Шизали - читать онлайн

Дурные методики

Первую методику я назову: «От Тапыча».

Первая она во всех смыслах. Перечисляю: первая – потому что Тапыч старейший работник этого заведения; первая – потому что это первое, что тебе пытаются рассказать все остальные, включая больных; первая – потому что по эффективности она далеко опережает все альтернативные методики и так далее, и так далее.

Методика, на первый взгляд, была необычайна проста. Её концепция выглядела следующим образом: «Можно почти всё, но только если это позволит Тапыч. Всё, что не разрешено, влечет за собой неминуемое наказание».

За этой кажущейся простотой скрывался мощный пласт наработанного опыта и житейской мудрости основателя методики. Мудрость, помноженная на недюжую силу, солидную внешность и обманчивую простоту, эффект давала поразительный. Пожалуй, это был единственный мой коллега, приход которого на смену был похож на средневековую процедуру коронации в каком-нибудь маленьком королевстве. Вся деятельная и активная публика, состоящая из наших подопечных и санитарок, обязательно являлась засвидетельствовать ему своё почтение. Некоторые из них даже награждались благожелательным ответом. Нерадивые, надумавшие улизнуть от этой процедуры, рано или поздно попадали в поле зрения короля и могли быть призваны к трону в той или иной манере. Форма призыва редко несла в себе элементы, поднимающие дух, но я не видел тех, кто показал бы своё недовольство. Звучало это всегда громоподобно, на всю больницу, чтобы все знали, что вынужденная лояльность всегда хуже, чем добровольная. Происходило это примерно так:

– О-о, вы посмотрите, что у нас случилось, Андрюша у нас проснулся, – гремело по больнице.

Андрюша на этих словах замирал в той позе, в которой был застигнут. Спустя несколько секунд он решался двинуться, но делал это медленно, как корабль, получивший удар торпедой. Было видно, что куда бы ни был направлен его взгляд, он сам настороженно ждёт продолжения.

– Иди, иди сюда, мой хороший.

На этой величественной и снисходительной фразе существо, вызываемое к королю, выбрасывало на лице белый флаг неизбежной радости. В большинстве случаев его вид говорил: «Михал Потапыч, дорогой вы мой. Как же это я? Вас-то да и не заметил?». Однако звуками всё это редко сопровождалось, потому что каждый зритель знал, что речь Тапыча ещё только началась, и неизвестно, в какую сторону она может увести. Пожалуй, дальнейший диалог я не возьмусь воспроизводить. Слишком много рисков что-нибудь нарушить: врачебную тайну, законы элементарного приличия, добрые отношения с уважаемым коллегой. Одно могу сказать, речь дяди Мишы никогда не бывала неинтересной и неуместной. И очень редко повторялась. Здоровенный мужик и тонкий психолог, он всегда знал, что, когда, и кому можно и нужно сказать. Вот эта-то фишечка и делала его методику неповторимой и уникальной. Остальное поддавалось копированию, что и демонстрировали менее одарённые коллеги. Ну, может быть, за исключением «выноса груди» в исполнении Михаила Потаповича. Впрочем, сам я этого ни разу не видел, думаю – наговаривают. Как это ни парадоксально, но я почти уверен, что в основе успеха методики дяди Мишы лежит его добрая расположенность к людям и тяга к общению. Немного своеобразная, безальтернативная и неизбежная, но всё же добрая.

Скрипя сердцем я отброшу свои домыслы и, опираясь на внешние проявления, присвою этой методике название «Авторитарная». Уж очень слово красивое. Да и есть что-то трогающее за душу в её необъяснимой эффективности.

Что ж, пойдем дальше.

