Я смотрела на карту, нарисованную на выдубленной коже, и лихорадочно думала. Мне предстояло выбрать верное решение, и все ждали ответа Фиена. А он не торопилась его давать, ему нужно было взвесить все «за» и «против», он не любил рисковать нашими воинами понапрасну, и командиры об этом знали. Перевела взгляд на головы лазутчиков у своих ног, посмотрела в широко распахнутые остекленевшие глаза и, равнодушно пнув носком сапога одну из них, кивнула Шону:
– Сожгите. Тела привязать к седлам и отправить Бериту.
Снова посмотрела на карту. Земли, соединенные с Мендемаем, принадлежали отцу Миены – Сиару Иофаму, и не входили в объединенные королевства. Мы не знаем, что нас там ждет, и не знаем, найдем ли там союзников. Но если вторгнуться в смежное королевство, то мы полностью отрежем Мендемай от торговых путей, а если еще и заручится поддержкой самого Сиара, то наше войско и шансы на успех увеличатся в десятки раз.
– Зашлите к ним гонца. Переодетого. Вначале пусть разнюхает, что и как, только потом доставит послание Иофаму. Никакого вторжения в Королевство, пока мы не знаем, что там происходит, – сказал Фиен и посмотрел на меня, я отвела взгляд, так как уже поняла, к чему клонит мой как всегда осторожный муж.
– Говорят, Сиар никогда не был дружен с братьями. Они всегда враждовали. Берит нарушал территориальные границы несколько раз и сейчас мы точно знаем – он готовится напасть. Ему нужны земли Иофамона.
Я посмотрела на Тиберия. В его взгляде, как всегда, читалось высокомерие и уверенность в своей правоте. Скользкий тип, но один из лучших, безбашенных, сумасшедших. Он стоил десятерых. За это ему многое спускалось с рук. Только сейчас я начала понимать Аша, который хоть и наказывал своих командиров, но никогда не рисковал их жизнями. Победителей не судят.
– С каких пор мы верим сплетням, Тиб? Это вполне может быть дезинформацией.
Шон как раз вынес головы лазутчиков из шатра, и я встала с кресла.
– Информация о том, что Берит готовит нападение на Королевство Иофамон, может быть ложной. Нам нужны доказательства. Их у нас нет. Ни одного, кроме сплетни. Мы можем напасть. Неожиданно и немедля. Иофам не отразит такой мощный удар.
Фиен отрицательно качнул головой и подался вперед:
– Нет! Мы займем выжидательную позицию и подождем ответов гонца. Напасть на Королевство можно и после того, как это сделает Берит. Убить двух зайцев одним ударом. Ослабленное войско Верховного демона, разъяренные и угнетенные жители королевства в разрушенных городах – это уже союзники.
Инкуб снова посмотрел на меня, и в его желтых глазах я не увидела той самой поддержки, на которую рассчитывала. Все же пошел против. На совете. При всех.
– Самое время идти на Королевство, Фиен, – четко сказала я и обвела всех воинов взглядом. – Наша армия сильна, свергнуть Сиара и Миену не составит труда. Иофамон нужно брать силой.
Фиен подался вперед:
– Тогда противник может воспользоваться уже нашей ослабленностью и нанести удар, – парировал он, – подождем ответов гонца. Все свободны.
Я вышла из просторной залы и вдохнула всей грудью. Да, мне, черт возьми, хотелось разнести это проклятое Королевство. Превратить там все в руины. Моя конечная цель – Огнемай. Несколько лет назад я поклялась, что над Огнемаем снова будет развеваться черное знамя с огненным цветком, и я сдержу это слово. Любой ценой.
– Ты знаешь, что я прав.
Голос Фиена вывел из раздумий, и я медленно повернулась к нему.
– Нет, ты не прав.
