Для умной женщины мужчина – не проблема,
Для умной женщины он – ее решение.
Грянувшее allegro moderato,[8] как ведро воды – первый огонек пожара, погасило искру готового вспыхнуть скандала. Лишь я да те несколько человек, которые находились поблизости, услышали обвинения, раздавшиеся в мой адрес. Я едва не отпрянул от неожиданности. Но усилием воли сдержался и лишь резко выпрямился, чтобы открыто глянуть в глаза обвинительницы.
Слух не подвел меня. Звонкий женский голос, с неповторимым акцентом произносивший немецкие слова, принадлежал спасенной вчера Сюзон де Сен-Венан. Одетая в вызывающе скромное среди разноцветья блистающего празднества темное платье, она была живым воплощением Эринии,[9] готовой метнуть в намеченную жертву испепеляющую молнию праведного гнева.
– Сударыня, – я стоял прямо, точно громоотвод, бестрепетно готовый принять натиск стихии, – мне неудобно напоминать, что вчера я и мой секретарь спасли вам жизнь. Теперь же мне с горечью приходится согласиться с утверждением древних, что ни одно благодеяние не остается безнаказанным.
– Вы лжец! – не унималась безутешная вдова, и в морской синеве ее глаз собирались валы сокрушительного цунами.
– О, простите, любезнейший граф. Простите, мадам так огорчена, что, вероятно, не в себе. – Появившийся рядом с разъяренной француженкой полицай-президент мягко взял под локоть разбушевавшуюся гостью и заговорил ей что-то тихо и увещевающе, затем, прервавшись, обернулся ко мне. – Надеюсь, ваше сиятельство не откажетесь завтра ближе к вечеру встретиться со мной и побеседовать о злоключениях, преследующих вас последние дни?
– Когда вам будем угодно, – склонил голову я.
– Вот и прекрасно, – округлое с обвисшими щеками лицо полицай-президента расплылось в улыбке, – тогда завтра перед вечерей я жду вас у себя. Умоляю, простите мадам де Сен-Венан, бедняжка так страдает. А сейчас позвольте откланяться, и поверьте – бал просто замечателен.
– Это уж точно, – пробормотал я себе под нос, глядя вслед удаляющейся паре. На секунду мне показалось, что у выхода из зала среди прочих незнакомых лиц мелькнула носатая физиономия Йогана Протвица, а может быть, я и ошибся.
– Кто эта дама, любезный граф? – Голос Екатерины Павловны звучал удивленно и заинтересованно, отвлекая меня от тяжелых мыслей. Обращенные ко мне слова помешали разглядеть, действительно ли въедливый сыщик околачивался в особняке, или же то было лишь видение. Перегруженное событиями подсознание порой готово на весьма странные штуки. – Я сгораю от любопытства. Неужели же мадам – вдова одного из разбойников?
– Увы, нет, – печально вымолвил я. – Вынужден признать, что это та самая дама, чью жизнь мы вчера защищали с оружием в руках.
– А нынче она яростно обвиняет вас в убийстве… уж не одного ли из тех, кто ей угрожал?
– Мне трудно судить, что взбрело ей в голову, однако, сказать по чести, слова этой несчастной весьма огорчили меня. Позвольте мне сейчас оставить вас. Если пожелаете, я бы с радостью завтра нанес ответный визит, дабы исправить свою нынешнюю бестактность и, быть может, изменить к лучшему ваше мнение обо мне.
– Откуда вы знаете, милый граф, каково мое мнение? Впрочем, отчего же, – она испытующе-насмешливо поглядела из-под длинных ресниц, – жду вас перед вечерей.
– Но…
– Или в этот час, или никогда!
Я галантно склонился в поклоне, оставляя при себе все, что мог сказать по поводу очаровательных женских капризов, и спеша вернуться к прямым обязанностям хозяина бала.
– Алле, Капитан, ты там еще донжуанствуешь? – Голос Лиса, раздавшийся в голове, отвлек меня от грустных раздумий.
– Какой там, – отозвался я, – тут все непросто.
– Но мы ж не ищем легких путей! – В тоне моего друга не слышалось обычной скрытой издевки. – А скажи мне, будь добр, шо за светлая мысль была пригласить на бал сыскаря?
