– Дети – цветы жизни, – глубокомысленно изрек Родион Потапович, вычеркивая из бюджета нашего многострадального детективного бюро «Частный сыск» очередную сумму на подарок своему сыну Потапу, которого я в последнее время иначе чем Потоп не именовала. Причем всякий раз приставляла к этому сомнительному наименованию пышный эпитет «всемирный».
А что? Если учесть, сколько денег тратил мой босс на нужды своего обожаемого чада, то последствия этого для бюджета нашей фирмы, отнюдь не резинового, были вполне сравнимы с упомянутой библейской катастрофой.
– Босс, я думаю, что мягкая игрушка «Говорящий пингвин с органайзером и редупликатором яичной кладки» размером метр на два метра вашему отпрыску в ближайшие восемьдесят лет не понадобится, – на одном дыхании выговорила я, подумав, что зря я это сказала: ведь возьмет Родион Потапыч да и пойдет искать этого самого «пингвина». – Вот когда ваш сын вырастет, состарится, впадет в маразм и будет ходить под себя с тем же ошеломляющим успехом, как он это делает сейчас, вот тогда, быть может, все то, что вы ему сейчас покупаете, будет кстати.
– Что? – тут же поднял голову босс. – Опять злопыхаешь, Мария?
– Злопыхаю? – возмутилась я. – Злопыхаю не я, а тот чудовищный электронный паровоз, который вы купили вашему Потопу! Вот тот не только злопыхает, а и катается по всей конторе, выезжая из самых неожиданных углов… У него там, видите ли, мини-компьютер!
– Паровоз?
– Мальчишке только чуть больше года, а вы купили ему того чудовищного слона с крутящимся хоботом! В прошлый раз, когда вы его пробно включали, он перевернул миску этого отвратительного пса Счастливчика и навертел на хобот новую занавеску, которую Валентина, кстати, только повесила!
– Н-да? – мутно процедил босс, очевидно, плохо слыша, о чем, собственно, я говорю. Потом почесал в вихрастом затылке и повторно изрек сакраментальное:
– Дети – цветы жизни, моя дорогая Машенька.
– Почему-то все произносят только первую часть этой фразы, начисто забывая о второй, – ядовито сказала я. – Так что вы, Родион Потапыч, не особо усердствуйте.
Мой дражайший босс, г-н Шульгин, поднял голову и недоуменно посмотрел на меня поверх очков:
– Какая еще вторая часть фразы?
– Полностью эта фраза, – медленно проговорила я, – звучит следующим образом: «Дети – цветы жизни на могилах своих родителей».
– М-м-м… да?
– Да.
Родион Потапович, в очередной раз неприятно удивленный моей осведомленностью в сфере словесности, снял очки, протер их, потом положил на стол и, подслеповато щурясь на меня, произнес:
– По-моему, Мария, тебе нужно отдохнуть.
– Сказал босс, подписывая приказ об увольнении, – прокомментировала я.
– Нет. Просто последний раз, мне кажется, ты имела полноценный отдых… гм…
– Да, давненько это было… – вывела я из затруднения Родиона Потапыча.
– Тем более, – сказал босс. – Так что, я думаю, тебе будет нелишним немного развеяться.
– Да, босс, вы же собирались сходить в загс и подать заявление о переименовании отпрыска? Вы еще признали, что погорячились, когда назвали сына в честь вашего батюшки.
Родион Потапович неопределенно пожал худыми плечами и вынул из стола тисненую флягу со своим излюбленным коньяком. Это означало лишь одно: не мешай, и без тебя проблем полно. Например, где купить такие памперсы, которые не требуют… так сказать…
Я шумно вздохнула и вышла из кабинета босса.
Все мне изрядно надоело, и, так как работы пока что не предвиделось, да и не было особой необходимости в ее наличии, благо денег на счетах было прилично, я решила уехать из родной столицы туда, где, как говорится в бессмертной комедии, «оскорбленному есть чувству уголок».
Карету мне, карету!
Карета не карета, а вот элегантная машина цвета «мокрый асфальт» подъехала к дверям нашего офиса в тот момент, когда я уже собиралась покинуть его. Из машины некоторое время никто не выходил, словно владелец иномарки, скрывающий свой лик за тонированными стеклами, тщательно оглядывался по сторонам, прежде чем выйти: а куда это, собственно, он попал?
Я шла мимо автомобиля, когда наконец его владелец подал признаки жизни и высунул из окна большую голову с неаккуратно торчащими седеющими волосами:
– Девушка!
Возглас определенно был обращен ко мне. Мужчина повторно окликнул меня, а потом и вышел из машины. Он неловко взмахнул руками, попав носком ботинка в выбоину в асфальте, при этом его широкое лицо с большими, в неуклюжей оправе, очками, за стеклами которых поблескивали подслеповатые небольшие глаза, забавно перекосилось. Глаза и неуклюжая оправа, а также мешковатого покроя брюки и мятый пиджак не соответствовали элегантности той машины, которую мужчина припарковал у нашего офиса.
Кого-то он мне напоминает? Я даже остановилась, чтобы припомнить, кого именно.
– Девушка, – в третий раз обратился ко мне мужчина и продолжил: – Я ищу… мне сказали, это где-то здесь.
Объяснение было исчерпывающим.
