«Пятый урок – и всё спокойно. Перемена большая тоже была без происшествий. Зря столовую пропустила, теперь живот ноет. А может, и не зря».
Поспелова наблюдала, как на соседнем ряду Картавцев подобострастно крутится виноватым ужом перед гордой Юлей Близнюк.
Переволновавшись в понедельник почём зря, так как пути её и Ибрагимовых в коридорах не пересеклись, Люба считала минуты до окончания уроков вторника. В голове её, ожидавшей разборок по свою грешную душу, вертелись самые неожиданные идеи по спасению чести.
«Если Сэро бросит предъяву, какого хмурого я прицепилась к его брату, скажу, что всегда была в Имира влюблена и мечтала быть вместе… Блин, вот ядрён батон! Никто в это враньё не поверит! Имиру я нахрен не сдалась, он просто использовал удобный шанс и мою тупость (поверила Наташе, дура!). Будут вдвоём ржать на всю школу, что я, дешёвка, с голодухи и отчаяния на каждого встречного повеситься готова. Сэро на пушечный выстрел к себе не подпустит: предупреждал же, чтобы к друзьям не мылилась, а тут родной брат… Чёрт побери! – девушка прикрыла глаза. – Думай, Люба! Лучше притвориться, что мечтаешь встречаться с Имиром, чем огребать пилюли от Сэро… А от него я в любом случае огребу».
10 «А», разморенный усталостью после физкультуры, сонно жужжал параллельно учительнице, что громким голосом объясняла новую тему.
«А если идея выстрелит? Сэро поверит, придётся иметь дела с Имиром, а встречаться с ним я желанием не горю. Тогда Имир мне башку оторвёт за враньё! Попала так попала меж двух огней! – Школьница инстинктивно закрыла двумя руками рот. Пережитый за выходные стресс сделал своё дело, но зачатки хладнокровных мыслей всё же просачивались сквозь каламбур истеричного хаоса. – Так, успокойся, пожалуйста! Паника не спасёт. Ты можешь только ждать действий от братьев. Если всё развернётся хуже некуда, вытащишь заначки да сбежишь в другой город подальше отсюда, а там уже сообразишь по ходу событий».
Побег из дома Люба рассматривала в качестве варианта самого критического. Обрыв связей с семьей и сжигание мостов пришли на ум после того, как вчера днём она случайно подслушала разговор старшего брата и мамы. Родные отобедали и пили чай, разбавляя процесс праздной болтовнёй и пересудами. Тихоня, вернувшись с уроков, хотела было пройти к семье в гостиную, да передумала, услышав ненароком своё имя, и замерла в коридоре, обратившись вся в слух.
– Ты, мать, больно Любку балуешь! – произнес брат недовольным голосом, в котором ощутимо звенели обиженные ноты. – Неженка она, к жизни не приученная. Неумеха. Ленится. Какому жениху сдалась в хате баба, что обслуживает только себя? Куда сестра поступать через год думает?
– Ой, сыночек! – заквохтала товарный кассир. – Мы не решили ещё! Хотелось бы поближе – глаз да глаз за ней, сам понимаешь! А профессию попроще: чтобы от больших денег подальше да от риска всякого…
– Вот!!! Избаловала! Любка ни ремня не знает, ни труда! А как вы меня воспитывали? Помнишь, ма? Отец крутил по рукам и ногам, чтобы сопротивляться не мог, а ты била, пока я сознание не терял. Лупили за всё: уборка, готовка, школа голимая, чтоб ей под землю, курве, провалиться! Никого: ни тебя, ни батьку – не колыхало, чего я хочу. Пинка под зад в три часа ночи – вали стой в очереди за молоком! Не было лета, чтобы в колхозе по пояс в грязи не отпахал! Все деньги, что пахотой зарабатывал, вы отбирали. Хоть раз заступилась, когда пургу на меня несли родственнички-ублюдки или твари-училки? Нет! Верила кому попало на слово, только не сыну родному, – и била, била! Никому я нахрен не нужен был!
