Этой ночью Глория несколько раз просыпалась. Ей опять приснился странный сон, который как будто бы повторялся, но каждый раз в нем появлялись новые персонажи и новые подробности.
Бесконечная анфилада комнат с высокими потолками, вереница зеркал и отраженные в них свечи… за окнами – благоуханный темный сад, полный шума листвы, шепота и приглушенного смеха. По широким аллеям прогуливаются дамы, кавалеры, короли и шуты, монахи, ангелы и демоны… а над ними порхают толстощекие амуры. В глубине сада скрыты мраморные беседки, прохладные гроты и романтические развалины, населенные жуткими призраками. На небе серебряным блюдом висит луна…
В одном из закоулков сада Глория наткнулась на прелестную девушку, которая вела на поводке смирного льва. Она в страхе посторонилась, но лев и ухом не повел, шествуя рядом со своей хозяйкой.
– Вы укротительница? – осмелилась спросить Глория, но девушка только улыбнулась в ответ.
Глория заблудилась в ночных аллеях, зацепилась платьем за какой-то сук, вскрикнула и обернулась. Это был не сук! Ее поймал за подол повешенный…
– А-ааааа! – завопила она, тщетно пытаясь вырваться.
Молодой человек висел вниз головой, привязанный за ногу к дереву. Он не собирался отпускать Глорию.
– Мне скучно висеть одному, – заявил он, глядя на нее снизу вверх. – Присоединяйся!
– А-а-а-аааааа! – в ужасе взвизгнула она. И… проснулась.
В спальне никого не было. Она села на кровати и протерла глаза. Сквозь тонкие занавески на ее подушку лился белый свет луны. На противоположной стене резвилась «Русалочья охота» – средневековые всадницы скакали к лесу в сопровождении своры гончих…
Глория каждое утро видела эту сцену, вытканную на гобелене. Почти все убранство дома досталось ей от прежнего хозяина, умершего карлика Агафона[1]. Она нарочно ничего не меняла. Чтобы не огорчать бывшего владельца, который не торопился покидать свое жилище. Во всяком случае, Глория постоянно ощущала его присутствие. И это было приятно.
Любой другой на ее месте испугался бы. Но Глорию связывало с Агафоном нечто большее, чем короткое знакомство и едва завязавшаяся дружба.
– Что бы это значило? – пробормотала она, вспоминая свой сон.
– Ты не догадываешься?
Карлик был тут как тут. Он сидел в своем любимом креслице, свесив ножки и покачивая красивой головой. Его мягкие волнистые кудри рассыпались по непомерно широким плечам. Абсолютное совершенство лица сочеталось в нем с абсолютным безобразием фигуры. И это сочетание порождало в сознании Глории опасную смуту.
– Ты мне снишься, – сказала она, с удовольствием глядя на Агафона. Его уродство не смущало ее и уже не вызывало стыдливой жалости.
Карлик не нуждался в ее сочувствии. И это каким-то образом примирило Глорию с его отталкивающей внешностью.
– И да, и нет, – усмехнулся он губами греческого бога. – Я решил предупредить тебя.
– О чем?
– Так… о сущей безделице. Скоро тебе нанесет визит весьма загадочный субъект…
Глория не расслышала дальнейшего объяснения. Она внезапно выскользнула из спальни и оказалась в том же закоулке сада, где качался на дереве повешенный.
Кошмар не закончился. Повешенный намертво вцепился в ее подол и скалил блестящие в лунном свете зубы.
– Пусти! – дернулась она.
– Не раньше, чем придет время, – осклабился тот.
– Ах ты негодник! – с этими словами из-за подстриженной зеленой изгороди выскочил мужчина в парике, кружевной рубахе и панталонах. Воинственно размахивая в воздухе саблей, он двинулся вперед.
– Кажется, пора… – хихикнул повешенный и разжал пальцы.
– Вы освободили меня, – вымолвила Глория, с признательностью глядя на незнакомца.
– Не стоит благодарности. Еще увидимся…
Она опять проснулась. На сей раз окончательно. О ночном приключении напоминал надорванный подол ночной сорочки. Креслице, где любил сидеть Агафон, пустовало.
