– Ага, заниматься. Ещё бы сказал – уроки учите или спать пораньше ложитесь и не забудьте почистить зубы, – проворчала ему вдогонку Жанна. – А сам, небось, веселиться всю ночь с ними будет. Какая чудовищная несправедливость!
За гостями прислуживали неизвестно откуда взявшиеся молчаливые официанты в белой партикулярной форме. Они быстро приносили откуда-то снизу всевозможные кушанья и напитки на праздничный стол с сидящими за ним дамами и мужчинами, разносили напитки по комнатам для тех гостей, что находились там и не желали ужинать. Часть прибывших ходили из комнаты в комнату с бокалами в руках и довольными лицами в ожидании какого-то события.
Ближе к полночи все гости переместились к бане и пруду, продолжая о чём-то разговаривать между собой. Дедушка Аим поджёг заранее сложенный костёр на поляне, и пламя его дополнительно осветило развесёлую компанию, стоящую у пруда, вызывая зависть у девчат. Они видели, как приглашённые в гости девицы в фривольных нарядах весело бегали вдоль пруда, вокруг костра, и постоянно крутились вокруг мужчины с каштановой бородой. Он сидел после парной на веранде бани, вальяжно развалясь в кресле-качалке, в накинутой через левое плечо белой простынёй, как патриций в тоге, и благодушно улыбался им всем. Среди них была и их недавняя знакомая блондинка, хотя она была уже не в жёлтом платье, а в какой-то полупрозрачной распашонке, но практикантки её сразу узнали по блеску многочисленных украшений и наглому виду. И так как она почти не отходила от интересного мужчины в кресле-качалке, то подружки решили, что это и есть тот самый таинственный Герман.
Наконец в полночь, о чём оповестил бой курантов, неизвестно откуда взявшихся, Герман встал и не спеша двинулся к пруду, где уже собрались почти все гости. Над поверхностью пруда поднимался пар, свидетельствовавший о том, что вода в нём каким-то образом нагрелась, и некоторые приехавшие уже попрыгали туда, совсем раздевшись и плавали в нём, громко восхищаясь его теплотой. Герман с девицами тоже разделись и спустились в воду по ступенькам деревянной лестницы, уходящими вглубь, держась за перила, и вместе со всеми стали плавать. Через некоторое время в пруду оказались все гости, плавающие нагишом, и, казалось, веселье достигло своего апогея, купальщики явно наслаждались совместными плесканиями в воде и тихо плавали, переговариваясь между собой.
– Послушай, Аня, давай и мы поплаваем там сейчас, – предложила ей Жанна, с завистью глядя на эту вакханалию, – там столько народу находится, никто и не заметит нас.
– Да ну, дедушка ведь говорил, чтобы мы к ним не подходили и без его разрешения в пруд не лезли, – возразила Аня, – и нас они сразу заметят и прогонят.
– Во-первых, дедушки нигде нет, видишь, – и Жанна покрутила для убедительности головой, – наверное уже спать пошёл, а во-вторых, мы так же разденемся совсем. «А голые в бане – все одинаковые, что генерал, что солдат», как сказала недавно одна старушка в деревенской бане, и никто нас не отличит от своих. Пойдём вон к той лавочке в тени под деревом, незаметно разденемся, осторожно спустимся в воду, и нас примут за своих.
Аню эти доводы убедили, и она подчинилась настоятельной просьбе Жанны. Они прокрались к лавочке, стоящей в тени под тополем у пруда, разделись и незаметно, прикрытые поднимающимся из воды паром, подошли и погрузились в бассейн, взявшись за руки.
Действительно, вода в озере оказалась удивительно тёплой, почти горячей, она обволакивала всё тело и как бы поглаживала его со всех сторон. Было так приятно и замечательно, что хотелось смеяться вместе со всеми вокруг. Подружки легли в воде на спину, взялись руками за выступающий деревянный край парапета пруда и, слегка болтая ногами, стали смотреть на звёздное небо.
И звёзды стали тихо приближаться к ним, становясь всё ярче и ярче, при этом не увеличиваясь в размерах, а они всё поднимались и поднимались к ним вместе с тёплым лёгким туманом, исходящим из парящего пруда. И вот уже пруд оказался под ними в окружении каких-то высотных домов, причудливых небоскрёбов и висячих дорог с садами, неизвестно откуда взявшихся, а девушки всё продолжали подниматься над Землёй в чёрную бездну…
Вот уже и знакомые планеты проплыли мимо них вместе с окольцованным Сатурном и суровым красным Юпитером, и подружки увидели маленькое Солнце, постепенно удаляющееся в чёрную искрящуюся темноту, и теперь они сами стали неспешно парить в межзвёздном пространстве, густо усеянном разноцветными блестящими точками. И вдруг обе подружки, плывя в чёрной пустоте, разом увидели прямо перед собой всю их протекающую жизнь – от рождения до смерти.
Аня увидела себя маленькой, плачущей в песочнице от напугавшего её лохматого длинноухого пёсика. А вот она бьёт учебником по голове Вовку, сидевшего сзади за партой и развязавшего ей бантик в косичке. Вот она уже в ЗАГСе на третьем месяце беременности, вместе с широкоплечим нахмуренным парнем, пахнущим водочным перегаром. А вот и её дети, мальчик и девочка, с которыми она, визжа от радости, купается в полоске морского прибоя. И вот те же самые, уже взрослые дети, стоят у её могилы, опустив головы в знак скорби.
И Жанна увидела всю свою жизнь. Как она маленькой вертится перед зеркалом, примеряя своё новогоднее платье, сшитое мамой. Вот она с мальчиком Сашей из старшего класса, целуется в раздевалке школы на школьном вечере, потея от страха, что кто-нибудь увидит. Вот перед ней промелькнули все её четыре мужа, каждый оставляя ей по ребёнку. И последний её муж, толстый охранник в супермаркете, равнодушный ко всему вокруг, жующий очередной бургер и не отрывающий глаз от телефона со стрелялками…
Но тут их межзвёздное плавание остановил грозный голос дедушки над их головами:
– А вы что тут делаете, непослушные детки! А ну, марш домой, рано вам тут ещё находиться, ведь я вас предупреждал – потеряться можете здесь навсегда без присмотра.
И дедушка Аимка, прервав их путешествие во времени, помог им выбраться из пруда, вытащив каждую за руку из воды, накрыл сухими простынями и отправил домой, идя за ними следом с их одеждой в руках, которую подобрал на лавочке.
Когда на следующий день девушки к обеду проснулись, то в доме уже никого не было, везде было чисто прибрано, а на крыльце, как обычно, сидел их дедушка в своём стареньком тёмно-зелёном халате и курил свою длинную трубочку.
– Дедушка, а что, гости уже все разошлись? – осторожно спросила его Жанна.
– Да, конечно, ещё утром все разъехались, – устало ответил он не глядя на них.
– А когда они опять к Вам приедут? – не унималась она.
– Теперь уж зимой, на Святки, 6 января, ну и потом опять на следующий год, в это же время.
– А что, вода в пруду и на Святки тоже будет тёплая?
– Да, её звёзды нагревают здесь два раза в год, в ночь на Ивана Купала и в ночь на 6 января, для созерцания в это время вселенского бытия из нашего пруда.
– Дедушка, а можно мы к Вам на следующий год летом опять на практику приедем? – попросила его Аня.
– Отчего ж нельзя, можно. Мы гостям всегда рады, девушки вы приличные, только любознательные очень, не в меру, а так ничего, приезжайте, если хотите, чего уж там.
