Как вы могли заметить, я медленно и неуклонно, хотя порой и неожиданными зигзагами, поднимался по ступеням социальной иерархии. И роль спрута-эксплуататора явилась логическим завершением и венцом моей карьеры.
В 1988 году разваливающийся в экономическом параличе Советский Союз разрешил создавать кооперативы. Кооперативы мгновенно приступили к расхищению ничейно-общенародной собственности. Одновременно выяснилось, что воруют не все. Это удивляло и обнадеживало.
Из всех видов предпринимательства меня всю жизнь влекло только одно: самому издавать книги. Причем свои собственные. Мысль ужасная мне душу омрачала всю сознательную жизнь: почему, написав книгу, сдав ее на проверку цензуре, ничего антисоветского, я не могу отнести рукопись в типографию, заплатить и издать. За свои деньги. Которые найду где угодно – это моя проблема. Без издательства с его планами на пять лет вперед и редакторов с их идиотскими советами и поправками. Ну почему нельзя?!
Так вот, закон о кооперативах имел массу ограничений. В частности – запрет на любую издательскую деятельность. Чтоб к множительной и типографской технике близко частника не подпускать: мало ли что он напечатает!
Человек пятнадцать в Союзе одновременно сообразили, как этот запрет обойти. Ты регистрируешь фирму, акционерку, товарищество: папка с уставом, печатью и банковским счетом покупалась в юридическом кооперативе за гроши; там это поставили на поток. В протокол собрания акционеров впечатывали твою фамилию директором этой шарашкиной конторы, плати и иди.
А шел ты к директору издательства, государственного, советского, и объяснял ему, что принес чистую прибыль без хлопот. Вы заключаете договор подряда на исполнение вспомогательных издательских работ. И перечисляете списком абсолютно все, из чего издательская работа состоит. Но юридический издатель – он, госиздательство. Издательство выдает тебе доверенность на все твои вспомогательные операции. А что оно имеет? Десять процентов чистой прибыли! Пять – на счет издательства, а еще пять – в фонд целевого материального поощрения сотрудников. Сотрудники – это директор, главный бухгалтер и начальник юридического отдела. Обычно так.
Денег издательство не дает тебе ни копейки. Только получает. Но – нужна репутация, тебя должны знать и поверить.
Первая бумага – бесплатно – нашлась прямо в одной типографии. Четыре тонны сэкономленной неучтенки. Ее согласились уступить за двойную цену, при условии что и оплата печати будет по хозрасценкам – 200 %. Им это было страшно выгодно.
Так я издал 100 000 «Фермы зверей» Оруэлла – кажется, первым в Союзе. Макет сделал знакомый газетный верстальщик, типографские гранки вычитывала жена, журналист по образованию, слайд для обложки изготовил знакомый же художник. А я всем звонил, отвозил, привозил, подгонял, увязывал и посильно контролировал.
А еще надо было найти книготорговца-оптовика, желательно в Москве. Помогли московские друзья (я тогда жил в Таллине). И надо было с ним договориться: я его за месяц предупреждаю, что и когда пришлю, сколько экземпляров и тонн. И какая будет цена.
И заранее договориться с транспортным предприятием, чтобы в нужный день фуры – обычно камазы-восьмитонники – подъехали к складу готовой продукции типографии, а их пропустили и быстро загрузили.
После получения книг в Москве мой контрагент-книготорговец в течение трех дней телеграфом переводил мне всю сумму на банковский счет.
И вот тогда! Я переводил деньги издательству, типографии, транспортникам, рассчитывался за бумагу и налом платил художнику и верстальщику. (Я раздавал пачки купюр из набитого кейса, и по городу шли слухи о моем богатстве.) Плюс директору издательства и директору типографии я относил конверты. О них заранее не заикались, но людям было приятно и полезно, а хорошие деловые отношения необходимо укреплять.
После чего я оставался с суммой, которую в жизни и близко не видел.
Деньги стали иначе выглядеть! Я мог походя, случайно заметив, купить жене дорогую тряпку. Ездил только в СВ. Впервые в жизни мы слетали в Пицунду! Проблема авиабилетов исчезла: проходишь мимо очереди к окошку кассы, бросив насчет своего первого класса, и показываешь девочке вниз за прилавок два пальца: плачу двойной тариф. Случая не было, чтоб билет не нашелся!
Эта система пост-оплаты и работа на доверии была прекрасна. Тебе не нужен стартовый капитал! А за хорошее отношение всегда платишь чуть больше обещанного. И все довольны, и у всех стимул трудиться.
Тебя начинают знать в типографиях и на складах. С тобой хотят иметь дело: он обязателен и хорошо платит. Никого я никогда и близко не подводил. И лишь два человека за все время остались мною недовольны. Один – фотомонтажник в типографии, которого я трижды заставил переделывать картинку на форзац: ему ясно был написан на конверте со слайдом размер в миллиметрах и процентах увеличения – а этот шизофреник лудил нечто собственное и кричал, что он думал про другой формат. А это расход ценной пленки, это брак цеха цветной печати, улетело полтонны глянцевой форзацной бумаги, дикий скандал с начальником цеха. Все непросто, ребята.
А второй недовольный – полковник, зампотыл военной базы. Они себе в незапамятные времена выбили фонды на типографскую бумагу, ну просто удалось – так надо же брать: и накопилось ее пятьдесят пять тонн в ролях, рулонах то есть. А что делать – не знают. А рядом деньги ходят! А как пристроиться к деньгам – не знают.
Я взял его бумагу за 50 % прибыли от книги. Мы подписали договор – чуть обстоятельнее Варшавского пакта. На этой бумаге я напечатал в Ленинграде первое издание «Приключений майора Звягина». Там было много приключений. С кражей части тиража. С выставлением типографией, славный «Печатный Двор», неправильной цены на обложку. (Потом пришлось нанимать специально склад, бригаду и все 100 000 экземпляров разбандероливать, забивать черной плашкой цену вручную и запаковывать обратно. А это 50 с гаком тонн книг, представьте железнодорожный вагон под крышу забит!) Расчет был налом, конечно, я прибавил за срочность и хорошее отношение, люди были довольны.
Тираж был сдан за шестьсот тысяч, двадцать процентов торговец удержал себе, после расчетов со всеми исполнителями нам с подполковником осталось тысяч триста пятьдесят. И тут он стал скулить и ныть, как пленный: мало ему пополам, дай больше. За что?! Ну, ведь бумага моя. Где бы ты ее продал за три тысячи тонна?! У тебя навар три конца! Эта тварь не желала вникать, что я просыпался ночью в поезде – и не понимал, в какую сторону еду. Бумагу туда, книги сюда, машины отсюда, макет там, обложечная бумага здесь, корректура уже, слайд на обложку еще не, за цветной печатью проследить, за контрольными оттисками проследить, потом уже ничего не докажешь… И только когда деньги на твоем счету в банке – можно перевести дух.
Предпринимателем быть не просто и не легко, господа голодранцы.
Несколько раз за три года моей издательской деятельности подруливали желающие тоже стать издателями. То работяги из типографии, то торговец сникерсами. Чуют же: ходят деньги, а как взять – не знают. Просто же! Но как?
Они не понимали рынок. То есть не разбирались в книгах вообще. Что интересно, кому что надо, что пойдет – не представляли. Ты объясняешь, а он смотрит и не верит: скрываешь секрет, удачливая сволочь.
Один предприимчивый бригадир шабашников потерял все деньги: издал «Катынский расстрел» с фотографиями и еще что-то Колымское. Это было его представление о бестселлерах эпохи, но книги были очень скучные, третьеразрядные, и тиражи встали. Он все у меня допытывался: «Что издать? Я хочу тебя проверить». Не понял, что информация – это капитал. А купить за 10 % прибыли готовый макет хита – отказался, жалко, за что? Хотя это был тогда стандартный вариант.
…Может, вам это неинтересно. Но так начинался русский капитализм. Честный, без прихватизации. Издательский бизнес был одним из способов быстро разбогатеть. Книжный рынок глотал любые тиражи всех интересных книг. Страна изголодалась по настоящей литературе – то есть пусть и коммерческой, и пустой развлекаловке, американских детективах и любой фантастике, но и классике истории, философии и беллетристики, которой мы были лишены всю свою советскую жизнь. Бизнес в этом плане был легок и прост: издал – продал.
Вопрос: то, что делал я – мог сделать любой сотрудник типографии, издательства или склада бумаги. Почему они не издавали сами? Ведь денег хотели. Ответ: мозги не те. Энергия не та. Предприимчивость не та. Желания большого нет, которое все преодолевает.
Что я вкладывал в процесс? Энергию, которая систематизировала разные элементы в единую систему издания книги. Энергию интеллектуальную, эмоциональную и чисто физическую. Я продуцировал информацию и обеспечивал организацию материальных процессов по этой информационной модели. Во всем процессе издания книги заменить можно было любой элемент, любого человека и предприятие – кроме меня. Я мог сказать: издательство «Пароль» – это я. И благодаря мне многие люди имели работу и хороший заработок. А я делался сравнительно богат.
И как только вы вставите меня в план и уровняете мне зарплату – бумага опять будет пропадать, типографии опять будут недогружены, а хороших и нужных книг опять будет не достать.
Интересно: я не имел ни малейшей собственности на средства производства. Но моя информация и сугубо организационная деятельность были тем моим капиталом, без которого колесо не крутилось.
Сугубо теоретически: я мог купить типографию, магазины и бумажную фабрику. А мог арендовать их. А мог эпизодически размещать на них заказы. Степень «эксплуатации», она же «облагодетельствования» всех работников, от этого не менялась. Все равно я бы получал намного больше. Но если бы я пролетел – без заработка остались бы все работники. Понимаете, о чем я говорю, да?
…Я понимал, что через несколько лет все осмотрятся, сообразят, и прибыли разделятся между бумажниками, типографщиками и торговцами. Выживать будут отдельные издательства, мощные или маленькие любительско-целевые.
А потом деньги съела гайдаровская инфляция, и я уже ничем не отвлекался от писания книг.