Глория взглянула на часы и обомлела. Они показывали без пяти минут десять!
– Ничего себе…
В дверь кто-то поскребся. Это был Санта.
– Завтрак готов, – скромно сообщил он. – Изволите вставать?
– Почему ты не разбудил меня раньше? – возмутилась Глория.
– Не велено было…
– Велено – не велено! С каких пор ты соблюдаешь придворный церемониал? – разозлилась она. – К нам скоро гость явится, а я не одета.
Великан-слуга обиженно потупился. Он хотел как лучше, а получил выговор.
– Ладно, не дуйся, – рассмеялась Глория. – Что у нас на завтрак?
– Яичница и творожный десерт.
Она почувствовала, как проголодалась. Сновидения отнимали уйму сил, будто не спишь, а трудишься в поте лица.
– Хочу есть, – сказала она.
Санта просиял и скрылся за дверью. А Глория отправилась в ванную…
После завтрака она вышла во двор и устроилась в беседке. Под птичий щебет хорошо думалось. Деревянные скамейки нагрелись от солнца, ветер приносил из сада запах яблок и скошенной травы.
Глория вспоминала слова Агафона о предстоящем визите «загадочного субъекта». Кто бы это мог быть? Новый клиент?
Она старалась представить себе визитера, но в голову лез только господин в парике, который во сне пришел ей на помощь. «Теперь я ему должна?» – лениво размышляла Глория, разморенная едой и утренним солнцем.
Невольно ей на ум пришла девушка, усмиряющая льва. Неужели это она сама?
– Наконец-то, – радостно прошептал карлик у ее уха. – Тебе предстоит опробовать свои силы. Главное – не робей. И ничему не удивляйся.
– Ты где? – спросила она в пустоту.
Вместо ответа зажужжала газонокосилка. Это Санта выкашивал траву под деревьями. Глория посмотрела в ту сторону, а когда перевела взгляд на скамейку напротив, то вздрогнула от неожиданности. Там вальяжно расположился мужчина из ее сна – одетый по моде восемнадцатого века, в парик, кружевную рубашку и панталоны до колен. Его наряд довершали белые шелковые чулки и башмаки с округлыми пряжками.
– Разрешите представиться? – почтительно осведомился он. – Граф Алессандро Калиостро.
– Глория Голицына, – назвала себя она.
– Славная фамилия. Ваши предки оставили заметный след в российской истории.
Глория вежливо улыбнулась.
– Вы знаете, кто я, – добавил мужчина, склоняя голову вправо и щуря глаза.
– Кто же не знает графа Калиостро? – польстила ему хозяйка. – Чем обязана вашему визиту?
– Значит, к делу?
– К делу, – кивнула она.
То, что она беседует с призраком величайшего шарлатана и авантюриста, не пугало ее, а забавляло.
– Моя репутация сильно пострадала от людской молвы, – заявил граф. – Смею уверить, незаслуженно. Но Бог с ними, со сплетниками и лгунами. Они наказаны уже тем, что злобной клеветой отяготили свою карму. Разрешите, я внесу некоторые поправки в сочиненную ими «биографию» Джузеппе Бальзамо, более известного под именем графа Калиостро?
Получив согласие дамы, господин в парике произнес длинную речь. Он постигал тайные науки в храмах Востока, его учителем был сам Альтотас, владеющий оккультными знаниями Египта… словом, его громкая слава вполне соответствует его способностям, которые он не раз с блеском демонстрировал титулованным особам Европы и даже при царском дворе в Санкт-Петербурге. Но стал гонимым и преследуемым, в конце концов угодил под суд инквизиции и был приговорен к смерти…
По мере того как призрак говорил, перед Глорией развертывались картины его бурной и захватывающей жизни. Вот он занимается алхимическими опытами в обществе самого гроссмейстера Мальтийского ордена… вот ликующая толпа несет графа на руках по улицам Парижа… вот он у постели тяжело больного… вот он дает показания на скандальном процессе об «ожерелье королевы»… вот его поднимают в корзине по отвесной стене тюрьмы замка Сан-Лео…
– Вся моя беда заключалась в том, что я всем сердцем полюбил женщину низкую, лживую и обольстительную, – подытожил Калиостро. – Страсть, которую я питал к ней, застлала мой разум. Мое предвидение капитулировало перед прелестями юной Лоренцы Феличиани. Я не хотел верить собственным догадкам и не скоро признал, что женат на шпионке иезуитов, которые вертели ею, как хотели. Она погубила меня…
«Каким образом?» – чуть не спросила Глория, ведь отрывочные данные о визитере, получаемые ею из неизвестного источника, не могли восполнить пробелы в истории Калиостро. Она не интересовалась его личностью настолько, чтобы быть в курсе всех поворотов его судьбы.