Пообедав, подружки сходили на пруд посмотреть, что там, но и на пруду было всё чисто, и никаких следов вчерашнего празднества не наблюдалось. А водная гладь его была ровной и голубой, как прежде, девчонки потрогали руками воду, но она показалась им холодной, как лёд, и купаться в пруду расхотелось. На веранде бани тихо раскачивалось плетёное кресло, в котором сидел вчера дядя Герман несмотря на то, что вокруг было тихо до звона в ушах.
Через два дня практика у студенток закончилась, и уезжали они от дедушки грустные, на пыльном рейсовом автобусе, в пасмурный день. Дедушка Аим помог им донести сумки до автобусной остановки, сердечно попрощался, поцеловав каждую в лоб, и долго стоял на дороге, махая рукой вслед уходящему автобусу.
– Лучше бы мы не спрашивали деда Аимку про своё будущее, – сказала Аня, когда они отъехали, и, вздохнув, стала глядеть в окно на хмурое небо. – Теперь и помечтать не о чем, всё и так известно, даже как-то жить стало неинтересно. Правильно он говорил, что «мало кто хочет увидеть свою будущую жизнь, потому что она мало кому понравится».
– А давай, когда на следующее лето приедем к дедушке Аимке, попросим его, чтобы он познакомил нас с дядей Германом, – предложила Жанна. – А мы у него попросим изменить наше будущее на более приличное, ну хотя бы как у этой блондинки в жёлтом платье и в бриллиантах.
– Хорошо, давай попросим, – с сомнением в голосе согласилась Аня.
И обе подружки стали думать, о чём они будут просить дядю Германа на следующий год, чтобы он скорректировал их судьбу в лучшую сторону. И уже от этой мечты им стало легче на душе. А сквозь облака на небе приветливо выглянуло солнышко, осветив своими лучами толстые тёмные стволы столетних деревьев, возвышающихся вдоль дороги и своим видом напоминающих причудливые небоскрёбы.
БЕСПРЕДЕЛЬНАЯ ШЕРЕХОВАТОСТЬ ПУТИ
«Торжественное партийное собрание по случаю юбилея партии в актовом зале завода подходило к концу. Фанфары, барабаны и литавры, бухающие невпопад из праздничного оркестра, набранного по случаю из музыкантов с погоста, заглушили последние слова докладчика, и члены партии стройной колонной потянулись к выходу через широко распахнутые ворота проходной. В руках многие из них держали развёрнутые знамёна и транспаранты, символизирующие процветание народа под их руководством в далёком будущем, и красные полотнища празднично трепыхались на ветру.
Широкая свежеасфальтированная дорога вела идущих от предприятия к центральной площади города. Метров через сто широкая дорога стала сужаться, новый асфальт кончился, его заменил старый, растрескавшийся, с рытвинами, а затем и вовсе дорога стала грунтовой, извилистой, ухабистой. Нанятые оркестровые музыканты отстали, присев отдохнуть и выпить у обочины, и праздничная колонна некоторое время шла молча. Идущие удивлённо посматривали по сторонам, где живописные насаждения разнообразных цветов среди растущих рододендронов и кипарисов стали меняться на чертополох и полынь среди засохших деревьев неизвестной породы.
После очередного поворота грунтовая дорога закончилась, и демонстрация вышла на начало широкого бескрайнего песчаного поля, сплошь усеянного обрывками бумаг, газетами и маленькими красными книжечками, похожими на паспорта. У самого края пыльного пустыря, спиной к участникам шествия стоял, согнувшись, неприятно одетый мужчина в кирзовых сапогах. Он зажал между ног собаку бездомной породы, левой рукой держал её за хвост, а правой рукой вытирал псине грязный зад, смятым обрывком партийной газеты. Собака при этом недовольно вертелась, пытаясь вырваться из ножных клещей мужика, скуля и подвывая.
Колонна трудящихся остановилась, и первые ряды членов партии недоуменно уставились на неприглядную композицию из мужика и собаки. Из стройных рядов демонстрантов вышел ответственный секретарь Альфред Макарович Козлов и вскричал:
– Вы что себе позволяете, товарищ! Как можно такой газетой вытирать зад какой-то дворовой псине в такой знаменательный день! Немедленно прекратите это богохульство!
Нарушитель порядка выпрямился, отпустил собаку, которая тут же присела и продолжила процесс дефекации, а мужик, повернувшись к шествию, ответил:
– А чо мне делать, Макарыч, если у Дружка понос. Вы же мне сами не раз говорили, что партиец должен гореть на любой работе, как факел, освещая путь отстающим, а я якобы всегда вяло тлею и не выкладываюсь по полной для выполнения производственного плана. Вот мы с Дружком и решили выложиться на совесть хоть в этом деле, – улыбаясь, подытожил свою речь заводской грузчик Степан Семеныч, вытирая запачканные руки о ватную куртку и штаны.
– Ну это-то понятно, – не совсем разобравшись с ответом грузчика, сказал ответственный секретарь. – А почему ты, наглец, вытираешь задницу у собаки нашей партийной правдой?
– Да ты посмотри, Макарыч, сколько её тут на поле валяется, – ответил Семеныч, – грех не воспользоваться. А наши партейные книжечки, так называемые «красные корочки», тыщами разбросаны по пустоши, – и махнул рукой в сторону песчаной пустыни.
Альфред Макарович посмотрел на пустырь. И действительно, «красные корочки» валялись повсюду, до самого горизонта, он поднял первую попавшуюся красную книжечку, отряхнул её от песка и прочитал на обложке:
– Партийный билет.
Затем недоуменно раскрыл его и опять прочитал:
– Выдан Козлову Альфреду Макаровичу, – и с ужасом вытаращил глаза на грузчика.
– Это чё такое? – едва выдавил он из себя.
– А я-то тут при чём? Так вскоре будет, – ответил Семеныч и презрительно сплюнул себе под ноги.
И действительно, через четыре месяца партия развалилась.
Прохор улыбнулся про себя, вспомнив заводскую легенду с прежнего места его работы – о святом видении грузчика Семеныча , которое он всем рассказывал на работе и которое действительно исполнилось через четыре месяца.
– Да, надо же, прямо театр абсурда, – подумал он, зевая. – «План – закон! Выполнение – долг! Перевыполнение – честь!», а ведь было так. Какой закон? Чей долг? Кому честь? Сплошной марксистский дурдом.
– Не проспать бы, – подумал Прохор, засыпая в первом часу ночи у себя дома на диване, – надо бы будильник завести, – и отключился…
Нынче вечером он засиделся в кафе до самого его закрытия со своей девушкой, по причине очередного расставания с ней. Лена опять улетала в Корею на два месяца работать танцовщицей и зазывалой клиентов в ночных клубах. Нет, по её утверждению, она бы не улетала за границу за сомнительным заработком, если бы Проша взял её на содержание или хотя бы занял ей прямо сейчас десять тысяч долларов, которые срочно необходимы ей для выплаты какого-то там очередного долга. Прохор не раз поддерживал Лену материально, до того времени, пока она не устроится на какую-нибудь работу, но этих денег у неё хватало только на ночные клубы. Занятые им деньги, на благое дело, быстро заканчивались – и всё начиналось сначала, выклянчивание очередных субсидий под любым предлогом или угрозы уехать «работать» за границу. Там ей неплохо платили за предоставляемые услуги, Прохор догадывался, какие, и всякий раз по возвращении из-за границы Лена вела разгульную жизнь, ни в чём себе не отказывая, особенно в возбуждающих наркотических средствах. Ночами напролёт таскалась по ночным клубам с такими же, как и она, бездельниками, заводила многочисленные знакомства с якобы богатыми молодыми людьми, обещавшими ей трудоустройство с приличной зарплатой, где надо только иметь красивый вид для подписания договоров.