Едва ли я смогу выделить из остальных методик управления ту, которая достойно заняла бы второе место. Все остальные выглядят очень блекло на фоне методики «Тапыча». Они толпятся где-то в третьем ряду, робко толкаясь в борьбе за аутсайдерское лидерство. Исключительно из уважения к возрасту и стажу моего следующего коллеги в качестве второй методики управления я назову методику дяди Андрея. Санитара, который и в миру, и на работе, гордо носил кличку Хлыст. Перебрав в голове все цензурные варианты названия данного подхода, я выбрал тот, которым могу с вами поделиться. Методика получила имя: «Побарабанная». Её концепция была ещё менее замысловатой, чем «Тапычевой», и звучала она так: «Вы не трогаете меня – я не трогаю вас». В отличие от первой методики, «Побарабанная» распространялась не только на пациентов, но и относилась к медицинскому персоналу, а может быть, даже простиралась шире. В более подробной расшифровке звучала она следующим образом: «Моё присутствие здесь случайно и временно. Я вас не трогаю, вы не трогаете меня, и меня не трогают из-за вас. Если меня тронут, пеняйте на себя».

Хлыст являлся на смену, как звезда из длительного и скучного турне. Длинный, костлявый и сутулый старик средних лет, он входил в заведение с лёгким отклонением от графика, осознавая своё величие и относительность времени. Он смиренно принимал связку ключей от бьющегося в негодовании сменщика. Он брал на себя бремя неизбежного предстоящего. Каждый, кто являлся поприветствовать зашедшего на смену Хлыста, по какой-то нелепой случайности спутав его тщедушную фигуру с кем-то другим, бывал встречен и провожён скучающим и недоуменным взглядом блеклых и мутных глаз.

Любители научной фантастики наверняка помнят чудодейственный эффект защитных полей, которыми космические корабли окружали себя во время опасностей и вражеских атак. Они (то есть Любители фантастики) удивлялись этому чуду только в первом прочтении, а потом, на протяжении всей своей жизни, необычайный эффект этих полей воспринимался как что-то само собою разумеющееся. Так вот, дорогие мои Любители фантастики, подобные поля существуют. И это действительно чудо, и я, в отличие от вас, не уставал удивляться этому явлению каждый раз, когда сталкивался с ним. Хлыст был носителем этого чуда. В смену этого человека санитарский пост становился неуязвимым для воздействия внешнего мира, а может быть, даже и невидимым. В его дежурство всё как-то само собою самонастраивалось и самоурегулировывалось. Вопросов в сторону санитарского поста становилось предельно мало. Все вокруг знали, что с вероятностью в 90 % они будут посланы или проигнорированы. Это знали медсестры, это знали больные, это знали авторитетные посетители, это учитывали даже врачи. И что самое удивительное, в том хаосе, который приносила в больницу «Побарабанная» методика, почти никогда ничего не происходило серьезного. Во всяком случае, не происходило событий, приводящих к тем или иным неприятностям для Хлыста. В моей голове находится только два возможных объяснения этому чуду: первое – никому неведомые волшебные флюиды, исходящие от Хлыста вместе с табачным запахом; второе – его змеиный характер: необычайная вспыльчивость и холодная жестокость. Первое – оригинальнее, второе – очевиднее. Наверное, санитарский пост в его дежурство воспринимался как серпентарий – место, которое лучше обходить стороной. И, упаси Господи, если оттуда выползет кто-то полусонный, в белом халате.

Но я буду не справедлив, если не скажу, что была в этой удивительной методике и какая-то несовместимая с данным заведением Свобода. Заядлый курильщик, Хлыст выходил за дверь очень часто, и очень часто дверь в больницу просто не закрывал. Исключительно из лени, чтобы лишний раз не напрягаться попаданием ключа в замочную скважину. Что было ещё более странным, так это то, с каким пониманием он встречал просьбы особо дерзких пациентов покурить рядом с ним на улице. Этим наглецам не только позволялось курить, им позволялось отходить от Хлыста и выходить за калитку. И при всем этом я не помню ни единого случая, чтобы больной хоть раз попытался воспользоваться шансом и бежать в смену Хлыста. Не находилось таких дураков в этом заведении. Всё-таки люди, размышляя над выбором «Свобода или жизнь», не всегда отдают предпочтение свободе.

Думаю, что этот стиль правления можно привязать к понятию «Анархия». Что же, пускай у него будет два имени.