– Миена не даст тебе этого сделать. Она не пойдет ни на одну сделку с тобой. Более того, она сделает все, чтобы ты проиграла. Это опасный противник, Шели. Вплоть до того, что сдаст королевство Бериту. Они будут стоять до последнего, но ты не получишь Иофамон.
– Считаешь, она настолько глупа?
– Ревнива, Шели. Именно ревнива. Думаешь, она простила тебе, то, что ты заняла место возле ее мужа и родила ему детей?
Я вздрогнула… При упоминании о моих мертвых детях сердце зашлось в короткой агонии и снова медленно забилось. Короткое замыкание, на секунду лишающее тело способности функционировать. Мгновенный болевой шок.
– Мои дети мертвы…мой мужчина мертв. Нам больше некого и нечего делить.
– Я знал Миену не один день, она сдохнет, но не даст тебе победить.
– Я пообещаю ей жизнь. Я дам ей свободу. Если она его любила, она должна меня понять. Иногда горе объединяет, а не отталкивает.
Фиен усмехнулся и наконец-то его черты смягчились, а во мне его смех вызвал приступ гнева.
– Ты сейчас напомнила мне ту наивную Шели, которая верила в чудеса.
– Мы возьмем Огнемай любой ценой, – тихо сказала я, игнорируя его последнюю фразу, – любой. И если ради этого мне нужно будет содрать с нее кожу – я это сделаю. Я готова на все. Надо будет – я вывешу ее голову на зубьях башни, и она будет сохнуть там веками.
Фиен вдруг схватил меня чуть повыше локтя.
– Что еще ты ради этого сделаешь, Шели? Что еще? Во имя него? Во имя памяти о нем? Рискнешь жизнью Ариса? Почему ты не можешь, как все женщины, заниматься тем, чем тебе положено? Растить нашего сына, сидеть и ждать меня с поля битвы? Черт! Хотя бы делать вид, что ты меня ждешь!
Я выдернула руку и со злостью посмотрела на инкуба.
– Нашего сына, Фиен? Зачатого тогда, когда я сама себя не узнавала, не то, что тебя?
В его желтых глазах отразилась боль, и я пожалела о сказанном, но слова вернуть назад невозможно, как и время, как и прошлое. Они уже брошены. Фиен медленно разжал пальцы.
– Если бы я этого не сделал – ты бы наложила на себя руки, Шели. Арис вернул тебя к жизни и к памяти. И он твой сын, твой ребенок. Единственный! Каким бы образом он не был зачат, сути это никогда не изменит. Ты – его мать, а я – его отец!
Я отвела взгляд и стиснула челюсти.
– Я люблю Ариса. Ты знаешь. Очень люблю. И да, он вернул меня из мрака и безумия. Мы уже говорили об этом не раз, Фиен. Да, я твоя жена, да, я родила тебе сына. Но мы оба прекрасно знаем, что все это ненастоящее.
В этот момент Фиен снова рванул меня к себе:
– А что настоящее, Шели? Что для тебя настоящее? Его вещи? Вырванные клочья волос? Завывание в подушку, когда думаешь, что тебя никто не слышит? Любовь к мертвецу? Это настоящее? А как же я, Шели? Все эти годы рядом с тобой, играющий роль супруга и заметь, не для того, чтобы получить тебя, а для того, чтобы вознести на то место, где ты должна быть. Я ненастоящий? Не живой? Я мог бы сломать тебя и заставить!
Я сглотнула, чувствуя, как внутри вместе с яростью зарождается жалость.
– Мог бы! Но ты этого не сделал. И благодаря мне мы взяли Нижемай, Фиен. Армия идет за мной, ты это знаешь. Мы все были на грани краха. Да, ты настоящий. Ты самый лучший. Ты особенный.