– Ну и ничего страшного! – постаралась ровным голосом ответить сконфузившаяся Григорьевна. – Нравится тебе, сынуля, родителей попрекать! Мы дали тебе всё, что могли: образование, крышу над головой, воспитание какое-никакое… Работали с Василём не покладая рук, валились с ног от усталости, света Божьего не видели, но всё лучшее и тебе, и дочке предоставили! Дом в наследство построили ого-го какой! И где твоя сыновья благодарность за путёвку в жизнь и наше угробленное здоровье?.. Только плохое и помнишь! Я в твои годы, Шуричек, и сотой доли твоих возможностей не видела! Жила в бане, бита каждым поперечным была, еды нормальной на столе не водилось! Костьми легла, чтобы вас обеспечить! И вот благодарность: слушать на старости лет, как мать родная детством обидела! Спасибо бы сказал, что человеком вырос, а не отребьем, как Лось…
– Пфф, Лось! При чём тут он, когда я о Любке речь веду?! Как в масле сыр катается! Дрыхнет, сколько душеньке угодно, а меня с петухами поднимали! Посмотри-ка на неё! Хочет – стирает, не хочет – не стирает. Хочет – убирается, а не хочет – так вы потакаете и слова поперёк не говорите. Кобыла здоровая выросла, а ты, мать, нянчишься: ко-ко-ко, от родного дома далеко учиться не отправлю! Когда я в Самарканд уехал вышку получать, ты не переживала да за сердце не хваталась!
– Сынуля, так ты ж мальчик, а Люба – девочка! За ней следить надо, чтобы не оступилась по глупости юной да замуж удачно вышла!
Брат на оправдания матери громко прыснул:
– Держи карман шире! Кто ж её, тетерю, возьмёт?! Лучше б три шкуры, как с меня, драла и ума дурёхе избалованной давала. Нежишься с ней! Смотри: подставит она всю семью, осрамит, ублюдыша принесёт – не говори потом, что я как в воду глядел! Поздно будет.
Старшеклассница тихо развернулась и мышкой нырнула в свою комнату, спрятавшись от родственников, бурно переживавших за её воспитание.
«Брат меня ненавидит. Конечно, своя редька горше! Дай волю, так он бы каждую мелочь из моего детства со своим сопоставил, а потом бы высказался, что меня меньше мутузили да порядком изнежили! Едва из-за ночки с Имиром начнётся шухер, то Саша первый камень бросит. Такие, как он, в былые времена, когда преступников казнили, в первых рядах у гильотины стояли».
Историчка подошла к приоткрывшейся двери, внимательно выслушала и одобрительно закивала. Интуитивно предчувствуя, что это по её душу, девочка насторожилась.
– Люба Поспелова! – выкрикнула педагог. – Выйди, тебя зовут к директору!
Одноклассники, оживившись, с интересом стали поворачиваться, чтобы поглазеть на побледневшую тихоню, налипшую на явку с повинной в место высшего наказания.
«Ох, япона мать! – задохнулась она. – Вот и подкралась удавка по мою шею!»
– Не пойду никуда, – глухим голосом отвесила Люба, сложив крестом руки на груди.
У преподавателя от удивления лицо перекосило. В кабинете послышались смешки:
– Ну даёт!
– Во дура!
– Ха, Поспелова жжёт!
– Пробудился в мыши демон Преисподней!
– Вали давай, а то хуже будет!
– Что значит – никуда не пойдёшь?! – возмутилась учительница. – Условия она директору ставить будет! А ну марш за дверь!
Видя, что привлекла к себе нежелательное внимание, Люба кое-как поднялась с места и корявой походкой вышла вон, молясь мыслимым и немыслимым духам, потому что догадывалась, кто стоит снаружи.
Имир, едва за ней закрылась дверь, улыбнулся, нежно прикоснулся к её личику и хотел было поцеловать, но девушка увернулась.