– Меня тоже стали называть шпионом иезуитов, – между тем сокрушался граф. – Хотя ни от чего я не был далек так, как от политики. Лоренца изменяла мне, плела интриги за моей спиной… а я не находил в себе сил прогнать ее. В России она вздумала очаровать Потемкина, чем вызвала гнев императрицы Екатерины… и нас в два счета выслали из страны…
Глория увлеклась придворными сценами времен Екатерины II и пропустила часть монолога странного гостя.
– …пришлось вернуться во Францию, – донеслось до нее, и она навострила уши. – Мои планы по открытию Египетской масонской ложи провалились из-за Лоренцы. Ее флирт со светлейшим князем Потемкиным, как я уже говорил, положил конец нашему пребыванию в России. Но и в Париже меня преследовал злой рок!
– Снова Лоренца? – вставила Глория.
– Слабость плоти – вот мой заклятый враг! – с пафосом воскликнул Калиостро. – Я знал, с кем имею дело, однако любовное вожделение толкнуло меня на кривую дорожку. Я поддался мольбам жены и угодил на скамью подсудимых. Лоренца, эта игрушка в руках иезуитов, оказалась вовлеченной в заговор, целью коего было свержении французской монархии. Ее роль, ничтожная по сути, склонила чашу весов в пользу бунтовщиков.
Он смущенно вздохнул и добавил:
– Ваш покорный слуга предсказал Великую французскую революцию[2], но не сумел избежать собственной фатальной ошибки. Любовь сильнее разума. А страсть слепа и глуха к призывам мудрости.
Глория не совсем понимала, в чем заключалось коварство Лоренцы, но воздержалась от вопросов. Сцены пребывания графской четы в Варшаве, Страсбурге, Бордо, Лионе и Париже мелькали в ее сознании с такой быстротой, что она не успевала проследить за развитием событий. Ее внимание выхватывало из череды «магических сеансов», «вызывания духов» и полночных ужинов в парижском особняке Калиостро на улице Сен-Клод то волшебный шар, то зеркало, в котором полыхали молнии, то превращение железных гвоздей в золотые, то изготовление эликсира молодости, то…
Она тряхнула головой, пытаясь сосредоточиться на том, что говорил гость.
– …Иезуиты свели мою жену с некой Жанной де Ламотт, – продолжал он. – Это знакомство стало началом конца для нас с супругой. Вы что-нибудь слышали об ожерелье из 629 отборных бриллиантов стоимостью в полтора миллиона ливров? Сумма баснословная, уверяю вас. Даже не знаю, с чем можно ее сравнить…
– Я смотрела фильм «История с ожерельем», – вспомнила Глория. – Если речь идет о…
Она осеклась, сообразив, что граф скорее всего не знаком с кинематографом и не поймет, что она имеет в виду. Ведь он умер гораздо раньше.
– Кино? – пожал плечами призрак и продемонстрировал полную осведомленность. – Отличное изобретение. Но лично я предпочитаю собственные впечатления. Как ни крути, а любой фильм – подделка действительности.
– С вами не поспоришь.
– Вернемся к ожерелью, – небрежно бросил Калиостро. – Итак, ловкая мадам де Ламотт окрутила моего друга и почитателя, особу духовного звания кардинала де Рогана. Он был богат и принадлежал к древнему знатному роду. Ему не хватало лишь влиятельной должности при дворе. Королева отчего-то невзлюбила Рогана, и он был удален от дел. Тяжело переживая опалу, кардинал попался на удочку де Ламотт…
Глория подумала об Анне Австрийской и ее алмазных подвесках. У королев Франции издавна не складывались отношения с кардиналами, а бриллиантовые украшения фатально приносили им неприятности.