Я провела рукой по его щеке, а на глаза навернулись слезы:
– Но я не принадлежу тебе, понимаешь? Я все еще принадлежу ЕМУ. Мое сердце, моя душа. Они не свободны. Каждую ночь я слышу его голос, его шаги, я слышу плач моих детей. Я слышу, как они зовут меня, а я не рядом. Я вижу лужи крови, я чувствую запах сгоревшего тела. Я все еще с ними, а они со мной. Прости.
Фиен сильно сжал мое запястье:
– Я не позволю тебе рисковать, Шели. Я не дам согласия на эту авантюру или покину отряд.
Я несколько секунд смотрела ему в глаза.
– Значит, ты покинешь отряд! – отчеканила и дерзко продолжила смотреть в глаза инкуба.
В желтых радужках снова отразилась боль, они потемнели, а пальцы сомкнулись еще сильнее. Он не умел скрывать свои эмоции. Никогда не умел. Он любил меня. Я это знала…но ничего не могла предложить взамен.
– Даже так, да? Смотрю на тебя и не понимаю – откуда все это? Оно было и раньше, или после смерти Аша что-то изменилось в твоем сознании? Где та Шели, которую я знал? Откуда возродился этот монстр, жаждущий крови?
– Та Шели, которую ты знал, сожгла себя на вершине Аргона, Фиен. А я успокоюсь, когда они все сдохнут. Все братья. Когда Огнемай станет нашим и мой сын взойдет на престол. Наш сын, Фиен.
Иногда стоит пожертвовать и рискнуть ради таких целей, а с твоей осторожностью мы бы все еще ожидали, когда Балмест нанесет первый удар по Нижемаю.
Фиен резко выпустил мою руку.
– Значит, ты уже все решила? Тебе и не нужно было мое согласие. Совет – это фарс, Шели?
– Я хотела, чтоб ты поддержал меня, но если так, то я обойдусь и без твоей поддержки. Они пойдут за мной и без тебя.
Фиен горько усмехнулся и отвернулся, наконец-то прервав зрительный контакт:
– Да, они пойдут за тобой и без меня. Они в тебя верят, а ты поведешь их на смерть.
– Не на смерть, а к победе! К нашей победе! Мы возьмем Иофамон, потом Огнемай, а дальше мы пойдем на Балместа и навсегда очистим Мендемай от эльфов. Твой сын будет править этим миром, Фиен. Аш мечтал, чтобы Габриэль взошел на трон, но я не уберегла его. Значит, на трон взойдет Арис.
– Я не знал, что ты столь корыстна и амбициозна, Шели!
Я вскинула голову и с вызовом посмотрела на мужа:
– У меня кроме этого ничего не осталось! Это дает мне силы жить дальше, а не мечтать сжечь себя еще раз. Так ты со мной? Или покинешь отряд?
***
Через час я вошла в детскую на верхнем этаже замка. Нижемай полностью перестроили за эти несколько лет после взятия. Теперь это был мой дом. Ненавистный, временный дом, который я собиралась сжечь дотла после того, как мы возьмем Огнемай.
Я тихо прошлась по просторной зале, отражаясь в мраморных белых плитах пола, и остановилась, залюбовавшись мальчиком, играющим с хрустальными шарами. Он раскладывал их на солнце таким образом, чтобы грани ловили тусклые лучи и отражали на полу замысловатый узор. От нежности защемило сердце. Мой малыш. Шесть лет назад он спас меня от полного безумия, от мрака, который поглотил меня после самой жуткой потери для женщины.
