Шестая жена. Роман о Екатерине Парр - читать онлайн

Глава 7 1533–1534 годы

Вернувшись в Киртон, который показался ей совсем пустым, Кэтрин задумалась: что же ей теперь делать? Дядя Уильям написал, что в Рай-Хаусе ее ждут и всегда будут рады принять. Там жили тетя Мэри и их младшая дочь Марджери, еще не выданная замуж. Но Рай-Хаус уже не тот, каким был в те времена, когда кишел детьми и мать была жива. Кэтрин подумала, не поехать ли ей в какой-нибудь из доставшихся в приданое домов, где она могла бы жить независимо, но ни в Кенте, ни в Эссексе, ни в Суррее она никого не знала, а перспектива прозябать в одиночестве ей не улыбалась. Однако у нее имелись родственники на севере.

Три года назад отца Катберта назначили епископом Дарема, и еще он занял пост президента Совета Северных графств. Время от времени они переписывались; его послания были полны новостей, хотя Кэтрин заметила, что отец Катберт никогда не упоминает о Великом деле короля. Хорошо зная его, она подозревала, что добрый священник пригнул голову и держится подальше от эпицентра событий, не желая участвовать в них или навлекать на себя гнев монарха. Теперь, когда Кэтрин написала отцу Катберту о постигших ее несчастьях, он предложил ей поехать к одной общей для нее и Эдварда дальней родственнице.

Леди Стрикленд три раза овдовела. Она была замужем за сэром Уолтером Стриклендом, Вашим родственником, который умер пять лет назад. Потом вышла за младшего сына прежнего лорда Боро Генри, но тот умер меньше чем через год после свадьбы, а ее третий муж, которого, кажется, звали Дарси, почил в прошлом году. Недавно я видел ее, когда мне случилось поехать в Кендал. Она живет недалеко от замка Сайзерг в Уэстморленде и во время нашего теплого разговора призналась, что ей одиноко. Вы составите отличную компанию друг другу. Если хотите, я напишу ей и предложу, чтобы Вы приехали к ней жить на какое-то время. Сайзерг – отличный дом с прекрасным садом, и леди Стрикленд очень милая женщина. Я уверен, это поможет Вам оправиться.

Чем дольше Кэтрин думала об этом, тем более привлекательной становилась для нее идея отправиться в Сайзерг. Леди Стрикленд, похоже, была идеальной компаньонкой, и в ее обществе печальные воспоминания ослабят хватку. Кэтрин согласилась на предложение отца Катберта и написала ему, а потом очень обрадовалась, получив послание от самой леди Стрикленд, в котором та говорила, что будет счастлива видеть Кэтрин в своем доме и примет ее как родную.

На сердце у Кэтрин полегчало. Она приказала паковать вещи. Печалила ее лишь необходимость оставить безотказную Элинор. Лорд Боро приказал ей отныне служить Элизабет Оуэн.

В тот день, когда к дому подъехали конные носилки, которые увезут ее из Киртона навсегда, Кэтрин обошла дом, в каждой комнате вспоминая Эдварда, и наконец всплакнула о нем. Трудно было оставить его в прошлом и отпустить из своего сердца, но нужно смотреть в будущее.

Поездка заняла целую неделю. Кэтрин и ее эскорт, миновав Йоркшир и Пеннинские холмы, попали в более дикую и малонаселенную местность. Небо широко простиралось у них над головой, а перед глазами открывались восхитительные пейзажи.

Замок Сайзерг прочно стоял на плоской равнине в окружении мягко очерченных холмов. Четырехъярусная башня и примыкающее к ней здание были сложены из древних серых камней, сильно выветрившихся. Замок был больше и внушительнее, чем Гейнсборо или Рай-Хаус. Кэтрин затрепетала от радости, увидев, что вокруг него разбит прекрасный сад. Ей будет очень хорошо здесь.

Навстречу гостям вышла леди Стрикленд – миловидная женщина лет тридцати пяти, с кудрявыми золотистыми волосами, которые выбивались из-под ее французского капора. На ней было черное платье из добротной материи, а на шее висела камея memento mori[4] с изображением черепа. Однако с виду эта дама вовсе не казалась скорбящей вдовой.

– Мистресс Бург, моя дорогая, как приятно видеть вас. Добро пожаловать в Сайзерг!

Кэтрин спустилась из носилок и обняла хозяйку замка, а та в ответ поцеловала ее в щеку и провела через крыльцо в холл. Там, выстроившись в ряд, ждали дети. Кэтрин насчитала девятерых: три мальчика и шесть девочек; все они выглядели неуемными и озорными. В них совершенно не чувствовалось сдержанности, присущей детям Бургов. Как только всех детей представили и леди Стрикленд отпустила их играть, они бросились врассыпную, смеясь и толкаясь. Потом хозяйка пригласила Кэтрин сесть вместе с ней за полированный стол; управляющий принес им вина и маленьких пирожных. Кэтрин сразу полюбилась ее новая компаньонка. Эта женщина умела сопереживать, обладала мудростью и остроумием, она была из тех редких натур, которым сразу хочется доверить все свои сердечные тайны.

После того как они поели, леди Стрикленд повела Кэтрин в приготовленную для нее спальню, расположенную в башне.

– Замок старый. Думаю, ему лет двести. Я управляю им, пока мой старший сын Уолтер не достигнет совершеннолетия – это случится в следующем году, – но мы с ним договорились, что я и дальше буду жить здесь. К счастью, все мои мужья оставили деньги на приданое дочерям, хотя найти подходящую партию непросто, могу вам сказать. Но торопиться некуда. Вот мы и пришли.

Она открыла тяжелую дубовую дверь, и Кэтрин вошла в большую светлую комнату с тремя окнами в форме трилистника, устроенными в алькове. Тут стояла дубовая кровать под балдахином с зелеными дамастовыми занавесками, на полу лежал турецкий ковер, а у очага помещалось кресло с высокой спинкой. Явилась горничная с тазом, кувшином для умывания и полотенцем из голландского полотна; все это она поставила на сундук под окном.

– Уборная там, – сказала леди Стрикленд, указывая на дверь в углу. – Если вам что-нибудь понадобится, позвоните.

На каминной полке стоял маленький ручной колокольчик.

– Превосходно, – отозвалась Кэтрин. – Вы очень добры.

– Можете жить здесь сколько хотите, – с улыбкой отозвалась леди Стрикленд. – Я буду рада вашему обществу.

Кэтрин жилось замечательно. В часы досуга она читала хозяйские книги, с удовольствием проводила время на винокурне, где для развлечения готовила духи и варенья. Леди Стрикленд – Кэт, как теперь называла ее Кэтрин, – без конца уговаривала гостью остаться у нее. В благодарность та тратила немало времени на обучение дочерей хозяйки, вспоминая заветы матери, считавшей крайне важным давать образование девочкам. У мальчиков – Уолтера, Томаса и Роджера – был учитель, но он противился тому, чтобы их сестры тоже посещали уроки. Кэтрин не одобряла его методы, так как этот наставник принуждал своих учеников к скучной зубрежке, и постаралась сделать так, чтобы в противовес ему девочки – Элизабет, Анна, Мэри и Агнес Стрикленд – занимались с удовольствием. Младшие – Анна Бург и Фрэнсис Дарси – были еще слишком малы для учебы, но всегда принимали участие в общих играх. Это был счастливый дом, он вызывал у Кэтрин пронзительно сладкие воспоминания о Рай-Хаусе.

Анна написала ей, что благодаря влиянию дяди Уильяма ее назначили фрейлиной к королеве Анне. Екатерина отпустила ее, дав свое благословение; она, несомненно, понимала, почему родные хотели, чтобы Анна удалилась от нее.

В следующем послании подробно описывалась коронация новой королевы и прекрасные платья, которые получили фрейлины.

Я сама чувствовала себя королевой. В процессии я видела твоего ужасного лорда Боро, который нес шлейф ее милости. Он был одет в парадное платье и мантию из белой ткани с горностаевым подбоем и выглядел по-королевски, как и она.

Отец Катберт тоже присутствовал на коронации, но не так торжествовал.

Толпа стояла молча, когда мы проходили, и я ощущал исходившую от людей враждебность. Некоторые отпускали замечания по поводу неуместности девичьего белого платья, когда женщина на шестом месяце беременности. Я видел лорда Боро, который очень кичится собой. При дворе ходят слухи, будто король обругал его за то, что он забрал барку бывшей королевы и сжег ее герб.

Кэтрин легко могла представить лорда Боро за этими занятиями.

Было ясно, что Анна восхищается новой королевой и стала ярой сторонницей религиозных реформ. Кэтрин не обсуждала это с Кэт, так как та держалась старых взглядов. В часовне Сайзерга с высокими балочными потолками никогда не зазвучит чтение Библии на английском языке, если это будет зависеть от хозяйки замка. Так что лучше не затевать с ней споров о религии. Для Кэт тут и спорить было не о чем, но Кэтрин, глаза которой раскрыл не кто иной, как лорд Боро, начинала задумываться: а правильна ли старая вера? Тем не менее она всегда корила себя за такие кощунственные мысли.

Месяцы пролетали быстро, как бывает всегда, когда человек наслаждается жизнью. Две женщины каждый день катались на лошадях. Иногда охотились с соколами. Однажды летним полднем они поехали в замок Кендал, принадлежавший предкам Кэтрин; он стоял на возвышенности, откуда открывался вид на город. Это была настоящая крепость с башнями на углах и толстыми стенами, заросшими плющом, отчего все здание имело заброшенный вид. Женщины пешком поднялись на холм, потому что Кэтрин хотела зайти внутрь, но ворота оказались запертыми.

– Только подумайте, я могла бы родиться здесь или расти, – задумчиво проговорила она.

Кендал находился очень далеко от дома, в монастыре Черных Братьев, где теперь хозяйничал Уилл.

– Я бы предпочла не заходить внутрь, – сказала Кэт, скривив лицо. – Там, вероятно, все в запустении и страшно.

– Тем лучше! – рассмеялась Кэтрин и побежала вниз с холма. Как здорово быть молодой, незамужней, беззаботной и жить так, как тебе нравится, ни от кого не завися.

Они отвязали лошадей и поехали в Кендал, где поглазели на разложенные в лавках товары и зашли в приходскую церковь: там были похоронены дед Кэтрин, сэр Уильям Парр, и некоторые другие ее предки. Потом женщины вернулись в Сайзерг, поужинали с детьми и мирно провели вечер за вышиванием и разговорами.

Приближалась зима. С океана дули холодные ветры, окрестные горы заволакивало осенними туманами. Дожди шли каждый день.

Кэтрин провела в Сайзерге пять месяцев, когда пришло письмо от отца Катберта. Тот интересовался, не подумывает ли Кэтрин о том, чтобы снова выйти замуж, потому что он знает одного джентльмена, который мог бы ей понравиться. Это был троюродный брат ее отца Джон Невилл, барон Латимер, один из членов Совета Севера. Во время их последней встречи лорд Латимер обмолвился, что ищет себе супругу.

Он сказал мне, что ему нужна компаньонка для себя и мать для его детей, так как сам лорд часто бывает в отъезде – на сессиях парламента или на заседаниях Cовета. Ему сорок лет, он родственник Вам и леди Стрикленд. Живет в замке Снейп в Северном округе Йоркшира и происходит из знаменитого дома Невиллов. Это редкая удача, дитя мое. Милорд Латимер – человек честный, и я рад порекомендовать его Вам, если у Вас есть желание выйти замуж.

Кэтрин села, молча уставилась на письмо и глубоко задумалась. Она колебалась. Хочется ли ей снова замуж? Ей больше хотелось остаться здесь. Но сколько еще позволительно пользоваться гостеприимством Кэт? Может наступить момент, когда она начнет злоупотреблять им, хотя сейчас в это верилось с трудом. Однако необходимо принять в расчет и другие соображения. К этому моменту Кэтрин уже поняла, что доходов от ее приданого с избытком хватает для одного человека, живущего в гостях у кого-то, но они не позволят ей поддерживать столь же высокий уровень жизни, если она уедет в один из своих домов, полученных в приданое, и начнет самостоятельно вести хозяйство, что ее ничуть не привлекало.

Но тут появляется этот лорд – состоятельный барон, который почти в два раза старше ее, и предлагает ей новую жизнь в качестве хозяйки замка, комфорт и уважение до конца дней. Что же ей делать?

Просидев в раздумьях довольно долго, Кэтрин решила посоветоваться с Кэт и показала ей письмо отца Катберта.

– Я его знаю, – с улыбкой сказала леди Стрикленд. – Хороший человек, заботливый. Это стоящая партия. Мне будет жаль расставаться с вами, Кэтрин, но я не стану помехой столь выгодному браку.

Кэтрин задумалась, не рассчитывала ли леди Стрикленд оставить ее в Сайзерге навечно. Несмотря на возникшие сомнения, она верила, что Кэт принимает ее интересы близко к сердцу.

– Я не могу решиться, – сказала Кэтрин.

– Напишите епископу, что его предложение заинтересовало вас, но вы хотели бы познакомиться с лордом Латимером, прежде чем принимать окончательное решение. Скажите, что я с радостью приму его в Сайзерге как своего гостя. До Снейпа отсюда не больше пятидесяти миль.

– Спасибо вам, – поблагодарила Кэтрин. – Это пока наилучший выход.

Она написала не только отцу Катберту, но и дяде Уильяму, который прислал восторженный ответ:

Невиллы – самая старая, могущественная и знаменитая семья на Севере. Они всегда были благосклонны к Паррам. В наши дни они представляют давнюю традицию службы королю, тогда как мы в ней люди новые. Я призываю Вас серьезно обдумать этот брак.

Лорд прибыл в Сайзерг морозным ноябрьским днем. Кэтрин и Кэт встречали его на крыльце. Кэтрин по-прежнему ходила в черном в память об Эдварде, однако платье ее было из бархата, а капор украшен жемчугом.

