Честно говоря, на меня версия Вершинского насчет Дохтера произвела большее впечатление, чем я ожидал. По первому делу, конечно, шок, плюс у меня еще из головы не выходило, что там могло случиться между Ксюшей и Дохтером, но по мере подготовки помещений к ночлегу, шок отступал, да и мысли все больше фокусировались не на прошлом, а на будущем. Ведь если вирус был придумкой Дохтера, и никакой такой болезни в природе не существовало, то между мной и Ксюшей, в плане физической близости, не оставалось никакой стены. Хотя, конечно, это с моей стороны и с моей точки зрения. Что там у Ксюши в голове происходило, я представления не имел, а спрашивать, да еще сразу, да еще в лоб, конечно, было бы слишком. Уж если я терпел раньше, то и дальше со мной ничего не случится, и ничего у меня не отвалится.
Впрочем, я заметил, что и Ксюша вела себя посмелее. Раньше она не позволяла мне долго себя целовать, чтобы не вызвать у меня излишнего возбуждения и связанных с этим последующих проблем, не позволяла пялиться на самые интересные, с моей точки зрения, формы тела. Нет, не запрещала, но превращала это в шутку такого уровня, что у меня и возбуждение пропадало махом, и желание повторять ситуацию. На какое-то время. А в этот вечер, когда Вершинский ушел грохотать мебелью в другую комнату, мы с Ксюшей придвинули стол к окну, взобрались на него с ногами, и долго, со вкусом, целовались на фоне заката. Это было неимоверно, головокружительно, как не было еще ни разу ни с ней, ни, тем более, с кем-то другим. Впервые, нам ничего не мешало, и впервые Ксюша не отстранилась, а все больше распалялась сама, крепко жмурясь от наслаждения, которе тут же передавалось и мне. У меня, грешным делом, возникли даже мысли сделать новый, еще неизведанный шаг, но я сдержался. Теория Вершинского могла оказаться только теорией, хотя и весьма правдоподобной. Пока не попадем на большую землю и не сдадим анализы, рисковать не стоит. Я не за свою шкуру боялся, а не хотел навредить Ксюше.
Вскоре стало совсем темно. Вершинский, судя по отсутствию звуков из его комнаты, улегся спать, да и нам пора было об этом подумать. Мы слезли со стола и осмотрелись. Выбор для лежанки был невелик. Диван, некогда служивший хозяевам постелью, совсем прохудился, и из него торчали заржавленные пружины. Мы перевернули его, я снял с покосившегося шкафа тяжелую дверцу, и отбил ей ножки, чтобы не торчали и не мешали. Сверху мы застелили одежду из шкафа и улеглись.
Ксюша свернулась калачиком и почти сразу уснула, посапывая, как наш кот по прозвищу Балбес. Я осторожно ее обнял и тоже закрыл глаза. Мы впервые легли вместе спать. Ну, совсем уж как взрослые. Для меня это было знаковое событие. Я старался успокоиться, но сон все равно не шел, я невольно прислушивался к дыханию Ксюши и к биению ее сердца.
К счастью крутившиеся в голове фантазии все же трансформировались в не менее яркие сны. Проснулся я от злого солнечного блика, бьющего прямо в глаза. Надо же было уцелеть всего одному стеклу в высотном доме напротив. И в таком месте, что восходящее солнце отражалось, и било мне прямо в лицо. Я поднялся с дивана и протер веки. Выспался отлично, не смотря на неприятное пробуждение. А Ксюша продолжала спать, отвернувшись к стене. Я решил ее не будить, а посмотреть, что делает Вершинский, если проснулся.
Оказалось, проснулся. Он сидел посреди комнаты, разложив на полу и стульях содержимое своей поклажи. Чего там только не было! У меня глаза разбежались. Кроме боевого планшета охотника я разглядел еще несколько известных мне предметов, вроде ручных глубинных бомб, автоматического пистолета Бирюкова с верхним спуском и пищевых брикетов. Среди всего этого великолепия было странно увидеть самую обычную, на вид металлическую, расческу. Она лежала среди прочего, тускловато отблескивая. Мне показалось, что она сделана из анодированного алюминия. Но удивило меня не только, что эта штуковина вообще нашла себе место в боевом каркасе Вершинского, но и то, что ее край был словно слизан. Не откушен, не отрезан, а скорее растворен чем-то, способным разъедать алюминий. Щелочью, например. Не хватало края и двух зубцов. То есть, по большому счету, расческа была негодной, но все же Вершинский таскал ее в рюкзаке.
Что значила для него эта расческа я спрашивать не стал, да и назначение большей части вещей являлось для меня тайной. В частности вовершенно непонятной была вешица, над которой колдовал Вершинский, когда я вошел. Штуковина была чем-то похожа размером и формой на обычную мыльницу, только черного цвета. Вершинкий подключил ее проводом к боевому планшету и вносил какие-то данные. Сначала я подумал, что это, наверное, какой-то внешний накопитель информации, типа кристалла, на какие пишут фильмы, но большей емкости. Затем я усомнился, потому что когда Вершинский глянул на меня и приветливо кивнул, я разглядел на экране планшета себя самого, с вытянутым от любопытства лицом. То есть, штуковина была оборудована, как минимум, видеокамерой.
– Еще одна сторожевая штучка? – догадался я.
– Нет, скорее разведывательная, – усмехнувшись, ответил Вершинский. – Это дрон с автопилотом. Слышал о таких?
Я слышал, но не думал, что бывают такие маленькие, с мыльницу.
– Я ввел в него данные о навигационных точках и двух сателлитах, которые помогут ему ориентироваться в пространстве, – произнес Вершинский, когда я кивнул. – Будем надеяться, не заплутает. Но, если что, вернем на ручном управлении.
– А что мы будем разведывать? – поинтересовался я.
– Вот тот склон, – Вершинский указал на Гору Циклопов. – Никто из вас там не был?
– Взрослые пытались забраться на гребень, но не вышло. А в обход далеко. Мне кажется, там был мощный взрыв, поэтому на склоне такие огромные камни валяются.
– Тебе верно кажется.
– Тогда там не может быть ничего интересного, – уверенно заявил я. – После такого-то взрывища.
– Взрыв произошел не в прошлую войну, а в позапрошлую, – удивил меня Вершинский.
– Это когда были фашисты?
– Именно. Внутри этой горы располагались штольни с арсеналами и заводом по производству взрывчатки. Когда фашисты приблизились, завод взорвали. Вся гора буквально взлетела на воздух, и осыпалась этими каменюками.
На пороге появилась Ксюша.
– Страшно представить, – произнесла она. И добавила с упреком в мой адрес: – Мог бы и разбудить.
Я не ответил. Она и так знала, почему я ее не разбудил, просто девочкам положено бурчать на мальчиков, чтобы не расслаблялись. Вот она и бурчала. Такая игра, правила которой были понятны нам обоим. Только мне, в отличие от Ксюши, эта игра не казалась обязательной.
Вершинский тем временем выдвинул из «мыльницы четыре стойки, к которым крепились небольшие ажурные сферы антигравитационных приводов, шагнул вперед и без затей выкинул «мыльницу» через окно. Та падала лишь какую-то долю секунды, затем крутанула лихой пируэт, стабилизировалась в пространстве, активировав приводы, включила маршевый импеллер, и начала набирать высоту. Вскоре она полностью скрылась из виду, слившись с небом.
– Я установил дрону эшелон повыше, чтобы ваши ребята не сбили его, когда будет проходить над карьером, – пояснил Вершинский.
