Паркинсон проснулся задолго до рассвета. Последние годы он почти всегда просыпался очень рано, а заснуть мог и днём, как правило в самое неподходящее время. Вот и теперь проспал, подумал он, когда увидел на столе оставленные Аней продукты. Шестнадцать лет таился, изворачивался, врал и внучку заставлял врать, а теперь взял и проспал. Он взял со стола соевый батончик, развернул и стал медленно жевать.
Он слышал, как с первыми лучами солнца Малинниковы выгнали в поле ахтов и сами принялись, гремя вёдрами, поливать картошку в огороде. Небогатые ары не чурались грязной работы. А вот Любовь Петровна хорошо зарабатывала публикациями в «Шахматном вестнике» и могла спать допоздна и слушать патефон в любое время. Наконец Паркинсон дождался, когда захрипел подвешенный на стене репродуктор. Проводное радио провели на Подстанцию всего несколько лет назад, и у старика выработалась привычка слушать по утрам новости. Сначала прозвучала торжественная музыка, потом искаженный помехами, донёсся голос Андрюшки Кулешова, ведущего «Круглого часа».
– Приветствую вас, верноколёсные. Во имя Колеса и Обода Его с последними новостями Андрей Кулешов из радиорубки Лабораториума, – обычно дурашливый голос журналиста звучал так торжественно, что казалось, Андрюшка пукнуть собрался. – С ликованием в сердце спешу сообщить вам, и благородным арам, и уважаемым лебам, что настал момент торжества подлинной веры. Сегодня состоится суд над еретиком, презренным шагателем, всем известным Тапком, который долго и лицемерно скрывал от нас свою подлую сущность.
На словах «презренным шагателем» Паркинсон поморщился и стукнул кулаком по столу. Снова поморщился, уже от боли в поражённых артритом суставах, и продолжил слушать, как надрывается Кулешов.
– Как уже многим известно, Тапок был изловлен при попытке проникнуть за Обод Колеса. Страшно представить, какие кары ниспослало бы на нас всех высшее божество, если бы мерзавцу удалось проникнуть за полосу зыбучих песков, в царство вечной тьмы. Все мы помним дни Гнева Колеса, когда огонь падал с небес и как мы хоронили погибших… Тапок нарушил одну из главных заповедей Инструкции: «Верноколёсный навеки прибудет внутри Обода очерченного Колесом, ибо за Ободом смерть, пустошь и царство крылатых демонов».
Паркинсон засмеялся и взял ещё одну конфету. Не развернув обёртки снова положил на стол, с трудом встал и поставил железный чайник на спиртовку. Долго чиркал спичками, разжигая фитиль. Надорвал пакетик с чаем и всыпал заварку прямо в чайник. И без сил снова уселся за стол.
– У нас в студии в гостях победительница прошлогоднего конкурса красоты Леночка Азарова, – продолжал надрываться Андрюшка. – Скажите, Лена, как вы относитесь к поступку шагателя?
– Ну, выродок, чё. Осуждаем мы все, – сказала Азарова хрипловатым голосом. – Ну, то есть, мы все его осуждаем. Не правильно это.
– И какой кары заслуживает, по вашему мнению, этот враг всех истинно верноколёсных?
– А чё я то? – сразу возмутилась Леночка. – Это Спицы пускай решают! Вот суд будет пускай и приговаривают.
Послышался шорох. Это Кулешов, вместо того, чтобы отключить микрофон, просто прикрыл его рукой и начал сердито выговаривать Леночке. Его слов было не разобрать, зато отлично прорезалась реплика победительницы конкурса красоты и племянницы мэра Главной Станции: «Да соси ты, придурок!»
– А Ленка не такая дура, как кажется, – сказал Башмак с порога. Он зашёл и присел на табурет у входа. Следом, волоча ноги, прошла Аня. Она упала в кресло, скинула сапожки. Ступни были у неё стёрты до крови. Она заплакала. Паркинсон молча взял с полки аптечку, подошёл к внучке. Она обхватила его, прижалась. Он гладил её по голове, а Башмак, отвернувшись от них, продолжил:
– Андрюшке очень не везёт на гостей студии. Прошлый раз он додумался притащить ахта-землепашца. Чтобы тот рассказал, как хорошо всем живётся, заботами заведующих. Ну, ахт и брякнул – очень всем довольны, хозяин – кормят по два раза и даже иногда мясом, а бьют только если норму не выполним и по голове, не больно.
Заметив краем глаза, что Аня успокоилась, забрала у деда аптечку и вытащила пластырь, он поздоровался:
– Привет, Парки.
– Какой я тебе Парки? – зло ответил Паркинсон. – Завадский, Виталий Викторович. Профессор социологии.