Его светлость приветствовал женщин в грубовато-добродушной манере, при этом невыразительное загорелое лицо гостя расплылось в улыбке. Говорил он с заметным северным акцентом, держался с большим достоинством, которое облекало его фигуру так же хорошо, как и костюм для верховой езды – неброский, но превосходного качества.

По распоряжению Кэт слуги приготовили отличный обед из оленины и зайчатины. Во время застольной беседы Кэтрин выяснила, что лорд Латимер – прямодушный йоркширец. В нем не было ни капли притворства; говорил он откровенно, ничего не утаивая и не лукавя.

– Я не люблю двор. Мне нравится вести тихую жизнь в Йоркшире, Божьем краю. Занимаюсь здесь своими делами, управляю поместьями и присматриваю за арендаторами. У меня нет интереса к этим новым религиозным идеям. Господа я почитаю так, как делали мои предки. С меня этого довольно.

Он как будто выкладывал карты на стол. Вот я какой. Берите меня или оставьте в покое.

– Я никогда не бывала при дворе, – призналась Кэтрин, – но мои родные служат там. А я вполне довольна жизнью в деревне.

– Ничто не доставляет ей большей радости, чем езда на лошади, – вставила леди Стрикленд, подавая знак слуге, чтобы тот принес еще вина.

Лорд Латимер улыбнулся:

– Такая женщина мне по душе! Я бывал при дворе. Служил королю в качестве одного из членов его личной стражи. Чтобы туда попасть, нужно быть таким же высоким, как я. Когда мне было двадцать, я служил в армии и участвовал во взятии королем Турне. После этого он возвел меня в рыцари. Он человек прямой, король Хэл[5], и я любил его, но, когда началось его Великое дело о расторжении брака, решил, что мне лучше в Йоркшире. С тех пор я редко появлялся при дворе. Не хотел в этом участвовать. Когда меня попросили подписать петицию к папе с просьбой дать королю развод, я просто сделал это.

– Вероятно, разумнее всего было поступить именно так, – заметила Кэт.

– И безопаснее. – Лорд Латимер положил себе еще оленины. – Я не одобряю лютеранство и евангелизм, но видел много суеверных глупостей. Вы слышали когда-нибудь о Святой Деве Леоминстера? Нет? Ну так вот, кардинал Уолси поручил мне разобраться с этим делом. Женщина жила в крошечной каморке на чердаке над алтарем в приорате Леоминстера. Она провела там много лет, потому что настоятель был убежден, будто ее послал к ним сам Господь. Люди говорили, она такая святая, что ей не нужно ни есть, ни пить. Питалась она только пищей ангелов, как сама называла это, – облатками, которые используют на мессах. И мы получали сообщения, будто они сами летят к ней наверх из алтаря во время службы. Старый кардинал, да упокоит Господь его душу, решил выяснить, действительно ли она святая. Он приказал обыскать ее каморку на чердаке. И что, вы думаете, мы там нашли? – Лорд Латимер перевел взгляд с Кэт на Кэтрин. – Кости от мяса под постелью и нить, достаточно длинную, чтобы спустить ее до алтаря, просунутую под неприколоченную доску в полу.

– Что теперь с этой женщиной? – спросила Кэтрин.

– Ей велели покинуть монастырь. Оказалось, что настоятель держал ее там как свою любовницу. Их обоих осудили на публичное покаяние.

– Я часто задумываюсь, правду ли говорят люди о чудесах, которые будто бы случаются в святилищах, – сказала Кэтрин.

– О, я уверен, по большей части это правда, – ответил лорд Латимер. – Если одно чудо оказалось фальшивым, это не значит, что все другие тоже обман. Потому старик Уолси и хотел вырвать эту заразу с корнем.

Подали большой пирог с яблоками. Лорд Латимер превозносил его вкус до небес. Закончив обед, они втроем сели у камина и продолжили беседу. Наступали сумерки. Кэтрин почувствовала, что проникается симпатией к гостю. Он не был красавцем, но в лице его читалась доброта, а в нем самом ощущалась цельность натуры.

Наконец Кэт поднялась.

– Пойду распоряжусь насчет ужина. А вы пока налейте себе еще вина. – Она указала на бутыль, стоявшую на приступке у камина.

Кэтрин подозревала, что хозяйка намеренно оставляет их наедине. Сидела молча и ждала, что скажет лорд Латимер. В конец концов они оба понимали, ради чего он приехал.

– Епископ Танстолл сообщил вам, что я дважды вдовец?

– Да. – Кэтрин улыбнулась.

– Моей первой женой была сестра графа Оксфорда. Она родила мне двоих детей – Джона, моего наследника, ему тринадцать, и Маргарет, ей восемь. Миледи умерла шесть лет назад, и я не могу сказать, что не тосковал по ней. Моя вторая жена была хорошая женщина, но она скончалась, не прошло и двух лет с нашей свадьбы. Последние три года я живу один, и моим детям нужна мать. Но это не единственная причина, почему я хочу жениться. Я одинок. Мне нужна подруга и спутница жизни. Слова епископа Танстолла, когда он пел вам хвалы, понравились мне, и теперь, поговорив с вами, я вижу, что вы спокойны и рассудительны, манеры у вас приятные, и вы не из трусливых. Вы выйдете за меня замуж, мистресс Бург?

Предложение не застало Кэтрин врасплох, хотя и прозвучало внезапно. Ответ был у нее наготове. Мысленно извинившись перед тенью Эдварда, который умер всего шесть месяцев назад, она улыбнулась своему ухажеру:

– Как только закончится траур, милорд, я с радостью приму ваше предложение.

В качестве ответа лорд Латимер встал, поднял Кэтрин на ноги и поцеловал, чем изрядно ее напугал. Это был поцелуй мужчины, и от неожиданности она растерялась, осознав за какие-то мгновения, как молод, неопытен – и не склонен к физической близости с ней – был Эдвард.

Лорд Латимер отстранился и взял ее за руки. Некоторое время они стояли, глядя друг на друга.

– У нас будет хороший брак, – сказал он.

Глава 8 1534–1535 годы

Кэтрин настояла, чтобы они подождали, пока пройдет год траура, прежде чем устраивать свадьбу. Церемонию решили провести в Снейпе, и Кэт очень сердечно упросила Кэтрин до тех пор пожить у нее.

– Я буду по вам скучать. Мне так приятно ваше общество.

У Кэтрин отлегло от сердца: значит, она не в тягость хозяйке и не засиделась в доме нежеланной более гостьей. Остаться в Сайзерге еще на какое-то время – для нее большая радость. Есть места гораздо хуже, где можно было бы провести время траура.

Когда наступила весна, Кэтрин убрала свои черные платья, эти осязаемые напоминания об Эдварде, и с удовольствием снова стала носить цветные. Ее переписка с лордом Латимером не прекращалась, и теперь она сообщила ему, что будет счастлива, если он начнет подготовку к свадьбе. Ей самой нужно было лишь заказать подвенечное платье у портного Кэт. Кэтрин выбрала свой любимый малиновый цвет и легкую серебрящуюся ткань.

Кэт собиралась ехать в Снейп и помогать Кэтрин во время свадьбы. В Сайзерг была вызвана опытная тетушка – присматривать за детьми в отсутствие хозяйки. В начале июня женщины отправились в пятидесятимильную поездку через Пеннинские холмы в замок Снейп. По дороге они любовались замечательными видами гористого Лейкленда, вересковыми пустошами и горными долинами Йоркшира, потом ехали через Ричмондшир. В дороге Кэтрин вспоминала прошлое и перелистывала в памяти главы своей жизни: монастырь Черных Братьев, Рай-Хаус, Гейнсборо, Киртон и Сайзерг. Теперь она открывала новую, а ведь ей нет еще и двадцати двух лет.

Ее глаза широко раскрылись, когда она увидела впереди замок Снейп, приютившийся среди зеленой долины. Кэтрин не ожидала, что тот окажется таким впечатляющим и величественным. Он был больше всех прочих домов, где ей довелось жить, даже Сайзерга; его зубчатые стены были сложены из такого же серого камня, но, вероятно, возрастом он уступал замку Кэт. У Невиллов имелись средства, и в давние времена они строили мощные крепости для защиты своих владений и контроля над севером страны. Тем не менее Снейп выглядел прочным и уютным домом, а не цитаделью. Это было тихое место; ощущение царящего здесь покоя усиливалось видом мирно пасущихся на полях овец.

Лорд Латимер тепло приветствовал их и по старинному обычаю поцеловал Кэтрин в губы.

– Добро пожаловать, мистресс Бург! Я очень рад видеть вас, и вас, леди Стрикленд! Позвольте представить вам моих детей. Это Джон, хотя мы зовем его Джек. – Он подтолкнул вперед хмурого мальчика с копной непокорных черных волос, который изобразил вялый намек на поклон и не улыбнулся.

Кэтрин постаралась отнестись к нему снисходительно. Наверняка это нелегко, когда в твою жизнь вторгается новая мачеха, особенно если мальчик любил свою мать.

Кэтрин повернулась к его сестре Маргарет, чудной девочке с пушистыми золотистыми кудряшками и ангельским личиком. Маргарет едва не приплясывала от восторга от встречи с ней и порывисто обхватила гостью руками, когда та наклонилась ее поцеловать. Этого ребенка будет легко полюбить.

Лорд Латимер показал им замок. Слушая его бесхитростные речи и вновь ощущая спокойную силу и уверенность этого человека, Кэтрин почувствовала симпатию к нему, как раньше, и испытала благодарность к отцу Катберту за то, что тот нашел ей такого прекрасного мужа. Скоро она станет баронессой Латимер, аристократкой. «И это хорошо», – рассуждала про себя Кэтрин. Мать гордилась бы ею.

Хозяин замка указал на несколько разноцветных плиток, вмазанных в оштукатуренную стену над арочным дверным проемом:

– Они очень старые. Садовник случайно наткнулся на них, копая землю. Там ими выложен целый пол, но большая часть битые. Мы спасли эти и прилепили их туда. Еще там было несколько старых горшков и статуя. Наш священник полагает, что они, вероятно, сохранились со времен римлян. Насколько я могу судить, он, скорее всего, прав. – Лорд Латимер повел их наверх по изогнутой лестнице. – На этом месте люди жили, наверное, много столетий. Мы, Невиллы, получили Снейп по браку.

Они поднялись на верхний ярус башни. Кэтрин осматривалась и думала, что все здесь нуждается в женской руке. Она переглянулась с Кэт, заметив слой пыли на буфете. Но в целом это был прекрасный дом, и его можно вернуть к жизни, не прикладывая чрезмерных усилий. Когда лорд Латимер подвел Кэтрин к окну комнаты, расположенной в башне, она выглянула наружу и увидела лесистый охотничий парк и великолепный пейзаж, тянувшийся вширь и вдаль на многие мили. Место было замечательное. У нее руки зачесались поскорее взяться за дело и привести дом в надлежащий вид.

Когда они вернулись в главную гостиную и слуги принесли пышный мясной пирог и большой кусок жареного мяса, лорд Латимер попросил, чтобы Кэтрин села за столом напротив него, как будущая хозяйка дома.

– Я рад видеть вас здесь, любимая, – сказал он, – и прошу вас, зовите меня Джоном.

Кэтрин и Джон обвенчались на следующий день в часовне замка. Церемония была простая, на ней присутствовали только двое детей, несколько местных джентри и домашние слуги. Платье невесты переливалось в лучах солнца, бившего в высокие окна. После долгих и настойчивых просьб Маргарет позволили исполнять роль подружки невесты, а Джек оставался безучастно-молчаливым и угрюмым.

Когда священник произнес последнее благословение, Джон поцеловал Кэтрин, и снова их обоих охватила дрожь. Держа руку жены высоко, хозяин дома спустился вместе с ней в холл под общие аплодисменты, а слуги быстро принесли блюда с едой на столы, накрытые для свадебного пира, который продолжался до вечера. Потом гости разошлись по домам. Джон ясно дал понять, что церемонии укладывания молодых в постель не будет. Когда они наконец остались одни в огромной спальне, он налил им обоим вина, сел вместе с Кэтрин у камина и принялся вспоминать прошедший день.

– Редкостное зрелище являли вы в своем прекрасном платье, – сделал муж комплимент Кэтрин. – Ну что, жена, допивайте свое вино, пора в постель. – Он встал и протянул ей руку.

С Джоном все было совершенно иначе. Никакого замешательства, никаких отчаянных попыток обрести твердость, никаких проб и ошибок. Он был полон желания и не терял времени. Позже той же ночью они слились в объятиях более неторопливо, и Кэтрин уснула, думая, что после этого наверняка забеременеет. Утром муж снова предъявил свои права на нее. Им было легко друг с другом, и оба испытывали наслаждение, становясь единым телом. «Вот таким должен быть брак», – подумала Кэтрин и пожалела бедного Эдварда, который просто не был создан для этого.

Ей доставляло большое удовольствие слышать обращение к себе «миледи» или «миледи Латимер». Приятно было иметь титул и жить в замке с мужем, который обладал положением в обществе и позволял ей свободно распоряжаться в доме. А там многое нужно было сделать. Начала Кэтрин с того, что уволила управляющего за леность, а на его место назначила Уолтера Роулинсона, эконома Джона, человека преданного и неутомимого. С помощью нового управляющего и его жены Бесс Кэтрин быстро привела в чувство слуг, которые, как она и боялась, распустились в отсутствие хозяйки. Приступили к спешной уборке: все взялись вытирать пыль, мести, мыть, скрести, натирать полы, полировать посуду, выколачивать ковры. Кэтрин сама надела передник и трудилась вместе со всеми; так же поступила и малышка Маргарет, которой очень хотелось быть помощницей. Скоро все в замке заблестело, по дому носились запахи воска, сухих трав и свежих цветов из сада, на кухне царила безупречная чистота.

Джона впечатлили достигнутые успехи.