Тогда я пришла в себя от детского плача. Именно пронзительный крик младенца вырвал меня из пучины нескончаемой боли. Веда знала, что это вернет меня назад. Это была ее затея. Чуть позже я билась в истерике, кричала на них, выплеснула на Фиена и ведьму всю свою ненависть, всю ярость и отчаяние. От осознания, что тот использовал мое тело, когда душа была больна и далека отсюда, когда я истекала изнутри кровью, меня всю выворачивало и тошнило. Я не прикасалась к Арису несколько месяцев, я изводила себя. Я ненавидела этого малыша за то, что он родился, а дети Аша мертвы, я мертва. Я ненавидела всех вокруг и себя в первую очередь. Боль пожирала меня, как голодный и постоянно жаждущий мяса зверь. Она выдирала куски из моего сердца и равнодушно проглатывала. Оставляя меня с черной дырой вместо сердца. Мне не хотелось жить. Я постоянно и навязчиво думала о том, чтобы смерть забрала меня. От дикой агонии снова и снова хотелось рвать волосы на голове. Я и так их выдирала с корнями. Моя голова была неизменно накрыта платком, а клочья волос Веда собирала в сундук. Потом, спустя время она скажет, что не имела права выбросить часть меня, которая принадлежала только мне. Это я должна решить, как поступить с волосами. А мне ничего не хотелось решать. Я жалела, что они вернули меня. Слишком больно, так больно, что я выла и орала по ночам, как раненное животное. Я боялась спать, потому что каждую ночь слышала детский плач и даже помыслить не могла, что это плачет мой живой сын. Я оплакивала тех малышей, которых потеряла. И никто и ничто не могли мне их заменить. И я не хотела, чтоб заменили, поэтому не подходила к Арису. Я считала это предательством.
А потом впервые увидела малыша, и что-то перевернулось внутри. Он лежал и плакал в люльке, совершенно один, маленький и брошенный всеми. Я взяла его на руки, а разжать объятия уже не смогла. Малыш замолчал и вся моя нерастраченная материнская любовь, ласка, они вернулись с дикой силой. Я смотрела на черные волосы, на серо-зелёные глаза – и видела своего Габриэля. Мне казалось, что они так похожи…наверное, мне просто очень сильно этого хотелось. Я ошибалась. Любовь к Арису не вычеркнула и не погасила моей любви к Марианне и Габриэлю. Словно пламя свечи, зажжённой от другой, моей любви хватало на них на всех. И ни одна из них не походила на другую. В сердце не стало тесно, там просто освободилось место для Ариса. Ведь у матери оно безразмерное. Невозможно кого-то любить больше или меньше. Я перестала себя упрекать и корить. Я рассказывала Арису о том, какими были его брат и сестра, пела ему те же песни, качала на руках, и в эти минуты ко мне приходило временное спокойствие.
Появился стимул жить, а потом и стимул мстить. Это были плохие времена для нашей армии. Она разваливалась на части, многие хотели покинуть отряд. Нас преследовали и травили, у нас не было крова и пропитания. Воины одичали. Фиен не справлялся с ними. Поначалу демоны пошли за ним, а после поражения под Нижемаем многие решили покинуть отряд. Я видела, как они в спешке собирали манатки, когда наш дозор принес весть о надвигающемся отряде Берита. Мы тогда жили в узком гроте, испещрённом пещерами, в самой сердцевине Аргона. Нас было в десятки раз меньше, чем сейчас. И в этот момент я вдруг почувствовала дикую ярость. Меня раздирало от гнева и боли. На моих глазах все рушилось, все то, ради чего погиб Аш, ради чего были убиты мои дети. Все напрасно! И я вышла к ним. Вместе с ребенком. Взобралась на камень. Нет, я не закричала, но каким-то непостижимым образом сила моей ярости вызвала камнепад. Огромные горящие глыбы сыпались со скалы, преграждая путь беглецам, и они остановились, а потом обернулись ко мне. Спустя время мне рассказывали, что в этот момент мои глаза пылали огнем. А цветок на моем плече сжег ткань платья. Воины замерли и лишь тогда я закричала:
– Не ради этого он погиб! Не ради вашего бегства были убиты десятки собратьев, не ради этого вы рисковали и освобождали рабов! Грош цена вашей свободе! Вы снова попадете в рабство. Вас отловят поодиночке и казнят. Вместе – мы сила, а порознь мы одичалые восставшие рабы. Ваш Повелитель никогда не бежал как трус. Никогда не отступал. Если сейчас вы уйдете – у нас больше не появится надежды на свободу. Мы должны сражаться! До последней капли крови! Вы должны! Отвоевать наши права, взять это чертов Нижемай! Взять Огнемай! Установить наши законы! При которых вы сможете создавать семьи, сможете иметь свои земли, а не быть разменной монетой работорговцев или Берита с Асмодеем и Лучианом.