Хотя Лена, наверное, понимала, что брутальным предпринимателям от неё надо было только одного – интимных удовольствий, и как можно побыстрее и подешевле, потому что у них самих деньги «были вчера» и «будут завтра», в связи с вложением их в большие проекты, сулящие «огромные дивиденды» в далёком будущем, но всё равно такое времяпровождение ей нравилось. Единственное, что было для неё плохо: такая яркая ночная, но не продолжительная жизнь всякий раз быстро заканчивалась, как только у неё заканчивались деньги, заработанные за рубежом в сфере развлечений и интимным путём, а друзья и подружки не очень-то хотели приглашать к себе безденежную Ленку, и опять перед ней становился вопрос ребром: «Где взять денег?»
И единственный человек, кто ей никогда не отказывал в материальной помощи, был Проха. Правда, он помогал не только ей, но и другим людям, попавшим в трудную жизненную ситуацию и обратившимся к нему за помощью. Иногда он даже просто приносил продукты им, девчонкам, снимавшим в городе одну квартиру на четверых, когда у него самого денег было не густо. И всякий раз на телефонные звонки с призывами о помощи Прохор отвечал страждущим: «Хорошо, я приду». Или, чаще: «Я иду».
И все просящие знали, что Прох обязательно придёт и чем-нибудь поможет, или одолжит немного денег (естественно, безвозвратно), либо просто покормит. Его имя, Прохор, как будто было создано для него, в переводе с греческого оно означало: «Я иду вперёд».
Но он был зануда, и всякий раз, помогая, начинал их стыдить, что так жить нельзя, что бездельничать безнравственно, что беспутство до добра не доведёт и всё такое.
– Ну что ты, Проша, всё пилишь нас и пилишь, – говорила ему Лиза, одна из девушек по совместному проживанию. – А может быть мы не корысти ради общаемся с разными парнями, а чисто для себя, для удовольствия, переспим пару раз и всё, сразу домой идём. Может быть мы таким образом ищем себе достойного спутника жизни. Вот выйдем замуж за принцев из Арабских Эмиратов, сам потом за нас порадуешься.
– А сейчас живёте вы на что? «Я не такая, я просто жду трамвая!» Деньги, где вы берёте, бесплатные жрицы любви, родители высылают? Сомневаюсь. Работать надо, а не бездельничать.
– Нам иногда Наталя высылает из Японии, помнишь её? Высокая такая, с раскосыми глазами, из местных аборигенок. Сейчас она с японским якудзой живёт в Токио, у них там отдельный коттедж в пригороде и свой «Мерседес». Она япошку здесь в отеле подцепила, по вызову. Наши девочки к ней в Токио летали подработать танцовщицами, говорят клёво у неё так, даже прислуга малайская есть. Только вот сожитель её, япошка-самурайчик, маленький и старенький, на дедушку похож, и она всё время хочет от него сбежать.
В глубине души просительницам было даже приятно, что хоть кто-то беспокоится об их судьбе, и они соглашались с ним и обещали начать новую праведную жизнь с завтрашнего дня. Но благородный Прохор вскоре уходил, попив чаю и прочитав очередную лекцию о нравственности, а пристыженные девицы, поскучав несколько часиков в квартире, до двенадцати ночи, и посчитав, что для начала этого вполне хватит, решали:
– Ну, что мы как монашки в келье сидим, пойдёмте хоть прогуляемся, что ли, а то уже задницы квадратными стали от сидения перед телеком, – говорила заводила Ирка, и все сразу с радостью соглашались пойти немного потусить по злачным местам.
Но надо отдать им должное, чувство взаимопомощи у них было развито чрезвычайно высоко, как у всех наивысших существ. Если кто-то из них или их знакомых попадал в беду, то они все помогали ему, чем могли.
И когда Прохор сломал ногу на работе в заводе и почти два месяца лежал в городской больнице со сложным переломом, никто с работы не приходил к нему, а девчонки приходили еженедельно все разом. Поднимали шум в коридоре, изумляя больных в палате своей красотой, запахом дорогих духов и экстравагантным видом. Мужики, лежавшие в его палате, заслышав от Прохора об очередном их приходе, незаметно старались привести себя в порядок и даже побриться. Девчонки сразу набрасывались на Прошку, меняли ему постельное бельё, вытребованное чуть ли не с матами у санитарок, меняли нательное бельё, прокисшее от постоянного лежания на больничной койке, и даже мыли со смехом, вытирая его мокрыми полотенцами на зависть окружающих мужиков. И никогда ничего не просили взамен…
Но этой ночью, после расставания с Леной, Прохору поспать не удалось, в два часа ночи он неожиданно проснулся от громкого, протяжного, как стон, крика:
– Ва-а-ля-я! –женский голос с надрывом звал кого-то на улице, внизу у подъезда многосемейного дома гостиничного типа.
В нём он с недавнего времени жил, купив в рассрочку однокомнатную квартиру на четвёртом этаже. По ночам здесь часто раздавались крики и случались пьяные драки и на улице перед домом, и в длинных коридорах этажей, и в квартирках-комнатах, заселённых в основном молодёжью, к которым жители многострадального дома давно привыкли и старались не обращать на это внимания. И Прохор тоже вздохнул с сожалением по поводу прерванного сна, повернулся на другой бок и попытался опять побыстрее заснуть. Но через тридцать-сорок секунд душераздирающий крик повторился опять: «Ва-а-ля-я!», не дав ему даже задремать.
И с минутной периодичностью взывания к какой-то Вале стали методично повторяться, не давая ему уснуть. Прохор лёг на спину и стал ждать, когда же кричащая женщина внизу под домом дозовётся наконец до своей Вали. Но проходили минуты, а зов, «протяжный, жалобный, как стон», напоминающий строку из поэмы Лермонтова «Мцыри», не прекращался. А ожидания следующего крика, как падающей на голову капли воды в древней китайской казни, становились невыносимыми. Наконец минут через десять кто-то не выдержал, окно двумя этажами выше распахнулось, и грубый мужской голос закричал:
– Заткнись, дура! Ты же спать всем мешаешь!
Зовущая Валю обиженно замолчала, пропустив три вызова, но на четвёртой минуте возобновила поиски:
– Ва-а-ля-я!
Мужчина сверху негодующе проревел:
– Да заткнёшься ты, сука, когда-нибудь, или нет? А то я щас спущусь и найду тебе Валю, мало не покажется!
Ищущая Валю замолчала опять на некоторое время, и все, кого она разбудила в этом доме, вздохнули с облегчением, но минут через пять приглушённый голос немного в стороне от дома продолжил поиски:
– Ва-а-ля-я!
Голос зовущей был значительно ослаблен удалённостью от дома, и разбуженные в нём жители, смирившись с этим, стали опять потихоньку засыпать. Но жаждущая увидеть Валю быстро поняла свою ошибку и минут через пятнадцать вновь вернулась на прежнею позицию, радостно объявив всем об этом мощным зовом:
– Ва-а-ля-я!
Окно на верхнем этаже опять распахнулось, и со словами «Получай, сука!» через секунду внизу у подъезда раздался звон разбитой бутылки.
– Надо что-то делать, – пробормотал Прохор, встревоженный стремительностью развития событий, – так они и прибить её могут, чего доброго.
Он встал с дивана, оделся и спустился вниз по коридорной лестнице пешком на первый этаж, так как лифт, по обычаю, не работал. Туман на улице был такой мокрый и липкий, что вся одежда на Прохоре сразу пропиталась влагой и прилипла к телу, вызвав у него желание немедленно вернуться обратно в тёплую постель. Но, пересилив себя, он стал искать глазами нарушительницу спокойствия.
