Дождь лил как из ведра. И, похоже, зарядил надолго: на небе никакого просвета. А ведь в мае месяце почему-то особенно хочется наслаждаться жизнью. Юра так ребятам и сказал. И все с ним согласились.
Вот уже два часа ребята седели на лавочке у первого подъезда под козырьком и это единственное, что они могли себе позволить. Их было пятеро. Три мальчика и две девочки. Мимо в дом пробегали жильцы, косясь на друзей недовольно и даже опасливо, словно это были какие-нибудь хулиганы или хуже того, наркоманы. Ничего подобного! Это были самые обыкновенные девятиклассники из второй гимназии. Никто из них даже не курит и не пьет пиво. Они просто собрались, чтобы пообщаться вне уроков. Если бы не дождь их бы здесь не было. Уж они бы нашли место получше! Но дождь все испортил.
– Вот так всегда, – рассуждал Юра Цветков, полноватый добродушный подросток в элегантных совершенно не портящих его очках, – планируешь жизнь, строишь грандиозные планы, но вмешается в них дождь, и пиши, пропало. Прямо как у Пушкина.
– А где это у Пушкина дождь разрушил кому-то жизнь? – оживилась Наташа Воронцова, страстная поклонница творчества великого русского поэта. Это именно около ее подъезда друзья устроили встречу.
– Как где? – ответил Цветков. – В «Метели». Есть такая повесть.
– Так там же метель, а не дождь, – удивилась Наташа.
– Какая разница? Природная стихия.
– Да ладно, – вмешался в разговор Лешка Васильев, высокий черноволосый парень спортивного телосложения, c Виктором Цоем на майке, безумно влюбленный в Наташу, и мучившийся уже целых два месяца, потому что не мог ей об этом сказать. – Ничего у нас сегодня грандиозного не намечалось. Сидели бы сейчас у Таньки в душной комнате на диване и точно также бы трепались. А тут хоть свежий воздух…
– Вовсе моя комната не душная! – возмутилась Таня Иванова. – Чего ты, Васильев, вечно придираешься? А форточку, что открыть трудно, да?
– Да это я так к слову, – смутился Лешка.
– Ради красного словца не пожалеет и отца, – похлопал его по плечу Юра. – Вечно всем недовольный Васильев.
– А я вообще хотел сегодня остаться дома, – уныло произнес Никита Яснопольский. – Сегодня по каналу «Культура» будет звучать пятая симфония Чайковского.
– Уймись ты со своим Чайковским! – отмахнулся от него Юра. – У тебя ведь эта запись есть.
– Нет, – горько вздохнул Яснопольский, – этой нет. У меня в другом исполнении.
– Ничего, обойдешься, – отрезал Цветков. – Дыши воздухом. У тебя кислородное голодание. Для легких это вредно.
– И зачем ты меня притащил? – Яснопольский горько вздохнул. Это был очень невысокий щуплый подросток, больше похожий на пятиклассника. Но зато его знал весь город, потому что Никита играл на флейте и был победителем какого-то музыкального конкурса и его постоянно показывали по телевизору, а фотография Никиты часто красовалась в городских газетах и журналах. – Какая польза в том, чтобы вдыхать сырость? К тому же у флейтистов легкие мощнее, чем у пловцов.
Но его ворчание никто больше не слушал. Только Таня Иванова, которая отличалась какой-то невероятной, доходящей до назойливости, заботой об окружающих, сказала:
– Никита, у тебя шарфик вылез, давай я тебе его поправлю, а то ты можешь простудиться. Заболеешь и совсем перестанешь расти.
Никита, которого мать заставляла носить шарф до конца мая, покраснел и оттолкнул Танину руку.
– Иванова, ты лучше за собой следи и не лезь в приватную жизнь других людей.
– Что? – удивилась Таня, нисколько не обидевшись. – Какую жизнь?
– Приватную, – сказал Юра. – Это значит частную. Английский надо учить, Иванова.