– Ты имеешь в виду полицай-президента? – насторожился я.
– И он здесь? – Лис явно был возмущен. – Не, ну это не бал, это облава на базаре!
– Полицай-президент – заметная фигура в столице, я не мог вычеркнуть его из списка, тем более составленного резидентом.
– Ага, спасибо нашему Елипали.
– Кому? – переспросил я.
– Ну, этому, Палиоли. Получается, таксоида тоже он пригласил?
– Протвица? – уточнил я, удивляясь, что помню фамилию докучливой ищейки.
– Его самого, – подтвердил раздраженный напарник.
– Значит, не показалось. Должно быть, этого привел сам господин полицай-президент.
– Да уж, не показалось. Теперь сей мерзкий Противец торчит у меня за плечом и смотрит в карты, точно сова на картинную галерею. Между прочим, сдается мне, он глазливый – масть не прет, хоть шнурки закладывай.
Я усмехнулся ехидной оговорке Лиса, превратившей фамилию сыщика в производную от слова «противный».
– Это еще что! Его высокопревосходительство, кроме своей таксы, изволил привести мадам Сюзон, и та закатила здесь скандал прямо на глазах у княгини Багратион.
– Не врубился, ей-то что неймется? Я ж был не пьяный, я все помню! Она сама захотела сменять тебя на этот бурдюк в эполетах. То есть я не твои эполеты имею в виду…
– Надеюсь, что так, – оскорбленным тоном констатировал я. – Насчет же мадам Сюзон – очень похоже, что она втемяшила себе в голову, будто это мы убили ее мужа.
– С чего бы вдруг? – удивился Лис.
– Пока не знаю, но, кажется, господин полицай-президент ей верит.
– Ну, это как здрасьте. Красавицы не врут, это просто истина рядом не ночевала с их словами. Шо ж ты думаешь делать с этим пасьянсом?
– Пока не знаю. Завтра в районе пяти часов меня будут ждать у господина полицай-президента.
– Ну, без проблем, сходишь, пообщаешься. Видал рекламу: бритва «Жиллетт» в одно касание уберет любой пушок с вашего рыльца!
– Беда в другом – что на это же время я зван к Екатерине Павловне. И она, должно быть, начитавшись баллад Жуковского, желает устроить мне испытание рыцарской доблести. Так что либо к ней, либо, в тот же час, к их высокопревосходительству. Вот такая комбинация.
– Ежели я не путаю, то Жуковский еще только первые стишки кропает, но то, шо все бабы стервы, это точно, – со вздохом знатока заверил меня напарник.
– Лис, – не желая дальше развивать тему, продолжил я, – скажи лучше, ты выяснил, что за беспардонный кавалер мозолил глаза прелестной Катрин?
– Все выяснил, – бойко отрапортовал Сергей. – Хлипковат клиент. После третьего наката уже в размазню пошел. Короче, зовут его Густав, тоже финансист, как наш резидент. И тоже с недавних пор барон, что роднит его с грандполицаем. А кроме того, он уже битый час поет мне о стервозности всех его знакомых баб, и тут я с ним не могу не согласиться.
– А более конкретно?
– Про дамьё-с?
– Про векселя Екатерины Павловны Багратион, в девичестве Скавронской, которые сей финансист скупил все до единого.
– А-а, так не честно, ты уже все знаешь, – разочарованно протянул Лис.
– Только в самых общих чертах, – успокоил я друга.
– А тут все черты были общие, буквально по всей Вене растыканы, – сообщил Лис. – Пока их этот толстый бобер не прикупил на вес. А так ни дать ни взять – ударник капиталистического труда. Деловой человек, весь свой ненормированный рабочий день мозолистыми руками заколачивает деньгу, времени на серенады и променады не имеет, поэтому рубит по-простому. Ежели кто ему понравился, он нехило башляет, ставит красотку на прикол и ездит к ней со всякими бруликами, соболями и прочими милыми безделушками. Все бесхитростно и очень по-немецки.