– У тебя что-то случилось? – нахмурился отличник, не ожидавший холодного приёма. – Злишься, что я на три дня пропал?.. Люба, я отцу помогал на станции. Вчера до школы доползти не смог от перегруза – весь день на ж/д в подсобке для рабочих провалялся. Отсыпался, пока вечером папа не разбудил… Очень по тебе соскучился! На улице солнышко, хорошо, а ты из кабинетов совсем не выходишь! Может, поделишься наболевшим?
Люба, накрутившая себя до состояния взвинченной пружины, ожидавшая последнего дня Помпеи, услышав тёплые слова, разом спустила в душе все курки, взведённые напряжением, – и разревелась. Слёзы накопленной боли потекли градом по бледным щекам, не желая более сдерживаться в девичьей груди.
– Ох, мама родная! Ты чего?! – распереживался Ибрагимов. – Ну-у-у, тише! Что же случилось? Что-то очень плохое? Пойдём куда-нибудь подальше, спрячемся… Знаю одно укромное местечко!
Он взял Поспелову за руку и повёл прочь из коридора второго этажа вниз по лестнице, что вела к столовой. Под лестницей укрылась неприметная дверь в подвал, представлявший небольшой тамбур с парочкой маленьких кабинетов, в которых когда-то учителя труда проводили уроки.
Оглядевшись, Имир шустро вынул из своего кожаного ремня язычок, ловко провернул им в массивном навесном замке – тот без сопротивления, щёлкнув, открылся. Юноша осторожно приподнял перекошенную дверь за железную ручку, чтобы не скрипела, повесил замок на одну из петель, дабы его отсутствие не привлекло ненужное внимание, нырнул в темноту, и, щёлкнув выключателем на стене, завёл подругу.
Тусклый жёлтый свет мигающих усталых плафонов привлекательнее подвал не сделал. Люба, в пятом – шестом классе имевшая честь бывать здесь на уроках труда, оценила, как деградировало за несколько лет заброшенное помещение. Запах затхлости и сырой плесени, штукатурка кое-где отвалилась, обнажив бетон. Поломанная школьная мебель складывалась грудами у стен, видимо, на чёрный день, потому что других оправданий присутствию здесь такого количества хлама попросту не находилось. Девочка из любопытства дёрнула дверь в один из бывших кабинетов, в котором она и её одноклассницы, будучи маленькими, смотрели на стареньком проекторе обучающие советские фильмы – закрыто.
– Он забит списанным оборудованием, ножками столов и стульев, макулатурой типа этой, – пояснил Имир, кивнув на плохо освещённый угол, где громоздилась копна учебных плакатов, отработавших своё и ставших ненужными. Бумага потемнела от времени и пыли, покрылась уродливыми ржавыми пятнами. Девочка кое-как углядела помутневший рисунок каких-то соцветий.
– Могу открыть, если хочешь, но поверь: глазеть там не на что.
– Не надо, верю. Я и забыла, что подвал существует! Давно сюда ходишь?
– Только когда надо. В нашей школе немало Богом забытых кладовых со всякой рухлядью. Если заинтересует, покажу. – Отличник вплотную подошёл к ней, развернул её личико к себе: – Давай к делу. Что тебя тревожит?
Люба оробела, не зная, с чего начать. Она прежде не замечала в цыгане ни заботливости, ни сочувствия, ни теплоты по отношению к другим и искренне думала, что умник по натуре своей на это совершенно не способен. Девочка чуяла своим нюхом затравленного зверя, что удача сейчас на её стороне, и если она правильно подберёт слова да направит разговор в нужное русло, то, возможно, выкрутится из щекотливого, опасного положения.
– Понимаешь, Имир… Я в воскресенье помирилась с твоим братом! Точнее, он – со мной… Пришёл в библиотеку, мы поговорили, и…
– И? – вопросительно поднял брови молодой человек.