– Зачем ты его вообще притащил? – кивнув на Никиту, сказал Лешка Васильев. – Он тут со своим Чайковским уже два часа никому покою не дает. Всех достал. Может, вызовем ему такси и отправим домой?
Никита посмотрел на Лешку с укором:
– Ну вот, теперь вы хотите от меня избавиться? Я всем мешаю. – Он опять горько вздохнул. – Конечно, трудно находиться рядом с человеком, который талантлив и успешен. Я понимаю. Мне наверно тоже было бы морально тяжело. Чужая слава давит.
Точно такие же слова он говорил, когда приглашал ребят на свои концерты, а они не хотели идти, потому что концерты у Никиты были очень часто, и всем им его репертуар уже надоел до чертиков. И все же приходилось идти и слушать Баха, Глюка и Шостаковича. Так что на эти его слова уже никто внимания не обращал.
Тут к ребятам, громко шлепая резиновыми калошами, подошла дворничиха Акулина Петровна. Это была низенькая, очень полная и сильно согнувшаяся старушка. Морщинистая и сердитая. Она вечно торчала во дворе, убиралась и ругалась с несознательными жильцами. То есть с теми, кто по ее мнению, нарушал чистоту и порядок. Работала она здесь с незапамятных времен и нисколько не менялась. Никто не знал, сколько ей лет. Наташа уверяла как-то ребят, что Акулина Петровна была точно такой же, когда ее папа был маленьким. Жильцы звали ее просто Петровной. И вот эта самая Петровна окинула ребячью компанию подозрительным взглядом и проворчала:
– И чего вы тут опять собрались? Чего вам тут надо? Что больше местов других нет, чтобы шалить?
– А мы не шалим, бабушка, – вежливо ответил ей Лешка Васильев. – Мы беседуем.
– Да, мы просто сидим и воздухом дышим, – добавил Юра.
– Знаем, каким это вы воздухом дышите, – тут же стала ворчать Петровна. – Сейчас отвернусь, вы сразу папиросы достанете и дымить начнете. А потом за вами окурки и плевки убирай. Безобразие!
– Мы, Акулина Петровна не курим! – воскликнула Наташа. – Вот честное слово!
– А может вы еще того хуже? Может вы наркоманы? – старушка рассердилась еще больше. – И опосля вас мне шприцы убирать?
– Нет, мы не наркоманы, – вмешался в разговор Юра. – Мы противники алкоголя, табака и наркотиков и даже состоим в обществе борьбы с социальным злом. Так что, вы гражданка, не волнуйтесь. Мы здесь ведем себя самым положительным образом и никаких неприятностей вам не доставим. Наоборот, мы сами следим здесь за порядком.
– Вот значит, как? – обрадовалась Петровна. – А ты значит, тут главный?
– Мы здесь все равны друг перед другом, – покачал головой Юра. – Потому что живем по демократическим принципам.
– Чего? – прищурилась старушка? – Да ты никак ругаться начал? Вот я сейчас тебя веником!
– Это уже будет нарушение принципа неприкосновенности личности, – улыбнулся Юра. – И превышение своих должностных полномочий.
– А я вот сейчас милицию вызову, они тебе покажут полномочия! – разъярилась дворничиха. – Будешь знать, как меня ругательными словами обзывать!
– Ой, не надо милицию! – всполошилась Наташа. – Акулина Петровна. Это же Юра Цветков, лучший ученик нашей школы. Неужели вы его в милицию отправите?
– Этот что ли лучший ученик? – Петровна слегка смягчилась и, прищурив глаза, с ног до головы оглядела Цветкова. – Неужели отличник?
– Отличник, – согласился Юра.
– Так ведь отличники все дома в такую погоду сидят, уроки учат, – покачала головой старушка. – А не под дождем торчат.
– Да так уж получилось, – сказал Юра. – А так мы все больше по домам. Видите ли, бабушка, когда стоит хорошая погода, нам гулять очень сложно.
– Это почему? – удивилась дворничиха.