– Никогда не видел этот старый дом в таком прекрасном состоянии. Вы чудо, Кейт. И вы тоже, леди Стрикленд. Я очень благодарен вам за помощь.

– Я многому научилась от Кэт в деле управления домашним хозяйством, – с улыбкой сказала Кэтрин. – Вы видели Сайзерг и как там все исправно устроено. Я взяла пример с него.

Кэтрин побаивалась, что окажется в изоляции в Снейпе и ее существование здесь будет слишком тихим, а потому изрядно удивилась, обнаружив себя в центре бурной общественной жизни. У нее имелись родственники, до которых легко было добраться верхом, сами они тоже приезжали в гости и приглашали к себе. Джон был дружен с большинством местных джентри, которые время от времени заглядывали в Снейп и принимали у себя. Часто устраивались пиры и выезды на охоту, а прекрасные широкие долины Йоркшира давали Кэтрин массу возможностей для удовлетворения страсти к верховой езде. В десяти милях от Снейпа находился городок Рипон, и Кэтрин регулярно наведывалась туда за покупками, а также молилась в древнем соборе. Иногда Джон брал ее с собой в Йорк, до которого был день пути, и они останавливались там в его доме. Кэтрин нравился этот город с его старым кафедральным собором, деловой суетой и величественными общественными зданиями; ей приятно было внимание и уважение со стороны знатных горожан.

Она с удовольствием свела бы знакомство с многочисленными братьями и сестрами Джона, но все они имели свои семьи и жили в отдаленных частях королевства. У Кэтрин создалось впечатление, что Латимеры не слишком дружная семья и между ними существовали какие-то распри, но совать нос в эти дела ей не хотелось. Однако сам Джон часто упоминал о своем брате Мармадьюке, жившем в Эссексе, и было ясно, что они привязаны друг к другу.

С позволения Джона Кэтрин занялась образованием Маргарет, желая развить в своей приемной дочери любовь к учению и присмотреть за тем, как она соблюдает религиозные обряды. В то время как упрямый Джек страдал за уроками, которые давал ему учитель, мужчина со строгим лицом, не упускавший случая вколотить в своего подопечного очередную порцию знаний, Маргарет расцветала за партой; одно удовольствие было наблюдать за ее успехами в учебе. Это была счастливая, старательная девочка, ее солнечная натура принимала все хорошее в жизни. Сговорчивая и услужливая, она получала удовольствие от всего. Скоро стало ясно, что Маргарет полюбила мачеху до обожания, так как она буквально ходила за ней хвостом.

Джек же отличался от сестры во всем. Он был угрюм, обидчив, лжив и подвержен вспышкам неистового гнева. Кэтрин никогда еще не приходилось иметь дела с таким трудным ребенком, хотя, честно говоря, в четырнадцать лет этот юноша уже входил в пору мужественности. Никогда нельзя было понять, в каких вы с ним отношениях в данный момент. Он решительно отвергал все попытки Кэтрин управлять им или как-то позаботиться о нем. Она приписывала эту строптивость тому, что мальчик в детстве остался без матери, и понимала: он считает ее незваной гостьей. К тому же ей казалось, что Джек видит: ее любимица – Маргарет. Да, его сестру очень легко было принять в свое сердце. Джека Кэтрин тоже одарила бы любовью, если бы он ей это позволил. Сдаваться она не собиралась.

Они с Джоном были женаты пять месяцев, когда он предложил ей поехать с ним в Лондон.

– Мне нужно показаться в парламенте. Это будет разумно.

До Снейпа дошли вести, что король порвал с папой и объявлен верховным главой Церкви Англии во Христе. Джон не одобрил это и очень расстроился, услышав разговоры, что, когда потребуется, все должны будут дать клятву, признавая новый титул короля и маленькую принцессу Елизавету, не оказавшуюся долгожданным принцем, – его наследницей.

– Это неправильно, – прорычал Джон, выезжая вместе с Кэтрин осматривать фермы. – Только папа может быть главой Церкви, как заповедал наш Господь.

– Но вы дадите клятву? – настойчиво спросила Кэтрин. – Это будет самым мудрым шагом.

Джон похлопал ее по руке:

– Я не дурак, и я дам клятву.

– Господь увидит, что у вас на сердце, – поддержала она мужа.

Кэтрин знала, что Джон сдержит слово. У него были основательные причины для стремления сохранить хорошее отношение к себе короля. Это выяснилось случайно. Однажды она нашла в замковой библиотеке печатную книгу под названием «Замок удовольствий», написанную неким Уильямом Невиллом. Радуясь любой попадавшей в руки книге, Кэтрин прочла и эту. В ней была странная сказка в стихах о человеке по имени Желание, которого Морфей, бог сновидений, отвел в удивительный замок, где в прекраснейшем саду он встретился с дамой по имени Красота и признался ей в любви. Очнувшись от этого идиллического сна, он стал сетовать на непостоянство человеческих отношений.

В тот вечер Кэтрин спросила мужа, читал ли он эту книгу.

– Эту! – буркнул он. – Нет, я ее не читал. У меня нет времени на такие глупости. Ее написал мой брат Уильям, и что это принесло ему? У него голова забита всевозможными фантазиями. – Джон замялся. – Кейт, я должен вам кое-что рассказать. В позапрошлом году Уильяма обвинили в измене.

Кэтрин ахнула.

– За что?

– На него донесли, будто он советовался с тремя колдунами, которые предсказали смерть короля и мою. – Джон пожал плечами, выражая тем свое отношение к абсурдности этих обвинений. – Бог знает, что за безумие на него нашло. Я могу понять его желание получить после меня наследство, хотя мне горько думать, что он готов убить меня ради этого. Замышлять братоубийство – негодное дело, но иметь умысел на смерть короля – это уже сумасшествие. – Он покачал головой. – Но, может быть, Уильям и правда помешался, потому как выяснилось, что он хотел стать графом Уориком[6], зачем – этого мне никогда не постичь. Потом, будто этого мало, чтобы заслужить виселицу, он занялся колдовством. Даже пытался сделать себе накидку-невидимку. Это подтвердил его духовник. Меня самого допрашивали в Тайном совете, хотя я слыхом не слыхивал о делах брата. Наших братьев Джорджа и Кристофера тоже вызывали. Не то чтобы я сильно переживал за них – можете представить, после смерти отца они потащили меня в суд! Заявили, будто я присвоил собственность, по праву принадлежавшую им. Но это неправда, хотя какая разница! Вот какова братская любовь. – Джон встал и налил себе кубок вина. – В любом случае, провидением Господа, я не попал под подозрение и Уильяма отпустили, так как ни одно из обвинений против него не смогли доказать и решили, что он стал жертвой оговора. Но я не уверен. Уильям достаточно глуп, чтобы сделать то, в чем его обвиняли. Разумеется, все это уничтожило его. Он обеднел, оплачивая счета адвокатов, а ведь у него есть семья, которую нужно содержать. – Джон раздраженно вздохнул.

– Почему вы не рассказывали мне об этом раньше?

Он искоса глянул на жену:

– Я думал, это может вас отпугнуть. Простите, я должен был быть честен с вами. – Мгновение он смотрел на Кэтрин. – Это что-то изменило бы?

Она покачала головой:

– Вовсе нет.

Ее тронуло, что Джон, судя по выражению лица, испытал благодарность к ней.

Поездка в Лондон оказалась долгой, и Кэтрин вздохнула с облегчением, когда они наконец добрались до дома Джона на Чартерхаус-сквер. Она устала от постоялых дворов и монастырских гостевых домов, от тряски на ухабистых дорогах в носилках, куда сквозь щелки между кожаными шторками задувал холодный ветер. По крайней мере, дети были избавлены от таких лишений; их отправили в Сайзерг к Кэт. А Кэтрин и Джон по пути заехали в Рай-Хаус, где их гостеприимно встретила тетя Мэри. После Сайзерга и Снейпа дом показался Кэтрин маленьким, но было приятно вернуться сюда, несмотря на жгучие воспоминания о минувших годах счастливого детства, которые больше не вернутся.

Резиденция Джона в Лондоне располагалась недалеко от церкви Святого Жиля у ворот Крипплгейт, за старой городской стеной и барбиканом. Два года назад Джон арендовал дом у аббата из Першора. Это было красивое здание, составлявшее часть выстроенных квадратом строений, обрамлявших большой и ухоженный луг. На другой его стороне располагался Чартерхаус, Лондонский картезианский монастырь.

– Под этим лугом – ямы, в которых хоронили умерших во время чумы, – сказал Джон.

– Я предпочла бы не знать об этом, – скривившись, ответила Кэтрин.

– Не беспокойтесь, тела захоронены глубоко, и опасности распространения заразы нет.

Нескольких слуг послали вперед со строгими указаниями от Кэтрин подготовить дом в соответствии с высокими стандартами, которые теперь преобладали в Снейпе. Обходя свои владения, Кэтрин с удовольствием отмечала, что ее повеления выполнены. Она любовалась приемными залами, отделанными деревянными панелями с орнаментом в виде складчатой ткани, красивой столовой с видом на площадь и просторной кухней, которая могла похвастаться камином шириной около восьми футов. Приподняв юбки, Кэтрин спустилась в сводчатый кирпичный погреб, где хранились бочки с вином.

– На дома здесь большой спрос, – сказал Джон, когда они сели за обед, состоявший из куропаток и свинины. – Многие придворные чины живут по соседству. Рядом с нами – господин Леланд, королевский антиквар. До дворца Уайтхолл отсюда меньше часа пешего хода.

– Очень милый дом, – с энтузиазмом поддержала мужа Кэтрин, – и недалеко от дома Уилла в монастыре Черных Братьев. Нужно повидаться с ним, как только он сможет освободиться от своих обязанностей при дворе. И я бы хотела пригласить его и дядю Уильяма на обед.

– Приглашайте кого хотите, любимая, – сказал Джон.

Приятно было снова оказаться среди лондонской суеты, которую Кэтрин помнила с детства. Даже шум и запахи не могли испортить ей удовольствия от города. Когда Джон отправлялся в парламент или ко двору, Кэтрин бродила по улицам и рынкам, заглядывала в лавки ювелиров на Чипсайде или обходила собор Святого Павла, восхищаясь скульптурами и присматривая товары по сниженным ценам в лавках, выстроившихся вдоль стены нефа. Дома она тоже была счастлива, наслаждалась прекрасной обстановкой и любила налить себе вина после обеда и выпить его, сидя за хорошей книгой в уютной комнате, которую выбрала своей гостиной.

Джон был не так доволен. Пока Кэтрин слушала его сетования на министров короля и их политику, на невозможность получить аудиенцию у его величества и общую состязательность придворной жизни, у нее создалось впечатление, что ее супруг обладает весьма незначительным влиянием при дворе и имеет очень мало добрых знакомых в Уайтхолле. Единственным, кто проявлял дружеские чувства к Джону, был йоркширец, сэр Уильям Фицуильям, дальний родственник Невиллов. Если Джон рассчитывал снискать расположение короля и получить какие-то преференции, сэр Уильям мог стать в этом деле хорошим союзником, так как был близок к его величеству и сэру Томасу Кромвелю, который уже довольно давно сменил кардинала Уолси на посту главного министра и обладал неограниченной властью.

Время шло, а надежды Джона не исполнялись, и Кэтрин увидела своего мужа в новом свете. Она поняла, что он нерешителен, а его суждения недостаточно обоснованны для человека, желающего занять высокий пост. Стремясь любыми способами избегать конфронтации, Джон шел на компромиссы, которые не удовлетворяли никого и меньше всего шли на пользу ему самому.

Однажды к ним на ужин пришел дядя Уильям. Кэтрин была счастлива видеть его после долгих лет разлуки. Она поделилась с дядюшкой своими тревогами за Джона, пока тот показывал Уиллу погреб. Как же приятно было видеть их обоих! Дядя Уильям выглядел как прежде, а Уилл, которому исполнился двадцать один год, превратился в высокого широкоплечего мужчину с рыжей бородкой. Придворный костюм смотрелся на нем весьма элегантно, и Кэтрин подумала: наверное, ее брат пользуется успехом у женщин. Кстати, он ни разу не обмолвился о своей жене, из чего она сделала вывод, что они до сих пор не живут вместе. «Все это довольно странно», – размышляла Кэтрин. Но больше ее беспокоил Джон.

– Я догадывался об этой проблеме, – сказал дядя Уильям, макая белый хлебец в соус. – Несколько раз я виделся с ним и разговаривал, спрашивал, как у него идут дела, но мне показалось, он сам не знает в точности, чего хочет.

– Он хочет быть в милости у короля после истории с его братом. – Кэтрин знала, как Джон переживает, не навлек ли на себя монаршее неудовольствие.

– Да, но для этого нужно горячо поддерживать идею верховенства короля, а также демонстрировать безусловную преданность и послушание его величеству. Если Джон претендует на пост при дворе или на государственной службе, он должен проявить способности к лидерству. У него много хороших качеств, но, боюсь, именно этого в нем нет. Скажите, он в Лондоне, потому что хочет здесь быть или просто думает, что так нужно? У меня создалось сильное впечатление, что он предпочел бы находиться у себя на Севере, управлять своими поместьями и держаться подальше от двора. Думаю, в его постоянных жалобах отражается невольное осознание того, что это чужая и враждебная для него среда обитания. Мой совет такой: дождаться, когда король закроет сессию парламента, а потом ехать домой и наслаждаться жизнью. Смею предположить, что его величество давно уже позабыл об Уильяме Невилле.

Это был разумный совет, но, когда дядя Уильям попытался тактично внушить ту же мысль Джону, тот покачал головой:

– Мне нужно знать, в каких мы отношениях с королем.

Кэтрин положила ладонь на его руку:

– Вам не нужно беспокоиться об этом, супруг мой.