Сдаётся мне, что при всей жестокости носителя анархической истины, больные любили жить в его смену. Его величественная отстраненность от них и от больничного распорядка давала им необычайную свободу. Передачки приносились и передавались в любое время при условии, что сам процесс передачи не задевал санитаров. Тихий час и отбой теряли жёсткость временных рамок и свою обязательность. Спать или гулять – всегда было собственным решением пациента. Пациентов сдерживало только понимание того, что как бы ни было спокойно на санитарском посту, но с приходом тихого часа или темноты наступало время хищников. Передвигаться никто не запрещал, но иногда это было крайне опасно. И на всякий случай лучше было бы затаиться. Даже медсестры, всегда инициативные и величественные, колготились в своей комнатенке, не тревожа больницу собственным присутствием, а санитаров – своими претензиями. Уж очень жесток был Хлыст как в словах, так и в поступках. А сострадательность и доброта к людям, даже в подобных мрачных заведениях, остаются главными чертами женского характера, что бы там ни говорили злословы.

А, может быть, действительно: «Анархия – мать порядка»?

Диктатура. Какое упоительное слово. Можно я ещё раз его произнесу? Диктатура. Как же оно ласкает слух, когда ты произносишь его с вершины иерархической структуры. Как много в нем безграничных возможностей и эффективных рычагов по обламыванию и перемалыванию личности, казалось бы.

Позвольте вас разочаровать. Мой скромный опыт полевого медика и начинающего диктатора даёт мне право утверждать, что качественная Диктатура по силам правителям молодым, злым и необычайно энергичным. Ну, или хотя бы просто злым и энергичным. Лично мне показалось, что это очень трудозатратная форма власти. Она заставляет Диктатора постоянно тащить на себе нелёгкое бремя его диктаторских обязанностей. Приходя на работу, ты вынужден давить и подчинять. А вдруг у тебя настроение лирическое и доброе? Никаких поблажек себе. Стоит один только раз полениться, чуть-чуть недодиктатурить, и смотришь, а репутация уже просела. И снова приходится засучать рукава белого халата, расчехлять глотку и работать, работать. Без поддержки, без участия, без благодарности.

Но самое обидное заключается в том, что данная форма правления вызывает неизбежное привыкание у твоих подопечных – диктатурируемых. Она формирует в них иммунитет к твоей власти. Если вы ещё ни разу не выступали в роли Диктатора, вы никогда не поймете, как это некомфортно, когда к старым методам давления и порабощения твой клиент уже притерпелся, а изобрести что-то новенькое никак не получается. К тому же очень сложно из людей с легкими психическими отклонениями сделать адекватных, виноватых и запуганных. Да и, что греха таить, «дурное воспитание» тоже даёт себя знать – жалко и совестно. Тяжело быть Диктатором в психиатрической больнице, и чем дальше твоё психическое здоровье от состояния подопечных, тем тяжелее.

Даже не знаю, кого именно можно предложить вам, как наиболее яркий пример этой формы власти. Дело в том, что на этот путь вставали практически все молодые санитары. Вставали неразумно, по глупости, «нахватавшись шапок» из методик Хлыста и Дяди Мишы. Действительно, так просто, не разобравшись в тонкостях, спутать Авторитаризм с Диктатурой. А углядеть Диктатуру в лихих крайностях Анархии разве тяжело? Надо сказать, что опытные пациенты знали эту особенность адаптационного периода молодых санитаров. Они относились к ней с поразительным терпением и снисходительностью. Годы, проведенные в психиатрических застенках, уже привели их к тем же выводам – ноша Диктатора тяжела, а терпение его не бесконечно. Пациенты терпеливо ждали, когда начинающему Диктатору всё это надоест и вот тогда, он, возможно, блеснет индивидуальностью и создаст что-то уникальное. Внесет свою лепту в теорию управления и порабощения.