Он установил планшет на стул так, чтобы нам хорошо было видно изображение на мониторе. Камеру дрон нес отличную, и даже не смотря на почти километровую высоту, куда он забрался, землю можно было различить во всех деталях. Мы с Ксюшей разглядели пацанов в карьере, они под командой Дохтера делали утреннюю пробежку, и часовых по краям карьера, и лес внизу, и даже отблеск реки, похожей на мятую серебряную струну.
Я подумал, что Ксюша права. Все поведение Вершинского говорит, что ни корабли в бухте, ни даже батиплан, оставленный на дне, не занимают его в такой степени, как желание обследовать штольни. Это не могло быть банальной придурью или банальным любопытством. Все, что я знал о Вершинском, было несовместимо с понятием «банальный». У него была цель. Ясная и четкая. Даже более ясная и четкая, чем он нам озвучил.
И тут, я думаю, дело было не в недоверии. Он просто не хотел раньше времени озвучивать что-то, что могло не подтвердиться. Потому что погоня за призраками – это тоже не про него.
– После той войны с фашистами на том же месте, только на другом склоне горы, снова обустроили арсеналы флота, – продолжил он. – Там штольни уцелели при взрыве, их отремонтировали, построили новые. И эти арсеналы действовали до самой войны, и после ее начала, когда война уже шла не между странами, а между человечеством и биотехами.
– Ну, да… – я вяло пожал плечами, пытаясь спровоцировать Вершинского на большую откровенность. – Там могло остаться что-то полезное.
– Да, могло. – Тот не поддался на провокацию, и уставился в монитор планшета.
Мы с Ксюшей переглянулись. Похоже, думали мы об одном и том же. Не знаю как ее, а меня любопытство едва ни распирало. Что же в этих арсеналах могло быть такого уникального?
В любом случае было ясно, что Вершинский основывается не на слухах и предположениях, а на некой документации, попавшей в его руки. Его неуверенность наверняка была обусловлена не сомнением в достоверности почерпнутой информации, а в ее текущей актуальности. Говоря проще, Вершинский боялся, что кто-то раньше него уже умыкнул нечто, что нужно было ему самому. Но тогда возникал еще более любопытный вопрос – кому, кроме охотников, могла занадобиться штуковина, способная изменить ход войны с биотехами? И если кто-то такой существует, то за каким ему эта штука, если он не охотник?
Предположить можно было много чего, но самым достоверным мне показалось предположение, что у этой штуки могло быть не одно, а несколько назначений. С биотехами связано одно, а другое, возможно, нужно кому-то, кроме охотников.
Кроме того, мое любопытство разжигало понимание, что Вершинский зря не станет суетится и сомневаться в успехе своего предприятия. Если он подозревает, что кто-то мог его опередить, то он подозревает, и кто это мог быть. Враг? Конкурент? Но кто может составить конкуренцию отряду охотников? Да даже одному Вершинскому, если уж всерьез рассуждать.
В легендах, да и в официальных историях о создании отряда охотников, значимую роль играл Альбинос, с которым у Вершинского всегда были сложные отношения, к сохранению паритета в которых приходилось постоянно прикладывать усилия. История умалчивала имя этого таинственного персонажа, сохранив лишь прозвище, под которым он был известен Вершинскому. Это была единственная фигура, способная сравнится с Вершинским по ряду признаков, и способная составить ему конкуренцию хоть в чем-то. Но Альбинос, насколько я понимал, был старше Вершинского, и, скорее всего, уже умер от старости. А если и не умер, то представлял собой стрика, еще более дряхлого, чем Вершинский.
Поразмышляв таким образом, я понял, что мои предположения лишены всякого смысла. У меня попросту было мало данных для выводов. И если я хотел удовлетворить свое любопытство, мне следовало расслабиться, и позволить реке времени донести меня до нужных событий естественным путем.
Дрон, между тем, двигался вперед. Пролетев высоко над нашим карьером, он достиг русла Черной и оказавшись вне досягаемости для выстрелов вооруженных винтовками часовых, начал снижаться, согласно введенной в него программе. Глядя на монитор, мы разглядели огромные глыбы скальной породы с куда большей подробностью, чем это можно было сделать посредством бинокля. Впрочем, разглядывать особо было нечего – глыбы как глыбы. Но через несколько секунд в кадре мелькнула колючая проволока, и Вершинский дал команду дрону зависнуть.
Проволока тянулась вдоль склона, и достаточно хорошо сохранилась, хотя в некоторых местах обрывалась, разрушенная солеными ветрами с моря. За ней склон Горы Циклопов выравнивался в плато а еще через сотню метров отвесно обрывался в нечто похожее на наш карьер.
Большая часть его дна представляла собой ровную поверхность, покрытую настолько толстым слоем стеклона, что он не растрескался, и сквозь него не проросла трава и деревья. Пространство было разбито на десяток площадок, похожих на парковочные, и выполнявших ту же функцию. На них ровными рядами стояли машины. Военные. Среди них можно было различить большие фургоны, грузовики, и приземистые броневики, чем-то похожие на бурых жаб.
– Кажется, гравилеты! – произнесла Ксюша, показав в угол экрана.
Возможно, она был права, хотя машины, напоминавшие устаревшие летательные аппараты времен начала войны, были покрыты синтетическими чехлами.
– А вот и штольни! – Вершинский расплылся в довольной улыбке.
Он опустил дрон пониже, и мы разглядели несколько стальных ворот арочной формы, имевших в высоту не меньше пяти метров.
– Странно, что твари не уничтожили ничего, – удивился я.
– Ничего странного, – ответил Вершинский. – Место такое. Напрямую с моря не забраться, мешают глыбы. А в обход очень далеко. У любого земноводного жабры высохнут.
– Как же мы сами туда попадем? – встревожилась Ксюша.
– В обход, конечно, – Вершинский дал дрону команду на возвращение. – Но у нас жабры не пересохнут, и время есть. Главное, что база в том состоянии, в котором я ожидал ее увидеть. Ее не эвакуировали. Не успели. Представляете, сколько всего там?
– Одни гравилеты чего стоят! – подтвердила Ксюша. – На них же можно улететь на большую землю, сообщить там про Дохтера…
– Это да, – ответил Вершинский.
На мой взгляд, как-то вяло, и у меня возникло подозрение, что даже такая ценность, как летающие машины, не была для Вершинского приоритетом. Что-то он собирался отыскать в самих штольнях.
– Может, и батиплан не понадобится доставать со дна, – добавил он. – Это рискованная затея, а при наличии гравилетов довольно бессмысленная. Для начала, думаю, один гравилет надо запрограммировать и отправить к нашим, на автопилоте. Место для взлета не лучшее, может пальнуть донная платформа, где-то она тут прячется, в районе Одессы, но шансы есть. Возможно, мы найдем чем прикрыть гравилет. А дальше будет легче. Прибудут охотники, и мы тут устроим раскудрявую канитель.
Он улыбнулся.
В принципе, перспективы вырисовывались довольно радужные. При наличии такого количества гравилетов можно было отправить шесть штук на убой, а потом, когда платформа изведет все ракеты в пусковых шахтах, спокойно взлететь самим. На выращивание новых ракет платформе понадобится не меньше двух недель, в зависимости от калибра, может и больше месяца. Но если по первому взлетевшему гравилету она стрелять не станет, значит, у нее в программе зашито ограничение по числу целей. В общем, с этим не трудно разобраться, даже если бы Вершинского не было.
– А это не муляжи? – вдруг спросила Ксюша. – Ну, для обмана противника. Чего их бросили? Могли же на них улететь!
Мы с Вершинским переглянулись. Тот хмыкнул, и, взяв разведывательную машинку на ручное управление, заставил ее вернуться, выключить импеллер, и двигаться на самой малой высоте по воле ветра, как аэростат.