– Как мы выстоим? Их тысячи, а нас ничтожно мало!
– Мы выстоим! Я вам обещаю! Правда на нашей стороне. Захватчики никогда не побеждали. Это наш дом. Здесь каждый камень будет за нас, каждое сухое дерево и даже вода с мертвого озера. Все за нас! Мы заманим их в ловушки, мы превратим в агонию боли каждый их шаг. В этом гроте они будут зажаты как в тиски со своей тысячной армией. Мы заманим их, дадим возможность войти и обрушим на них камнепад, горящую отравленную воду, плавленый хрусталь. Мы отрежем им пути к отступлению. У нас еще есть время подготовиться! Но если одни уйдут, то другие погибнут здесь. И кто мы после этого? Мы уже не армия Аша, а горстка трусливых шакалов. Ваша свобода начинается здесь и сейчас. С этого места. С этого решения! Я – женщина и я остаюсь сражаться за свою свободу! Кто остается со мной?
Они остались. Все. Никто не ушел. И мы выиграли этот бой. Армия Берита, тысячная армия, они полегли в гроте, не ожидая атаки, после отвлекающего маневра воинов, которые якобы покинули грот, а потом вернулись и добили остатки армии Берита. Пленные десятками перешли на нашу сторону, они знали, что им будет дарована жизнь и свобода. Я не была тогда великим стратегом, я вспомнила, как Гай Юлий Цезарь проделал примерно тоже самое в битве при Фарсале*1. Я просто хорошо учила историю. Нам удалось повергнуть воинов Берита в бегство. После победы мы двинулись на Нижемай и наконец-то его взяли. Не штурмом, а хитростью. Да, я тогда рисковала, но нам удалось. Мы переоделись в форму воинов армии братьев, и Лучиан сам открыл нам ворота. Это была первая казнь, которую я совершила лично. В меня вселился дьявол. Я никогда не думала, что способна на подобную жестокость. После бесконечных часов пыток Лучиана отдали целому отряду под руководством Тиберия. Верховного демона, младшего брата Берита пустили по кругу десятки солдат. Я сгибалась от тошноты, меня рвало на пол казармы, но я наблюдала, как под дикие, животные вопли, безумные крики боли белокурого изысканного Лучиана насилует целый отряд, внутри меня разрасталось омерзение и наслаждение одновременно. А еще опустошение…потому что смерть Лучиана не вернула мне любимого. Ничто и никогда не вернет мне мою душу обратно, ничто не сделает меня прежней.
На хрустальный кол Верховного демона нанизали живым и вывесили перед воротами замка. Его смерть была долгой и мучительной. Тиберий тогда отвесил свою самую омерзительную шуточку, что любитель мужских членов умер под натиском самого длинного хрустального члена у себя в заднице.