Прямо перед подъездом, в слабом свете лампочки, висящей под карнизом над входной дверью, сквозь медленно оседающий холодный туман Прохор увидел сидящую на лавочке сухощавую женщину средних лет в совершенно мокрой одежде, она низко опустила голову и, держась обеими руками за края сиденья лавки, медленно раскачивалась из стороны в сторону, как еврей на молитве.
– Женщина, как Вам не стыдно. Почему Вы людям спать не даёте своими душераздирающими криками? Почему Вы не позвоните своей Вале по телефону и не сообщите ей о своём местонахождении?
Женщина устало подняла голову, посмотрела на Прохора и медленно ответила, с трудом подбирая слова:
– А, это ты Яиду? У меня телефон сдох. А дверь подъезда закрыта.
– Во-первых, я не Яиду, а Прохор, а во-вторых, дверь подъезда была открыта, надо было только толкнуть её рукой.
– Да? А я на себя дёргала. Вот дура. Это значит через неделю вам эту входную дверь поменяют с открыванием наружу, и звать тебя скоро начнут Яиду, хотя разницы большой нет, что Прохор, что Яиду, всё равно.
– Это как ты определила, что дверь в подъезде у нас поменяют, и моё имя заодно, уважаемая? – заинтересованно спросил её Прохор, улыбнувшись.
– Это долгая история, Проша, и ты не поверишь, а вот через неделю, в это же время, ты сам убедишься в моих словах, – и, подняв правую руку вверх, предупреждающе покачала указательным пальцем.
Затем встала со скамейки и тихо пошла по тротуару в противоположную сторону от дома.
– Эй, уважаемая, – негромко позвал её Прохор, – Вы в дом-то зайдите к своей Вале. Вам обсушиться надо и согреться.
– А я сама – Валя, – донёсся приглушённый туманом голос уходящей женщины.
Прохор постоял ещё немного, размышляя о странном разговоре с ночной незнакомкой, недоумевающе пожал плечами и наконец, сообразив, что он весь промок и продрог, быстро побежал обратно вверх по лестнице в свою квартирку досыпать, интуитивно убеждённый, что возмутительница спокойствия больше не вернётся…
Прохор пошёл работать на завод с шестнадцати лет, сразу после окончания школы, так как других способов добывания денег для пропитания он не знал, а кормить его на период учёбы в университете было некому. У отца с матерью были такие мизерные пенсии, что их едва хватало на оплату услуг ЖКХ и лекарства. Учиться приходилось по вечерам, и времени катастрофически на всё не хватало, поэтому он приучил себя к строгой дисциплине на работе и в учёбе. Прохор никогда не опаздывал на работу, всегда всё вовремя делал и с хорошим качеством.
За три года работы токарем он досконально изучил все премудрости своей профессии – пределы определения шероховатости у обрабатываемой на токарном или фрезерном станке поверхности детали, её точность, чистоту и линейность, научился изготавливать детали повышенной сложности и конфигурации качественно и в срок, и поэтому был уважаем среди работников токарного цеха.
Но окружающая жизнь быстро менялась, количество заказов сократилось, зарплату стали платить нерегулярно и в меньшем объёме, хотя и раньше она была небольшой, и многие профессиональные токари, фрезеровщики, слесари по увольнялись в поисках лучшего заработка. Прохор тоже уволился и пошёл работать в коммерческую фирму по ремонту иностранных автомобилей, здесь подход к труду был более либеральный: «Есть работа – надо срочно сделать, нет работы – иди гуляй». И времени свободного стало больше, и зарплата стала значительно выше, в сравнении с заводом.
У Прохора помимо учёбы в университете стали появляться другие интересы и развлечения. Он с товарищами по работе записался в яхтенный клуб, по вечерам стал ходить играть в боулинг, а по выходным, как вся современная молодёжь, развлекаться в ночных клубах, и воспоминания о работе на заводе «от звонка до звонка» были у Прохора как дурной пример.
Но казалась бы процветающая фирма вскоре развалилась под мощным давлением налоговых органов и прессингом силовиков, и её руководителям пришлось закрыть компанию. Ребята перешли работать в другую подобную фирму, рабочие руки везде нужны, но через год и она закрылась по той же причине. Так друзья переходили с одного места работы на другое, работы становилось всё меньше, а зарплата, как это ни странно, была всё больше, так как большинства квалифицированных специалистов не стало, многие уехали за границу в поисках лучшей жизни, многие ушли на пенсию или умерли, а подрастающую молодёжь на такие «грязные» профессии не заманишь ни калачом, ни «Дошираком». Наконец друзья решили открыть собственную фирму под своим руководством.
И Прохор с недавнего времени стал работать директором частного предприятия по изготовлению деревянных конструкций и малых архитектурных форм, выполняя заказы мэрии для украшения парков города, детских придомовых площадок и заказы для частников, изготовляя бочки, ящики, дельные вещи, вёсельные лодочки, и даже иногда яхты для богатых инвесторов.
Прохор с компаньонами взяли в аренду цех в большом предприятии, на кредиты в банке накупили туда необходимого для обработки дерева оборудования и с энтузиазмом принялись за работу. С каждым месяцем становилось всё больше разных заказов, требующих не только хороших профессиональных навыков, но и технологических, конструкторских решений, с которыми ежедневно приходилось сталкиваться их маленькому коллективу. Но если решение вопроса о методе изготовления очередного конструктивного элемента заказа не приходил в голову работникам, то они звонили своему директору Прохору с просьбой о помощи, и он всегда отвечал им:
– Сейчас. Я иду, – и обязательно спускался в цех и помогал своим работникам в решении возникшей проблемы.
Основной коллектив компании Прохора состоял из пятнадцати человек, профессиональных столяров и плотников и трёх руководителей в том числе. В случае большого количества заказов Прохор увеличивал численность своего предприятия вдвое, благо производственных площадей хватало и необходимого оборудования тоже.
В прошлом году они построили за одиннадцать месяцев крейсерскую яхту для богатого заказчика, по цене почти вдвое дешевле, чем если бы он заказал её построить в Южной Корее. И в благодарность за это заказчик продал Прохору свою старую яхту за символическую плату. Прохор с двумя своими друзьями-компаньонами произвели на ней капитальный ремонт с заменой всего такелажа и внутренней обшивки, зачистили её от старых наслоений краски и заново покрасили в синий цвет. Сшили паруса из современных материалов, и яхта получилась как новая, вместимостью на шесть человек и неограниченного района плавания. Вновь возрождённую яхту Прохор предложил назвать «Ирис».
– Зачем яхте такое странное цветочное название, Прох? – спросил его друг и компаньон Максим.
– Видишь ли, Макс, это название будет символизировать стремление к возрождению, как «Ирисы» Ван Гога, и если мы подрисуем на носовом подзоре яхты три цветка с этой знаменитой картины, то это будет смотреться весьма брутально, мне кажется.
Доводы Прохора показались товарищам вполне убедительными, и они согласились с его мнением. На их яхте с тех пор стала красоваться белая, выполненная в готическом стиле надпись «Ирис», а чуть ниже надписи были нарисованы три цветка ириса с картины Ван Гога, один белый и два фиолетовых.
Друзья стали регулярно участвовать во всех яхтенных гонках и регатах и даже получали призы за настойчивость и упорство. А также использовали яхту для морских прогулок и рыбалки с товарищами и подружками, иногда по очереди выходя в море.
Предстоящая морская регата между островами Японского моря должна была проходить в четыре этапа, с ночёвками в закрытых бухточках от сильных ветров. Друзья не раз участвовали в подобных гонках, но ни разу призовых мест не занимали, наверное, из-за малого опыта в парусном спорте, да и яхта была тяжеловата, по сравнению с другими, более современными. Но на этот раз они были полны решимости войти в пятёрку лидеров, используя новую тактику, с учётом ветров и течений в заливах…
Прохора разбудил звонок с его мобильного телефона, лежащий у изголовья на тумбочке. Он посмотрел на будильник и понял, что безнадёжно проспал.
