2


Лифт быстро спускался с четвертого этажа.

Кабина была большой, к тому же многократно увеличенной зеркалами, которые сияли на трех стенах и на потолке. Турки не догадались сделать зеркальным только пол. Скорее всего, из экономии, а не по соображениям приличий.

Верников ехал не один. В глубине, приняв самую раскованную из всех возможных поз, стояла девушка.

Точнее, девчонка. Лет четырнадцати, от силы пятнадцати. Он видел ее несколько раз в ресторане. Его поражал непотребный стиль ее поведения, проявлявшийся в каждом движении, жесте, даже в коротких шортиках, спущенных на бедра так низко, что открывалась половина наголо выбритого лона, и лишь край пояса прикрывал угадываемую складку срамных губ.

Она смотрела снизу вверх – томно и влажно, приоткрыв накрашенные губы.

– Ты штаны свои не потеряешь? – не удержался Верников. – А то турки тебя арестуют.

– Не бойтесь, дяденька, – мелодичным голоском потаскушки ответила девица и взялась за блестящую пуговицу, которая и так была готова отлететь. – Даже если и потеряю – мама все равно не узнает…

И тут же опустила глаза. Но не от смущения – просто уставилась в определенную точку. Не обладая комплексами и привыкнув вести себя, как ему удобно, Верников шел на пляж в одних плавках. Довольно модных, купленных Аленой в прошлом году и скроенных так, что мужское достоинство выпирало королевским размером.

Такая откусит, проглотит и денег не возьмет – молодежь, мать ее… – думал Верников, выходя из лифта вперед маленькой развратницы.

И усмехнулся сам себе.

В этом обнаженном раю чем, как не позывом к совокуплению, заняты головы всех способных к природному акту?

А ругать молодежь было принято еще в Древней Греции; как образованный человек он это знал. Но, вероятно, ни в одном социуме не существовало такой пропасти между поколением родителей, воспитанным в стране без секса, и их детьми, начавшими жизнь по свободным биологическим законам.

Вопрос состоял лишь в том: кто окажется счастливее в зрелом возрасте?

Он, доктор Верников, познавший первую женщину в двадцать четыре года?

Или эта маленькая ходячая промежность, которая уже наверняка поменяла десяток мокрогубых сверстников, но еще только начала свой разбег…

Погруженный в ненужные на отдыхе философские мысли, Верников шел мимо стеклянной стены отельных лавок.

Какой-то турок, прикоснувшись к руке, вкрадчиво обратился по-русски. Не потому что принял его за русского – на русского Верников походил меньше всего – просто турки на любого постояльца набрасывались в надежде, что тот окажется россиянином. Ведь только с последнего имелась возможность легко стрясти деньги за какую-нибудь дрянь.

Später! – не взглянув, бросил Верников универсальное немецкое слово.

За границей он намеренно выдавал себя за немца, обладая достаточным языковым минимумом: к соотечественникам Гитлера турки не приставали вообще.

Миновав торговую зону, Верников вышел из отеля, и плотный жар турецкого утра охватил его со всех сторон.

Загрузка...