали полицию – испугали звуки, доносящиеся из дома. Прибывшие стражи порядка навестили соседей, почесали затылки, затем, ухмыляясь, сели в машину и уехали. Наказание за подобное времяпрепровождение закон не предусматривал.
Я прошла через лужайку, поднялась на крыльцо, снова осмотрелась. Через дорогу одинокий пенсионер мистер Гарри поливал из шланга чахлый цветник. Любезно улыбнулся, я ответила тем же. Мужчина был безвредный, в склоках не участвовал. Но крайне редко пользовался газонокосилкой, искренне считая, что трава должна расти, пока не вырастет в полный рост. Хотелось поставить ему песню «Трава по пояс, зайду в траву, как в море, босиком…» – но не думаю, что он бы это оценил.
Послышалось грозное рычание – с участка, соседствующего с мистером Гарри, выехал громоздкий «Форд Тандерберд» под управлением еще одной соседки – белокурой Клариссы Старк. Она недавно потеряла работу, но осталась такой же жизнерадостной. Жила полной жизнью, «строила» мужа, работающего от рассвета до заката клерком в банке. «Тандерберд» криво вписался в поворот, зацепил мусорный бак. Ездила Кларисса ужасно, но это ее не трогало. По жизни ее вела счастливая звезда – встречные машины успевали увильнуть, уступая ей дорогу. Вспоминался один из «тупых» законов штата Вирджиния – однажды принятый местным заксобранием и забытый: женщине запрещено управлять автомобилем. Но разрешается в том случае, если муж бежит впереди и машет красным флажком.
С тупыми законами в этой стране все было в порядке. В Вермонте и Западной Вирджинии запрещалось свистеть под водой. В штате Оклахома повелевалось собакам больше трех не собираться. А если очень надо, то обратиться в мэрию с письменным заявлением. В Чимко, штат Калифорния, запрещалось взрывать ядерные устройства в городской черте. Если невмоготу – выезжай за город и там взрывай.
Мимо участка прогрохотал «Тандерберд». Белокурая Кларисса повернула голову, улыбнулась механической улыбкой. Машину повело, но ангел-хранитель был на месте. Я не осталась в долгу, тоже поулыбалась. Возможно, Кларисса поехала в булочную за углом. Какие тут все улыбчивые…
Больше всего умилял не отмененный закон штата Индиана. При встрече с гужевой повозкой, запряженной мулом, водитель автомобиля должен остановиться и закрыть машину покрывалом, чтобы не нервировать мула. Если вознице этих мер покажется мало, водитель должен разобрать машину и спрятать детали в кустах. О, боги…
Я вошла в дом и заперлась. Как долго мой золотистый ретривер Чакки ждал этого момента! Он примчался галопом, вскарабкался на меня, положив лапы на грудь, стал вылизывать. Я увертывалась, смеялась, теребила блестящую шерсть.
– Чакки, иди на фиг, убери свой клюв… Ну, все, все, успокойся…
Я открыла дверь, и Чакки вылетел наружу, стал метаться молнией по газону. Добродушнее существа в мире не было. Я понаблюдала за его кульбитами, потом пошла наверх переодеваться. На Чакки можно было положиться – за пределы участка он не убежит. Мы взяли его щенком, за четыре месяца до смерти Дэна. Предыдущая собака – далматинец Марти – скончалась за год до этого, пребывая во вполне преклонном возрасте. Гибель Дэна Чакки пережил легко, много ли понимают дети? Сейчас это был девятимесячный красавчик, познающий мир и каждый день открывающий для себя что-то новое.
Я стаскивала с себя одежды, когда «ребенку» надоело носиться по лужайке, он вернулся в дом, взлетел по лестнице и уселся на пороге с конвертами в зубах. С ролью почтальона Чакки справлялся – дотягивался до почтового ящика, всовывал в него мордочку и забирал корреспонденцию.
– Эй, что за воспитание? – прикрикнула я. – Не видишь, я не одета? Выйди или отвернись!
Ничего не изменилось, только пышный хвост застучал по полу. Собака смотрела на меня влажными, широко раскрытыми глазами.
– Ладно, – отмахнулась я. – Познавай мир и дальше. Давай, что там у тебя.
Я запахнула халат и извлекла конверты из собачьей пасти. В принципе, ничего нового. Счета, счета… За воду, за свет, канализацию, какая-то пеня, хотя все вроде было оплачено. Муниципальная служба извещала, что с текущего месяца поднимается плата за вывоз мусора, а со следующего – за установку котельного оборудования и ремонт старых систем. Так что если я не хочу замерзнуть зимой, то подумать об этом надо сейчас. В подобных вещах я не смыслила, но люди, сочиняющие эти послания, точно никогда не жили в Сибири. Цены на коммунальные услуги росли практически каждый месяц – одновременно с галопирующей инфляцией. Зарплата за этими скачками не поспевала. Что поделать, социально незащищенные слои. Это не Советский Союз, где слово «инфляция» знают только специалисты-международники…
Я приняла душ, пошаталась по дому в халате, как сомнамбула. Тревога не оставляла. Я подходила к окнам, всматривалась, включала голову. Чакки угомонился, поел и уснул на коврике под дверью. Я сидела на кухне, совмещенной со столовой и прихожей, грустно смотрела на него. Ну что ж, Ольга Михайловна, это и есть ваша последняя линия обороны. «The last line of defense»[1], как говорится.
Я просидела в закрытом доме весь остаток дня. Могла бы съездить к океану, поваляться на песке – всего лишь час езды, если на восток и никуда не сворачивать. Или в другую сторону, в Западную Вирджинию, побродить по заповеднику, полюбоваться Аппалачскими горами. Это два часа езды. Но я сидела, как последняя дура, ждала прихода сумерек. Покурила, хотя делаю это крайне редко. Заболела голова, пришлось выбраться на крыльцо, – глотнуть свежего воздуха.