– Прохор! Ну ты где? – раздался тревожный голос Максима в телефоне, – уже через десять минут будет старт, а мы ещё у пирса болтаемся.
– Сейчас буду. Я уже иду! – бодро ответил ему Прохор.
Быстро подскочил с дивана, натянул на себя джинсы и футболку и, не умываясь, бросился бегом к яхтенному клубу, благо он был недалеко. Спускаясь со склона холма к бухте, где должна стартовать регата, Прохор сразу заметил, что практически все яхты вышли к стартовой линии, и часть их нетерпеливо перемещалась вдоль неё, в ожидании сигнала ракетницы с судейского катера, соревнуясь, кто первым пересечёт воображаемую линию, а часть яхт стояли в выгодных позициях с потравленными трепещущими парусами, похожими издалека на стайку белых бабочек, сидящих у дождевой лужи на просёлочной дороге, и, подрагивая своими парусами-крылышками, создавали праздничное настроение. И только одна яхта одиноко стояла пришвартованная к пирсу с грустным видом, это был синенький «Ирис». В этот момент беззвучно взлетела зелёная ракета, оповещая всех, что гонка началась. Все яхты мгновенно развернулись к ветру одним бортом, паруса натянулись под свежим бризом, и регата, состоящая из тридцати с лишним яхт, стремительно ринулась в море, стараясь помешать друг другу в пределах правил.
Прохор взбежал на яхту, друзья молча быстро отдали концы и стали лавировать, стараясь выйти из ковша против ветра как можно быстрее, а Прохор, запыхавшись, примирительно продекламировал слова из песни Булата Окуджавы:
– «Я в синий троллейбус сажусь на ходу, последний, случайный».
Но, пока они выруливали из бухточки и подходили к стартовой линии, расположенной посередине залива, то пересекли створы между буйками с опозданием более чем на полчаса. Основная часть яхт, участвующих в регате, уже почти скрылась за мысом, и друзьям пришлось пристраиваться в хвост уходящим. Когда стартовые волнения уже улеглись и яхта легла на курс, Слава, третий член их команды, спросил у Прохора:
– Ну, что же ты так опоздал, договаривались же прийти пораньше.
– Да засиделся с Ленкой в кафе до часу ночи, пытаясь её отговорить от очередной поездки в Корею. Ещё и будильник забыл завести, вот и проспал.
– Ты всё нянькаешься с ними? А они вполне уже взрослые кобылицы и в состоянии сами о себе позаботиться.
– Кому они нужны в нашем угрюмом обществе! У их родителей, если они есть, нищенская пенсия, самим бы с голоду не помереть. А современному чиновничьему быдлу глубоко наплевать на растущую безработицу среди молодёжи. Раньше хоть были фабрики, заводы, молодёжь работала там швеями, сборщиками радиодеталей, малярами, изолировщиками, токарями, а теперь ничего этого нет. Те, кто сейчас у власти, взамен предлагают молодым, физически сильным работать в силовых структурах, чтобы охранять их богатства. А остальным куда деваться? Вот и занимаются чёрт знает чем, чтобы с голоду не сдохнуть. Изгои общества, люди «с низкой социальной ответственностью», как любят говорить про них современные чиновники, хотя сами же и довели их до этого.
Вечером яхта «Ирис» самой последней из всех участвующих в гонке в большой регате зашла в закрытую глубоководную бухточку для промежуточной ночёвки. Мест у причала уже не было, и они привязались вторым бортом к своим постоянным соперникам по спорту, яхте «Спартак».
На яхтенной стоянке было шумно, весело, звучала музыка из динамиков яхт и слышалось бренчание струн гитар, раздавался девичий звонкий смех откуда-то взявшихся тусовщиц, и друзья тоже подключились ко всеобщему веселью, перейдя на борт «Спартака» со своими продуктами.
Празднество первой ночной стоянки продолжалось до часу ночи, но Прохор лёг спать пораньше, так как прошлую ночь почти не спал из-за голосистой Вали. Во втором часу ночи вернулись на яхту Максим со Славой и привели с собой трёх девушек «без комплексов», которым якобы не хватило места поспать на «Спартаке», и Прохору пришлось вставать, чтобы поддержать правильность выбора друзей в ночных попутчицах. После краткого знакомства взаимное веселье продолжилось около часа. И только в четвёртом часу ночи, наконец, все утомились, аккумуляторные батареи стали садиться, лампочка, освещающая каюту, потускнела, её выключили, пошептались немного в темноте и заснули.
А рано утром всех разбудила труба горниста, пропевшая утренний подъём на какой-то из яхт, и все участники регаты стали просыпаться, поругиваясь в утреннем тумане, принялись готовить себе завтрак, варить кофе, жарить яичницу. А наиболее нетерпеливые стали проверять такелаж, убирать береговые трапы, ставить новые паруса, торопясь к началу следующего этапа гонки.
Друзья на «Ирисе» тоже проснулись, кое-как растолкали, одели и отправили на берег ночных фривольниц, под едкие замечания с соседней яхты, и тоже приступили к завтраку. Максим вскипятил чай и поджарил тосты с беконом. Завтракали на палубе в кокпите, так же, как и соседи на «Спартаке», обмениваясь с ними прогнозами относительно погоды. Всё небо с утра было затянуто серыми облаками, которые не спеша, подталкивая друг друга, наплывали со стороны моря. В воздухе пахло океанской сыростью, и слабый ветерок предвещал ухудшение погоды. С судейского катера по громкоговорящему радио объявили, что с моря надвигается циклон и пройдёт на северо-восток, слегка коснувшись пути прохождения регаты, поэтому организаторы соревнования и судейская коллегия рекомендуют всем участникам гонки не углубляться мористее, а стараться пройти к финишу, как можно ближе прижавшись к береговой линии.
– Может быть нам вообще всем выйти на берег и протащить яхты за концы вдоль берега к финишу, как бурлакам на Волге, чтобы избежать неприятных ощущений во время морских волнений? – весело крикнул в сторону судейского катера шкотовый со «Спартака», и услышавшие его реплику яхтсмены дружно рассмеялись.
Старт был назначен на девять утра, и к этому времени яхты потянулись из бухточки на стартовую позицию, по ходу укрепляя снасти и убирая всё лишнее с палуб, чтобы не унесло волнами в море. На этот раз яхта «Ирис» стартовала в числе первых и широкими галсами пошла в отрыв от основной регаты.
– Я предлагаю нам пойти к финишу по прямой, ещё мористее, – сказал Прохор членам своей команды после очередной смены галса в сторону моря, – так мы отыграем потерянное время и вырвемся в лидеры, ну поболтает нас часа три-четыре, ничего, потерпим, никто из нас морской болезнью не страдает. Как вы считаете, пацаны?
– Я не против, – сказал Максим, – паруса у нас новые, выдержим, если что.
– И я «за», – поддержал идею всегда осторожный Слава. – Да и море вроде пока спокойно, авось пронесёт.
И яхтсмены «Ириса» стали забирать всё мористее и мористее, пока вся регата за кормой не растаяла на горизонте, рассчитывая таким образом одним галсом выйти к финишу, с учётом поправок на ветер.
Но через час погода стала ухудшаться, ветер резко усилился, чёрные тучи на небе опустились так низко, что стали цепляться за волны, а затем неожиданно пошёл такой лютый ливень, что видимость практически упала до нуля и темнота вокруг стала такой плотной, что, казалось, протяни руку – и можно потрогать её рукой, как скалу.
– Надо бы нам спасательные жилеты надеть! – прокричал сквозь шум ливня Слава. – А то как бы чего не вышло.