– Не похоже на муляжи, – произнес Вершинский, вглядываясь в монитор. – Но они под чехлами. Полной уверенности быть не может. Придется рисковать.
Он вернул дрон под управление автопилота и дал ему команду на возвращение. У меня же мысль, высказанная Ксюшей, засела в голове, и начала разрастаться во все большую неуверенность. Ведь взрослые тут все обшарили. Наверняка нашли эти склады. Ну, Гора Циклопов – место приметное, и уж точно разведчики отправились посмотреть, что там. Нашли колючую проволоку, поняли, что место обжитое, секретное, добрались до гребня, глянули вниз…
И тут возникает вопрос, почему мы все не улетели отсюда? Ведь гравилет, это не древний вертолет, которым надо уметь виртуозно управлять. Гравилет сам в небе держится, только задавай ему направление турбинами. С этим и ребенок справится. Но что-то ведь помешало взрослым это сделать, хотя все бы хотели отсюда убраться.
Когда дрон вернулся, влетев точнехонько в окно, я поинтересовался о дальнейших планах Вершинского. Вместо внятного ответа он велел отдыхать до особых распоряжений. Обижаться было глупо, и мы с Ксюшей покинуликвартиру, чтобы обследовать весь этаж. Обследовать, конечно, было нечего, но нам обоим хотелось поговорить наедине, без чужих ушей. Наверху мы не нашли ничего интересного, стальной чердачный люк оказался заперт на поржавевший висячий замок, и мы спустились на несколько этажей вниз. Только там, этажей на пять ниже, начало пахнуть жизнью, голубиным пометом, кошачьей мочой. Скорее всего, представители руинной фауны не трудились забираться высоко наверх, даже те, которым природа подарила крылья.
– Наверняка, тут и крысы есть, – поморщилась Ксюша.
– Пожалуй.
Я вкратце рассказал о посетивших меня мыслях, и Ксюша поспешила заметить, что у нее они тоже возникли.
– Самое простое предположение обычно бывает самым верным, – прикинула она. – А самое простое, что взрослые не добрались до гребня и не видели склады. Все же карабкаться по глыбам Горы Циклопов – задачка та еще.
– Ну, да. – Я кивнул скорее из уважения к версии. – Но ведь экспедиции отходили и дальше, до самого города. И туда тоже путь не простой.
– В городе точно можно было найти что-то полезное. Это очевидно. А есть ли смысл карабкаться на неприступные скалы – большой вопрос. У взрослых же не было такого дрона, как у Вершинского.
В таком виде ее версия показалась мне более достоверной. Но если ее принять, можно было расслабиться, а расслабляться мне пока казалось недопустимой роскошью.
– Или туда не просто попасть, – предложил я другой вариант. – Или там кишат твари, которых мы с воздуха не заметили. Или ловушки расставлены. Или взрослые туда попали, и поняли, что это не гравилеты и машины, а муляжи для противника.
– Про муляжи я первая сказала.
– Да. Но что если ты права? Там, под тентами, действительно ни фига не разглядеть толком.
– Мне кажется, мы с тобой оба из мухи слона делаем. Там могло вообще не оказаться гравилетов. И все равно бы мы пошли за Вершинским. Разве нет?
Я задумался. Она по всем пунктам была права. Не важно что конкретно там можно было найти. Важно, что мы шли туда вместе с Вершинским.
Мы вернулись наверх и застали Вершинского за изучением бумажной карты. Мне казалось странным, что он ей пользуется, а не выводит изображение местности на экран боевого планшета. Но потом понял – он осматривал сразу большую площадь. На планшете это не очень удобно, а так сразу виден весь большой лист.
– Тут есть старая дорога, – заметив нас, произнес Вершинский. – Она идет петлей, изгибается на сто восемьдесят градусов. Склон крутой, и хотя он близко к морю, тварям нелегко будет вскарабкаться наверх.
– Не важно, как далеко море, – уточнил я. – Твари вылезают не из бухты. В бухте сейчас вода пресная, им тут не выжить. Земноводные выбираются из воды раньше, там где вода солонее, и прут по берегу на те расстояния, куда им позволяют удалиться постепенно пересыхающие жабры. Чем дальше мы удалимся по берегу в сторону открытого моря, где вода солонее, тем будет опаснее. А на восток, соответственно, безопаснее.
– Еще канализацию надо учитывать, – напомнила Ксбша. – Раз в ней живут биотехи, значит в нее вода попадает соленая, не от русла реки.
Вершинский глянул на нее, задумался.
– Да, это важно, – произнес он. – Соленая вода в систему канализаций может попадать только через штольни, ведущие от города, где нет реки. А это значит, что канализационная система Инкермана, где мы сейчас, и Севастополя, растянувшегося вдоль всей бухты, представляет собой единую систему подземных сооружений. Здесь очистных сооружений не видно, у них характерная и узнаваемая архитектура, значит канализация тут не может впадать в море. Она в него впадает дальше, за пределами безопасной опресненной зоны.
– Тогда нападения из-под земли можно всюду ожидать. – Я поежился.
– Да, – заявил Вершинский, сверившись с картой. – Надо держаться подальше от городов, и восточное направление для этого подошло бы отлично, но им очень уж далеко обходить. Впрочем, смотрите, нужная нам дорога сразу за рекой, и если преодолеть эту водную преграду, не придется удаляться на запад, к разветвленным городским подземным системам. Река тут широкая?
– В любом случае мелкая, – ответила Ксюша. – Воробью по колено. Если надо, вброд перейдем. Главное, чтобы тварей не было.
– Тогда ждать нечего! – Вершинский решительно встал в полный рост. – Надо доесть остатки еды, и двигать в путь. К вечеру будем на складе, по моим подсчетам, если не случится чего-то экстраординарного.
Мне и думать не хотелось о том, что экстраординарным мог посчитать Вершинский.
Мы доели остатки рыбы, и осторожно двинулись в низ. Вершинский собрал установленные им ловушки, закинул их обратно в багажный отсек боевого каркаса. Я убедил Вершинского, что мне следует идти первым, и Ксюша меня поддержала. Она подтвердила, что моему носу нет равных, и что я смогу загодя учуять тварь, если она где-то прячется.
Мы осторожно двинулись вдоль развалин по улице. За мной и чуть слева следовал Вершинский, а Ксюша замыкала группу, стараясь ступать бесшумно, и прислушиваясь к окружающим звукам. У нее слух был не хуже, чем у меня нюх.
Над бухтой кружили чайки, голуби перелетали с одной из разрушенных высоток на другую, но мы это уже научились мысленно вносить в список помех и не реагировать на цели в воздухе. Никогда никто не видел летающих биотехов, значит, их, скорее всего, не существовало. И это не могло не радовать – хоть одна из стихий была свободна от них.
Иногда мы видели кошек, стремительными тенями ныряющих в зияющие окна цокольных этажей. На такие объекты, двигающиеся по земле, наши органы чувств реагировали острее. Тут могли притаиться змеевики, но они были медлительнее кошек, и больше стелились вдоль грунта. По змеевикам у нас специалистом была Ксюша, поэтому мы с Вершинским, ближе к окраине, разошлись в стороны, чтобы не мешать ей стрелять.
Наконец наш отряд выбрался из теней, которые отбрасывали скелеты домов. Солнце, зависшее над Горой Циклопов, ударило нам в глаза. Ночью жабры у биотехов пересыхают намного медленнее, чем днем, и жара еще не наступила, так что шансов нарваться на каких-нибудь выползней было у нас не мало.