– Теперь мы не имеем друг к другу претензий и будем общаться, как раньше, – осторожно продолжила ученица 10 «А».
Юноша одобрительно улыбнулся:
– Рад! Я сразу сказал, что ваша ссора – не навечно. Ты единственная девочка, с которой Сэро имеет честь разговаривать, а не лапшу на уши вешать. Да и тебе, думаю, с ним общаться нравится.
– Всё так, но… Видишь ли…
– Что «но»? – не понял брюнет. – Ваше перемирие каким-то образом относится ко мне? К нашим с тобой отношениям? Говори честно, Люба!
Тихоня, видя, как он посуровел и напрягся, шумно вздохнула да быстро затараторила:
– Сэро, как я поняла, не знает о пятнице…
– Не знает, – согласился Имир. – Мы виделись, но толком не общались. Не до этого было. Считаю, такой разговор не терпит суеты. Поставить его в известность – малое дело… Чего ты?!
Поспелова схватилась за голову и протяжно заскулила, покачиваясь из стороны в сторону:
– Он меня убьёт!!! Убьёт, блин! Башку оторвёт, как таракану! За то, что я… Не хочу-у-у-у!.. Мамочка родная!!!
Ибрагимов сначала ошалел, но потом иронично улыбнулся в надежде успокоить подругу.
– Да с чего вдруг, Люба?! Сэро – мой брат! Всё поймёт! Наши отношения его не касаются, поверь! Всё будет в порядке…
– Не будет!!! – психанула она, выжимая из глаз слёзы. – Когда он узнал, что я с Пашей целовалась, чуть по асфальту не размазал прямо… Не важно, где! Столько всего наговорил! Обозвал выгодной! Сказал, что я друзей его использую в своих целях! Злой был, знаешь, какой?!.. Думала, убьёт голыми руками! И слушать не стал! Прямым текстом пообещал, что если я с кем-то из компании за его спиной ещё раз шашни заведу, мало не покажется!
– И ты поверила ему на слово? – по-доброму рассмеялся отличник. – Ну даёшь, ах-ха! Почти год с ним общаешься, солнышко! Не заметила, как братан любит вертеть фактами да приукрашивать, где надо? От него правду услышать – семь потов сойдёт! Про Пашу я тоже был в курсе. Думаю, Сэро просто решил устроить всё так, как ему удобнее. И устроил. Только ко мне это не относится.
Девушка, шмыгнув мокрым носом, уставилась на него.
– Потому что я не Паша. А его родной брат. И разговор мой с ним будет короткий. Сэро тебя не тронет, не переживай. Даже звука от него не услышишь! Успокойся, Люба, это не стоит твоих слёз.
Имир стал поглаживать расстроенную тихоню по щекам, уверенный, что вопрос закрыл. Девочка же смотрела во все глаза на парня, убеждённого в своих силах, и понимала, что как только Сэро услышит от брата об их посиделках, то навсегда отвернётся от неё. Не общаться ей больше с весёлым, азартным, скорым на шалости красавцем, потому что для него Люба будет неприкосновенной девушкой спокойного правильного умника-брата.
– Ничего ты не понял! – Поспелова слезливо скривилась. – Я не ожидала, что в пятницу так всё повернётся! Ты у меня был первым! И мне стыдно! Чувствую себя… Имир, ведь мы толком не общались, а тут резко – бах! – и… Может, Сэро тебе ничего и не предъявит, но я в его глазах буду выглядеть потасканной!
– Что за слова, Люба?! – перебил её парень, неприятно изумлённый услышанным. – Да, получилось спонтанно, но ни ты, ни я ничего преступного не совершили! Или дело не в этом? Не нравлюсь тебе, так? Говори честно!
– Нравишься, конечно, – трусливо пролепетала она, подняв заплаканные глаза на нахмурившегося ровесника.
Ибрагимов ничего не ответил, продолжая пристально изучать её лицо. Девушка изо всех сил старалась не выдать своё малодушие.