Ее слова ничего не изменили. Когда Джон не заседал в парламенте, он являлся ко двору и ждал там в толпе просителей, вытягивавших шеи, чтобы поймать взгляд короля, когда тот утром с процессией шел на мессу, и в конце концов получил уверение, которого ждал.

– Король улыбнулся мне! – возгласил Джон, влетая в дом. – Он повернул голову, посмотрел прямо на меня и улыбнулся.

Кэтрин ожидала продолжения – рассказа, что Джон получил аудиенцию и какую-нибудь большую милость, но нет, это было все. Он удостоился улыбки, ничего не стоившей королю. И тем не менее Джону этого хватило. Он был счастлив. Он мог вернуться домой и жить дальше своей жизнью, зная, что соверен благосклонно улыбнулся ему и не держит на него зла из-за опасной глупости его брата. Теперь он в безопасности.

Кэтрин выросла в семье, члены которой были движимы амбициями, и ее удивляло отсутствие таковых у супруга. Но все же он был хорошим человеком, владыкой в своем королевстве, и относился к ней по-доброму. Могло ведь получиться и гораздо хуже. И она понимала, почему улыбки короля ему достаточно, чего никогда не смогли бы осмыслить дядя Уильям и Уилл.

Вскоре после того, как они покинули Лондон, Кэтрин получила письмо от отца Катберта.

Я надеялся встретиться с Вами в Лондоне, но, боюсь, обидел его величество сомнениями в королевском верховенстве над Церковью, и он приказал мне оставаться на Севере. Не беспокойтесь. Я попытался искупить свою вину, выказав готовность объяснить вдовствующей принцессе основания, по которым был аннулирован ее брак с королем, и я дам клятву, признавая верховенство, если меня попросят. Пока ничего не слышно о том, чтобы меня лишили епископства и прочих моих должностей. Но не волнуйтесь за меня, дитя мое. Я выразил открыто свое мнение для облегчения совести и надеюсь, король понимает, что в сердце своем я верен ему.

«Да, – подумала Кэтрин, – но нельзя служить двум господам». Людям приходится делать выбор между королем и папой. Для некоторых это становилось ужасной моральной дилеммой, ставившей под угрозу спасение души. Для других, вроде Джона, дяди Уильяма, Уилла и отца Катберта, здесь было больше прагматизма. Саму Кэтрин, так как она женщина, едва ли попросят давать клятву, но она сделает это, если потребуется. Она слышала слишком многое о необходимости реформ в Церкви, чтобы принимать ее догматы беспрекословно, как делала в детстве и юности. Кэтрин чувствовала себя сидящей на заборе: она была не в силах отринуть веру, которую воспитала в ней мать, и в то же время ее завораживали новые идеи, о которых она слышала на каждом шагу. Достаточно было взять любую брошюрку с лотков книгопродавцев у собора Святого Павла, да и Джон каждый день приходил домой и с ворчанием рассказывал о последних возмущениях против старой религии.

– Некоторые люди ратуют за то, чтобы статуи святых убрали из церквей, называя их резными истуканами, изображениями ложных идолов, – вещал он. – А кое-кто даже поклонение Распятию считает идолопоклонством. Вот что случается, когда люди сами читают Писание. Все королева Анна виновата. Она поощряет это, несмотря на запрет. И никто не смеет ей перечить. Король у нее под каблуком.

Втайне Кэтрин очень хотелось подискутировать о религии с королевой Анной. Она подозревала, что у них может найтись много общего в этих вопросах. Джон пришел бы в ужас, обмолвись Кэтрин хотя бы словом о своих мыслях!

– Скоро мы окажемся далеко от всего этого, – утешала она мужа.

– Да, но эта зараза будет распространяться, пока не охватит все королевство, – со вздохом отвечал тот.

– Влияние двора не дотянется так далеко на Север, – говорила Кэтрин. – То, что происходит в Лондоне, не всегда сказывается на стране в целом. И влияние королевы может ослабнуть, если она не родит королю сына.

– Ш-ш-ш! – Джон испугался. – Это изменнические речи! – Он нервно огляделся. – Надеюсь, никто из слуг не слышал.

– Тут никого нет, – промолвила Кэтрин, надеясь, что это правда, и жалея о сказанном.

Честно говоря, ее утомил Лондон или скорее пребывание в Лондоне с Джоном. Он напоминал вылезшую из воды утку. Кэтрин ловила себя на том, что ждет не дождется возвращения в спокойный Йоркшир.

Оказавшись в Снейпе, Кэтрин решила снова попытать счастья с Джеком. Она написала Кэт, попросила у нее совета, и подруга настоятельно рекомендовала ей не уклоняться от проблемы. Кэтрин поняла, что настало время вплотную заняться образованием пасынка, развить его нравственно и исправить недостатки в характере. Отец и учитель, она знала, наказывали мальчика битьем, а потому защищала его при всякой возможности.

– Джек, посмотри на меня! – сказала Кэтрин, застав его валявшимся в стогу сена, когда он должен был писать эссе, и потащив парнишку обратно в замок. – Ты должен взяться за учебу. Образование – ключ к успеху и полноценной жизни. У тебя было много времени после обеда, чтобы написать эссе. Ты мог уже покончить с этим и был бы свободен. – Она вздохнула, видя, что ее слова не возымели никакого действия. – Ну?

– Я собирался сделать это вечером, – буркнул Джек. – Я уже написал кое-что.

– Покажи, я хочу взглянуть, – сказала Кэтрин.

– Вы не можете проверять меня! – вспыхнул он. – Не можете заставлять! Вы мне не мать!

«Терпение», – приказала себе Кэтрин.

– Нет, и не рассчитываю занять ее место, но я переживаю за тебя, так как мы живем под одной крышей. Нам обоим будет лучше, если мы попытаемся не ссориться.

Джек только пожал плечами.

– Ты ведь ничего не написал, верно? – прямо спросила Кэтрин, когда они вошли в замок.

Он не смотрел ей в глаза.

– Иди и выполни свой урок. Ты же не хочешь, чтобы тебя снова наказали. И, Джек, перестань обманывать. Это неумно, правда всегда открывается.

– Трахни себя в зад! – крикнул он, схватил вазу с цветами, которые собрала Кэтрин, и швырнул ее на каменный пол; она разбилась, мелкие осколки разлетелись во все стороны, а Кэтрин уставилась на них, шокированная руганью Джека и его грубой выходкой.

– Что случилось? – спросил Джон, вбегая в холл.

– Ничего, – ответила она. – Джек рассказывал мне о своем эссе, и я случайно опрокинула вазу. Такая глупость!

– Я позову слугу, – сказал Джон и быстро вышел.

Джек таращился на свою мачеху, щеки его пылали.

– Не смей больше делать ничего подобного или ругаться на меня! – прошипела Кэтрин.

– Да, – пробормотал он. – Простите.

Кэтрин остановилась на этом.

Вечером Джон присоединился к жене в ее гостиной за вечерней кружкой горячего ягодного эля.

– Вы действительно сами опрокинули вазу?

– Да, а что? – Ответ ее прозвучал фальшиво, впрочем, он и был ложью.

– Вам меня не обмануть, Кейт, я знаю своего сына. Он не желает делать то, что его заставляют, и я сомневаюсь, что он стал бы обсуждать это с вами. Полагаю, вы выговаривали ему за леность, а он в ответ разбил вазу. Я прав?

– Простите, я просто хотела защитить его и показать, что забочусь о нем, – призналась Кэтрин.

Джон хмыкнул и откинул голову на спинку кресла.

– Он доставляет мне много тревог, этот мальчик. Я не знаю, что с ним делать. Он обидчив, все воспринимает неправильно, отвергает все мои похвалы и, кажется, испытывает удовольствие от непослушания. Он считает, что грешить – это святое дело, и, если я его укоряю, говорит, что его друзьям сходят с рук вещи и похуже. Он срывается, не думая. Наказания, похоже, на него не действуют.

– Думаю, выход в том, чтобы обращаться с ним по-доброму, и я намерена поступать именно так. Может, он никогда меня не полюбит, но я добьюсь того, что он будет меня уважать.

– Ну желаю удачи! – сказал Джон, и слова его прозвучали так, будто он уже поставил крест на своем сыне.

– Ему всего четырнадцать, он еще достаточно юн, чтобы я успела сформировать его и внушить ему чувство ответственности.

Ее мягкий подход, кажется, начал приносить плоды. Она предпочитала пряник кнуту. Постоянно побуждала обоих детей любить учебу и достигать успехов в ней. Если ей приходилось делать им замечания, это всегда происходило с глазу на глаз. Кэтрин уважала достоинство детей, никогда не поднимала на них руку и упорно продолжила защищать Джека от дурных сторон его характера, даже когда застала за совсем негодным делом: прижав испуганную горничную к стене, он пытался ее поцеловать. Кэтрин схватила его за руку, утащила в комнату и сделала строгое внушение о том, как джентльмен должен относиться к женщинам. Она сознавала, что этот юноша потенциально склонен к проявлениям насилия, и размышляла: не пытается ли утихомирить пасынка, потому что сама его боится? Однако методы Кэтрин, казалось, работали. Чего бы ей это ни стоило, а она подвигла Джека к тому, что он стал вести себя лучше. Все заметили произошедшие в нем перемены. Джон удивлялся и был ей очень благодарен.

На Рождество они отмечали помолвку Маргарет с Ральфом Биго. Джон ликовал, что ему удалось заполучить для дочери сына ближайшего соседа, сэра Фрэнсиса Биго. Это стоило больше, чем он мог себе позволить, но жертва была принесена с большим удовольствием. Маргарет в обычной для себя оживленной манере изобразила, что рада. Ей было девять, и едва ли она полностью осознавала, что такое брак. Свадьба состоится не раньше чем через пять лет, а для ребенка в ее возрасте это целая вечность. Кэтрин тоже радовалась помолвке и решила позаботиться о том, чтобы, когда придет время, Маргарет была хорошо подготовлена к замужней жизни, как мать подготовила ее саму. Сэр Фрэнсис был могущественным заступником религиозных реформ. Кэтрин начала воспринимать это как необходимейшее качество. Люди вроде него могли изменить общество в целом.

В начале нового 1535 года пришла новость о еще одной грядущей свадьбе, а весной Кэтрин и Джон отправились в Торнтон-Бридж, к востоку от Рипона, чтобы присутствовать на четвертой свадьбе Кэт: она выходила замуж за Уильяма Ниветта, который сразу понравился Кэтрин. У нее потеплело на сердце, когда она увидела свою подругу счастливой невестой. Торнтон-Бридж находился недалеко, и они будут навещать друг друга. В том году Кэт и Уильям три раза приезжали в Снейп, а Кэтрин и Джон праздновали с ними Рождество в Торнтон-Бридж-Холле.

Кое в чем этот год оказался мрачным: король казнил сэра Томаса Мора, епископа Фишера из Рочестера и других людей, не принявших его брака и его реформ. Но в Снейпе жизнь текла счастливо, с редкими облачками на горизонте. Кэтрин молилась, чтобы так продолжалось и дальше.

Глава 9 1536–1537 годы

После Богоявления они снова поехали в Лондон, так как парламент собрался на очередную сессию и Джон чувствовал себя обязанным присутствовать. Он часто возвращался домой вечерами в мрачном настроении и ворчал, что королева Анна оказывает пагубное влияние на короля, что его главенство над Церковью незаконно, так же как планы закрыть все мелкие монастыри в стране.

– Он объявил себя верховным главой, потому что хочет наложить руки на богатства Церкви, – горячился Джон. – Люди не поддержат это, вот увидите. Никто не желает смотреть, как топчут веру, в которой их взрастили, или закрывают монастыри.

– Ш-ш-ш! – шикнула на него Кэтрин, отчаянно жестикулируя. – Ваши слова могут посчитать изменой!

Джон умолк, сердито сверкая глазами.

– Я просто хочу, – сказал он, понижая голос, – чтобы мы могли вернуться к прежней жизни и король забыл о своих нелепых затеях. Это все вина той потаскухи.

– Вы не должны так ее называть.

– Она соблазнила его колдовством, заморочила ему голову опасными идеями и расколола королевство. О ней шепчутся при дворе. Говорят, чего другого ждать от такой особы?

– Не стоит говорить о ней неуважительно. Кто-нибудь услышит и донесет на вас.

– Значит, мы все должны молчать, а ей сойдут с рук эти так называемые реформы?

Кэтрин встала и обняла мужа, почувствовав, как напряжены его плечи.

– Мы ничего не можем с этим поделать, – тихо сказала она ему на ухо, – так зачем тратить время на тревоги и беспокойства? Нужно привыкнуть к переменам.

– Вам не приходится сидеть в парламенте и держать рот на замке вопреки велениям сердца, – возразил Джон. – Иногда я думаю, что лучше было бы держаться подальше от королевского дома. Добрые люди из моего графства поручили мне представлять их интересы. Йоркширцы предпочли бы сохранить свою старую веру, и это правильно, но я ничего не могу для них сделать.

На это простого ответа не было, и Кэтрин тоже находила, что ей трудно молчать.

Как-то раз в марте Джон опять вернулся домой сильно не в духе.

– Они приняли Десять статей, – мрачно сообщил он. – Это план короля относительно Церкви Англии. Не могу поверить, что это случилось.

– Сядьте, муж мой, – сказала ему Кэтрин, наклоняясь поворошить угли в очаге. – Объясните, что это значит.

– Король хочет очистить Церковь, – фыркнул Джон. – Он желает избавиться от суеверий, как ему угодно выражаться. Отменяются празднования дней святых, паломничества и молитвы перед статуями. Его величество милостиво согласился сохранить мессы и доктрину о Реальном Присутствии[7], кроме того, нас, как прежде, будут судить по вере и по добрым делам. Все-таки он не принял доктрину Мартина Лютера, что мы можем достичь Небес одной только верой.

– Значит, в сердце своем король остается католиком, – задумчиво проговорила Кэтрин.