Я предложил не сворачивать с дороги, во-первых, чтобы держаться подальше от карьера, где можно было без труда нарваться на часовых Дохтера, а во-вторых, раз уж мы собирались перебираться через реку, то ближе к бухте когда-то был мост. Он, конечно рухнул от взрывов, но по упавшим плитам было проще перебраться на другой берег, чем просто по скользкому дну.
Вдруг ветер донес до меня тревожный запах. Такую вонь, весьма характерную, издавала только слизь змеевиков. Я прочертил пальцем змейку по воздуху, подавая Ксюше условленный знак. Она вся превратилась в слух и напряглась, как кошка. Вершинский сбавил шаг.
«Змеевик», – показал я ему побуквенными жестами языка охотников.
Ксюша вскинула винтовку к плечу.
Утренний бриз поддувал с моря, это означало, что змеевик ближе к воде, чем мы. Заряд у него не очень большой, но если близко рванет, да еще чуть зарывшись в каменистый грунт, как они часто делают, мало не покажется.
Вершинский жестами показал, чтобы мы круче сворачивали на юг.
«Обойдемся без моста», – показал он.
В этом был резон. Мы резко изменили направление, но запах, который должен бы сделаться слабее, только усилился. У меня чаще забилось сердце.
– Змеевик не один! – произнес я вслух, понимая, что маскировка в акустическом спектре уже не имеет смысла. – Южнее еще один или два.
– Давно такого не было, – насторожилась Ксюша.
– Чего не было? – уточнил Вершинский.
Ксюша объяснила ему, что иногда такое бывает, что змеевики прут десятками, иногда сотнями. Но чаще это бывало в дождливые дни и никогда не случалось летом.
– Они нас от реки отсекли, похоже, – прикинул я. – Непонятно, чего они всполошились.
Вершинский молча скинул боевой каркас на землю, и выхватил из багажного отделения боевой планшет.
– Они ориентируются при помощи ультразвука, – пояснил он. – Сейчас полную карту составим, сколько их, и где находятся.
Мы с Ксюшей приблизились и тоже глянули на экран. Там неспешно прорисовывалась карта, на которой пульсирующими изумрудными точками обозначились несколько десятков целей. Причем двигались они в основном по руслу реки, в сторону карьера. Но с ними и так все было понятно. Мое внимание привлек большой пульсирующий кружок изумрудного цвета на границе экрана, там, где располагался наш поселок.
– Ультразвуковой генератор, – объяснил Вершинский. – Мощный. Или сонар от чего-то, или, возможно, посадочный ультразвуковой высотомер от баллистического лайнера. Ваш Дохтер, похоже, решил нас приговорить таким образом.
– Ни фига себе… – выдохнула Ксюша. – Он что, нарочно выманивает змеевиков?
– Судя по количеству, со вчерашнего вечера, – прикинул я. – Не пройти нам теперь через реку. Да вообще, надо драпать на север.
– Драпать нам нельзя, – уверенно заявил Вершинский. – Нам надо в арсенал.
– Не получится, – поддержала меня Ксюша.
– Что-то вы рано сдрейфили, салаги, – усмехнулся Вершинский. – Тут тридцать змеевиков. Медлительных, ползающих не в своей среде. А вы в своей среде, на суше.
– И что? – Я уставился на него, не понимая, к чему он клонит.
– А то, что мне в одиночку приходилось сражаться с сотней торпед, которые куда быстрее змеевиков, и находятся в своей среде. А я находился в чужой, в океанской глубине. Если вы тут сдрейфили, как вы можете думать об охоте в океане?
У меня руки похолодели, но ясно было, что он прав. Что мы совсем, ни в каком виде, не готовы к настоящей охоте. Да, мы убивали тварей, и даже тяжелых патрульников. Убивали их по необходимости, и всегда отступали, если не были уверены в своей позиции. Перед нами никогда не стояло цели непременно куда-то пройти, непременно выполнить какую-то поставленную задачу. А у охотников, у настоящих охотников, такая задача была всегда. И это всегда была боевая задача, а не банальная необходимость сходить к бухте за рыбой.
– Умеете обращаться с ручными «глубинками»? – спросил Вершинский.
Мы с Ксюшей покачали головами. Мы их у Вершинского увидели в первый раз вживую, до этого только в кино. Какое уж там «обращаться»…
– Ладно. – Он достал одну из глубинных бомбочек, размером чуть больше теннисного мяча, и показал поворотное кольцо с делениями. – Повернуть до отказа против часовой. Это означает взрыв с замедлением на нулевой глубине, то есть, в воздухе. Замедление десять секунд. Кинули, дождались взрыва, только потом можно двигаться вперед.
– А кидать куда? – всполошился я.
– Тебе никуда не придется кидать, у тебя ракетное ружье, – пояснил Вершинский. – Будешь из него пробивать нам путь, с большой дистанции. А бомбочки нужны, чтобы не дать змеевикам зажать нас с флангов. Понятно? Кидать буду я и Ксюша. А ты будешь стрелять вперед по моей команде. Что такое полярные координаты, знаешь?
– Нет, – ответил я, чувствуя, что голос мой сделался хриплым.
И было с чего. На меня нежданно негаданно свалилась настоящая боевая задача, с полярными координатами, целями, флангами, тактикой, приказами и всем прочим, из чего каждый день состоит жизнь настоящих охотников.
– Шкалу компаса представь, – начал объяснять Вершинский. – Под девяносто градусов север, юг. Восток, запад. И еще деление на сорок пять градусов, юго-восток, юго-запад…
– Это понятно! – Я поспешно кивнул.
– Вторая команда – дистанция в метрах, – продолжил Вершинский. – Третья команда, последняя, «Огонь». Ясно.
– Да.
– Тогда не дрейфить, и начинаем, – он выдал Ксюше пять бомбочек.
Она рассовала их по карманам куртки.
– Юг, пятьдесят, огонь! – отдал команду Вершинский.
Я шарахнул из ружья, и когда впереди полыхнуло вспышкой. Тут же рванул вперед. Но Вершинский удержал меня за ворот неожиданно крепкой, совсем не стариковской, хваткой.
Тут же воздух содрогнулся еще несколькими взрывами – это подорвались раненные змеевики, а затем вторая волна – это детонировали сородичи, находившиеся слишком близко к подранкам. В результате одним выстрелом мы расчистили приличный сектор. Вершинский тут же метнул бомбочку, метров на двадцать, и жестом показал: «Ложись!»
Мы вжались в грунт, впереди загрохотало, заухало взрывами, да так, что я ощущал, как земля под нами дрожит.
– Вот теперь вперед! – рявкнул Вершинский. – И впредь без команды ни шагу!
Мы помчались к реке, огибая свежие дымящиеся воронки. Сверху на нас еще сыпались листья и комья травы. В воздухе висел мерзкий запах паленого нитрожира и плоти.
– Юго-запад, тридцать, огонь!
Я замешкался, забыл перезарядить ружье. Вершинский таким выразительным взглядом на меня посмотрел, что я чуть в штаны не наделал, честное слово. Если бы он еще и рявкнул впридачу, я бы точно обделался, кроме шуток. Но он воздержался. Наконец я загнал ракету в казенник, и выстрелил в указанную точку. Пройдя через кроны прибрежных ив, ракета рванула в русле реки. И вот тут началось, так началось. Там змеевики двигались более плотной массой, а потому мое попадание вызвало несколько волн детонаций, да таких сильных, что в нашу сторону полетели крупные фрагменты деревьев, очерчивая траектории дымными следами. Но команды «ложись» не было, так что я переборол в себе страх, и не сбавил ходу.