– А потому что в хорошую погоду все гуляют, и особенно хулиганы. А мы ребята мирные, мы хулиганов не любим. А во время дождя хулиганов, как правило, меньше. Так что мы всегда, когда идет дождь, выходим подышать воздухом.
– Ты чего выдумываешь? – зашептал другу в ухо Лешка Васильев. – Когда это я хулиганов боялся?
– Да это я так, чтобы ее задобрить, – прошептал в ответ Юра. – Старушки очень любят, когда им на хулиганов жалуются.
Так оно и было. Петровна сразу же прониклась к ребятам сочувствием и пониманием.
– А ведь верно, касатики. В хорошую погоду шагу ступить некуда, чтобы на хулигана не нарваться. Столько их сейчас развелось. Просто ужас! А вы, бедные, теперь лишь под дождем и гуляете? Ах, бедолаги! Ну, тогда дышите, дышите. Я вам мешать не буду.
И она было пошла по своим делам, а потом вдруг остановилась и сказала:
– Ой, боже праведный! Смотрите, Василий Иванович идет. Чего это он в дождь вылез? Вот бедняга! Неужели опять заблудился?
Все посмотрели в ту сторону, куда показывала Петровна, и увидели одинокую щуплую фигурку, медленно бредущую под дождем без зонта.
– А кто это? – спросила Наташа.
– А бог его знает, – махнула рукой Петровна. – Иногда он появляется в нашем районе. Откуда приходит? Только милиция знает. Больной он на голову. Что-то у него с памятью. Ничего не помнит. Ни где живет, ни кто его родственники.
Ребята с жалостью посмотрели на старика. Роста он был маленького, телосложения почти хрупкого, ноги переставлял еле-еле. Когда ребята обратили на него внимание, он как раз добрался до одной из скамеек, тех, что стояли не под козырьком, и которые нещадно поливал дождь, и повалился на нее. На дождь он внимания не обращал.
– Может ему помочь надо? – спросила Наташа. – По-моему этому человеку нехорошо.
– Конечно, надо помочь! – тут же согласилась Таня Иванова.
– Очень он людей боится, – покачала головой Петровна. – Шарахается от них, как от чумы. И плакать начинает и кричит. Вы уж лучше его не трогайте. Ой, а что это с ним? Не иначе сердечко прихватило у бедолаги! Ой, беда! Беда!
Тут ребята увидели, как старик повалился на бок и чуть не свалился со скамейки на землю, после чего замер на месте.
– Ой, граждане! – воскликнула Таня Иванова. – Кажется, он умер. У него руки, как плети и ноги тоже согнуты не как у живого. Какой ужас!
– Да ладно тебе вздор нести! – воскликнул Юра Цветков и протер вспотевшие очки, чтобы лучше видеть. – Ничего в нем необычного нет. Хотя конечно…
– Да нет, – задумчиво сказала Петровна. – Девочка права. Василий Иванович кажется, умирает. Давайте ему поможем. В смысле не умереть, а помощь оказать.
И она с несвойственной старушкам прытью подбежала к скамейке. Ребята нехотя и с опаской пошли за ней. Им было не по себе. Они никогда такого не видели. Друзья подошли ближе и убедились, что старик действительно то ли умер, то ли потерял сознание. Он лежал недвижимо, голова у него поникла, и по тщедушному истощенному телу хлестал дождь.
– Да, дела! Кажись, отмучился бедолага, – всхлипнула Петровна.
– Нет, – поежившись и оправив шарф, сказал Никита. – Он еще жив. Вон у него пар из носа идет.
– Тогда надо «скорую» вызвать, – Наташа достала из сумочки мобильный телефон. – Жалко ведь человека.
– По сотовому ты на ноль три не дозвонишься, – сказал Юра. – Надо с домашнего звонить.
– Тогда я скажу маме, – сказала Наташа. – Она вызовет.
– Это правильно, – согласилась дворничиха. – Людям помогать надо. Сегодня ты поможешь, завтра тебе. Хорошие люди всегда так делают.