– Полагаю, мы должны быть благодарны ему за эти маленькие попустительства, – проворчал Джон. – Однако инспектирование монастырей уже началось. Объясняется это необходимостью оценить моральное состояние братии и финансовую устойчивость обителей, но, помяните мои слова, Кромвель использует собранные сведения как предлог, чтобы закрыть их все. Кэтрин, с меня довольно. Когда парламент будет распущен на лето, мы вернемся домой. Совет Севера нуждается во мне.

Кэтрин предпочла бы остаться в Лондоне, чтобы быть в курсе захватывающих событий, которые происходили в парламенте, но ее место рядом с мужем, и она поедет с ним домой без всяких возражений, потому что не хочет давать ему ни малейшего повода подозревать, будто ее взгляды на жизнь все больше отклоняются в сторону от его взглядов.

В мае они вернулись в Снейп, где их ждали письма от Анны, Уилла и дяди Уильяма.

– О милосердное Небо! Королеву казнили! – воскликнула Кэтрин, в ужасе глядя на Джона.

– Что?

Она пробежала глазами письмо дяди Уильяма.

– Ее обвинили в прелюбодеянии с пятью мужчинами – один из них – ее родной брат – и в злом умысле на убийство короля. Я… Я ничего не понимаю.

Джон прочел письмо.

– Я слышал кое-что при дворе и в парламенте. Некоторые говорили, что у нее дурная репутация, другие – что она весьма вольно дарит свои милости. Но я посчитал это сплетнями. О ней много злословили. Может быть, паписты воспользовались случаем избавиться от нее, и хорошо.

Кэтрин никогда о таком не слышала, чтобы королеве Англии отрубили голову. Вот ужас! Разве можно в такое поверить?

Она распечатала письмо Анны. Оно было очень грустным. Анна любила королеву и разделяла ее реформаторское рвение, а теперь, подумала Кэтрин, потеряет место при дворе. Но нет. Оказалось, Анне по секрету сообщили: она останется и будет служить новой королеве.

Мы все знаем, кто это, потому что король уже какое-то время ухаживает за мистресс Джейн Сеймур, которая служила в качестве фрейлины вместе со мной. Если слухи не врут, она служила и королю так же усердно, как королеве. Она набожная католичка, и я боюсь, что реформы будут остановлены. Я уверена, это консерваторы при дворе выдумали обвинения против королевы, чтобы поставить вместо нее Джейн Сеймур. Сожги это письмо, дорогая сестра, как только прочтешь его.

С тяжелым сердцем Кэтрин показала его Джону, после чего бросила в огонь. Послание Уилла отправилось туда же, так как и он выражал в нем огорчение по поводу того, какой жестокий удар нанесло делу реформаторов падение Анны Болейн.

Новость о смерти королевы и поспешной женитьбе короля на Джейн Сеймур была главной темой разговоров во всех домах знати, где появлялась Кэтрин. Она слышала, как люди сплетничают об этом на рынке в Рипоне, и даже краем уха уловила в соборе спор священников о том, надуманны ли обвинения против бывшей королевы.

Джон не сомневался, что тут не обошлось без вмешательства Господа.

– Теперь у нас королева-католичка, благослови ее Бог!

Почти все соглашались с ним. Он был прав. На Севере мало кто поддерживал новые порядки.

В Лондон они вновь отправились в июне, чтобы Джон мог присутствовать в парламенте. Он надеялся, что в результате последних событий реформы недавнего времени отметены в сторону, однако его радостного настроения хватило ненадолго.

– Ничего не изменилось, – буркнул Джон, войдя в дом и бросив шапку на скамью в холле. – Они упорствуют в своих безбожных начинаниях, невзирая на последствия.

Кэтрин налила мужу вина и протянула ему кубок:

– Вероятно, королева Джейн не пользуется таким влиянием, как королева Анна.

– Уверен, вы правы. Говорят, король выбрал ее, потому что она полная противоположность Анне. По общему мнению, Джейн Сеймур – маленькая мышка. От нее не услышишь ничего, кроме «да, Генрих» и «нет, Генрих», что бы ни сказал его величество.

Кэтрин задумалась. Два дня назад к ним приходил Уилл. Он обмолвился, что, когда амбициозные Сеймуры объединилась с Кромвелем и другими ради свержения Анны, Джейн участвовала в заговоре. Насколько серьезно она была в него вовлечена, никто не мог судить с уверенностью. И это вызвало у Кэтрин сомнения: что же на самом деле кроется за неприметной наружностью новой королевы? Вероятно, Джейн Сеймур играет вдолгую. Ее должны волновать религиозные вопросы, ведь она слыла очень набожной. Может быть, она понимала: когда у нее на руках будет сын, тогда и позиции ее укрепятся, а значит, появится возможность влиять на короля.

Кэтрин про себя вздохнула, вешая накидку Джона на крючок у двери. Они женаты уже два года, а никаких признаков беременности не наблюдалось, и вовсе не от недостатка супружеской близости. Джон оставался все таким же пылким любовником. В отличие от короля, наследник у него был, но общие дети, конечно, стали бы венцом их счастья. Они никогда не обсуждали это, и Кэтрин часто задумывалась, не испытывает ли ее муж внутреннего разочарования оттого, что жена никак не подарит ему ребенка.

Она принялась массировать плечи сидевшему на стуле супругу, чтобы помочь ему расслабиться.

– Король женат всего несколько недель. Пусть пройдет какое-то время.

Однако Джон никак не мог отвлечься от своих печальных мыслей.

– С меня довольно, – сказал он. – Меня тошнит от этих лордов, жалко лепечущих, как прекрасны реформы короля, и от себя самого, не смеющего рта раскрыть. Думаю, нам лучше уехать домой. Акт о престолонаследии издан, трон передан детям королевы Джейн. Дочь покойной королевы объявлена незаконнорожденной, как и леди Мария.

Кэтрин мысленно пожалела бедняжку Елизавету, которой было… Сколько? Года два? Несчастная малышка сурово наказана за грехи своей матери.

– Да, нам лучше поехать домой, – согласилась Кэтрин.

Ей вдруг захотелось оказаться как можно дальше от двора.

Север кипел от недовольства, и это было очевидно всякому. На постоялых дворах и в домах, где останавливались Кэтрин и Джон по пути назад, люди были обозлены. У церквей и на рынках собирались стихийные сходки, подстрекатели пламенными речами разжигали в людях негодование. Каждый встречный имел свое мнение. Как и Джон, многие надеялись, что теперь все будет как в те времена, когда король еще не порвал с Римом. Перемены нанесли удар по самым основам повседневной жизни англичан. Дошло до того, что никто не знал, можно ли и дальше молиться святым, совершать паломничества или даже дозволено ли им принимать причастие.

– Нам нужна определенность, – заявил Джон, сев во главе семейного стола в Снейпе в первый вечер по возвращении домой. – Король нарушил естественный порядок вещей. Люди тревожатся о безопасности своих душ.

У Кэтрин не было ответа. Она не думала, что король рискнет потерять лицо, вернувшись под пастырский надзор Рима, и втайне поддерживала его решимость избавить английскую Церковь от суеверных практик и злоупотреблений. Зачем просить святых о заступничестве, если можно обратиться к самому Господу? Об исчезновении из церквей статуй святых Кэтрин тоже не сожалела. Господь приказал: «Не сотвори себе кумира», – так что в этом отношении она была заодно с королем. Однако в большинстве окрестных церквей священники и паства не хотели расставаться с дорогими их сердцам статуями.

Ропот недовольных становился все громче. Джон слышал его всякий раз, встречаясь со своими соседями и арендаторами.

– Они все верные подданные, – говорил он дома. – Никто не желает свержения короля. Люди хотят лишь восстановления старой веры, сохранения монастырей и устранения негодных министров вроде Кромвеля. Без его пагубного влияния король скорее прислушался бы к своему народу. Но эти реформисты, они кормят его ложью… – И он, сердитый, пошел умыться перед обедом.

А вот Кэтрин принятые королем меры казались мудрыми и необходимыми. Она не могла представить себе ни одного правителя, который с радостью выслушивал бы критику своих решений, подсказанных учеными и совестливыми людьми. Неудивительно, что говорили, будто его милость стал в последнее время чрезмерно обидчивым и раздражительным, особенно если учесть, что он горевал о своем юном сыне, бедном герцоге Ричмонде, который, как сообщил ей Уилл, в конце июля внезапно умер. По общему мнению, король был человеком умным, хорошо образованным и искушенным в вопросах теологии. Кэтрин не сомневалась, что он обладает нужными знаниями для принятия верных решений по вопросам религии. Однако свои мысли она держала при себе.

Как-то раз, ближе к концу сентября, Джон вернулся из Рипона в большом возбуждении.

– Распускают не одни только монастыри, – сказал он Кэтрин. – Церкви тоже планируют позакрывать. Мои друзья из городского совета слышали, что королевские порученцы объедут с инспекцией все церкви на Севере. Ей-богу! – Джон стукнул кулаком по столу. – Этот король – антихрист! Он покончит с религией и отправит нас всех в ад!

– Вы точно знаете, какова цель приезда этих посланцев короля? – спросила Кэтрин, находя сообщение мужа невероятным. – Может быть, они едут проверить, соблюдаются ли в церквях новые законы.

– Да, ровно так же, как они сделали в монастырях, – набросился на нее Джон. – А теперь закрывают их один за другим. Только самые мелкие обители, так нам сказали, но, помяните мое слово, в конце концов их уничтожат все до единой. И король присвоит себе церковные богатства.

Кэтрин не показала мужу письмо Уилла, в котором тот говорил про опасения его милости, что монастыри – это рассадники папизма. Она понятия не имела, обоснованны ли эти страхи, а вот то, что монахи привержены старому порядку, не подлежало сомнению.

Джон расхаживал взад-вперед, топая каблуками по плитам пола.

– Когда монастыри закроют, мы увидим на улицах монахов и монахинь. Кто станет поддерживать бедняков, лечить больных, содержать школы? Кто сохранит книжное знание, которое вам так дорого? Кейт, это нужно остановить! Здешние люди желают прекращения реформ. В воздухе носятся разговоры о восстании.

– А кто возьмется останавливать все это? – спросила Кэтрин. – Вы хотите подняться против короля? И рискнете подвергнуться аресту за измену? Вспомните о том, что делают с изменниками, Джон! Подумайте о детях, которых могут лишить наследства. И обо мне! – Она вдруг заметила, что в мольбе заламывает руки.

Муж молчал. Он стоял к ней спиной, и Кэтрин не могла прочесть выражения его лица.

– Подумайте о ваших арендаторах и обо всех, кто от вас зависит, Джон. Вы для них хороший хозяин. Лучшего они никогда не найдут. Прошу вас, проявите рассудительность, прежде чем решиться на какой-нибудь отчаянный поступок. Вы и правда считаете, что слеплены из того же теста, что и мученики?

Джон повернулся к ней, хмурясь, и спросил:

– Вам безразлична ваша вера, Кейт? Вы будете спокойно смотреть, как ее попирают и предписывают нам новые порядки?

Вопрос мужа ошеломил Кэтрин. Посмеет ли она сказать ему, что разделяет подходы короля к вопросам религии?

– Конечно нет, – сказала она. – Вера для меня – все, но и вы тоже, и мне бы не хотелось, чтобы вы рисковали, особенно когда нам неизвестно доподлинно, правдивы ли эти слухи насчет посланцев короля. Нет, Джон, люди должны обратиться с прошением к его величеству и взывать, чтобы он, в своей отеческой милости, прислушался к их тревогам.

– Когда это Генрих Тюдор прислушивался к кому-нибудь? – бросил ей в ответ Джон. – Он не отступится от своих эгоистических планов, а остальные пусть выкарабкиваются, как могут!

Кэтрин оставила этот спор и пошла сказать повару, что пора подавать обед. Атмосфера за столом была напряженная. Джон напоминал разъяренного быка, готового броситься на первого встречного. Джек сидел молча, и даже Маргарет, обычно разговорчивая, притихла. Кэтрин попыталась завести разговор, но никто не поддержал ее. Когда настал момент подняться из-за стола, она с радостью скрылась в своей комнате. Джон не пошел за ней. Никогда еще он не бывал в таком дурном расположении духа.

В начале второй недели октября к ним заехал близкий друг Джона, лорд Редмэйн из замка Хэрвуд, расположенного милях в тридцати к югу от Снейпа.

– Приветствую! – сказал он. – Я еду в замок Миддлхэм и в другие места, чтобы поднять тревогу. Вы знаете, что в Линкольншире началось восстание?

Кэтрин и Джон изумленно уставились на него.

– Боже правый, как это вы не слышали колокольного звона оттуда?! – продолжил лорд Редмэйн. – Все началось в Лауте. Один викарий призвал паству к восстановлению старой религии и убедил начать протесты. Его послушались, и скоро все окрестные городки бунтовали. Королю отправили петицию. Расплата наступила быстро. Не прошло и десяти минут, по крайней мере так казалось, как в Линкольншир вступила королевская армия под предводительством герцога Саффолка. За пару недель восстание было подавлено.

Джон недовольно присвистнул. Кэтрин не смела взглянуть на него, понимала, что прочтет на его лице не высказанное вслух: «Я же вам говорил».

– Видите, Кэтрин, чем оборачивается отправка петиций королю! – воскликнул Джон.

Лорд Редмэйн с любопытством взглянул на нее, но ничего не сказал. Они угостили его вином, и он отправился дальше.

– Слушайтесь меня впредь, – более мягким тоном произнес Джон, когда супруги вошли в дом с крыльца.

Кэтрин кивнула:

– Вы были правы. – Ей хотелось, чтобы отношения между ними наладились.

Уилл вместе с войском герцога Саффолка пришел на Север и прислал Кэтрин письмо с рассказом о произошедшем:

Мы разбили бунтовщиков. Они плохо подготовились. Я был в Лауте и Хорнкасле, производил надзор за повешениями. Смерть собрала обильный урожай заблудших душ. Думаю, люди теперь подумают дважды, прежде чем восставать против короля.