Я заметил активное шевеление травы с флангов. Похоже, змеевики, поняв нашу тактику, сообразили, что мы пробиваемся напролом. Пытаться перекрыть нам путь – себе дороже, поэтому они, наоборот, теперь расступались и пытались рассредоточиться, чтобы не нести столь колоссальные и бессмысленные потери.
Те, что ближе, начали закапываться в грунт, и взрываться уже осознанно. Засвистели камни, разрывая воздух подобно осколкам.
– Ложись! – приказал Вершинский.
Но было поздно. Один из камней задел мне правое бедро. И не так, чтобы вскользь, а как следует лупанул в мышцу. Хорошо, что не в голову. Но боль все равно была лютой, настолько сильной, что я не удержался и взвыл, выронив ружье. Ногу словно парализовало. Ксюша бросилась ко мне, но ее сбило с ног новым взрывом.
– Когда я приказываю ложиться, надо ложиться! – рявкнул на нее Вершинский.
Мне захотелось ему врезать, но боль в ноге отвлекла от этих мыслей.
– Из винтовки прицельный огонь! – приказал Вершинский.
Ксюша встала на одно колено, выхватила левой рукой из кармана горсть патронов и уложила винтовку цевьем на сгиб левого локтя. Винтовка у нее была однозарядной, но Ксюша давно научилась использовать ладонь левой руки, как магазин, ловко закидывая в пространство между затвором и казенником очередной патрон из горсти. Она выталкивала его из общей кучи щелчком большого пальца, и он всегда попадал пулей вперед под готовый закрыться затвор сразу после экстракции гильзы от предыдущего выстрела. При этом стрелять у нее получалось быстрее, чем у любого из мальчишек, вооруженного самозарядной магазинной винтовкой. Она принялась прицельно бить змеевиков с такой скоростью, что выстрел происходил раньше, чем гильза от предыдущего успевала упасть в растущую вдоль реки осоку.
Вершинский выпустил два гарпуна по левому флангу. Те рванули так, что вызвали новую волну вторичных детонаций. Нас так закидало травой и землей, что мы стали похожи на болотные кочки.
– Вперед! – приказал Вершинский, не удосужившись узнать, могу ли я вообще подняться на ноги.
Ксюша помогла мне подняться, и я запрыгал на одной ноге, лишь иногда опираясь на подбитую. Перелома не было, но мышцу мне отсушило как следует.
Чем больше я опирался на ногу, тем большее ее отпускало. Боль осталась дикая, но хоть двигаться можно было. Мы миновали реку вброд, воды было до середины голени, так что это не составило труда. Река заметно обмелела со вчерашнего дня, и это не предвещало ничего доброго. Чем меньше воды в реке, тем выше соленость в бухте, и тем меньше безопасная зона.
– Вот же тварь, Дохтер! – не удержался я от эпитета. – Точно у него рыльце в пуху.
Ксюша промолчала с хмурым видом. У меня это снова вызвало беспокойство.
– Использовать ультразвук для приманивания тварей, это, конечно, хитро, – продолжал ворчать я. – Особенно когда поселок в неприступном карьере. Гад.
– Попытка использовать биотехов в собственных интересах никого еще не доводила до добра, – неожиданно для меня ответил Вершинский. – Я видел тому примеры. Добро не получится делать из зла, как бы ни хотелось верить в такую возможность. А вот наоборот получается.
Я заподозрил, что речь идет об Альбиносе. Но обстановка не способствовала любопытству.
В предельном темпе мы удалились от реки на юг, пересекли старое железнодорожное полотно, и сбавили ход только добравшись до стеклонового шоссе, тянувшегося вдоль Горы Циклопов.
Между шоссе и первыми глыбами Горы Циклопов лежали развалины небольших одноэтажных домов, густо поросшие ежевикой и кустами шиповника. Лезть в эту чащу не было никакого желания.
– Ты классно стреляешь, – похвалил Ксюшу Вершинский. – Быстро и точно, да еще из однозарядной винтовки. Не видел таких стрелков даже среди матерых охотников.
– Им такой навык без надобности, – скромно ответила Ксюша.
– Да как сказать. – Вершинский усмехнулся.
Плотные заросли колючих кустов тянулись вглубь метров на пятьдесят, а то и на семьдесят, а за ними уже вздымался крутой склон, состоящий из каменных глыб, каждая от двух до пяти метров в диаметре. Если бы не размер камней, все это было бы похоже на груду темного гранитного щебня. Но я знал, что это не гранит, а тот же известняк, что и в карьере, просто потемневший от времени. Как далеко заросли простираются в обе стороны, было не разглядеть.
– Нда.. – протянула Ксюша. – Кажется, я знаю, почему наши взрослые не добрались до арсенала.
– В здравом уме не полезешь, – подтвердил я, подтянув подбитую ногу. – Особенно, если не знаешь, есть там что-нибудь, или нет. У взрослых не было дрона.
– Но мы знаем, что там, – ответил Вершинский. – И понимаем, что любые усилия оправдаются.
– Если вообще проход туда есть, – пробормотала Ксюша.
Ей, похоже, тоже досталось при взрывах. Но я не мог понять, куда ее ударило. Просто было видно, что ей больно, и она не в духе. К счастью, крови нигде заметно не было, скорее всего, прилетело камнем, как и мне.
– Здесь без мачете, напалма и альпинистского снаряжения точно не пройти, – согласился Вершинский. – Придется двигаться по дороге на запад. Есть место, где она делает поворот на сто восемьдесят градусов, и уходит наверх. Попробуем этот путь.
– Опасно, – заявила Ксюша. – Дохтер приманивает тварей ультразвуком, они прут с запада, и вы предлагаете двигаться им навстречу? А еще канализация, не забывайте. Мы так далеко на запад никогда еще не уходили.
– У меня ракет осталось мало, – сообщил я.
Вершинский тоже порядком извел свой запас гарпунов. Мы не были готовы к полноценному бою, в этом не оставалось сомнений. С другой стороны, отступать нам тоже было некуда, и пополнить боеприпасы негде. В поселок мы вернуться не могли, а где-то в другом месте мы тоже без припасов не протянули бы. Не крыс же ловить и есть, в самом деле.
Ксюша попросила ее подождать, и направилась к зарослям. Мы с Вершинским синхронно отвернулись, чтобы избавить ее от необходимости глубоко забираться в колючий кустарник.
Прошло минут десять, потом еще половина от этого. Мы с Вершинским обеспокоенное переглянулись.
– Знаешь… – сказал он негромко. – Могу об заклад биться, что она твоя будущая невеста. Так что давай, глянь, что там. Если ты ее увидишь без штанов, тебе это с рук сойдет, а я не готов погибать от пули в лоб.
– Как-то неудобно…
– Неудобно гарпун в кармане носить и боком на батиплане плавать.
Я хмыкнул и обернулся к зарослям. Ксюши видно нигде не было. Я присел, осторожно придерживая подбитую ногу и осмотрел пыль на обочине. Следы рубчатых подошв вели в восточном направлении. Я двинулся по ним, окликнув Вершинского.
– Что за дьявол? – спросил он.
– Я не знаю. Следы теряются за изгибом дороги.
До изгиба, ограничивающего видимость, было метров пятьдесят. За ним я увидел огромный камень, метров семь в диаметре, откатившийся дальше других от склона Горы Циклопов, и лежащий у самой обочины. За ним лежало еще несколько, поменьше. Вокруг них густо росла ежевика, через которую нечего было и думать пробраться без проведения взрывных работ. Я обошел камень, но следы однозначно заканчивались возле него. В принципе, скала была очень угловатой, и забраться на не составляло труда. Я заметил следы пыли на нескольких выступах, видимо, Ксюша тут и влезла наверх. Позади слышались приближающиеся шаги Вершинского.