И Наташа стала звонить маме. Она все ей объяснила потом сказала ребятам, что «Скорая» сейчас приедет.
– Что, так под дождем и будем стоять? – жалобно спросил Никита. Ему было не по себе, и он просто боялся смотреть на умирающего человека и хотел уйти подальше. – Простудимся.
– Да, вы уж идите, – оживилась Петровна. – Чего вам мокнуть? Еще заболеете. Лечи вас.
Ребята повернули было к подъезду, но тут Васильев посмотрел на Петровну:
– А вы тут что ли останетесь?
– А ты как думал? Нешто я его одного оставлю? Вот сейчас голову ему поправлю. Подсоблю еще чем. Вот пальтецо ему расстегну. Ой, не получается что-то. Ну-ка, ты, длинный, давай, помоги мне. Расстегни ему пуговицы. Ему дышать сразу легче станет. Воздух в таких делах первое дело.
Лешка нагнулся над стариком и стал расстегивать пуговицы на его пальто. Тот приоткрыл глаза и посмотрел на мальчика. Тот даже отпрянул:
– Он жив!
– Давай быстрее! – заругалась на него Петровна. – Видишь, человек задыхается? Всему вас молодых учить.
Старик что-то пробормотал, застонал и снова закрыл глаза. Лешка поспешил расстегнуть ему оставшиеся пуговицы.
– Все! Ой, тут что-то упало.
На землю под скамейку свалился какой-то продолговатый предмет, похожий на сверток. Лешка хотел его поднять, но тут на дороге показалась машина «Скорой помощи», и он про него забыл. Другие тоже внимания не обратили на выпавший сверток. Машина подкатила к подъезду, из нее вышли мрачные врач и санитар, недовольно поморщились. Наташа побежала к ним.
– Это мы вас вызвали, – сказала она. – Скажите, он умер?
– Пока нет, – хмуро ответил врач «Скорой помощи», открывая веки старика и щупая его пульс, – И думаю, что не умрет. Налицо все признаки сильного истощения. Но в больнице его поставят на ноги. Только вот, что дальше? Вы, девушка, его родственница?
И он с сомнением посмотрел на симпатичную и хорошо одетую Наташу.
– Да вы что! – воскликнула та. – За кого вы меня принимаете? Мы бы своего родственника никогда бы не довели до такого ужасного состояния.
– Всякое бывает, – буркнул врач. – Ладно, увозим. Возись тут теперь. Ни паспорта, ни полиса. Вот подарил бог дежурство.
Из кабины вышел водитель и вместе с санитаром они положили Василия Ивановича на носилки и с безучастным видом погрузили его в салон. После чего «Скорая» укатила.
А дождь все не кончался. Стало уже совсем сумрачно, и под козырьком зажегся фонарь.
– Вот жизнь! – воскликнула Петровна, глядя вслед уехавшей машине. – Был человек. И нет человека.
– Но врач сказал, все будет в порядке! – возразила Наташа. Но Петровна только рукой махнула:
– Они тебе и не то скажут. Я одного хирурга знала. В четвертом подъезде жил. У него больной на операционном столе умер, а он продолжал оперировать.
Тут Лешка вынул из-под скамейки предмет, который выпал из-под пальто Василия Ивановича.
– Ой, забыли им это отдать!
– Что это? – ребята тут же столпились вокруг.
– Пакет какой-то, – сказал Никита.
– Действительно пакет!
В руках у Лешки был средних размеров пакет из плотной почтовой бумаги и полностью замотанный широким скотчем в несколько слоев.
– Наверно там деньги! – воскликнул Никита. – Доллары!
– Откуда у такого бедняка деньги? – усмехнулась Петровна.
– А что же тогда? – спросил ее Никита.
– А я почем знаю? – удивилась дворничиха. – Вы у своего отличника спрашивайте, который лучший ученик в школе. Он вам и скажет. Вон, какие очки надел. Профессор!
Все уставились на Юру.
– А что я? – тот развел руками. – Я не ясновидец и не чревовещатель. Надо вскрывать пакет. Тогда и узнаем.
