Школа жен - читать онлайн

Итак, вернулись вы и женитесь на ней?

Да. И хотел бы все покончить поскорей.

Мы здесь одни сейчас и можем, без сомненья,

Спокойно взвесить все и все принять решенья.

Я сердце вам открыть по-дружески стремлюсь:

За вашу участь я, поверьте мне, страшусь;

Как дело ни пойдет, при всяком обороте,

Вы легкомысленно себе жену берете.

Конечно, добрый друг! Возможно, что у вас

Немало поводов тревожиться за нас.

По-вашему, рога – супружества примета;

Ваш лоб, я думаю, сам просится на это.

Все дело случая, владеть им не дано;

Заботиться о том и глупо и смешно.

Боюсь другого я: боюсь насмешки едкой,

Которая мужей преследует нередко;

Вы знаете, никто, велик он или мал,

От вашей критики спасения не знал,

И где б вы ни были, вам любы неизменно

Хитросплетения интриги сокровенной.

Пусть так. Но где найду подобный город я,

Где были бы, как здесь, смиренные мужья?

Не правда ли? Они, казалось бы, различны,

Но в жизни ко всему они равно привычны.

Тот денег накопил, жена же в свой черед

Их украшавшим лоб супруга раздает;

Тот поудачливей, но не честней нимало,

Не прочь, чтобы жена подарки принимала

И, ревностью души не омрача своей,

Дань добродетели в них видит, веря ей.

Один отчаянно шумит, но все без толку;

Другой невозмутим, зевает втихомолку

И, лишь гостей в окно успеет разглядеть,

Перчатки, шляпу, плащ торопится надеть;

Та, баба ловкая, супругу без опаски

Про волокит своих рассказывает сказки,

А олух, торжество свое вообразя,

Еще жалеет тех, кого жалеть нельзя;

Та, чтобы оправдать расход необычайный,

Выдумывает вздор про выигрыш случайный;

Да, но в какой игре, про то она молчит,

Меж тем как муж-болван судьбу благодарит.

Сюжеты славные, в сатиру все годятся,

И наблюдателю возможно ль не смеяться?

И наших дураков…

Но кто смеяться рад,

Того насмешками в отместку не щадят.

Все рады поболтать, для многих наслажденье

О происшествиях ввернуть свои сужденья,

Но сам я, слушая их разговоры, нем,

Восторга никогда не выражу ничем;

Я скромен; и хотя, при случае, наверно

Я б возмутиться мог терпимостью чрезмерной,

Хотя переносить отнюдь не склонен я

Все то, что многие перенесли мужья,

Но в этом никогда не стану признаваться:

Ведь надо, наконец, сатиры опасаться;

И биться об заклад не стал бы я никак,

Что совершу такой, а не такой-то шаг;

А если надо лбом моим, по воле рока,

Беда бесславная стряслась бы вдруг жестоко.

Предвидеть следствия могу наверняка:

Раздастся, может быть, смешок исподтишка,

А может быть, и то мне счастье подоспеет:

Какой-нибудь добряк меня же пожалеет;

Но с вами, куманек, совсем иная стать:

Вы собираетесь чертовски рисковать;

Вы столько раз мужей несчастных укоряли

И едкий язычок над ними изощряли,

Прослыли до того страшилищем для всех,

Что, чуть оступитесь, поднимут вас на смех;

И стоит повод вам ничтожнейший доставить,

Вас будут рады все на всех углах бесславить,

И…

Боже мой, к чему вы мучитесь, сосед?

Не проведут меня плутовки эти, нет!

Я хитростей знаток, как ни были бы тонки;

Известно, как рога сажают нам бабенки,

А чтобы в дураках не оказаться вдруг,

Заблаговременно я все расчел, мой друг.

И та, на ком женюсь, невинность без укора,

Мой обеспечит лоб от всякого позора.

Но глупая жена, не правда ли, сама…

Кто глупую берет, тот не лишен ума.

Охотно верю я в ум вашей половины,

Но я смышленых жен боюсь не без причины,

И многим дорого обходится жена,

Которая умом большим одарена.

Я тяготился бы женой из тех, ученых,

Которая блистать старалась бы в салонах,

Писала б вороха и прозы и стихов,

И принимала бы вельмож и остряков,

Меж тем как я, супруг подобного созданья,

Томился б, как святой, лишенный почитанья.

Нет, нет, высокий ум совсем не так хорош,

И сочинительниц не ставлю я ни в грош!