Настало мое время, воины пошли за мной. Все. Безоговорочно и фанатично они приносили мне присягу и целовали знамя в моих руках. Мы одерживали победу за победой. Отряд перебрался в Нижемай. Через год нас уже было больше тысячи. Мы взяли ту самую цитадель и отрезали Огенемай от Арказара и мира смертных. Бериту оставалась одна дорога – через Иофамон. Я хотела обрубить и эти возможности. Если мы возьмем Королевство – братья начнут дохнуть с голода, их армия обнищает без торговли и пропитания. Самый ценный товар – кровь – станет для них недоступным и Берит падет. Я мечтала казнить его лично. Каждый раз, когда силы или уверенность покидали меня, я представляла себе мертвых братьев и снова шла вперед. К победе за победой. После взятия цитадели нас стало больше еще на несколько сотен. Воины переходили на нашу сторону, рабы примыкали к отряду со всех сторон. Мы взорвали этот мир к дьяволу, все их законы. У нас они были иными. За предательство – смерть, за верность награды и почет. Да, я принесла в Мендемай те самые законы, по которым жили смертные в моем мире. И это работало. В Нижемае раздавались детские голоса, разрасталось хозяйство. Нам не нужно было отлавливать рабов и насильно забирать их кровь, мы создали банк крови добровольцев. И их оказалось так много, что санитары не успевали делать забор. Бессмертные всех рас сами понимали необходимость этого. Все шло воинам, а остатки делили между жителями Нижемая. Каждый день отряд санитаров развозил по виштам пакеты. Таким образом мои солдаты не голодали, а мои подданные не умирали. Некий баланс, который объединял, а не превращал в диких зверей. Все это время Фиен неизменно был рядом со мной. Я любила его. Нет, не как мужа, как брата, соратника. Мы поддерживали видимость семьи, но на самом деле мы ею так и не стали. Это моя вина. Я не могла. Шли годы, а легче не становилось. Есть потери, у которых нет времени, нет срока годности. Да, Фиен прав, каждую ночь я оплакивала свои потери. Я не отпускала их или они меня. Я не могла смириться, постоянно возвращалась в прошлое, я проживала его снова и снова в своих воспоминаниях. Там, в горах Аргона, Фиен создал для меня нечто похожее на склеп, две маленькие плиты и одна большая. Под ними – пустота, но там я могла плакать, говорить с ними, сдирать ногти до мяса, выть и кричать, когда боль становилась невыносимой. Иногда я брала коня и мчалась в скалы, чтобы ползти по талому снегу к пещере, где у меня была иллюзия единения с ними. Где я переставала быть сильной Шели, где я снова рвала на себе волосы и шептала их имена, говорила с ними, пела колыбельные, которые сочинила своим мертвым малышам. Перед отъездом во взятый Нижемай я принесла сюда сундук с волосами и похоронила их под плитами. Горсти серебристых прядей с засохшей на них кровью. Я отдала им частичку себя. Если бы я могла вырвать свое сердце и закопать его здесь – я бы так и сделала, но Веда и Фиен заставили меня жить. Они дали мне стимул – Ариса. Он держал меня в этом мире. Он и дикая жажда мести. Когда мы врывались в вишты подданных Берита, я лично отдавала приказы о казни тех, кто не желал примкнуть к моей армии. Мы не щадили никого. Мы сжигали за собой все. Они отняли моих детей, а я отнимала ихних. Нет, мы не убивали – мы пополняли отряды. Их растили воинами армии Пепла. Молодняк, фанатиков, готовых к смерти в любой момент. С иными ценностями, чем в их узком мирке рабов Берита. Где изначально их жизни не стоили и одной дуции.
Я посмотрела на Ариса и тихонько подошла сзади, опустилась на колени и обняла ребенка.
– Воинов не обнимают, мама, – серьезно ответил мне мальчик и я улыбнулась.
– Обнимают, малыш.
– Тогда я стану слабаком, так Тиб говорит, когда учит меня драться.
– Просто Тиба никто не любит и он не знает, что такое обнимать любимое существо.
Арис оторвался от игры и посмотрел мне в глаза:
– А ты меня любишь?
– Да. Очень. Больше жизни, – прошептала я и поправила воротник его рубашки, залюбовалась курчавыми волосами, спрятанными за уши. Какой он красивый, мой мальчик, когда вырастет – женщины будут сходить по нему с ума.
– Тогда почему ты бросаешь меня? Разве мамы не должны оставаться дома, с детьми, а не ходить на войну?
Я тяжело вздохнула и прижала его к себе.