– Не хочешь со мной встречаться? – нарушил гнетущее молчание отличник, желая услышать большее. – Говори честно, Люба, повторяю! Я не обижусь. Мне не нужны жертвы и одолжения. До сих пор ждёшь взаимности от Сэро, поэтому боишься, что он узнает? Нравится мой брат? Если так – не бойся, я тебя не выдам.
– Нет-нет, что ты?! – поспешила разубедить его тихоня, сообразив, что разговор принял неблагоприятный оборот и может закончиться не так, как было нужно ей, поэтому опять вступила на скользкую дорожку вранья с широко распахнутыми честными глазами. – Мне нравился всегда ты! И я хочу встречаться, но… Блин, Имир! Плакала я не столько из-за Сэро, а потому что… Блин!!! Не могу тебе рассказать!
– Почему же? – сочувственно молвил юноша, наклонившись вперёд, ближе к собеседнице.
– Потому… Потому… Потому что…
Люба опять отчаянно разрыдалась, закрыв лицо руками. Она давила максимум эмоций, понимая, что только здесь и сейчас у неё есть единственный шанс выйти из пятничного опуса сухой из воды и отсрочить казнь до более лучших, благоприятных времён. Второго такого же шанса уже не будет. Или она заморочит умного, рассудительного, проницательного отличника в кулуарах заброшенного школьного подвала, или ей придётся хлебать дерьмо и помои по полной. Здесь и сейчас. И ни минутой позже.
– Я на выходных, – сбивчиво заговорила, захлёбываясь плачем, старшеклассница, – припомнила, что раньше тоже видела тебя на станции… Ты действительно попадался мне на глаза и здоровался, но помню я это смутно, потому что… Потому что всегда опасалась чужих! Черноволосых, как ты! Поэтому отворачивалась, притворялась слепой и не здоровалась… Смотреть боялась! Так страшно было!!! Какой там рот открыть! Потому что если бы нас поймала моя мама, то… Имир, понимаешь, мама не переваривает на дух чужих, другие там всякие народы… Не знаю причины такой ненависти, но она повторяла всегда, что если я с мужиком до свадьбы спутаюсь, то на одну ногу встанет, другую оторвёт! Что позора не стерпит! Что проще убить, чем перед соседями за опустившуюся дочь краснеть… А я её подвела! Привела тебя в пустой дом, да ещё и… Оправдала все мамины страхи и опасения! Она ничего не знает сейчас… Не в курсе, что дружу с тобой и Сэро… Но если узнает…
Школьница замолчала, чтобы восстановить дыхание, сбивавшееся из-за слёз и соплей. Имир вытащил из кармана брюк носовой платок и молча подал. Девочка громко высморкалась, аккуратно покосилась на брюнета, проверяя, насколько он ей поверил, и продолжила разыгрывать драму.
– Если ей донесут, она меня на клочки порвёт…
– Люба, Александра Григорьевна – родной и самый близкий тебе человек, – мягко перебил её старшеклассник, участливо взяв за руку. – Она умеет быть доброй и отзывчивой! Да, сначала позлится, но потом простит…
Поспелова выдернула руку и гневно уставилась на него.
– Простит?!!!.. Ты перепутал своих родаков с моими! Это Руслане можно щеголять в мини да кататься в иномарках с парнями, а ты и Сэро ходите в «Торнадо», когда захочется, и ни перед кем не отчитываетесь! В моей семье всё по-другому! Мама судит молодёжь по дремучим законам Средневековья и меня по ним воспитывает! Бабок местных с открытым ртом слушает, их бреду поддакивает, а я от мракобесия чертовски устала! С меня в школе ржут, понимаешь?!.. С моего прикида, что в хате затворницей сижу, никому нахрен не сдалась! Даже Илья и Сэро целкой-патриоткой не раз обзывали!.. А пригласила тебя на чай я в пятницу, потому что решилась хоть что-то изменить в своей никчёмной жизни, но после, утром, когда ты ушёл, на меня свалилась вся тяжесть последствий, и… И я не готова! Понимаешь, не готова!!! Мать много раз била меня без капли жалости из-за ерунды, а что будет, если ей в уши напоют про мои гульки с тобой?!.. Таких новостей она страшится больше кары небесной! Ей мнение окружающих важнее всего на Земле! Меня в клочки растерзают соседям на смех!!!
– Тс-с, Люба, тише! Не кричи! Нас могут услышать, – заволновался отличник. Он надеялся успокоить подругу, но та запаниковала пуще прежнего.
– Не хочу, чтобы мама обзывалась и гонялась за мной с топором по улицам! Не хочу!!!.. Понимаешь, Имир?!.. Ты скажешь Сэро, что мы встречаемся, он разболтает другим – и пошло-поехало! До родаков донесут на блюдечке… Что со мной будет, подумал?!.. Или тебе плевать?!
Сбитый с толку, отличник, глядя на голосившую в истерике Поспелову, наконец собрался с мыслями, чтобы образумить, успокоить плачущую навзрыд девушку.
– Попрошу брата, чтобы держал язык за зубами.
– Это не поможет!
– Поможет, Люба…
– Не поможет!!! – рявкнула на него Поспелова, покрывшись пунцовыми пятнами. – Никому из вас не верю! Всё равно предадите, проболтаетесь! А мне не жить…
– Люба, хватит накручивать! Не плачь, пожалуйста! – Ибрагимов в порыве чувств обнял её, прижав крепко к себе. – Если настолько боишься…
– Боюсь! – пискнула из-за его плеча она.
– Я ничего брату не скажу. Так тебе легче?
Десятиклассница немного высвободилась из объятий и кротко кивнула.
– Чуть-чуть. Мы же можем встречаться втайне, чтобы никто не знал?
– Можем, – принял правила игры Имир. – На всякий случай уточню: ты действительно согласна на отношения со мной?
– Конечно, согласна! – солгала Люба, глядя в умные чёрные глаза. – Только дай мне время собраться с силами, Имир. Пожалуйста, умоляю, никому ничего о нас с тобой не говори! Обещаешь?
Отличник мягко улыбнулся, вытер рукавом тёмно-синей рубашки хорошенькое заплаканное личико и нежно поцеловал её.
– Обещаю. Всё будет хорошо! Буду молчать, сколько надо.
Он опять потянулся за поцелуем. Люба, довольная исходом разговора, послушно ответила, немного не веря в своё везение, ведь – о диво! – принципиальный брат Сэро так легко пошёл у неё на поводу. Враньё прокатило, и смышлёный юноша ничегошеньки не заметил! Тихоня ещё не осознала, что только что получила от жизни важный урок взаимоотношений между мужчиной и женщиной: влюблённый человек всегда лоялен к объекту своих страстей и желаний.
Прозвенел звонок. Здание зашумело вырвавшимися на свободу учениками. По потолку заброшенного тамбура раздался топот полчища нетерпеливых ног.
Ребята, спрятавшиеся в подвале, и не подумали прерывать долгий, затянувшийся поцелуй. Имир дотронулся до Любиных ног.
– Ты без капронок? Не холодно?
– Нет. Порвались, и я сняла. Лучше ходить без них, чем позориться, сверкая дырками. Слушай, на истории рюкзак оставила я и ветровку…
– Заберёшь позже. Никто их не стащит, не переживай. Какие у блузки пуговицы мелкие и неудобные!
– Оставь, сама с ними разберусь.
Имир усмехнулся, глядя, как Любины пальчики шустро освободили от пуговиц все петельки, затем изящно подхватил её и посадил на одну из стоявших поблизости парт. Люба, закрыв глаза, покорно откинулась назад, чувствуя себя обязанной сдаться.
Парта угрожающе заскрипела, зашаталась, обещая рухнуть, но старшеклассникам было на её жалобы совершенно наплевать.