– Вам, наверно, к парикмахеру? – весело предположила я, рассматривая его прическу. Мужчина покачал головой. Кого?.. Кого напоминает? Уж не коварного ли фээсбэшника Кирилла Петровича Куприна, который едва не списал на моего босса взрыв подмосковной птицефабрики, после чего перья летали по всей округе, как тополиный пух? Да нет…
– Я ищу детективное агентство «Частный сыск», – неожиданно четко сказал он. – Мне рекомендовали. Где-то тут…
– Значит, вам не к парикмахеру, – выдохнула я, внезапно вспомнив, кого он напоминает мне. Лохматого полусумасшедшего профессора из какого-то американского фильма. В таких же очках и передвигающегося такими же порывистыми скачками, как мустанг со спутанными ногами. Правда, ученые не ездят на таких машинах. По крайней мере, в нашей стране.
– Вы подскажете?..
– Конечно, – ответила я. – Я сама работаю в этом детективном агентстве.
Посетитель опустился на диван и стал крутить головой по сторонам. Лобастая кудрявая голова босса покачивалась над коротенькой линией узких плеч, и рассеянный взгляд скользил по полускрытому очками лицу нашего несколько странного гостя. Наконец Родион Потапович заговорил:
– Я детектив Родион Шульгин. Слушаю вас.
Посетитель кашлянул и выпалил:
– Я к вам по не совсем обычному делу. Я, можно сказать… так что вы не удивляйтесь.
– У меня был один знакомый дантист, – сказал Родион невозмутимо, – так вот, ему постоянно попадались пациенты, которые усаживались в стоматологическое кресло и начинали уговаривать моего знакомого не ужасаться тому, что он увидит у них во рту. Как он ни уверял их, что это его профессия и он на своем веку повидал всякое, пациенты упорствовали и извинялись, дескать, им очень стыдно – нельзя так запускать зубы.
Босс многозначительно умолк. Посетитель, кажется, не очень понимал, что хотел сказать ему Родион.
– Я не очень… – начал было он, но сам же оборвал себя, потому что Родион смотрел на него с откровенным лукавством. Что не мешало ему через секунду принять непроницаемо серьезный, невозмутимый вид, с каковым он, бывало, отчитывал пса Счастливчика за съеденную губную помаду. Помада принадлежала, разумеется, не Родиону, а либо мне, либо жене босса, моей старой подруге Валентине, но это обстоятельство не мешало моему начальнику говорить псу «моя помада».
– Простите, что я перебил вас, – серьезно выговорил Родион Потапович. – Просто вы сказали: «не совсем обычное дело». Уверяю вас, что последний раз по обычному делу сюда приходил банкир Гурвич, который просил найти вставную челюсть его супруги, стоимостью пятнадцать тысяч баксов. Я отказал. Ну ладно, что-то я все на стоматологическую тему. Слушаю вас. Представьтесь, прошу вас.
– Меня зовут Сергей Георгиевич. Белосельцев. Но я не по поводу челюсти, нет. (Я едва сдержала ироническую усмешку.) У меня пропал сын. Его зовут Роман. Он… знаете, он служил в армии. Все так странно…
Сказав это, он надолго замолчал. Я сочла возможным заговорить:
– Ну что же, служба в армии – это вовсе не так уж странно.
– Он у меня… такой, – произнес Сергей Георгиевич. – Просто… мне тяжело говорить. Они на одно лицо, и потому… когда Димы не стало, Роман воспринимался как-то особенно болезненно.
По его лицу пробежала судорога. Было видно, что слова даются ему с большим трудом. Родион Потапович с выражением легкого сожаления на лице подпер щеку ладонью и терпеливо смотрел на Белосельцева, который ерзал на диване, словно снедаемый постоянной болью. Я сказала мягко (сколько раз уж приходилось уговаривать клиентов успокоиться, порой обращаясь с ними так бережно, словно это малые дети):
– Сергей Георгиевич, я понимаю, что вам тяжело говорить, но тем не менее постарайтесь сосредоточиться, взять себя в руки. Если хотите, курите, вот пепельница. Выпейте воды. Покрепче не предлагаю, вы же за рулем.
– Да, конечно, – выговорил он, принимая от меня стакан с водой, и его зубы звякнули по стеклу раз и другой, когда он тремя крупными судорожными глотками проглотил все содержимое стакана. После этого Сергей Георгиевич несколько успокоился. Пригладил руками всклокоченные волосы. Начал быстро, словно опасаясь, что его перебьют:
– Мне рекомендовали вас как одних из лучших частных детективов в Москве… а может, и самых лучших. Конечно, это дорого, я знаю, вы немало просите, но у меня теперь есть деньги, научился зарабатывать… будь они прокляты. – Он втянул воздух носом, наверно, восстанавливая дыхание, и мне почему-то подумалось, что у нашего посетителя медицинское образование.
Как оказалось чуть позже, моя догадка подтвердилась.
– Разговор не о деньгах, – спокойно сказал Родион Потапович, комкая в пальцах какую-то бумажку. – Это определим позже, когда выясним, сможем ли мы взяться за ваше дело. Впрочем, мы редко кому отказываем, очень редко… Но готов заверить вас, Сергей Георгиевич, что мы профессионалы и что все, что сказано вами в этом кабинете, дальше нас с Марией не пойдет.
Белосельцев перевел на меня взгляд, полувопросительно-полуутвердительно пробормотал: «Мария?..» – и я машинально кивнула в ответ. Сергей Георгиевич покачал перед собой сцепленными в замок пальцами обеих рук и, наконец-то решившись, заговорил.