– Твоя мама не просто мама, малыш. Твоя мама тоже воин, а, значит, она должна воевать. Помнишь, я рассказывала тебе сказку о принцессе-ангеле?
Он кивнул и сам прижался ко мне. Я бы отдала все на свете, чтобы меня обнимали три пары рук, а не одна. Сердце забилось быстрее и на глаза непрошенно навернулись слезы.
– А вдруг тебя там убьют? И ты никогда не вернешься ко мне.
Я обхватила личико ребенка ладонями.
– Я всегда вернусь к тебе, малыш. Запомни – всегда. Тем более, твой отец с нами, он не позволит, чтобы со мной что-то случилось.
– Ты плачешь?
– Нет, милый. Не плачу. Просто твои шары излучают такой яркий свет, что меня ослепило. Можно, я поиграю с тобой?
Он улыбнулся мне и обхватил мое лицо точно так же, как и я его:
– А ты умеешь рисовать отражением?
Я кивнула и поцеловала его в макушку.
– Тогда можно.
Малыш подвинулся, и я села рядом с ним, раскладывая хрустальные шары полукругом. Иногда я представляла себе, что их здесь трое. Моих малышей. Они играются и смеются, тянут ко мне руки, кричат «мама» наперебой. Но не здесь, не в Нижемае, а под высокими черными потолками Огнемая. В нашем доме, в том доме, куда мечтал вернуться Аш.
***
– Мертвые соперники иногда намного сильнее живых, Фиен, – Веда отобрала у инкуба флягу с чентьемом, – хватит нажираться. Скоро свалишься здесь мешком, а у меня дел по горло.
– Она выставила меня, Веда, сказала, что если я не с ней, то могу убираться. Твою мать, просто вышвырнула, как никчемную собачонку. С Нордом так не обходится, как со мной.
Фиен обхватил голову руками и сгреб пятерней волосы.
– Пять лет! Долбанные пять лет. Каждый день, каждый час и секунду я жду, что что-то изменится. Хоть какую-то искру, знак, улыбку, мать вашу. Улыбку! А на оплакивает мертвого, словно вчера похоронила. Ты говорила, что нужно время. Сколько? Сколько времени еще нужно?
Веда села рядом и плеснула себе чентьема, сделала глоток и поморщилась.
– Если я отрежу тебе руку, Фиен, хрустальным мечом, сколько времени у тебя займет привыкнуть жить без руки? Верно, ты никогда к этому не привыкнешь.
Он вскинул голову и посмотрел на ведьму затуманенным пьяным взглядом.
– Это не рука…это мужчина. Любовник.
– Не любовник, а отец ее детей, любимый. И да, это не рука, верно. Это сердце. Ее раны все еще кровоточат. У каждого свой срок для забвения. Значит, ее срок еще не настал, и от того, что ты теряешь терпение, ничего не изменится.
– Завтра на рассвете я уезжаю, – сказал он и яростно смел все со стола, глянул на ведьму исподлобья.
– И бросишь ее одну?
Фиен расхохотался, его смех эхом разнесся под разноцветными фресками комнаты, бросающими красноватые блики на стены, завешанные гобеленами.
– Одну? Веда, это не та Шели. Нет больше той хрупкой и нежной женщины, она как дьявол, она как само разрушение. Она ни черта не боится. Она кровожадней любого из нас. Я смотрю на нее и не узнаю. Ей не нужна моя помощь. Я вообще ей на хрен не сдался.
– Шели любит тебя, Фиен. Не так, как Аша. Нет. Ни одна любовь не похожа на другую. Но любит. Как друга, как брата. И у этой любви есть все шансы стать чем-то большим.