– А ну дай мне! – вдруг уверенно сказала Акулина Петровна и выхватила из рук Лешки пакет. Быстро прошла под козырек, встала под лампочку, вынула из кармана своего рабочего халата ножницы и принялась срезать скотч.
– Но ведь нехорошо открывать чужой сверток! – воскликнула Наташа. – Надо вернуть его владельцу.
– Владельцу сейчас одна забота, – ответила Петровна. – Чтобы на кладбище не попасть. А я по долгу службы должна осмотреть найденный на моей территории неизвестный сверток. А вдруг это бомба? Или отрава?
– Тогда милицию надо звать, – с сомнением покачал головой Никита, который, услыхав про бомбу, сделал шаг назад.
– Без них обойдемся! – смело заявила Петровна. – Чего людей зря беспокоить?
Ребята с любопытством смотрели, как ловко она распаковывает пакет.
– Так, что это у нас тут? – бормотала она. – А может и впрямь деньги? Старик ведь не в себе был. Мало ли что ему в голову могло прийти? Может, и таскал с собой миллионы и сам об этом не догадывался? Слыхала я про таких. Сами бродяги, а за пазухой несметные богатства.
И она вынула желтый конверт, открытый сбоку.
– Нет, это не деньги, – сказала она, и в голосе ее больше уже не было никакого интереса.
И через секунду все убедились, что она права, потому что женщина вытащила из конверта какую-то старую с потемневшей обложкой книгу.
– Книжка! – с видом ребенка, который развернул яркую обертку, но не обнаружил под ней конфету, разочарованно произнесла Петровна.
– Книга, – сказал Никита.
– Ну, точно сумасшедший! – с досадой воскликнула Петровна. – Разве нормальный человек такую дрянь будет при себе таскать и хранить, как зеницу ока?
– Может это какая-нибудь очень дорогая книга? – сделал предположение Юра. – Или там между страниц что-то ценное положено.
– Дело говоришь, отличник, – обрадовалась дворничиха и стала пролистывать книгу. – Не, ничего здесь нет. Ни денег, ни выигрышного лотерейного билета. Пусто. Только время я с вами потеряла. А мне еще у трех подъездов убирать.
– Может книга ценная? – не унимался Юра Цветков.
– Я в этом не разбираюсь, – сказала Петровна и отбросила конверт и оберточную бумагу в мусорный бак, а книгу протянула ребятам. – Это вы, интеллигенция, книжки любите читать. Давайте, определяйте стоимость.
– Да это же Пушкин! – обрадовалась Наташа. – Стихотворения.
– Ценная? – слегка оживилась Петровна. – Антиквариат? Сколько стоит?
– Да нет, – сказала Наташа, – обыкновенная, пятьдесят шестого года издания.
– А не врешь? – старушка прищурила глаза. – Может, вы меня обмануть хотите? Старую бабку-то? Может она того, дорого стоит?
– Пушкин бесценен, – сказала Наташа. – И любая его книга великий и бессмертный памятник.
– А сколько денег мне дадут за этот памятник?
Наташа пожала плечами:
– Не знаю, рублей двести. И то, если на любителя. У меня дома точно такая есть. Это же издание «Детгиза». Таких в любой школьной библиотеке целая полка.
Дворничиха еще раз внимательно просмотрела книгу, пролистала все страницы, потрясла ее и громко сказала:
– Тьфу! Только время зря потеряла. Делать было нечего покойнику!
– Может, Василий Иванович еще не умер! – возразила Таня.
– Да, – добавила Наташа, – врач сказал, что в больнице его поставят на ноги.
– Все равно, чтоб ему пусто было, – ворчала Петровна. – Прости меня, господи! Ладно. Завозилась я тут с вами. Дело надо делать.
И засунув книгу под мышку, Петровна зашагала прочь под дождем и через несколько секунд скрылась в темноте. Видимо, пошла к другому подъезду. Ребята озадаченно глядели ей вслед.