В минувший век,
в годах шестидесятых,
Тифлис весной был весел и шумлив,
И в погребках духанщиков усатых
Не молк зурны унылый перелив,
Гудел майдан. С армянского базара
Шли торгаши; шутил и пел кинто.
Навтлуг, хацух, трущобы Авлабара —
Толпой зевак всё было залито.
Народ с утра гулял на Головинском,
Стелил в садах узорные ковры
И, не забыв о верном кахетинском,
В тени чинар спасался от жары.
По вечерам, куда глаза ни киньте,
В любом окне светился огонёк,
Лишь монастырь Давида
на Мтацминде
Белел во мгле, надменно одинок.
Так длился май. Но после полнолунья
Спешила знать в имения свои.
Зной возрастал,
и с первых дней июня
Тифлис дремал в ленивом забытьи.
На зов полей привыкнув отзываться
И тяготясь тифлисской духотой,
Со всей семьёй княгиня Чавчавадзе
Нашла приют в усадьбе родовой.
И, по родной соскучась Алазани,
С княжной Нино,
племянницей своей,
Её сестра Варвара Орбельяни
На этот раз сопутствовала ей.
Верстах в семи от древнего Телава,
Где путь кружит и вьётся,
как аркан,
Где слева – рек слияние, а справа —
Застыл утёс, зелёный великан.
В былые дни стоял над самой кручей
В тени дубов старинный особняк,
За чей карниз цеплялся
плющ ползучий
И чей фасад от ветхости обмяк.
Служил в былом он роду Чавчавадзе,
Приютом был в палящий летний зной,
И гостя взор не мог не любоваться
Его веранд весёлой белизной.
Он видел блеск при князе Герсеване,
Внушал стихи наследнику его,
Вмещал не раз высокое собранье
И не одно запомнил торжество.
Здесь отдыхал в минувшем Грибоедов…
И дряхлый дом,
хоть рухнуть был готов,
Все слышал гул блистательных обедов,
Больших охот и званых вечеров.
Вот юность вновь шумит
по этим залам,
Покои вновь огнём озарены,
И, как в былом, княгини Цинандалам
Вернули блеск радушной старины.
Георгия тринадцатого внуки
И фрейлины российского двора,
Любя гостей, они не терпят скуки,
И громкий смех звучит у них с утра.
Густая тень жасминовых беседок
В палящий жар прохладой их влечёт,
Мелькают дни в прогулках и беседах,
И жизнь, как сон, безоблачно течёт.
Когда ж гроза нежданная сидеть их
Принудит днём за стёклами веранд,
Мадам Дрансе,
француженка при детях,
Читает им Мюссе иль Жарне Зайд.
И в уголке столетнею Мариной
Уж начат вновь таинственный рассказ
О князе,
дом воздвигнувшем старинный,
Об удальцах, прославивших Кавказ.
Любимый Ках, посольство Герсевана
В её устах чудесны для детей,
И дней былых лучами осиянна,
Она для них – как память этих дней.
Сады цветут, лазурь небес бездонна,
И вскоре весть домашних оживит:
В родимый дом с угрюмого кордона
Приедет к ним хозяин – князь Давид.
Уж много дней на линии Лезгинской,
Не зная сна, он выполняет долг,
И, путь закрыв к долине Кахетинской,
Несёт дозор его Грузинский полк.
Но летних гроз боятся лишь княгини;
Княжне Нино и буря не страшна,
И на коне в прогулках по долине
Проводит дни отважная княжна.
Она горда, её сужденья резки,
Ей чужд покой и неизвестен страх,
Уж на заре в папахе и черкеске
Её в простор уносит Карабах.
Её влечёт свобода, а Печорин —
Девичьих дум любимейший герой —
И дерзкий нрав,
приличьям не покорен,
Родной семье мучительны порой.
И каждый день,
ружьё на плечи вскинув,
Вновь по холмам скитается Нино