Я последовал примеру Ксюши и забрался на скалу. С нее открывался хороший вид во все стороны.
– Что там? – спросил Вершинский.
Со скалы можно было перепрыгнуть на следующий камень, чуть ниже этого, и расположенный ближе по склону. Но не успел я примериться чтобы прыгнуть, как впереди шарахнуло мощным взрывом. В воздух взлетели фрагменты колючих кустов.
– Глубинная бомбочка, – крикнул мне снизу Вершинкий.
Я набрался решимости. Чтобы прыгнуть, но тут, прямо на склоне Горы Циклопов, появилась Ксюша и помахала нам рукой.
– Я проход сделала! – крикнула она. – Давайте сюда! С камня на камень!
– Вот же, дьявол! – выругался Вершинский. – Я не вскарабкаюсь!
– Давайте сюда каркас, и я вам помогу, – сказал я. – Дальше легче.
Но даже когда я разгрузил Вершинского, забрав у него боевой каркас и карабин, подъем дался ему с не малым трудом. И дело было не в том, что Вершинский старый, а в том, что он был значительно больше нас с Ксюшей, и его ноги едва умещались на скальных выступах.
Перепрыгнуть с камня на камень мне не составило труда, а вот Вершинского мне пришлось хватать за руку, чтобы удержать от падения после прыжка. Но дальше пошло легче. Следующий камень стоял ближе, мы спрыгнули на него, а дальше пришлось слезать. Несколько минут назад нам бы пришлось слезать в заросли ежевики, но Ксюша, умница, расчистила путь глубинной бомочкой, создав проплешину шириной метра в три. По ее краям еще дымились изогнутые колючие ветви.
– Добро пожаловать! – встретила нас Ксюша, и подала Вершинскому руку, чтобы тот вскарабкался.
– Зря шум подняла, – пробурчал тот. – Дальше-то что? По этим глыбам без снаряжения все равно не вскарабкаться. Бомбу зря истратила.
– Ничего не зря, – спокойно ответила Ксюша. – У меня есть идея, но к ней нужен источник света.
– Фонарь имеется. – Вершинский забрал у меня свой каркас и достал из багажного отсека химический фонарь. – Но дальше-то что? Поясните, сударыня, будьте любезны.
– Что будет, если муравья пустить в кучу щебня? – Ксюша решила задать наводящий вопрос вместо предметного объяснения. – Он пролезет меду камнями, как по ходам. Глыбы не прижаты одна к другой вплотную. Между ними можно пролезть, а не карабкаться.
– Это ничего не даст, – покачал головой Вершинский. – Нам же нужно наверх, на гребень, чтобы…
– Чтобы потом спуститься с него к штольням? – с усмешкой спросила Ксюша. – С дрона было видно, что штольни в арсеналах идут с юга на север. То есть в нашу сторону. И примерно на нашем же уровне, понимаете?
– Нет.
– Ну, как нет? – удивилась Ксюша. – Вы же сами рассказывали, что тут был военный завод, который взорвали. Он же тоже располагался в штольнях. Я подумала, что штольни арсенала, это уцелевшие части тех же штолен, в каких располагался военный завод. Когда их взорвали, северная часть штолен взлетела на воздух, и осыпалась этими глыбами. А южная уцелела, мы это видели с дрона. И выходит, нам не надо карабкаться вверх, чтобы потом снова спускаться вниз.
– Вот, чертовка! – рассмеялся Вершинский. – Может быть, может быть. Если только штольни арсеналов не запломбированы строительным композитом. А то бы любой дурак мог бы туда попасть. Не думала об этом?
Ксюша надула губы и не ответила.
– Но я бы проверил, – успокоил ее Вершинский. – Чтобы запломбировать штольни такого размера, нужна уйма композита. Куда проще поставить решетки или стальные щиты.
– Чем одно лучше другого? – не понял я.
– Второе легче взорвать. – Вершинский похлопал меня по плечу. – Главное не застрять между этими глыбами.
Мы спустились со скалы и осмотрелись. Ксюша была права щели между глыбами были достаточного размера. Чтобы попытаться по ним пролезть. Мы выбрали самый широкий проем, Вершинский достал фонарик, отдал его Ксюше, и велел ей лезть первой.
– Почему она? – спросил я.
– Она самая маленькая, – объяснил Вершинский. – Если застрянем, ей проще будет развернуться и поменять направление.
Я не понял, какая разница маленькому лезть вперед, или крупному, но спорить не стал.
Ксюша, взяв фонарь в зубы, забралась в проем между глыбами, я двинулся за ней, а Вершинскому пришлось, в отличие от нас, пригнуться. Но и мы недолго наслаждались комфортом. Лазы между глыбами имели очень разный размер, кое где приходилось пробираться на четвереньках, и мы боялись, что Вершинский не сможет за нами пролезть. Он снял боевой каркас, приторочил к нему карабин, и волочил это все за собой.
Дышать было не очень приятно – от каждого движения в воздух поднималась едкая известковая пыль. Видно тоже было плохо. Точнее, Ксюше, наверное, видно было хорошо, мне хуже, а Вершинский, пробирался уже в полной темноте. Иногда, правда, сверху пробивался дневной свет через щели между глыбами. Но чем дальше мы продвигались, тем глубже в недрах горы пролегал наш путь, и тем реже наверху мелькал солнечный луч.
Постепенно глыбы становились все меньше. Я сообразил, что дело не в том, как мы продвинулись на юг, а в том, насколько глубоко мы находимся. Когда произошел подрыв завода, куски породы неравномерно перемешались, мелкие просыпались вниз, крупные остались наверху. Это для нас имело неприятные последствия. Во-первых, вместе с размером камней менялись и размеры проходов – они становились все уже. Во-вторых, мелкие валуны хуже друг за друга держались, и порой мы ощущали, как в камнях происходит неприятное шевеление, если мы цепляли одну из глыб.
– Старайтесь не шевелить камни, – пробурчал сзади Вершинский.
– Как их не шевелить, если мы по ним ползем? – огрызнулась Ксюша.
Она была права. Если поначалу мы двигались по грунту, потом по скалам, то теперь перебирались с одного валуна на другой, а остальные нависали над нами, не добавляя уверенности в завтрашнем дне.
– Девочка, ты сама это затеяла, не забыла? – спросил Вершинский.
В отличие от меня он не собирался церемониться с Ксюшей. К моему удивлению это вызвало во мне не раздражение, а наоборот, уважение, так как сам я себе этого позволить не мог, хотя иногда и надо бы.
Ксюша не ответила, лишь громче запыхтела впереди.
Сверху раздался неприятный гул. Видимо, мы все же расшевелили неустойчивую конструкцию. Вершинский закопошился сзади, доставая что-то то ли из кармана форменных штанов, то ли из боевого каркаса.
– Все под большой камень! – приказал он.
– Придавит же! – попробовал возразить я.
– Живо!
Вершинский, для доходчивости, подтолкнул меня кулаком. Я прополз на карачках, и прижался к единственной огромной глыбе, которую можно было заметить в свете фонарика. Ксюша устроилась рядом, поджав ноги и перехватив фонарик рукой, чтобы не держать его зубами. Вершинский передал мне боевой каркас с карабином, и я заметил в его руке то, что меньше всего ожидал увидеть – серую алюминиевую расческу с обгрызенным уголком. К еще большему моему удивлению, Вершинский внимательно осмотрел глыбу, и вставил расческу стоймя, как подпорку, между укрывшей нас скалой и валуном поменьше.