– Не дрейфь, Славик! – прокричал ему в ответ Прохор. – Всё в этом мире запрограммированно, как сказал наш философ Перельман. Кому суждено сгореть – тот не утонет!
– Я не хочу сгореть, – поддержал его Максим. – Уж лучше утонуть!
И во всё горло запел песню рыбака из старого фильма «Человек-амфибия».
Лучше лежать на дне,
В синей прохладной мгле,
Чем мучиться на суровой,
Жестокой, проклятой земле.
Чувство опасности от надвигающегося на них тайфуна возбуждало, пьянило и придавало друзьям неустрашимого азарта.
Ливень меж тем стал затихать, небо слегка прояснилось и стало светлее, а ветер продолжал усиливаться, меняя направление. При смене галса стаксель карабином зацепился за фор-штаг, парус мгновенно на пузырился, резкий порыв ветра вырвал из него огромное полотнище и унёс в море, как носовой платочек.
Максим со Славой, поминутно окатываемые волнами, грозящими смыть их с палубы, отцепили остатки порванного паруса, поставили вместо него штормовой стаксель, зарифили грот по штормовому, приготовились таким образом к усиливающемуся тайфуну. Максим спустился в каюту, посмотрел на мониторе компьютера сводку погоды в их районе и прокричал друзьям:
– Тайфун изменил направление и движется прямо на нас! А мы приближаемся к его центру! – и, поднявшись из каюты, закрыл вход в неё шторм портиком, чтобы в яхту не захлестнула волна.
– Вот и хорошо! – прокричал в ответ Прохор, – в центре тайфуна ветер слабее будет!
Яхта стремительно взлетала на очередную волну, как на гору, протыкала её пенистый гребень, вода с которого неистово обрушивалась на палубу водопадом, поминутно накрывая яхтсменов с головой, и им, находясь на вершине волны, на мгновенье было видно, насколько хватало глаз, как штормовой ветер гнал на них бесчисленные волны, стена на стену, яростно срывая пену с их вершин и швыряя её вниз, где она скапливалась между ложбин, металась, извиваясь длинными белыми полосами, не находя себе выхода. Затем яхта тяжело и как бы нехотя переваливалась через гребень и так же стремительно летела вниз, как в бездну, и в этот момент вокруг была только тёмная вода, несущаяся мимо спортсменов, и мелькающая шипящая белая пена.
Повернуть сейчас обратно – было смерти подобно, при развороте яхту тут же перевернуло бы и сломало мачту, поэтому приходилось идти только носом против волны, часто меняя галсы, не изменяя общего направления. Друзья сидели в кокпите, пристегнувшись карабинами к вантам, по колено в воде, так как вода от поминутно накрывавших их волн не успевала выливаться через шпигатное сливное отверстие. Так продолжалось часа полтора, пока наконец ветер стал понемногу стихать, и яхту перестало захлёстывать встречной волной.
– Слава! Возьми у меня руль. Я пойду в каюту, посмотрю на карту монитора, где мы сейчас находимся, – прокричал Прохор и спустился в салон. Определившись с местонахождением яхты и направлением ветра, он высунул голову из каюты и объявил:
– Да, действительно, мы почти в центре циклона, и сейчас, возможно, должно даже на короткое время показаться солнце. А направление ветра изменилось, и вскоре он будет нам дуть прямо по курсу, так что дальше идти будет легче, можно поставить запасной стаксель и поднять грот полностью.
В этот момент судовая радиостанция тревожно запищала, и Прохор опять «нырнул» в каюту, чтобы её послушать. Вызов шёл на частоте международной безопасности 2182 кГц, он включил приёмник и спросил:
– Алё, я слушаю вас, что у вас случилось?
В микрофоне прозвучали тревожные торопливые слова:
– «Мэй-дэй, мэй-дэй, мэй-дэй!». Ай ван. Ётто де ги иялеси! (Тону на яхте).
Прохор зафиксировал сигнал бедствия, запеленговал его, он находился прямо по курсу, недалеко от них, и ответил:
– Мы слышим вас, держитесь, я иду на помощь!
– Вакаранай! Мэй-дэй, мэй-дэй, мэй-дэй! – заверещал голос в микрофоне.
Прохор высунулся на палубу и крикнул: «Ребята! Смотрите внимательно, прямо по курсу какое-то иностранное судно терпит бедствие, кажется один человек, вроде японец», – и опять вернулся к радиостанции и вышел с ним на связь:
– Я иду! Я иду к вам, держитесь!
– О, Яиду! Кас ките (спасите меня), Яиду!
– Вот заладил своё, яиду, яиду. Сказал же, щас приду, – пробормотал про себя Прохор, выходя на палубу.
И действительно, вскоре прямо по курсу показалось полузатопленное небольшое судёнышко, на палубе которого стоял человек в спасательном оранжевом жилете, размахивал руками и что-то кричал.
– Так, Слава, подходить будешь к нему с подветренной стороны, правым бортом, будь поаккуратнее, как бы нам самим не побиться об него. Давайте выставим швартовые кранцы, на всякий случай, и как только мы его примем, ты, Слава, сразу же отваливай от его посудины по ветру, как можно быстрей.
– Ясно! – ответил Слава.
Слава вышел на одну амплитуду морской волны с тонущим судном и стал быстро сближаться. Как только яхта носом ударилась о борт полузатопленного катера, он резко повернул руль, и на мгновенье они стали с ним лагом, Прохор с Максимом схватили иностранца за протянутые им руки и рывком затащили его на свою палубу, а яхта тут же благополучно отчалила, подхватив парусом ветер.
И буквально через минуту очередная волна накрыла тонущее судёнышко, и оно скрылось под водой навсегда на глазах у всех.
– Я же говорил, кому суждено сгореть, тот не утонет! – весело прокричал Прохор и похлопал спасённого иностранца по плечу, – а ты, яиду-яиду, вакаранай! – и облегчённо рассмеялся.
– Ай Джапан! Ай аригото (благодарю), Яиду! – произнёс японец, сложил ладони перед собой, поклонился своему утонувшему судну, а затем и Прохору.
– Ты не мне кланяйся, а всевышнему, – сказал Прохор и показал пальцем на свой глаз, а затем на небо, подняв голову.
– О, хай Яиду, о хай!
– А почему японец всё время повторяет слово «яиду» и смотрит на тебя, Прохор? – спросил Максим.
– Да ему, кажется, взбрело в голову (во время переговоров по радиостанции, когда я повторял ему «Я иду спасать тебя»), что меня звать Яиду.
– А что, оригинально! – и друзья весело рассмеялись, радуясь, что всё обошлось.
А Прохор опять пропел строку из начатой им утром песни Окуджавы:
Чтоб всех подобрать,
потерпевших в ночи
крушенье, крушенье.
Но шторм ещё продолжался, и яхта, пройдя центр его относительно спокойно, снова вошла в район сильного ветра, но на этот раз он был попутный, так как циклон повернулся к берегу, и яхтсмены вместе с японцем развернули паруса на попутный ветер и понеслись по пенистому морю, плавно переваливаясь с волны на волну, как с дюны на дюну пустынные путники на верблюдах.
Через два часа сумасшедшей гонки яхта «Ирис» на полном ходу и на всех парусах влетела в бухту, расположенную у городских берегов. Проскочив финишные створы в виде буйков, похожих на морковки, они разом сбросили все паруса на палубу, чтобы не наскочить на прибрежные камни. И уже по инерции плавно зашли в маленькую лагуну, где были расположены яхтенные пирсы. Здесь приветливо светило солнце периодически прорываясь сквозь облака, гонимые ветром с моря.