Три дня спустя их среди ночи разбудил Уолтер Роулинсон, управляющий Джона.

– Прошу прощения, милорд, но прибыл аббат из Жерво и просит встречи с вами.

– Какого черта ему понадобилось?! – проворчал Джон, вставая и надевая ночной халат.

– Он говорит, это срочно, милорд.

Когда мужчины спустились вниз, Кэтрин выскочила из постели и тоже быстро накинула халат. Ей нужно знать, что происходит. Она бросилась вслед за мужем и застала его в холле, в обществе высокого монаха в накидке с капюшоном.

– Милорд, я молю вас дать мне убежище, – слегка задыхаясь, говорил монах. – У ворот аббатства Жерво собрались сотни вооруженных людей. Они пришли час назад и потребовали, чтобы мы вместе с ними встали на защиту старой религии и монастырей. Некоторые мои монахи загорелись идеей, так как боятся закрытия обители, хотя до этого пока не дошло. Но мне отвратительно ослушание королю. Я запер ворота гейтхауса и убежал через потайную дверь рядом с конюшнями. Я летел сюда как ветер. Да простит меня Господь, я оставил своих братьев, и это будет выглядеть так, будто я их бросил, но мне нужно было найти подмогу. Бунтовщики настроены решительно. Боюсь, они станут искать меня.

– Не бойтесь, отец аббат, – без колебаний ответил ему Джон. – У меня есть мыза недалеко отсюда. Она стоит на отшибе, так что никто не вздумает соваться туда. Мой управляющий проводит вас. Вам нужно взять с собой еды.

– Я позабочусь об этом, – сказала Кэтрин и торопливо ушла на кухню, где сложила в корзину холодное мясо, несколько кусков пирога с голубятиной, яблоки, хлеб, сыр и вино.

Они поступали правильно. Насилием и угрозами не решить никаких проблем. Давая убежище человеку, который боялся, что его принудят к восстанию против короля, они могли заслужить только королевское одобрение.

Аббат с благодарностью взял корзину:

– Благослови вас Господь, миледи, и вас, милорд. Я не забуду вашей доброты. По крайней мере, если они явятся сюда, вы будете готовы.

Уолтер и аббат оседлали коней и ускакали в ночь. Кэтрин и Джон смотрели им вслед.

– Что мы будем делать, если они придут? – спросила Кэтрин; появление бунтовщиков казалось ей неизбежным.

– Мы тоже запрем перед ними двери, – мрачно ответил Джон. – Это одно из преимуществ жизни в замке.

Больше Кэтрин заснуть не удалось. Она лежала в постели и напряженно прислушивалась, не раздадутся ли стук копыт или голоса. Но было тихо. На следующий день она занималась своими обычными делами, то и дело поглядывая в окно и чутким слухом стараясь уловить любые тревожные звуки.

В полдень, когда они только-только закончили обедать, появился молодой монах.

– Милорд, миледи, – сказал он, сильно картавя на йоркширский манер, – прошу прощения за беспокойство, но не показывался ли у вас наш аббат? Нам нужно, чтобы он вернулся в обитель. Бунтовщики грозят, что сожгут ее, если он не явится, и настроены весьма воинственно. Они требуют от него клятвы, что он поддержит их. Прошу вас, помогите, милорд!

Джон сперва заколебался, но потом быстро проговорил:

– Думаю, я знаю, где укрылся ваш аббат, – объяснил монаху дорогу и отправил его туда. – Пусть он убедит своего аббата вернуться, – сказал Джон, обращаясь к Кэтрин. – Господу известно, я так же горячо желаю восстановления старых порядков, как и эти бунтари, но восставать против короля – чистая глупость. Посмотрите, что случилось с Линкольнширом.

– Только бы они не явились сюда, – нервно проговорила Кэтрин.

Больше супруги ничего не слышали ни про аббата, ни про сожжение монастыря Жерво, а потому решили, что настоятель вернулся в обитель и дал клятву.

Три дня прошли без всяких происшествий. Джон отправился по делам в Рипон и взял с собой Кэтрин. В рыночной толчее она невольно прислушивалась к разговорам и заметила некое общее волнение. Люди говорили кто возбужденно, кто с опаской, и именно там она впервые услышала имя – Роберт Аск, причем оно было на устах у многих. Встретившись с Джоном на постоялом дворе, где они оставили лошадей, Кэтрин спросила мужа, слышал ли он об этом человеке.

– Слишком много раз сегодня, – ответил тот. – Кажется, он поднимает весь Йоркшир на борьбу за старую веру. Но протест будет мирный. Они называют это Благодатным паломничеством.

– Как бы они его ни называли, это восстание, – сказала Кэтрин, садясь на лошадь и выезжая вслед за Джоном со двора.

– Да, именно так отнесется к этому король.

– И тот сброд у Жерво вовсе не был настроен протестовать мирно. Тоже мне паломничество!

Когда они вернулись в Снейп, их ждал Уолтер.

– Милорд, пришло известие из Жерво. Аббат вернулся, а эти сволочи избили его и заставили принести клятву.

– По крайней мере, он сможет сказать королю, что у него не было выбора, – заметил Джон и перекрестился.

– Милорд, – продолжил Уолтер, – вскоре после этого сюда прибыли несколько джентльменов. Все они ранены и просят убежища. Я не посмел отказать им, потому как один из них сказался вашим знакомым, миледи, и добавил, что он королевский сборщик налогов.

– Полагаю, это сэр Уильям Аскью, – сказала Кэтрин, вспоминая свой визит в Стэллингборо шесть лет назад, когда ей привиделся ночной кошмар. – Джон, вы помните, я вам рассказывала, что он друг лорда Боро, и у него была чудесная дочь. – Она повернулась к Уолтеру. – Что случилось с этими джентльменами?

– Думаю, они сами вам расскажут, миледи.

Это и правда оказался сэр Уильям, с ним были трое его помощников. Кэтрин тепло приветствовала его и представила Джону, который велел подать вина, заметив:

– Судя по вашему виду, вам всем это необходимо.

И верно: одежда у них была испачкана кровью, заляпана грязью, у всех ссадины, у кого где, и синяки под глазами. Один лишился зуба, у другого был сломан нос. Кэтрин послала Маргарет за горячей водой и полотенцами и приказала двум своим горничным промыть мужчинам раны. Когда это было исполнено, гости начали рассказ.

– На нас напали, когда мы отправились выполнять свои обязанности, – сообщил сэр Уильям. – Эти негодяи сказали, что не станут платить налоги и тем поддерживать религиозную политику короля. Они избили нас, похитили собранные к тому моменту деньги и сбежали. Нас запросто могли убить. Милорд, прошу у вас прощения за то, что мы явились сюда, но я с большой приязнью вспоминаю леди Латимер и, боюсь, взял на себя смелость полагаться на это.

– Мы вам очень рады, сэр Уильям, – с улыбкой ответил Джон, подливая гостю вина.

– Приятно видеть вас даже при таких обстоятельствах, – поддержала мужа Кэтрин. – Как ваша семья?

По лицу сэра Уильяма пробежала тень.

– Наша старшая дочь Марта не так давно умерла, упокой Господь ее душу. Это был тяжелый удар. Она должна была выйти замуж за одного местного джентльмена, сэра Томаса Кайма. Теперь его супругой станет ее сестра Анна. – Он нахмурился. – Ей только что исполнилось пятнадцать.

– Она рада, что займет место Марты? – спросила Кэтрин, ощущая, что тут что-то неладно.

Последовала пауза.

– Анна понимает, что этот брак поможет мне финансово, так как приданое Марты невозвратное. Но мне пришлось ее уговаривать.

Кэтрин подумала: «Интересно, какую форму приняли эти уговоры?»

– Но теперь она согласна?

– Да, миледи. Думаю, что так.

– Сэр Уильям, вы бывали при дворе в последнее время? – спросил Джон.

– Я был в числе присяжных во время суда над королевой Анной.

– Что вы думаете по поводу доказательств? – поинтересовалась Кэтрин, стремясь получить побольше информации.

– Нет сомнений, что по ней плачет ад, – ответил сэр Уильям. – Дело против нее было разобрано в деталях, со всем тщанием.

Кэтрин все равно не могла понять, почему королева, так горячо поддерживавшая реформы и с достойной удивления легкостью добивавшаяся своих целей, вела столь беспорядочную личную жизнь. Одно противоречило другому.

– Королева Джейн – очень милосердная леди, – продолжил сэр Уильям. – Такой контраст с той, прежней. Леди Мария выразила схожее мнение, когда я заезжал к ней летом.

«Раз сэр Уильям в хороших отношениях с леди Марией и почитает королеву Джейн, значит он держится католической веры», – заключила Кэтрин.

– Вы слышали о Роберте Аске? – спросил сэр Уильям, обращаясь к Джону.

– Да, больше, чем мне хотелось бы, – ответил тот, мрачно поджав губы.

– Он мой родственник, хотя я с ним никогда не встречался, а теперь и вовсе постараюсь держаться от него подальше. Этот человек – глупец, к тому же опасный.

– Проблема в том, что он благочестивый глупец, а такие хуже всех, – заметил Джон. – Он не понимает, что, хотя сам движим принципами, открывает шлюзы мятежникам всех мастей.

– Вы поступите правильно, если не станете примыкать ни к кому, – сказал сэр Уильям, а его помощники согласно закивали. Потом он встал. – Мы должны поблагодарить вас за доброту и отправиться дальше.

– Останьтесь у нас на ночь и отдохните, – предложила Кэтрин.

– Благодарю вас, дорогая леди, но я хочу вернуться в Линкольншир до того, как там вспыхнет восстание.

От соседа из замка Рипли, сэра Уильяма Инглби, Джон вернулся весьма озабоченный.

– Инглби, может, еще и молод, но хорошо информирован. Он сказал, что два дня назад Роберт Аск вступил в Йорк во главе десяти тысяч человек и после мессы в соборе заставил всех принести составленную им клятву – Клятву достойных людей, как он ее назвал, и все дружно поклялись. Она обязывает защищать Католическую церковь, охранять короля и его наследников, изгонять дурных советников и радеть о восстановлении истинной религии и монастырей. Кейт, это путь к гражданской войне. Они собираются идти маршем на Лондон под знаменем с Пятью ранами Христа. – Джон начал расхаживать по комнате. – Бог знает, я против отмены старой веры, но это восстание, не меньше, и я не уверен, что мне следует его поддержать.

Кэтрин задрожала. Она никогда не решилась бы высказать мужу свои личные взгляды на это дело; в конце концов, жена должна слушаться супруга и быть преданной ему. Более того, она любила Джона и хотела, чтобы он остался целым и невредимым, а значит, нужно убедить его не примыкать к мятежникам, не участвовать в их изменнической авантюре, способной нанести удар по делу реформ.

– Не вмешивайтесь в это, муж мой, – сказала Кэтрин. – Вспомните, как жестоко было подавлено восстание в Линкольншире. Эти люди подвергают опасности свои жизни и могут лишиться всех средств к существованию.

Было видно, что Джон колеблется.

– Верно, Кейт, но речь идет о спасении наших душ и сохранении привычного образа жизни.

Кэтрин разгорячилась:

– Заботьтесь о безопасности своей души, и пусть эти глупцы разрушают собственные жизни! Молю вас, Джон, не впутывайтесь в это дело! Вы можете потерять все, и где тогда окажемся я и дети?

– Мне могут не оставить выбора, Кейт, – пробормотал он и одним глотком осушил кубок вина. – Инглби говорит, что паломники, как они себя называют, являются в дома джентльменов и, застав их врасплох, как аббата из Жерво, требуют присоединиться к ним.

– Если они покажутся здесь, им придется иметь дело со мной! – заявила Кэтрин с уверенностью, которой вовсе не ощущала, понимая, однако, что из них двоих внутренней силы, пожалуй, больше у нее.

Страшнее всего, что, если мятежники придут к ним, Джон, скорее всего, сдастся, так как он поддерживал их идейно. Вопрос состоял в том, окажется ли для него долг чести более важным, чем жена, дети, титул, собственность и даже жизнь. Однажды он говорил, что спасение души для него важнее всех благ земных, но насколько сильно в нем это убеждение? Кэтрин молилась, чтобы его основательность не подверглась проверке на прочность.

Через несколько дней, когда земля покрылась ковром из пожелтевших листьев и с востока задул холодный ветер, мятежники явились в Снейп. Тут не было ни гейтхауса, ни рва, чтобы остановить их. К дому подошла разношерстная шайка человек в пятнадцать: большинство, судя по одежде, работники с ферм, двое с виду напоминали писарей; на рукавах у каждого – эмблема с вышитым знаком Пяти ран Христа, и все вооружены – кто кинжалом, кто копьем, кто вилами.

Кэтрин заметила их из окна своего маленького кабинета, потом раздался стук железного молотка в дубовую входную дверь, послышались шаги Уолтера, который торопливо пошел открывать, и она поспешила за ним в холл. Джон уже был там. По его лицу было ясно, что он опознал незваных гостей.

– Это банда мятежников, – сказал Джон.

– Открыть? – Уолтер мрачно глянул на него.

– Окликните их и спросите, что им нужно.

– Скажите, что милорда нет, – встряла Кэтрин; сердце у нее бешено колотилось. – Не пускайте их внутрь. Неизвестно, что они сделают. Они угрожали расправой аббату, помните?! – Она задрожала.

– Тише, любимая, – сказал Джон. – Просто спросите их, чего они хотят, Уолтер.

В дверь снова постучали, на этот раз более настойчиво.

– Кто вы и чего хотите? – громко произнес Уолтер.

– Мы паломники во имя Господа и хотим поговорить с лордом Латимером.

– Его светлости нет дома! – визгливо крикнула Кэтрин. – Он уехал в Лондон.

– У нас другие сведения, – раздался в ответ мужской голос.

– Да! Да! – загорланили другие. – Пусть покажется!

В этот момент внизу лестницы появились бледные Джек и Маргарет.

– Что происходит? – спросил Джек.

– Я боюсь! – воскликнула Маргарет и прильнула к Кэтрин в поисках защиты.

– Это мятежники. Они хотят, чтобы ваш отец присоединился к ним, – тихо объяснила Кэтрин и приложила палец к губам. – Я сказала, что он в Лондоне.

Джек посмотрел на нее с оттенком уважения.

Посыпались удары в дверь.

– Откройте! Покажитесь, лорд Латимер!

– Уходите! – Кэтрин придала голосу властности. Она – леди Латимер и не позволит запугивать себя жалкой кучке мужланов!

– Мы не уйдем, пока его светлость не выйдет и не присоединится к нам в нашем правом деле. Он старой веры, как мы, и должен нас поддержать. Нам нужны вожаки вроде него.

– Болваны! – крикнула Кэтрин. – Король не потерпит вашего бунтарства. У вас нет никаких шансов на победу. Вы погибнете сами и нас всех погубите. А теперь перестаньте запугивать женщин и детей и уходите.

– Мы знаем, что его светлость здесь! – заорал какой-то мужчина. – Неужели он такой трус, что прячется за женской юбкой?

Рука Джона потянулась к кинжалу.

– Не открывайте дверь, отец! – заверещала Маргарет, чем вызвала новый град ударов в дверь. Кэтрин зажала девочке рот, но было поздно.

– Теперь мы знаем, что вы там! Откройте дверь, милорд, или мы подожжем дом со всех сторон!

– Вы можете пройти через служебное крыло и воспользоваться боковой дверью, сэр, – понизив голос, сказал Уолтер.

– И позволить им сжечь дом? Нет, я должен встретиться с ними, – ответил Джон. – Открывайте дверь.

– Нет! – в один голос вскрикнули Кэтрин и Маргарет, а несколько слуг, собравшихся в холле посмотреть, что за шум, ретировались на кухню. Джек тоже явно хотел скрыться.

– Джек, забери Маргарет наверх, и оставайтесь там! – приказал Джон, и тот утащил плачущую сестру прочь.

– Все будет хорошо, – крикнула ей вслед Кэтрин, а потом упрекнула себя за то, что обманула ребенка, ведь ничего хорошего, разумеется, не предвиделось. Но им всем важно сохранять самообладание.

По кивку Джона Уолтер отворил дверь.

– Быстро же вы вернулись из Лондона! – сострил один из бунтарей.

Джон расправил плечи и сурово глянул на него:

– Если бы ваша жена, приводя разумные доводы, умоляла вас не откликаться, вы поступили бы так же, мой добрый друг.

– На кону стоит бессмертие наших душ, милорд! – возразил мужчина с копной черных волос, самый крикливый из всех, наверное главарь. – Какие разумные доводы можно привести против их спасения? Мы восстали за святое дело…

– И пользуетесь нечестивыми методами, запугиваете людей! – брякнул Джон.

– В таких случаях говорят: цель оправдывает средства, – вмешался в разговор один из писарей.

– Я не стану препираться с вами, милорд Латимер, – сказал черноволосый. – Вы пойдете с нами. Мастеру Аску нужны такие вожаки, как вы. Другие лорды уже присоединились к нам – Дарси, Констебли, Перси и Невиллы в наших рядах, большинство из них вам родня, я полагаю.

– Нет! – отрезал Джон. – Я не пойду с вами.

– Похоже, у вас нет выбора, – ответил ему вожак шайки и переложил из руки в руку кинжал, а потом с головы до ног окинул взглядом Кэтрин, стоявшую на крыльце позади мужа. Она обмерла, поняв, что у него на уме. – Если вы будете упираться, мы можем прибегнуть к кое-каким методам убеждения. Или вы присоединитесь к нам. Выбирайте сами.

Джон, должно быть, тоже заметил похотливый взгляд негодяя, брошенный на Кэтрин.

– Нет нужды убеждать меня. Я пойду. Дайте мне только собрать кое-какие вещи. Уолтер, прикажите, чтобы оседлали моего коня и положили в седельные сумки провизии.

Кэтрин силилась сдержать слезы. Нельзя допустить, чтобы ее считали слабой женщиной, но она очень боялась за Джона, которого тащили Бог знает куда и принуждали ввязываться в опасное дело.

Он повернулся к ней:

– Если со мной что-нибудь случится, помните, я умер за веру. Но говорите всем, кто бы ни спросил, что я не по своей воле был вовлечен в этот мятеж, а был заставлен угрозами, против своего желания и вопреки голосу разума.

– Нельзя ли побыстрее? – буркнул черноволосый.

Джон пошел наверх. Паломники даже отправили вместе с ним одного из своих – проследить, как бы он не сбежал. Кэтрин с каменным лицом ждала на крыльце, твердо решив сохранить достоинство. Внутри у нее все клокотало и царило полное смятение; она была убеждена, что ничего хорошего из этого не выйдет.

Наконец Джон спустился, взял ее руку, поцеловал и сказал:

– Следите за Снейпом и детьми ради меня. Да благословит и укрепит вас Господь!

– И вас тоже, – отозвалась Кэтрин и прильнула к нему на прощание. – Возвращайтесь ко мне поскорее. И прошу вас, не рискуйте.

Она чувствовала, что в этом может на него полагаться: Джон частенько неодобрительно отзывался о молодых людях, склонных к геройству.

Позвав детей вниз, Кэтрин стояла вместе с ними на крыльце и смотрела, как ее супруг уезжает вместе с мятежниками. Она пыталась унять разбушевавшиеся в сердце ужасные предчувствия и сжимала кулаки, чтобы сохранить контроль над эмоциями. Увидит ли она еще когда-нибудь своего Джона? Рядом с ней неудержимо рыдала Маргарет.

Через несколько часов гонец доставил письмо из Торнтон-Бриджа, и Кэтрин заплакала. Кэт умерла. Уильям был безутешен, а как же иначе, если он потерял супругу, прожив с ней всего одиннадцать месяцев. Девушка, помолвленная с сыном Кэт Уолтером, повесилась, никто не знал почему, и вся радость от нового брака обернулась глубокой печалью. Бедняжка Кэт не смогла бороться с лихорадкой и умерла.

Кэтрин просто не верилось. Она встала на колени в часовне и молилась так, как давно уже этого не делала. Церковь учила, что самоубийцы совершают смертный грех и никогда не попадут на Небо, но Кэтрин нравилось думать, что милостивый Господь навечно соединит двух этих несчастных женщин.

Ужасно было не знать, где Джон и что происходит. Через несколько дней Кэтрин отважилась поехать в Рипон, вдруг удастся что-нибудь разузнать там. Но никто не мог ей ничего сказать.

Она написала отцу Катберту, сообщила ему о случившемся и попросила держать ухо востро, не появятся ли какие-нибудь известия о Джоне. Ответ привезли только через неделю, но и в нем не было никаких сведений, потому что отец Катберт затворился в своем замке Норем далеко на севере из страха, что мятежники заставят и его присоединиться к ним. Отец Катберт писал:

Король посылал меня на юг, но я рискнул вызвать его неудовольствие и принял решение остаться здесь. Он явно не представляет, какова ситуация в Дареме и Йоркшире.

Кэтрин начала уже терять рассудок от беспокойства, когда – наконец-то! – получила письмо от Джона. Его отвезли в замок Понтефракт, который Роберт Аск и лорд Дарси сделали своей штаб-квартирой. Последний, в отличие от Джона, очевидно, не испытывал сомнений по поводу участия в мятеже. Под его орлиным взором Джон и его братья, которых паломники тоже забрали с собой, принесли Клятву достойных людей.

От меня требуют, чтобы я стал одним из вожаков их восстания. У меня не было выбора, так как в случае отказа они грозили убить меня. Я открыто заявил, что не поддерживал и не поднимал этого мятежа. Я хочу, чтобы все знали: меня принудили к участию в нем.

Дальше он сообщал, что в Понтефракте собралось порядка сорока тысяч мятежников и ему поручили возглавить людей из Ричмондшира и Дарема.

Мы должны идти в Лондон, чтобы подать прошение королю. Предводители мятежников рассчитывают, что его величество прогонит своих дурных советников и откажется от реформ. Бедные, наивные глупцы! Но я молюсь, чтобы нам удалось добиться своих целей, потому как неудача будет фатальной. Да смилостивится Господь над всеми нами!

«Эти люди безумны или глупы? – мысленно задавалась вопросом Кэтрин. – Они что, не знают короля? Неужели и правда собрались бороться с человеком, который не покорился папе и основал собственную Церковь? С тем, кто отправил на плаху сэра Томаса Мора и праведного епископа Фишера за отказ дать клятву о признании его верховным главой созданной им Церкви? Этот монарх явно не проявит снисхождения к тем, кто противится его желаниям. Они, должно быть, просто потеряли разум».

Через неделю Кэтрин получила тревожное письмо от дяди Уильяма:

При дворе известно, что Ваш супруг примкнул к мятежникам. О нем и других лордах, которые с ним заодно, говорят как об изменниках. Его королевское величество намерен мстить; он говорит, что не позволит подданным диктовать ему условия. Он послал на Север герцога Норфолка с армией. Уилл там. Сопротивление будет сломлено.

Худший ночной кошмар Кэтрин обращался в реальность. Она не могла унять дрожи. У нее не было сомнений, что Джона сочтут предателем и его ждет участь обвиненных в измене. Кэтрин никогда не видела, как казнят изменников – ее вообще тошнило от казней, – а вот Уилл видел и, хотя не вдавался в кровавые подробности, сказал достаточно, чтобы она смогла с содроганием представить ощущение удушья, которое возникает у человека, повешенного, но вынутого из петли полумертвым; мучительную боль, когда нож врезается в живот, внутренности вываливаются из тела и, если это мужчина… Боже правый, только бы этого не случилось с Джоном, милым Джоном, который был таким хорошим мужем и отцом и вовсе не собирался никого предавать.

Кэтрин бродила по замку как призрак, страшась прибытия вестника или, хуже того, вооруженных людей. Если мертвые могли возвращаться в мир живых, ее дух когда-нибудь вернется в эти комнаты и будет блуждать по залам, заламывая руки, как делала сейчас она.

Неужели ее тоже арестуют, посчитав сообщницей? Уолтер заявит о ее невиновности, но поверят ли ему? Только этой мыслью о заступничестве управляющего Кэтрин и утешалась, чтобы сохранять видимость спокойствия ради Маргарет, которая сильно скучала по отцу и беспокоилась за него. Джек вернулся в свое привычное состояние обиженного недовольства всем и вся, но Кэтрин понимала, что причина этого – тревога. Джеку было шестнадцать, почти мужчина. Слава Богу, мятежники не забрали с собой и его!

Кэтрин кипела ненавистью к паломникам и к вере, которую они защищали. Разве Христос одобрил бы их поведение – угрозы, отказ понять, что Его путь – это не путь насилия? Предполагалось, что протест будет мирным, но пока происходившее меньше всего напоминало ненасильственное сопротивление. Кэтрин все сильнее проникалась убеждением о необходимости реформирования религии. К чему защищать старый порядок, прогнивший до самого основания? Начало было положено, и прекрасно. Зачем переводить часы назад?

Она искала убежища в молитвах и своем Часослове. Господь, наверное, устал от ее назойливых просьб. Как бы ей хотелось самой читать Библию на английском. Ее знания латыни хватало для понимания службы в церкви, но как же все эти бедные безграмотные люди, для которых слова священника на мессе – это просто набор звуков, не имеющих никакого смысла? Для них религия действительно была тайной! И тем не менее мятежники стремились отстоять свое право на невежество. Это непостижимо!

Когда пришло еще одно письмо от Джона, у Кэтрин едва не подкосились колени от облегчения. Больше всего муж хотел знать, в порядке ли она и дети. Сам он здоров. Мятежники поручили ему вести переговоры с герцогом Норфолком в Донкастере.

Я с ним немного знаком и считал его солдафоном, почти начисто лишенным сострадания, но он понял, что я действовал против своей воли, так как по завершении переговоров с глазу на глаз сказал, что заступится за меня перед королем. По правде, я плохо представлял интересы мятежников, поскольку слишком хорошо понимал, что армия герцога стоит лагерем под Понтефрактом. Однако герцог был настроен миролюбиво. Обещал, что король рассмотрит требования паломников и независимо от того, будут они выполнены или нет, мы все получим прощение, так как его величество знает, что наша тревога идет от сердца, и хочет избежать кровопролития. Таким образом мы заключили соглашение, и мастер Аск велел всем расходиться по домам. Скоро я буду с вами. А до тех пор да хранит вас Господь!

Письмо не принесло Кэтрин успокоения. Его содержание слишком сильно расходилось с тем, что сообщил ей дядя Уильям. Возможно ли, что король изменил мнение? Или просто понял, что мятежники превосходят числом всю его прекрасную армию? Ей хотелось верить, что Джон получит прощение, но что-то подсказывало: слишком легко оно было обещано.

1 ноября Кэтрин сидела за столом у окна и просматривала принесенные Уолтером счета, когда услышала стук конских копыт. Встав, она увидела Джона и его оруженосца, скакавших к дому. Кэтрин слетела вниз по лестнице, зовя Джека и Маргарет, распахнула дверь и бросилась обнимать мужа, свесившегося с седла.

– О муж мой, как я рада вас видеть!

Маргарет приплясывала вокруг отца, ожидая поцелуя. Даже Джек улыбался. Они ввели Джона в дом и усадили за стол на козлах. Кэтрин сняла с мужа накидку и шапку, приказала подать вина со специями. Джон пил его и рассказывал о событиях, произошедших с того момента, как его забрали мятежники. Через какое-то время Маргарет наскучили разговоры о клятвах и перемириях, и она убежала играть. Джек, жадно внимавший отцу, обратился к нему:

– Если вам снова придется идти к мятежникам, сэр, я хочу быть с вами. – В его глазах горела огнем жажда битвы.

– Нет! – отрезал Джон. – Я не допущу, чтобы мой сын рисковал своим будущим, восставая против короля.

– Но паломники не восстают против короля, только против его дурных министров и затеянных ими реформ. Вы сказали, что король готов прислушаться к их просьбам. Он обещал простить вас.

Джон замялся.

– А это означает, что паломникам больше незачем будет собираться, – быстро проговорила Кэтрин.

– Но если они соберутся, я хочу пойти с вами, отец! – Джек начинал сердиться; щеки его пылали.

– Я сказал нет! – рявкнул Джон. – И покончим с этим.

– Я пойду. Я убегу из дому! Не хочу, чтобы со мной обращались как с маленьким! – вспылил Джек.

– Тогда перестань вести себя как маленький! – крикнул Джон вслед затопавшему прочь сыну.

– Он успокоится, – вздохнув, произнесла Кэтрин. – Джек очень переживал, пока вас не было. – Внутренне она обрадовалась, что они, оставшись одни, могут говорить открыто, и наполнила кубки себе и мужу. – Удивительно, что вы так быстро получили прощение, – осмелилась заметить Кэтрин.

– Если оно станет реальностью, в чем я сильно сомневаюсь, – отозвался Джон, и у его жены похолодела кровь. – Герцог не мог ни повернуть войска назад, ни сражаться с нами: у него не было кавалерии, а мы собрали весь цвет Севера. Норфолк, вероятно, понимал, что слабость его войска всем очевидна, потому и предложил всем прощение, чтобы люди разошлись. Кейт, они просто выгадывают время. Это еще не конец. Расплата неминуема. Надеюсь, герцог заступится за меня, как и обещал. Не хотелось бы, чтобы король считал меня виновным в измене. Но никуда не деться от того факта, что я присоединился к паломникам, вел переговоры с их стороны и фактически противостоял своему соверену.

Ровно так же думала и Кэтрин. Ее злило, что Норфолк так бойко пообещал всем прощение, вероятно, чтобы нанести удар в другой раз. Это дало королю время собрать более крупные силы.

К удивлению Кэтрин, прощение Джона, подписанное и с монаршей печатью, доставили меньше чем через две недели. Правда, формулировка звучала зловеще.

– Он обвиняет меня в содействии краху королевства и успеху наших давних врагов шотландцев, которые могли воспользоваться мятежом, чтобы напасть на английские границы, – читал Джон. – Судя по этим словам, король глубоко оскорблен. И он предупреждает, что впредь с любыми мятежами будет разбираться самолично, приведет армию для подавления злостных бунтовщиков и повергнет их в величайшее смятение.

– О Джон, вы должны проявлять осторожность! – воскликнула Кэтрин.

– Думаете, я не дорожу своей шкурой? – отозвался он и обнял ее.

Джон не пробыл дома и трех недель, когда получил письмо от Роберта Аска, в котором тот настоятельно призывал его вместе с лидерами паломников участвовать в совещании в Йорке. Они получили ответ от короля, и он требует обсуждения.

– Не ездите! – взмолилась Кэтрин. – Не вмешивайтесь в это дело снова. В прошлый раз вам повезло получить прощение. Но теперь все может обернуться иначе.

Лицо Джона посерело.

– Выбора нет, – сказал он. – Меня предупредили: если я их брошу, последуют ответные меры.

– Ответные меры последуют, если вы этого не сделаете! – бросила ему Кэтрин.

– Это не новое восстание, любимая, просто совещание. Я бы хотел услышать, что думает король. Своего врага нужно знать в лицо!

Не обращая внимания на протесты Кэтрин, Джон уехал, оставив ее раздираемой дурными предчувствиями. Каждый день она часами простаивала на коленях, молясь о возвращении мужа или получении новостей о нем. Когда прибыл отправленный Джоном гонец, Кэтрин выхватила у него пакет и тут же вскрыла его. Сердце у нее замирало, когда она читала послание супруга.

Похоже, король сильно сожалел о том, что даровал прощение паломникам. Он прислал своих людей передать им, что считает удивительной неблагодарностью то, что они, будучи его подданными и долгое время пользуясь его отзывчивостью и готовностью выслушивать прошения от всех людей и возмещать ущерб жалобщикам, попытались устроить восстание, вместо того чтобы обратиться к нему с просьбой.

Его величество подвергает сомнению наше здравомыслие и поражен проявленной к нему этим бунтом неблагодарностью, особенно со стороны людей благородных вроде меня, – писал Джон так, словно король выражал недовольство лично им. – Он дивится на своих дворян, которые терпят проходимца вроде мастера Аска и посвящают его в наши дела. По его мнению, с которым согласны близкие к нему лорды при дворе, мы опорочили свою честь собственной глупостью. – (Кэтрин легко могла представить себе реакцию Джона на эти слова.) – Тут все в большом смятении и не знают, как на это отвечать. На следующей неделе состоится новое совещание в Понтефракте. До тех пор я останусь в Йорке.

– Нет! – вслух произнесла Кэтрин. – Возвращайтесь домой!

– С вами все в порядке, миледи? – спросила Бесс, жена Уолтера, которая вошла в холл с парой кроликов на ужин.

Кэтрин мысленно встряхнула себя. Нельзя демонстрировать слабость на глазах у слуг.

– Все прекрасно, – с улыбкой сказала она.

Джона Кэтрин не видела почти до самых Йолетид. Между тем в своих письмах он обнадеживал ее: кажется, появилась надежда, что все уладится, и пусть она не переживает. Кэтрин, конечно, переживала.

Он приехал домой в тот момент, когда слуги и дети украшали холл зелеными ветвями, а по замку разливались ароматы рождественских пряностей, жареного мяса и фруктовых пудингов.

– Папа! – крикнула Маргарет, подбежала к нему, раскинув руки, и обняла.

– Джон! – Кэтрин бросила плести венок и тоже поспешила навстречу мужу. – Скажите мне, все хорошо?

Тот улыбнулся ей:

– Король согласился на наши условия!

– О Боже мой… – У нее не было слов. Такого она ожидала меньше всего. – Расскажите мне.

Кэтрин оторвала Маргарет от Джона, и они с мужем ушли в кабинет, где он занимался делами поместья, подальше от царившего в холле гомона.

– Ну? – спросила Кэтрин, которой не терпелось услышать новости. – О, простите меня, я должна была послать за каким-нибудь угощением для вас.

– Это подождет. – Он положил ладонь на ее руки. – Когда мы встретились в Понтефракте, мастер Аск предложил нам составить список того, чем мы недовольны. Туда попало все, как вы понимаете: необходимость возвращения к Риму, сохранение монастырей, объявление законной наследницей леди Марии, освобождение духовенства от непосильных налогов, увольнение и наказание Кромвеля и его сообщников, которые попрали законы королевства и поддерживали еретиков. И еще мы попросили, чтобы парламент заседал в Йорке и королеву короновали там же. Я высказал мнение, что ни одно из этих требований не обрадует короля и он разгневается, однако Аск все равно отправил список герцогу Норфолку. Мне казалось, что мы играем в кости с судьбой, а потому я хотел узнать, как могут расценить наши действия в моральном отношении и с точки зрения закона. Мне было известно, что архиепископ Ли в Йорке, а он абсолютно преданный королю человек. Мы пригласили его на свое совещание, но он не приехал. Я предложил спросить у него, существуют ли условия, при которых подданные могут законно восставать против своего короля, и мастер Аск сказал, чтобы я ехал к нему в церковь на следующее утро и задал этот вопрос. Я и поехал.

– О Джон! – выдохнула Кэтрин. – Неужели?

– Мне хотелось получить ответ, – честно ответил он.

– Но вас могли обвинить в подстрекательстве к измене!

– Это теперь дело прошлое, любимая. Когда я приехал, архиепископ не стал разговаривать со мной, и я оставил ему записку с объяснением, зачем приезжал. Но, читая проповедь с кафедры, он заявил, что никакой верный подданный не возьмет в руки оружия без позволения короля. Некоторые паломники, находившиеся в церкви вместе со мной, закричали на него, так что другие священники поскорее увели архиепископа в ризницу и заперли дверь.

Кэтрин ужаснулась. Когда новость об этом дойдет до короля…

Джон погладил ее по щеке:

– Не нужно так беспокоиться, любимая, еще рано. На этой неделе герцог Норфолк вызвал нас в Донкастер и сказал, что король поручил ему издать новое прощение и сообщить нам, что парламент будет заседать в Йорке, где рассмотрит наши требования, и коронация королевы пройдет там же на Троицу. Я ездил с мастером Аском получать общее прощение от герцога, и мы выразили ему благодарность от лица всех паломников. Потом Норфолк велел нам разъезжаться по домам, а мастера Аска попросил отправиться на юг, в Лондон, так как король пригласил его провести Рождество при дворе в качестве гостя.

Кэтрин старалась выглядеть довольной, но на сердце у нее было неспокойно. Король вовсе не согласился выполнить просьбы паломников, он сказал только, что их рассмотрит парламент. Изобразив, будто дает оппонентам то, о чем они просили, король хитро вынудил мятежников распустить свое войско. «Ох, как же доверчив мой Джон!» – вздохнула про себя Кэтрин.

– Опасность миновала, – сказал он, – и мы можем спокойно жить дальше. Время, проведенное с паломниками, было очень тяжелым и опасным, но оно осталось в прошлом, и я благодарю за это Бога.

Кэтрин хотелось бы в это верить. Джон всех их поставил на грань катастрофы, когда поехал бросать вызов архиепископу. Оставив мужа переодеваться из дорожного костюма в домашнее платье, Кэтрин пошла распорядиться насчет еды. Она пыталась подавить внутреннюю тревогу, велела себе собраться и ради детей не подавать виду, ведь их ждало Рождество.

В продолжение праздников, которые они отмечали очень бурно, так как Джон сказал, что у них есть повод хорошенько повеселиться, Кэтрин не оставляли мрачные мысли. Она не могла отделаться от страхов и избавиться от стоявших перед глазами картин того, как Джона разделывают на эшафоте или ее саму, убитую горем, вместе с детьми вышвыривают из Снейпа, а на их будущее ложится пятно вечного позора из-за проступка ее мужа.

Джону нужно как-то отмежеваться от мятежников, иначе люди начнут думать, будто он действовал с ними заодно, не по принуждению. Может, дядю Уильяма или Уилла, который ходил против бунтовщиков с армией, удастся убедить, чтобы они выгородили Джона перед королем? У его милости нет причин сомневаться в их преданности. Оба всем сердцем приняли недавние реформы, дяде Уильяму даже поручили надзор за роспуском монастырей в Нортгемптоншире. Но, вероятно, лучше всего будет, если Джон обратится к королю лично. Крайне важно дать понять его величеству, что он действовал не по собственной прихоти.

В Двенадцатую ночь, когда Джон размяк от вина и они наконец улеглись в постель, Кэтрин повернулась к нему, и вдруг из ее глаз хлынули слезы. Все скопившиеся в душе страхи изливались наружу вместе с ними.

Джон не рассердился.

– Я понимаю, Кейт, – сказал он, обнимая ее. – Вы говорите разумно. Я отправлюсь в Лондон и помирюсь с королем.

Он уехал в январе. Кэтрин много дней в тревоге ждала вестей.

Через две недели она получила письмо. Джон находится в Стамфорде, возвращаясь в Йоркшир, и заедет по делам в Малтон, прежде чем появится дома. Скоро он будет с ней.

«Быстро же он обернулся», – подумала Кэтрин, садясь в холле на скамью с высокой спинкой, чтобы прочесть остальное.

С королем Джон не виделся. Он добрался до Хартфордшира, где его нашел королевский вестник и передал, что ему приказано ехать на север и послужить его величеству в Шотландских марках[8], так как имелись опасения, что шотландцы извлекут для себя пользу из недавней смуты в королевстве и вторгнутся в Англию. Он обязан сделать доклад лорду-смотрителю марок как можно скорее.

Это хорошая новость. Значит, его милость все еще доверяет мне. Когда я остановился на постоялом дворе в Стамфорде, то получил письмо от сэра Уильяма Фицуильяма. Он поговорил обо мне с королем и убедил его, что я примкнул к паломникам не по своей воле.

«Да благословит Господь сэра Уильяма Фицуильяма!» – подумала Кэтрин, вставая, чтобы снова взяться за дневную работу. Может быть, на этом их злоключения, связанные с мятежом, закончатся?

Глава 10 1537 год

Обед завершился, и дети скрылись в своих комнатах. Кэтрин взяла в руки книгу и уютно устроилась в кресле, намереваясь урвать сладкое мгновение покоя и насладиться чтением. На улице завывал ветер, и сидеть в теплой гостиной рядом с потрескивавшим в очаге огнем было очень приятно.

Она не провела так и десяти минут, когда услышала на дворе крики. Вскочив и выглянув в окно, Кэтрин задержала дыхание, увидев толпу человек в двадцать, которая собралась у замка. Судя по виду этих людей, они были сильно раздражены.

– Выходи, предатель! – кричали они. – Изменник! Продажная шкура! Покажись! – Некоторые при этом потрясали кулаками, другие размахивали оружием, вилами или косами.

Задрожав от страха, Кэтрин спустилась в холл, где увидела Джека и Маргарет: они уже сбежали вниз по лестнице.

– Возвращайтесь наверх и оставайтесь там! – велела детям Кэтрин самым строгим тоном, какой ей удалось придать своему голосу.

– Мачеха, в отсутствие отца хозяин здесь я. Я с ними разберусь, – сказал Джек, однако, несмотря на внешнюю браваду, голос у него дрожал.

– Твой отец никогда не простит мне, если я допущу это, – сказала Кэтрин, но Джек не сдвинулся с места, а шум за дверью все усиливался.