– Вы думаете, эта расческа выдержит, если скала нас придавит? – поразился я.
– Уши закройте, рты откройте, – приказал Вершинский. – Буду взрывать.
– Вы с ума сошли? – выкрикнула Ксюша.
Но он, не обращая на наши возмущения никакого внимания, швырнул глубинную бомбочку вперед, в одну из зияющих щелей между глыбами. В замкнутом пространстве ухнуло так, что я думал, у меня кишки наружу вылезут через все имеющиеся физиологические отверстия тела. В голове помутнело, но даже через свист в ушах я услышал, как вся каменная конструкция загремела, проседая, переваливаясь и перемешиваясь. В конце концов, эта волна дошла и до нас. Глыба, под которой мы пряталась, сдвинулась под натиском проседающей породы, завалилась на бок и…
В общем, она уперлась в выставленную Вершинским подпорку. Подпорку из алюминиевой расчески. Клац, и встала. Как вкопанная. Видно было, с какой колоссальной силой давит на расческу глыба, потому что валун, в который она упиралась, начал проседать в грунт. Но расческа не изогнулась и на миллиметр.
– Что это? – ошарашено спросил я.
– Сейчас нет времени объяснять, – ответил Вершинский. – Порода переформировалась и заняла устойчивое положение. И оно будет сохраняться, пока стекающая с дождями вода не проточит новые полости. Дальше вам придется двигаться без меня.
– Что? – хором воскликнули мы с Ксюшей.
– Вперед гляньте, – посоветовал он. – Проход стал уже, я не пролезу. А сзади нормально, даже шире стало. Я выберусь там же, где мы сюда влезли. Вы поднимите один из гравилетов, и прилетите за мной.
– Я не умею управлять гравилетом! – попробовал возразить я.
– В этом нет ничего сложного. Рычаг слева от сиденья пилота управляет приводом Шерстюка. Чем больше рычаг поднять, тем больше подъемная сила антграва. Главное не опускай его резко, а то шмякнитесь брюхом о грунт. Вообще его резко нельзя двигать. Ясно? Ни вверх, а то взлетите на пять километров, ни в низ, а то разобьетесь.
Я кивнул, чувствуя, что у меня мурашки бегают по всему телу.
– Насчет турбин я не уверен, – продолжил он. – Приводу Шерстюка не нужно топливо, а вот турбинам нужно. И если гравилет не заправлен, то турбины запустить не выйдет. Скорее всего, он не заправлен. Поэтому вам с Ксюшей нужно будет слаженно действовать вдвоем, чтобы подогнать гравилет ко мне.
– Как?
– Ты видел хронику позапрошлой войны, как перемещали дирижабли для обороны городов с воздуха?
– Да. На веревках, как воздушные шарики.
– Верно. Гравилет, считай, тот же воздушный шарик. Когда сферы привода смещены одна относительно другой, он теряет в массе, становится легче воздуха. Так же ведет себя аэростат. Понимаешь? Нужно привязать к опоре гравилета веревку. Ее вы на складе точно найдете. Затем потребуется поднять гравилет со дна карьера. Там, в вышине, вас подхватит ветер, и отнесет чуть на восток, на гребень горы. Там одному из вас надо вылезти, и тянуть гравилет, как шарик на ниточке, перескакивая с глыбы на глыбу. С опорой на веревку это будет не сложно. Только не держитесь за веревку а обвяжитесь ей! Ясно? Обязательно обвяжитесь, а то ее вырвет из рук. Вы меня поняли?
Я снова кивнул. Но ужас предстоящего меня в буквальном смысле переполнял и захлестывал. У меня даже пальцы похолодели от страха. Ну никак не ожидал я такого поворота событий. Точнее я не ожидал, что на меня, с самого утра и без всякой подготовки, взвалится такая колоссальная мера ответственности.
– Еще важный момент, – продолжил Вершинский. – Ни в коем случае не поднимайте гравиелет выше, чем требуется.
– Чтобы донная платформа в нас не пульнула ракетой, – добавила Ксюша.
– Верно, молодцы. Вот вам три бомбочки, если придется что-то взрывать. А теперь вперед. И не дрейфить, салаги! Живей, живей!
Меня аж трясло, но нам ничего не оставалось, как двинуться в очередную нору между глыбами. Дальше лазы стали такими узкими, что мне пришлось снять ружье и толкать его перед собой. Позади раздался глухой грохот, но у меня не было сомнений, чем он вызван. Это Вершинский выдрал из под глыбы свою удивительную расческу. Что за тайна связана с ней? Этот вопрос одолевал меня с не меньшей силой, чем страх грядущих впереди событий.
«А ведь охотники так и живут, – подумал я, старясь взять себя в руки. – Каждый день».
От этой мысли мне стало немного легче. Но уверенность, что я решу стать охотником, когда выберемся отсюда, в значительной мере ослабла. Я не был уверен, что сгожусь для такой службы. А ведь всего пару дней назад все, кто ходил к морю за рыбой, считали себя героями. И мы с Ксюшей не исключение. А как мы вчера потешались над Вершинским, вертевшим в руке ус убитого нами патрульника? Нам казалось, что мы впечатлили предводителя всех охотников. Даже не смешно уже. Сегодня за малую часть дня я уже пережил больше опасностей, чем за все время жизни в Крыму без взрослых. А Вершинский даже не поморщился ни разу.
Через какое-то время мне показалось, что проходы между камнями стали пошире, и можно было двигаться, не притираясь к камням плечами. Я не сразу сообразил, что теперь камни ограничивали проходы лишь по бокам, а сверху их не было. Мы ползли уже не по норам, а петляли на четвереньках между камнями. Я придержал Ксюшу за ногу.
– Что такое? – она обернулась.
– Глянь наверх.
Она подняла лицо, затем посветила фонариком. Но луч терялся во тьме, ни от чего не отражаясь и ничего не освещая. Мы поднялись на ноги. Окружавшие нас камни доходили почти до высоты нашего роста, некоторые были ниже. Мы словно стояли посреди сада камней, разбитого исполином.
– Кажется, ты права, – произнес я. – Мы добрались до уцелевшей штольни.
– Потолка не видать. – Ксюша поёжилась. – Какие же эти штольни огромные?
– Мы еще в них не попали толком. Лишь из завала выбрались. Надо стену найти.
Мы направились влево, огибая глыбы, и метров через десять разглядели в свете фонаря укрепленную композитом стену. Свет от нее почти не отражался, потому что ее покрывала то ли копоть, то ли черный грибок. Мы осторожно двинулись вдоль нее. Камней вокруг становилось все меньше, а еще через пару минут завал кончился, и можно было пробираться вперед без всяких препятствий.
– Под ноги смотри, – предупредил я Ксюшу. – В полу могут быть открытые технологические колодцы.
Метров через сорок мы наткнулись на стоящие в несколько рядов заводские токарные станки. Они были покрыты толстым слоем почерневшей известковой пыли.
– Точно, завод! – Я приободрился. – Не ошибся Вершинский.
Мы ожидали, что наткнемся на какую-то решетку, или стальные щиты, которые придется взрывать, но вместо того наткнулись на самый обычный КПП, с остекленной будкой и шлагбаумом, под которым было несложно пролезть, пригнувшись. В будке мы нашли кусок газеты с следами какой-то сгнившей еды, и пластиковый стакан, черный изнутри от остатков некогда жившей в нем плесени. В комнате отдыха кушетка была застелена шерстяным одеялом, рассыпавшимся в прах от моего прикосновения.