Пришвартовавшись, друзья, наконец, смогли расслабиться и привести себя в порядок. Оглядевшись по сторонам, они увидели рядом на пляже загорающих под жарким солнцем людей, веселящихся на мелководье детей, плавающих в лагуне парней и девушек. Глядя на эту всеобщую беспечность, они не верили, что буквально часа три назад они боролись со стихией и спасали от гибели тонущего человека.
Прохор, выйдя на берег, с трудом нашёл представителя судейской команды и зарегистрировал подход яхты «Ирис», ко всеобщему удивлению встречающих.
– Как вы смогли прийти? Всеобщее штормовое предупреждение же было, – несказанно удивились они. – И всем яхтам предложено было укрыться в бухтах до окончания шторма.
– А мы в этот момент, наверное, тонущего иностранца спасали и не услышали ваши рекомендации по радио, – деланно равнодушно ответил им Прохор и мужественно улыбнулся.
Первые яхты регаты стали появляться на горизонте только к концу дня, часа через четыре после их прихода. Но ребята не стали их дожидаться, а завалились все спать, так как смертельно устали во время борьбы со стихией.
На следующее утро к ним подошёл катер береговой охраны и забрал японца для передачи его на родину. Японец долго стоял на корме отходящего катера, махал ребятам руками и кричал:
– Яиду! Яиду! Банзай! Эйен саёнара! (Прощай навсегда!).
Следующие два этапа гонки прошли без приключений.
Через четыре дня регата закончилась, в ней яхта «Ирис» заняла одно из призовых мест, и друзья, довольные успехом, разошлись по домам.
Прохор, подойдя к своему дому, с удивлением увидел, что входная дверь в его подъезде стоит новая, хотя и прежняя была не старой, он толкнул её рукой, но дверь не поддалась, и тут у него мелькнуло какое-то воспоминание о неправильности открывания двери, и он потянул за ручку, дверь легко открылась и Прохор вошёл в дом. Поднимаясь по лестнице, Прохор продолжал размышлять: «И кому это понадобилось менять хорошую дверь на новую? Плановое, что ли? Странно, и о предстоящей её замене я уже от кого-то слышал».
На площадке своей квартиры он встретил соседа и спросил:
– Послушай, Ильич. А зачем у нас в подъезде дверь поменяли, по разнарядке что ли?
– Да какой там по разнарядке, позавчера молодёжь нашего подъезда на пьяной вечеринке набила морды пацанам из соседнего подъезда, а те обиделись, схватили топоры и погнались за ними. Наши ребята забаррикадировались в подъезде, а те так изрубили дверь топорами, что пришлось её менять целиком с косяком, и теперь она открывается в обратную сторону. С тебя, кстати, причитается двести рублей, всем подъездом пришлось сбрасываться.
– Странно, а я о предстоящей замене двери слышал недавно от кого-то, – сказал ему Прохор, отдавая деньги.
– Как это? – удивлённо вытаращил глаза Ильич, но Прохор, не поясняя, попрощавшись, зашёл в свою квартиру.
В два часа ночи Прохора разбудил знакомый странный крик с улицы, у подъезда:
– Яи-и-ду-у!
И через минуту стонущий крик повторился:
– Яи-и-ду-у!
Этот крик был похож на вой волчицы в зимнюю стужу и, кажется, звал кого-то на помощь.
– Только кого? – с тревогой подумал Прохор, и только после третьего зова до него дошло, что зовут-то его!
Прохор вскочил с дивана, быстро натянул на себя джинсы и футболку, на ходу надел тапочки и выбежал на улицу.
На этот раз ночь была ясная и прохладная, а на чёрном небе сверкали бриллиантами бесчисленные звёзды. На лавочке перед подъездом сидела знакомая ему женщина, вцепившись пальцами в край сиденья и раскачивалась из стороны в сторону, прикрыв глаза и готовясь опять прокричать, втягивая в себя воздух.
– Женщина! Ну что Вам опять не спится, зачем Вы опять кричите у нас под окнами? – как можно строже спросил её Прохор.
– А, ты уже пришёл, Яиду, – усталым голосом сказала она, открыв глаза. – Понимаешь, Проша, я попала в какую-то временную петлю и никак выйти из неё не могу. Некоторые события моей жизни порой повторяются по два, а то и по три раза, в мельчайших подробностях, и я ничего поделать с этим не могу. И что я только не делала, чтобы это остановить, ничего не помогает.
– Ну, а наш дом-то тут при чём? – заинтересованно спросил её Прохор.
– Да вот из-за этой треклятой двери, – ответила женщина и ткнула пальцем в сторону входной двери дома. – Вчера я случайно шла мимо вашего дома и увидела, как рабочие опять меняют вашу дверь. А месяц назад её уже меняли, я это видела. И подумала, что это опять меня заело на одном месте, как иголку на пластинке патефона. Три дня назад я специально пришла посмотреть ночью – дверь была старая. А вот вчера, видишь, всё равно поменяли, кто-то специально грандиозную драку устроил, чтобы всю дверь изрубить, и поменяли. А с тобой разве никогда такого не бывало, когда нелепые события жизни упорно повторяются зачем-то несколько раз?
– Да вроде бы нет, никогда.
И вдруг вспомнил, как давным-давно, много лет назад, когда он был совсем ещё маленьким, он в первый раз столкнулся с таким явлением…
Четырёхлетний Проша с утра не выходил из дому, и мать сказала ему:
– Проша, ну что ты всё время возле меня крутишься, видишь, я стираю, и ты мне мешаешь. Лучше пойди с ребятами поиграй в классики на той стороне дороги.
Они тогда жили в частном доме у дороги, а другой стороне, на детской площадке, дети всегда играли в разные игры.
– Нет, не пойду! – ответил Проша и насупился.
– Почему? –удивилась мать. – Ты раньше всегда бегал туда играть со своими друзьями.
– Там сейчас самосвал вон ту белую курицу задавит, – и показал в окно матери на курицу, что греблась под забором стоящего у обочины дороги с противоположной стороны.
– Ну какой самосвал, Проша, на улице никакой машины нет, вечно ты выдумываешь, фантазёр, – возразила ему мать, выглядывая в окно.
В это время из-за поворота выехал самосвал, грохоча железным кузовом. Белая курица, которая искала червячков в кучке навоза под забором, подняла голову и тревожно посмотрела одним глазом на приближающийся грузовик, оценивая, хватит ли ей времени перебежать дорогу, или нет. И затем, когда самосвал уже почти поравнялся с ней, не выдержала и бросилась перебегать, водитель резко затормозил, но было уже поздно, курица всё же успела попасть под колесо.
– Господи! Как же это получилось! – воскликнула мать, всплеснув руками, – откуда ты это знал, Проша? – И на всякий случай потрогала его лоб ладонью.
– А самосвал два раза уже её давил, я видел, – заявил довольный произведённым эффектом Проша испуганной матери.
– Ладно, сегодня ты никуда не пойдёшь, побудешь со мной, – сказала ему мать и закрыла окно на улицу.
Через неделю, выйдя за ограду, Проша опять увидел глупую белую курицу, гребущуюся под забором на том же месте у дороги, и решил её спасти. Он взял длинный прутик и стал её прогонять, но курица никак не хотела уходить с разрытого места с червячками и бегала от его прутика туда-сюда вдоль забора, пока не нашла щель под ним и с трудом протиснулась на другую сторону, в чей-то двор. Проша, довольный тем, что спас наконец курицу от самосвала, вернулся к себе и стал сквозь ограду наблюдать.
Злой самосвал не заставил себя долго ждать, он появился в начале улицы минут через пять и стал быстро приближаться.
«Ага, а курицы-то нет», – радостно подумал Проша, – «кого на этот раз ты давить будешь?»