Пускай моя жена в тех тонкостях хромает,

Искусство рифмовать пускай не понимает;

Игра в корзиночку затеется ль когда

И обратятся к ней с вопросом: «Что сюда?» –

Пусть скажет «пирожок» или иное слово

И прослывет пускай простушкой бестолковой;

Жену не многому мне надо обучить:

Всегда любить меня, молиться, прясть и шить.

По-вашему, жена тем лучше, чем глупее?

Да, и дурнушка мне и глупая милее,

Чем та, что чересчур красива и умна.

Но ум и красота…

Была бы лишь честна!

Но как вы можете, скажите, поручиться,

Что дура честностью сумеет отличиться?

Не говоря о том, что скуки не избыть –

Бок о бок с дурою век целый проводить,

Но я не разделю и ваше убежденье,

Чтоб этим вы свой лоб спасли от украшенья.

Порой и умница умеет обмануть,

Но нужно, чтоб она избрала этот путь;

А глупая жена изменит, не желая,

Без дальних хитростей, вины не понимая.

На этот довод ваш, хотя б я промолчал,

Уже Пантагрюэль Панургу отвечал:

К союзу с умницей внушайте мне влеченье,

До самой троицы твердите поученья,

Но изумитесь вы, увидя, наконец,

Что убедить меня не в силах и мудрец.

Что ж, я молчу.

Своя у каждого метода.

И в этом, как во всем, мне безразлична мода.

Довольно я богат, чтобы моя жена

Мне одному была во всем подчинена,

Чтобы ни в знатности породы, ни в именье

Нельзя ей было взять над мужем предпочтенье.

Она и девочкой была других скромней.

Я с детских лет ее дышу любовью к ней.

Узнав, что с матерью им нечем пропитаться,

Я воспитанием ее решил заняться;

Крестьянка добрая словам моим вняла

И снять обузу с плеч радехонька была.

В одном монастыре, укромном и спокойном,

Я воспитал ее, как полагал пристойным,

Следил, намеренье преследуя свое,

Чтоб в полной простоте растили мне ее, –

И, слава небесам, добился я успеха:

В ее невинности мне лучшая утеха;

Благодарю судьбу, что вижу, наконец,

По вкусу моему супруги образец.

Я взял ее к себе, но дом мой, как известно,

Открыт для всякого, и от гостей в нем тесно;

Я все опасности тотчас сообразил

И в домике ее отдельном поселил;

А чтобы простоты не исказить природной,

Я окружил ее людьми натуры сходной.

Вы скажете: «К чему вся эта речь моя?»

Чтоб вы увидели, как осторожен я.

Я дружбу верную вам доказать желаю:

Вас с ней отужинать сегодня приглашаю;

Хочу, чтоб вы, ее немного испытав,

Решили, в выборе я прав или не прав.

Охотно.

Вынести легко вам впечатленье

О свойствах этого невинного творенья.

О, что до этого, я верю вам вполне;

Вы столько…

Многое еще известно мне.

На простоту ее с восторгом я взираю,

Зато и со смеху частенько помираю.

Однажды (верьте мне, я очень вас прошу!)

В надежде, что ее сомненья разрешу,

Она, исполнена невиннейшего духа,

Спросила: точно ли детей родят из уха?

Я очень рад за вас, сеньор Арнольф…

Опять!

Иль именем другим не можете назвать?

Ах, это – с языка само собой сорвется!

Ла Сушем вас назвать никак не удается.

На черта вам сдалась, я не могу понять,

Причуда – в сорок лет фамилию менять?

Имение Ла Суш пошло от пня гнилого.

Ужель украсит вас столь низменное слово?

Предать имение известности я рад,

Да и звучит Ла Суш приятней во сто крат.

От имени отцов вы отреклись напрасно

И взяли новое, пленясь мечтой неясной.

Подобным зудом кто теперь не одержим?

Задеть вас не хочу сравнением своим,

Но мне припомнился крестьянин Пьер Верзила!

Когда его судьба усадьбой наградила,

Канавой грязною он окопал свой двор

И называться стал де Л'Илем с этих пор.

Нельзя ли обойтись вам без таких сравнений?

А я зовусь Ла Суш – без дальних рассуждений;

Мне имя подошло, мне мил и самый звук,

И кто меня зовет иначе – мне не друг.

Но вряд ли большинство так просто подчинится,

В письме по-старому к вам каждый обратится.

Я не взыщу с того, кто не был извещен,

Но вы…

Пусть будет так: я вами убежден;

Согласья доброго мы с вами не нарушим,

Я приучу язык вас называть Ла Сушем.

Прощайте. Я теперь хочу зайти в свой дом

О возвращении уведомить своем.

Рехнулся он совсем; теперь мне это ясно.

В нем много странностей, задеть его опасно.

Как удивительно: все рвением горят,

За мнение свое бороться каждый рад!

Эй, эй!

Кто там стучит?

Откройте.

Я у цели.

Соскучиться они за десять дней успели.

Да кто там?

Это я.

Жоржетта!

Ну?

Скорей!

Сам открывай.

Нет, ты!

Я не пойду, ей-ей.

Я тоже не пойду.

Не правда ли, учтиво?

А мне стоять и ждать? Эй! Открывайте живо!

Кто тут?

Ваш господин.

Ален!

Что?

Господин.

Открой же!

Ты открой.

Да я топлю камин.

Я за чижом смотрю: не сцапала бы кошка.

Эй! Кто из вас двоих промедлит хоть немножко,

Тот будет без еды сидеть четыре дня.

Эй!

Вот и побежал: как будто нет меня!

Да чем же хуже я? Попробуй догадайся!

Ну, убирайся прочь!

Сама ты убирайся!

Я дверь хочу открыть.

Нет, я открою дверь.

Ты? Нет!

Да уж не ты!

Но и не ты, поверь.

Терпеньем должен я большим вооружиться!

Уж я-то, сударь, здесь.

Имею честь явиться.

Я здесь.

Да, если б тут не господин стоял,

Так я б тебя…

О черт!

Простите.

Вот нахал!

Но, сударь, и она…

Молчать! Довольно вздору!

Я буду спрашивать, а вы забудьте ссору.

Ну, что же, как, Ален, шли без меня дела?

Мы, сударь…

Сударь, мы…

Создателю хвала,

Мы…

Кто вас научил, о гнусная скотина,

С покрытой головой смотреть на господина?

Простите, виноват.

Агнесу мне позвать.

Пришлось ей без меня немало поскучать?

Скучать? Ну, нет.

Нет?

Нет.

Что ж так?

Даю вам слово!

Не раз казалось ей, что вы вернулись снова:

Пройдет ли мул, осел иль лошадь мимо нас,

Она готова всех была принять за вас.

С работою в руках! Как это мне приятно!

Ну, что ж, Агнеса, вот – вернулся я обратно:

Вы рады этому?

Я рада, сударь, да-с.

Я тоже очень рад опять увидеть вас.

У вас хороший вид: вы, верно, не хворали?

Вот только блохи спать частенько мне мешали.

Ну, скоро кто-то гнать их будет по ночам.

Вот будет хорошо!

Еще бы! Знаю сам.

А что вы шьете?

Шью себе чепец я новый.

Рубашки, колпаки для вас уже готовы.

Отлично! А теперь идите, мой дружок,

И не скучайте: я приду через часок

И много важного скажу вам при свиданье.

Вы, героини дня, ученые созданья,

От коих нежностей вздымается туман!

Сравнится ль хоть одна поэма иль роман,

Тяжеловесный труд иль мадригал учтивый

С ее наивностью и честной и стыдливой!

Бывает человек нередко ослеплен,

Но честностью всегда…

Что вижу? Так ли? Он!

Я ошибаюсь… Нет! Он самый, нет сомненья,

Ор…

Сеньор Ар…

Орас…

Арнольф…

Я в восхищенье!

Давно приехали?

Дней девять.

Долгий срок!

Я был уже у вас, но вас застать не мог.

Да, я в деревне был.

Я знаю: две недели.

Как дети-то растут, как годы пролетели!

Ведь любо поглядеть, какой вы молодец;

Ну, а давно ли были вот такой птенец!

Как видите.

А что родитель ваш почтенный,

Мой добрый друг Оронт, мне милый неизменно?

Чем занят он теперь? Такой же все шутник?

Во всем сочувствовать ему я так привык,

Но пятый год пошел, как мы совсем расстались,

И даже письмами с тех пор не обменялись!

Что ж, он, сеньор Арнольф, бодрей обоих нас.

Письмо вам от него я передам тотчас.

Но он меня в письме позднейшем извещает,

Что будет сам сюда, зачем – не объясняет.

Не знаете ли, кто из здешних горожан

Сюда на родину из дальних едет стран,

В Америке стяжав немалое именье?

Нет. Как зовут его?

Энрик.

Прошу прощенья.

Не знаю.

Мой отец упомянул о нем.

Как будто он со мной уже давно знаком.