Мы направились дальше. Через несколько метров переступили каменный порог, за которым начиналось узкоколейное полотно, обрамленное платформами из шершавого и плотного композита. Ширина штольни, по моим прикидкам, была не меньше шестидесяти метров, а высота потолка метров десять. Я перевесил ружье на плечо, а Ксюша закинула за спину свою винтовку. Тут было сухо. Очень. Не могло тут быть биотехов.
Вскоре мы добрались до первого бокового ответвления. Этот проход был вдвое меньшего размера, чем основной, и вел в гулкую темноту, отвечавшую эхом на каждый звук. Мы решили никуда не сворачивать, держаться железной дороги, так как она, безусловно, должна была привести нас к воротам.
Но сколько же всяких интересных объектов попалось нам на пути! Много машин, легковых, грузовых, бронированных. Все было покрыто тем же черным налетом, что и все здесь, но чем дальше от завала, тем слой налета становился тоньше. К тому же на технике не заметно было и тени каких-то намеренных или случайных повреждений. Затем мы нашли настоящую заправочную станцию. Сначала странную, со словами «Бензин», «Керосин», «Масло» и «Дизель», потом уже нормальную, водородную. Так же мы нашли станцию для зарядки аккумуляторов, но откуда она брала энергию, я понять не смог. Иногда вдоль стен можно было разглядеть стойки с экзоскелетами, наверное погрузочными, гидравлические домкраты и подъемники, электрические краны. Мы даже нашли несколько предметов, похожих то ли на ракеты, то ли на реактивные торпеды.
В конце концов, мы уперлись в высоченные стальные ворота. Закрыты они были наглухо. Я поискал хоть что-то похожее на замок, но ничего такого не обнаружил. А вот Ксюша умница, забралась в остекленную будку, такую же, как у завала, и нашла там что-то вроде сейфа с надписью «Аварийное открывание ворот». На столе стояла электрическая лампа. Сейф был заперт.
– Взрывать? – спросила Ксюша.
– Нет. Мы же не знаем, что внутри. Можем повредить механизм, тогда не порадуемся. Надо попробовать гидравлическим домкратом сорвать дверцу.
Я мог бы один сгонять за домкратом, но Ксюша не пожелала оставаться одна, в темноте. Когда же мы домкрат нашли, я порадовался, что Ксюша со мной, так как был он настолько тяжелый, что мы вдвоем еле докатили его до будки и затолкали внутрь. Упереть домкрат в край дверцы сейфа и сорвать ее с петель не составило труда.
Внутри оказался рычаг гидравлического привода. Мы взялись его качать, и через пару минут сдвинули ворота примерно на полметра, впустив в штольню поток яркого дневного света. Протиснувшись наружу, мы оказались в довольно большом котловане, в том самом, который видели через камеру дрона.
Порывшись среди зачехленной техники, мы убедились, что это не муляжи. Все было настоящим, включая два десятка гравилетов. Из чехлов мы вытащили несколько нейлоновых строп и, выбрав самую длинную, получили буксировочный трос для гравилета, длиной метров десять, а то и больше. Стропой покороче я привязал опору гравилета к стальной балке, огораживающей стоянку.
– Надо сначала попробовать на привязанном, – пояснил я Ксюше. – Чтобы не взмыл. Ты пока снаружи останься.
Мы закинули все наши вещи и оружие в десантный отсек. Я забрался в кабину, и у меня глаза разбежались от количества и разнообразия приборов на панели. Я ожидал, что органы управления будут проще, как на гражданских машинах. Но рычаг, про который говорил Вершинский, к счастью, оказался на указанном месте, слева от кресла. На нем была блокирующая кнопка, я нажал на нее и осторожно потянул рычаг вверх. Вдоль корпуса заскрежетала запылившаяся от времени металлическая тяга, поворачивающая сферы привода Шерстюка относительно друг друга. Гравилет дернулся, но от земли не оторвался.
– Работает! – сообщил я. – Но рычаг очень тугой, все застоялось. Боюсь тягу порвать. Смазать бы чем-то. Сгоняешь за маслом на заправку?
– Хорошо. Только не начуди тут без меня.
Я усмехнулся. Минут через десять Ксюша принесла металлическую кружку, полную машинного масла, а в алюминиевой плошки керосин.
– На всякий случая, – сказала она, поставив масло и керосин на площадку.
Мы нарезали ветоши из чехлов, протерли приводы, до каких дотянулись, керосином, потом смазали маслом. Я вернулся в кресло и опробовал рычаг. На это раз он подался легче, и без жуткого скрежета. Я осторожно поднимал рычаг, и всем телом ощущал, как гравилет становится легче, как выгибаются под ним опоры, выравнивается уставшая от нагрузки обшивка.
– Есть отрыв! – радостно закричала Ксюша. – Есть! Ты в воздухе!
Я зафиксировал рычаг блокирующей кнопкой, и гравилет стабилизировался на заданной высоте.
Мы привязали к опоре длинную веревку, а вторым концом я обвязал Ксюшу вокруг пояса – ей предстояло буксировать машину.
– Давай пока попробуем тут, – предложил я. – Не отвязывая от балки. Мне надо понять, насколько тянуть рычаг, чтобы тебя саму не оторвать от земли.
Все оказалось проще, чем я ожидал. Смазанная керосином тяга ходила хорошо, и я мог регулировать подъемную силу очень точно. А даже если иногда Ксюша взлетала в воздух, я чуть опускал рычаг, и плавно возвращал ее на землю.
Потренировавшись так с полчаса, мы решили отвязать гравилет от страховочной балки. Честно говоря, у меня сердце забилось чаще, мало ли что может пойти не так. Но Ксюша была спокойна, и в меня это вселяло уверенность.
Мы осторожно отбуксировали гравилет к воротам. Оттуда до гребня было в прямом смысле слова рукой подать.
– Забирайся! – велел я Ксюше.
– Зачем, я же привязана! Поднимай машину!
У меня вспотели ладони, но я не стал спорить. Хотя предчувствия у меня были недобрые. Я представил, как после взлета налетает ветер, кидает гравилет на стену, он падает, и давит собой Ксюшу снаружи.
Я вспомнил, что Вершинский велел взлетать не у стены, а подальше, чтобы ветром нас она гребень горы. Я уже понимал, что он прав, что так и надо было поступить, но заставлять Ксюшу тащить машину обратно, мне не хотелось.
Сквозняк в котловане карьера был нехороший, его крутило вихрем, и хотя скорость перемещения воздуха была едва заметной, это могло сильно повлиять на траекторию ничего не весящего гравилета.
Я собрался, откинул сомнения, и потянул рычаг на себя. Гравилет мягко оторвался от площадки, и начал уверенно набирать высоту, выбирая стропу, к которой была привязана Ксюша. Но, глянув на стену с воротами, я понял, что гравилет движется с нарастающим ускорением, и может слишком сильно рвануть Ксюшу. Рвануть, и переломать ей кости.
Я попытался снизить скорость подъема, но, из-за спешки и мыслей о Ксюше, опустил рычаг слишком глубоко, от чего меня тоже предостерегал Вершинский. Машина подо мной ухнула вниз, как оборвавшийся лифт. Я на миг зажмурился, представив, как падающий гравилет размазывает Ксюшу по бетону. Скорее рефлекторно, чем осмысленно, я рванул рычаг вверх, и меня вжало в кресло ощутимым ускорением. Для Ксюши такой рывок точно оказался бы смертельным, и мне снова пришлось утапливать рычаг вниз.
После нескольких таких метаний, мне все же удалось стабилизировать гравилет на одной высоте. Сердце у меня колотилось так, что едва не выскакивало наружу, а по спине пот тек ручьями.
– Что ты там дергаешься? – крикнула снизу Ксюша. – Все ведь было нормально.