Но в это время за забором, на чужом дворе, куда прошмыгнула его курица, загремела собачья цепь и залаяла дворняга, погнавшись за наглой курицей, появившейся на её территории. Белая курица, кудахча, взлетела на поленницу дров у забора, убегая от собаки, но кобелина встал на задние лапы, пытаясь схватить её, и курица, отчаянно захлопав крыльями, перелетела через забор на дорогу, прямо под колёса подоспевшего самосвала.
И уже тогда маленький Проша понял, что если суждено какому-то событию произойти в определённом месте, то оно обязательно произойдёт, невзирая на бесчисленно разные пути подхода к нему.
Ему вспомнились и другие не менее странные случаи неотвратимости события, произошедшие с ним в более поздние времена.
Прохор припомнил, как будучи уже студентом он три раза подряд, каждое воскресенье, пробегая по дощатому мостику через железнодорожные пути, всегда пустому, сталкивался на его середине с рыжим кучерявым парнем, спрашивающем его всегда одно и тоже:
– Скажите, пожалуйста, как пройти на улицу Алтайскую?
– Нет, я не знаю такой улицы, – неизменно отвечал ему Прохор.
Но парень всё равно продолжал стоять посередине мостика, как бы не зная, куда ему пойти. И всякий раз, когда Прохор оглядывался, чтобы посмотреть на странного незнакомца, он оглядывался тоже и приветливо улыбался ему, прощаясь.
– Ну вот, твой рыжий так же запутался во времени и пространстве, как и я, – сказала Валентина Прохору, когда он рассказал ей про этот случай. – Какое-то определяющее в его жизни событие должно было произойти в этой точке, но всякий раз чего-то не хватает, и он вынужден возвращаться и возвращаться периодически на это место, пока всё не срастётся.
– А при чём тут я и улица Алтайская? – заинтригованно спросил её Прохор. Я её всё-таки потом нашёл, на старых картах города она была. Впоследствии старые дома на этой улице снесли и проложили по ней железную дорогу, и все забыли, что была такая улица.
– Ты, наверное, являешься каким-то связующим звеном в таких событиях мироздания, так же, как и улица Алтайская, которая временно отсутствует и без которой событие не может произойти. Так же, как и в моём случае, вашу входную дверь будут менять и менять под разными предлогами, вплоть до попадания в неё метеорита, пока не произойдёт моё определяющее событие, связанное с ней. Все события нашей жизни предопределены, и даже двоясь или множась, они всё равно прейдут к точке определения, по Пуанкаре, великого французского математика.
Поговорив о превратностях судьбы ещё минут десять, они наконец разошлись, чтобы никогда уже больше не встретиться.
Бизнес у друзей продолжался успешно, за год количество заказов удвоилось, и прибыль, соответственно, увеличилась тоже. Но местные власти и силовики, прознав про успешную предпринимательскую деятельность окрепшей компании, решили отнять её у молодых ребят. Они стали повышать арендную плату за цех, на землю, подняли налоги и замучили всевозможными проверками и придирками, не давая спокойно работать.
Прохор понял, что при таком массированном силовом давлении они не смогут удержаться на этом рынке, и стал сворачивать производство.
Теперь они не столько работали, сколько составляли всевозможные отчёты и декларации в разные местные инстанции. В какой-то момент Прохору это так надоело, что он не выдержал и решил уйти на яхте за границу, подальше от своры ненасытных чиновников.
Прохор уже почти сутки шёл на яхте в Японию против ветра, часто меняя галсы и размышляя о том, чем же он там будет заниматься, как неожиданно на фоне шума шероховато бегущих волн, которые цеплялись за борта судна, сопротивляясь его ходу, откуда-то с северо-запада ему послышался далёкий знакомый голос:
– Яи-и-д-у-у! Яи-и-д-у-у! – и с каждой минутой это звучало всё сильнее и сильнее, заглушая шелест скользящей воды.
И Прохор вдруг понял, что там, дома, он нужнее, что там в нём нуждаются и просят о помощи.
– Ну нет, – решился Прохор, – так просто эти кровопийцы от нас не избавятся, мы всё равно сильнее и умнее их. Задавим гадов!
И он решительно сделал разворот фордевинд на сто восемьдесят градусов, и с попутным ветром яхта легко заскользила по пологим мягким волнам, спеша обратно, в Россию.
ТВАРИ БЕЗРОДНЫЕ
Сказка – ложь, да в ней намёк,
добрым молодцам урок!
Рано утром на мокром от росы придорожном большом камне, лежащем у обочины просёлочной дороги, сидели два зелёных кузнечика и терпеливо ждали, когда над полем, из-за речки, взойдёт солнце, согреет и высушит их. Они все промокли от утренней росы, и их длинные усики грустно повисли, кончиками опустившись на камень.
– Чёрт, как же холодно! – сказал один из них, по имени Стив. – И когда же, наконец, это солнце поднимется!
– Ой, не говори, я сама вся закоченела, – ответила его подружка, по имени Сай, – у самой зуб на зуб не попадает, и даже нижняя юбочка вся мокрая.
За кузнечиками находилось небольшое поле, заросшее ковылём и полынью, кое-где поблескивающее от капелек росы сквозь утреннюю дымку. Невдалеке тихо пасся стреноженный рыжий конь, мокрая спина которого была видна над высоким бурьяном. Иногда он поднимал голову, жуя сочную траву, и фыркал, отгоняя надоедливую мошкару, при этом в больших глазах его поблескивали красные лучики утреннего солнца, и делал пару прыжков передними ногами, спутанными верёвкой его хозяином, чтобы за ночь далеко не ушёл от дома, стоящего у реки.
Одна из холодных росинок скатилась с длинного листочка стебелька ковыля, росшего над сидящими на камне, и шлёпнулась прямо на голову Стиву, отчего он ткнулся мордочкой в камень и заверещал, отряхиваясь:
– Да сколько можно терпеть эти мучения, в то время как в наших сухих норках под камнем заселились эти жирные краснопузые твари бескрылые! Им, видите ли, противопоказана утренняя сырость! Им, видите ли, необходимы тепло и покой! Да кто бы говорил! Бродяги безродные!
– Тише ты, разбудишь их, ещё услышат и обидятся, – зашушукала на него Сай.
– Да и чёрт с ними, пусть обижаются, может быть совесть у них наконец проснётся, и они освободят наши жилища.
– Я думаю, нет, не проснётся, – грустно прошептала Сай и вздохнула.
В это время на дорогу из-за растущих на той стороне кустарников выбежали весёлые бурундучиха и бурундучок. Бурундучок, догоняя свою подружку, всё пытался её остановить, хватая передними лапками за полосатую спинку. Бурундучиха ловко выворачивалась и, оглядываясь на ухажёра, недовольно попискивала:
– Я же тебе сказала нет – значит нет.
– Ну что тебе стоит, давай прямо здесь, так будет возбуждать сильнее, – шептал, запыхавшись, бурундучок.
– Ты совсем с ума сошёл, извращенец, – возмущённо воскликнула бурундучиха и остановилась, – увидят же все кругом!
– Да кто тут увидит! Никого на дороге нет, – и, изловчившись, схватил передними лапками подружку за загривок и запрыгнул на неё.
Кузнечики с интересом наблюдали за этой любовной сценой прямо на середине дороги, и Сай сказала другу:
– Вот видишь, Стив, и у них собственного жилища нет, наверное, крысы выгнали и заселились в их домик.
– Какие там крысы! С жиру бесятся, ведь так прикольнее, на виду у всех, – со знанием дела прищёлкнул он языком. – А жилище у них есть, вон в той старой ёлке со сломанной вершиной, аж три дупла ихние, два из которых битком набиты орехами. Я сам видел.
Сай с укоризной посмотрела на Стива и сказала: