В постели мы раскинулись, как трупы —
Еврейка сумасбродная и я,
А сны летели в грустные края
Ее любви, продавшейся так грубо.
Я вдруг представил строгий ее нрав,
Кристальный нрав, немую величавость, —
Чтоб воскресить мечтой любовь и радость,
Холодную действительность поправ.
Как я любил бы, как боготворил
И нитью ласк все тело бы обвил
От черных кос до ног ее чудесных,
Когда б в тоске стеклянные глаза
Однажды вечером подернула слеза,
Покой с лица смывая в темных безднах.