Как пишет он, сюда спешат они совместно

Для дела важного, какого – неизвестно.

Конечно, буду я отменно рад ему

И в доме у себя по-дружески приму.

Как чинно пишет он! Как будто мы не дружны!

Все эти тонкости, по-моему, не нужны.

И если б вовсе он меня и не просил,

Я все равно бы вам мой кошелек открыл.

Поймать вас на слове не откажусь я точно:

Да, мне пистолей сто необходимы срочно.

Меня вы истинно обяжете, дружок;

Я рад, что захватил с собою кошелек.

Возьмите вместе с ним.

Я должен…

Не мудрите!

Ну, как понравился вам город наш, скажите?

Здесь много жителей, красивые дома;

Я думаю, что здесь и развлечений тьма.

У каждого своя манера веселиться;

Но кто любезником прослыть не побоится,

Тому пожива здесь окажется всегда.

Все дамы здешние кокетки хоть куда;

Нежны и русые и черные красотки,

Да и мужья у них все, как нарочно, кротки.

Здесь есть, что посмотреть. И, оглядясь кругом,

Здесь потешаюсь я порядочно тайком.

Кого-нибудь и вы, быть может, подцепили?

Уж если случай был, вы вряд ли упустили!

Такие молодцы счастливей богачей,

Вы словно созданы, чтоб делать рогачей.

Мне истину таить не стоит, без сомненья.

Да, я в любовное ввязался приключенье,

И вам по-дружески готов я дать отчет.

Так, так! Послушаем новейший анекдот.

К моим запискам мне вернуться можно снова.

Но умоляю вас, чтоб никому ни слова…

О!..

В случаях таких раскрывшийся секрет

Все наши замыслы способен свесть на нет.

Итак, признаться вам готов я откровенно,

Что я красавицей пленился несравненной,

И столь была моя настойчивость сильна,

Что мне взаимностью ответила она.

Хвалиться более мне, право, неприлично,

Но, признаюсь, пошли мои дела отлично.

Да с кем же?

С юною красавицей одной.

Живет она вот здесь, за красною стеной;

Наивна до того, что, право, озадачит,

Затем что опекун ее от света прячет,

Хотя сообразить не мог он одного:

Что блещут прелести ее и без того;

От милого лица какой-то негой веет;

Какое сердце ей противиться посмеет?

Но может быть и то – знакома вам она,

Сия звезда любви, что прелестью полна,

Агнеса…

Черт возьми!

Девицу опекает

Лазус… Ласурс… В уме фамилия мелькает,

Но я запоминать старался не весьма;

Богатым он слывет, недальнего ума,

И, по рассказам, мне забавен показался.

Вы знаете его, быть может?

Вот попался!

Ну, что ж молчите вы?

Да, знаю, как не знать!

Он сумасшедший?

Э…

Так что ж? Как вас понять?

«Э», верно, значит «да»? Ревнивец невозможный

И лгун? Я вижу, слух идет о нем неложный.

Но я Агнесою порабощен вполне;

Она – жемчужина, прошу вас, верьте мне,

А можно ли отдать прелестное творенье

Такому дикарю в его распоряженье?

Усилия готов я тратить без числа,

Чтоб на зло извергу она моей была.

И денег попросил у вас я без стесненья,

Чтоб до конца довесть скорее приключенье.

Вы сами знаете, – чиниться нет причин, –

Что золото есть ключ для всех больших пружин,

Что нежный сей металл, ведя к немалым бедам,

В любви, как на войне, содействует победам.

Но вам не по себе, я вижу; отчего?

Не одобряете вы плана моего?

Нет, но…

Беседою могли вы утомиться

Прощайте. Скоро к вам почту за долг явиться.

Ведь надо же…

Еще прошу вас об одном:

Ни слова никому об умысле моем.

Что вынес я!

Меня особенно тревожит,

Чтоб не узнал отец: он рассердиться может.

О!..

О! Беседой я нежданной удручен!

Бывал ли кто-нибудь, подобно мне, смущен?

Как опрометчиво и слишком торопливо

Все мне же самому изобразил он живо!

Он в новом имени признать меня не мог,

Но безрассудный гнев его всего зажег.

И все же я с собой не совладал напрасно,

Не уяснил себе всего, что мне опасно.

Он все бы выболтал, не постеснявшись, мне,

И всю интригу их узнал бы я вполне.

Попробую догнать: он здесь неподалеку;

Попробую узнать всей тайны подоплеку.

Предвижу для себя изрядную беду:

Спешу на поиски, не зная, что найду.