Но я снова заболтался. Сортировать так сортировать. Я нашёл человека, которого рискну представить вам в качестве Эталона. В нём действительно сочетались колоссальная энергия, молодость и злобный вид. Встречаем – Юрий. Молодой здоровенный красавец, слегка уступающий школьнику средних классов в умственном развитии. Кучерявый громкоголосый блондин в чёрной майке под белым халатом. По противоречивости чувств, которые рождались в каждом, кто с ним столкнулся, эта персона была уникальной. Первый взгляд на него вызывал восторг; первые минуты его трибунных речей вызывали восхищение; но потом шла очень скоротечная череда оценок его поступков с неизбежно деградирующей тенденцией.

Этот мерзавец позволил себе внедрить в местные правила систему взяток и поборов. Он без малейшего стеснения принимал от больных конфетки и шоколадки, которые в те смутные времена были дорогим лакомством. Юра окружил себя приближенными, льстецами и просто хитрецами из числа больных.

Работа с ним в одной смене заканчивалась головной болью. В эти часы в больнице царил невообразимый хаос. Приближённые мздоимца во всех своих шалостях были не наказуемы, в лучшем случае они ограничивались дружеским журением Диктатора. Другие больные пытались вести себя соответственно, но, не имея вхожести в нужные круги, бывали обруганы и унижены. В этой атмосфере, где «всё нельзя, но есть исключения», громоподобный голос утихал только для того, чтобы отдохнуть или покушать. Остальной медперсонал вел себя соответственно: кто-то старался укрыться, чтобы всего этого не видеть; кто-то пытался через Диктатора отыграться на нелюбимчиках. Одним словом, всё как в большом мире.

Я не хотел бы вместе с этим человеком погружать вас в глубины его персональной грязи, поэтому прошу просто поверить мне и сделать выводы. По ним получается обычный набор: коррупция, стукачество, двойные стандарты и массовые беспорядки. Не лучшая форма правления, но ничего не поделаешь – нет в подобных заведениях демократии. Виват, Юра!

Вот, пожалуй, и пришла очередь для описания последней из методик, заслуживающих внимания. Последней не потому, что других не бывает. Последней – потому что все остальные методики, с которыми я столкнулся в больнице, так или иначе являлись производными от этих четырёх.

Итак, номер четыре: «Правильная».

Думаю, что основоположник этой методики был просто слишком безразличен к себе или лишён фантазии. Звали этого человека Валентин Валентинович. У клиентов он пользовался скучным и невыразительным уважением. Должен признать, что Валентин Валентинович был во всех отношениях порядочным и правильным человеком. Возможно, именно поэтому, я совершенно не помню, ни как он выглядел, ни что он делал. Да что уж, я и имени-то его не помню. Имя Валентин Валентинович – выдумка, надо же его как-то называть, если до присвоения клички он не дослужился.

Из событий и впечатлений дюжины совместных смен запомнилось только две вещи: первая – рекомендация, которую ему дал пациент перед нашей встречей: «Очень требовательный и справедливый человек» и вторая – мощный храп моего напарника. Вот и все воспоминания о нём. Хороший человек, но ничегошеньки от него в моей голове не осталось. Благодаря ему каждый раз, когда у меня возникает желание продолжить жить правильно, в душе зарождается непонятная тревога. Может быть, это страх, что моё имя и лицо забудутся и их не вспомнят даже те, с кем я делил время и стол? Если у них вообще найдется повод обо мне вспоминать. Но то про персоны и про след в истории. А как же методика? Как на больнице отразился стиль управления человека «без лица»? Что случается, если отстраниться от психоза собственной значимости и жить, следуя установленным правилам?

А получается очень интересно, между прочим. Всякий раз, попадая в одну смену с Валентином Валентиновичем, я словно бы проваливался в другое измерение, в другое заведение. Я оказывался в обычной больнице, где пациенты были предсказуемыми и действительно больными людьми, которым требуется помощь. Всё происходило вовремя, спокойно и так, как и должно происходить: больные – лечились, буйные – усмирялись, работники – работали. И всё это без крика и унижения, доброжелательно. Оказывается, не обязательно постоянно указывать людям на то, что делать и как делать, если эти люди начинают жить по правилам, которые они знают и понимают. И уж совершенно нелепым в такой атмосфере покажется крик на людей. Больных людей.

Удивительно, не правда ли? А вот лица не помню.