– Я смотрю на нее и сатанею от желания… я вспоминаю…твою мать, – Фиен обрушил кулак на стол, – ни одна долбанная самая горячая шлюха не стирает во мне воспоминаний о ее теле, о ее губах…о ее запахе. Ни одна! Я надеялся, что ребенок…
Веда усмехнулась:
– Когда мы затеяли все это, ты прекрасно понимал, что тебя ждет, но ты пошел на это. Ты знал, что взаимности может не быть, но ты хотел вернуть ее, ты готов был на все. И вернул. Теперь, как и все мужчины, ты хочешь большего, Фиен.
– Я любви ее хочу! Улыбки! Прикосновений! Я с ума схожу. А она рыдает там…воет, стонет…шепчет его имя. Я больше не могу соперничать с ним. Веда, я его ненавижу. Я ненавижу все, что с ним связано и мне страшно, что я это чувствую. Понимаешь? Себя я в этот момент ненавижу еще больше.
– Это нормально, инкуб… это ревность. Смирись. ОН всегда будет присутствовать незримо между вами. Мертвые опасней живых, они не меняются, они не исчезают, не стареют. Они забирают с собой самое плохое и оставляют в наших сердцах только хорошее, если они были любимы. Запомни Фиен – они живы, пока мы их помним. Пока Шели помнит Аша – он живой для нее. Вечный. Если ты ее любишь, ты это примешь, и тогда тебе станет легче, а если нет – то уходи, Фиен. Только запомни – сдаются только слабаки. Аш бы не отступил.
Фиен с грохотом опустил кулак на стол:
– Я не Аш. Мать вашу! Я никогда им не стану!
– Не станешь. Будь собой. Люби ее, как умеешь ты, и не позволяй идти на Иофамон одной. Не забывай, что несколько лет назад вас кто-то предал. И этот кто-то, возможно, до сих пор среди вас. Кто позаботится о Шели и Арисе, если ты уйдешь?
В дверь постучали, и Веда с Фиеном обернулись. Дверь распахнулась, Шон отряхнул хлопья снега с плаща:
– Наши лазутчики донесли, что отряд Балместа заметили в районе Огнемая с южной стороны. Они захватили четыре вишты, сожгли дотла. Есть предположения, что они могут пойти на Нижемай. Эти суки ведут партизанскую войну.
Фиен вскинул голову и посмотрел на Шона.
– Это невозможно. Эльфы не знакомы с местностью Огнемая. Там огненные топи. Ни один лазутчик там не пройдет, не зная дороги. Не то, что армия.
Шон снял плащ и подошел к огню, протянул руки, переворачивая тыльной стороной огромных ладоней, покрытых веснушками.
– Значит, у них есть проводник. Тот, кто прекрасно знаком с картой Огнемая. Вишты сожжены, никто не выжил. Всех посадили на колья и вывесили вдоль дороги.
– С чего ты взял, что это эльфы?
– Мертвецам отрезали уши, Фиен. Это знак Балместа. Его месть. Так мы поступаем с эльфами.
– Никто не знает дороги через топи, Шон. Это путь мы прокладывали сами с Ашем, когда шли на Тартос.
– Факт остается фактом, они близко, и они снова на тропе войны.
***
*1 – Известное сражение в Фессалии при Фарсале 9 августа 48 года: Помпей имел под своим командованием 40 тысяч человек пехоты и 3 тысячи кавалеристов, а Цезарь – 30 тысяч пехоты и 2 тысячи конников. В начале битвы помпейская конница отбросила конницу противника, но увлекшись ее преследованием, попала под неожиданный удар шести когорт легионеров, скрытых Цезарем за своим правым флангом внутри города. После этого ей пришлось обратиться в бегство, увлекая за собой пеших воинов. Легионеры Помпея стали тысячами сдаваться в плен противной стороне, зная, что им будет сохранена жизнь. В этой битве победители потеряли всего 200 легионеров и 30 центурионов, а побежденные – 8 тысяч, не считая еще 30(по другим сведениям – 20) тысяч, сдавшихся в плен. Им была дарована жизнь (прим. автора).