– В жилах графини де Ламотт текла королевская кровь, – продолжал гость. – Ее отец являлся внебрачным сыном Генриха II Валуа, и Жанна добавляла к своей девичьей фамилии де Сен-Реми еще де Валуа.
– Отсюда и ее непомерные амбиции, – догадалась Глория.
Граф согласно кивнул.
– Она росла в ужасающей бедности, оскорбительной для ее самолюбия, и едва оперившись, вышла замуж за гвардейского офицера, пройдоху и фата. Супруги мечтали жить роскошно, на широкую ногу, и не гнушались никакими средствами для достижения благополучия. Впрочем, вам это, вероятно, известно из фильма о похождениях сей злоумышленницы! – презрительно вымолвил он. – Естественно, что госпожа де Ламотт быстро нашла общий язык с моей Лоренцой.
Калиостро махнул рукой в кружевной манжете со словами:
– Я сам виноват. Я сразу понял, чем грозит кардиналу заманчивое предложение, сделанной Жанной, однако…
– Вы пошли на поводу у Лоренцы?
Кадры из фильма «История с ожерельем» мешались в ее уме с картинами жизни рассказчика, и Глория запуталась, где правда, а где художественный вымысел.
– Пошел, – с горечью признался призрак. – Я не мог устоять, видя фальшивые слезы в пленительных очах плутовки! Будь вы мужчиной, сударыня, я дал бы вам совет: бойтесь женщин, которые делят с вами постель. К счастью, вам нечего опасаться.
– В этом смысле да, – улыбнулась Глория.
– Я совершил непростительный грех. Я покривил душой! – искренне раскаивался призрак. – Ради искусных ласк Лоренцы я предал кардинала де Рогана, доверяющего мне безраздельно. Я подвел человека, который уважал и ценил меня. Я поссорил его с королем и королевой. Я… опозорил его! – с неподдельным отчаянием вскричал он. – Без моего одобрения он бы ни за что не согласился на участие в предложенной махинации…
Пока граф безжалостно бичевал себя, Глория стала невольным свидетелем давней драмы, погубившей карьеру кардинала. Картинки молниеносно менялись, только успевай связывать их воедино.
Вот кардинал де Роган сидит за черным бюро. Он пишет письмо Марии-Антуанетте… и вручает его даме, укутанной в бархатный плащ…
Вот та же дама подает кардиналу ответное послание на бумаге с королевскими лилиями. Ему невдомек, что почерк королевы подделан…
Вот его преосвященство торопится на тайную аудиенцию. В дворцовом саду Версаля темно… в укромной аллее перед Роганом появляется дама под густой вуалью… он склоняется в низком поклоне…
Дама как две капли воды похожа на гордую, надменную Марию-Антуанетту. Кардинал очарован, растроган королевской милостью. Он не подозревает, что стал жертвой мистификации, вульгарного и дерзкого обмана. В роли королевы – пособница де Ламотт, малышка Николь, которую за поразительное сходство с Марией-Антуанеттой называют «маленькой королевой»…
Роган ослеплен, воодушевлен и… одурачен. Теперь у него отпали последние сомнения. Королева ждет от кардинала весьма щепетильной услуги. Он должен выкупить у ювелиров Бомера и Боссанжа алмазное колье стоимостью в целое состояние и тайно передать его Марии-Антуанетте, – через Жанну де Ламотт, разумеется. Скупердяй Людовик отказал жене в разорительной для казны покупке, и вся ее надежда на Рогана. Тот несказанно рад услужить ей и тем самым вернуть высочайшее расположение…
– Кардинал просил у меня совета, – каялся Калиостро. – А я обманул его! Ради Лоренцы, которая умоляла не говорить его преосвященству правду, я решился на бесчестный поступок. Мне нет оправданий. Я отважился на лжепророчество…
Он поник, спрятал глаза и едва слышно выдавил:
– Я сказал Рогану, что дело с ожерельем достойное и послужит добру. Я совершил подлость в угоду хитрой бестии в лице Лоренцы. И был за это наказан. Афера раскрылась. Лоренца улизнула, а нас с кардиналом заключили в Бастилию…