Так вот живет он себе в полном шоколаде, но тут на несчастную австрийскую голову откуда ни возьмись обрушивается наша замечательная мадам. У финансиста отваливается челюсть, он начинает захлебываться слюной и бредет к ней на мягких лапах, предлагая финансовое покровительство. Екатерина Павловна, воспитанная при императорском дворе, решает, что нос банкира неприлично короток, и начинает его натягивать.
Брулики и подарки она с милой улыбкой принимает, во всем же остальном – «я не такая, я жду трамвая». При этом долги ее светлости растут со скоростью необычайной, так что изнемогающий от страсти барон решает нанести ответный удар. Он скупает векселя и предлагает: либо в койку ко мне, либо на нары в долговую тюрьму. В этот роковой час ты застигаешь его у ног прелестницы, и вы с ней уноситесь в ритме вальса, оставив бедного Густава в печальном неведении, каков же будет ответ.
– Ответ будет «нет», – гордо отчеканил я. – Завтра же мы выкупим векселя у этого баронишки.
– Капитан, не суетись, там долгов на семьдесят тысяч с гаком. Ты шо, полагаешь, командование одобрит такой скромный букет для первого свидания?
– Принцы, князья и графы Турн – одно из богатейших семейств Европы, и я не вижу, почему бы одному из его представителей не потратить с пользой для дела какие-то ничтожные семьдесят—восемьдесят тысяч.
– Ну, ты главный, тебе видней, – настороженно отозвался не склонный к расточительности Сергей. – Но ты еще мозгами покопти, может, более дешевый вариант охмурежа найдется?
– Здесь и думать нечего. Случай прекрасный, и упускать его не стоит.
– Ты – начальник, я – дурак, – обреченно вздохнул Лис. – О, ты гляди, такса ушла, и сразу карта попёрла. Господа, не хотелось бы вас огорчать, но у меня флеш-роял!
Бал догорал, и в предрассветных сумерках утомленные забавами гости разъезжались, нахваливая прием, замечательную кухню, прекрасный фейерверк и, конечно же, танцы, блестяще устроенные великим мастером котильона мсье де Мобленом. Сам распорядитель танцев с неизъяснимой изысканностью склонялся в прощальном безукоризненно аристократичном поклоне, секрет которого ему, должно быть, передали еще в детстве, а потому, сколько ни пытайся, повторить это незамысловатое движение с той же элегантностью и грацией все равно не удалось бы.
– Мсье, – выпроводив последнего гостя, танцмейстер приблизился ко мне, – надеюсь, вы остались довольны?
– О да, маркиз, ваше искусство выше любых похвал.
– Вы позволите задать вам один вопрос?
– Конечно, все что угодно.
– Нынче в зале я видел одну даму. Она была в трауре и, кажется, наговорила вам неприятных вещей.
– Признаюсь, да, – выдохнул я. – Вам она знакома? Впрочем, чему удивляться, вы же земляки. Ее муж был лейтенантом полка швейцарских гвардейцев. Скорее всего вы действительно могли видеть мадам де Сен-Венан в Версале.
– Мне и правда довелось знавать младшего лейтенанта фузелёрной роты четвертого батальона Огюста Луи де Форестье де Сен-Венана. Но в те времена он еще не был женат, хотя, помнится, слыл прекрасным кавалером и замечательным танцором. Но эту даму я видел спустя пять лет после смерти нашего несчастного короля и при совсем других обстоятельствах. – Де Моблен поднял руку, точно утирая слезу, и продолжил с печалью в голосе: – Впрочем, к чему я занимаю ваше драгоценное время своими пустыми воспоминаниями? Если вы больше ничего не желаете, я рад засвидетельствовать свое глубочайшее почтение…
– О, нет-нет, к чему торопиться? Я не спешу и с удовольствием вас послушаю. Не желаете ли выпить по бокалу вина за наше знакомство?
– Отчего ж, – маркиз неожиданно улыбнулся с тем неистребимым галльским задором, который позволяет сохранять юность даже весьма почтенным жителям Парижа, – с радостью!
– …Таким образом, мне чудом удалось избежать гильотины, хотя вся вина моя состояла лишь в том, что в XIII веке доблестный рыцарь Шарль де Бетрам храбро сражался под знаменами Людовика Святого против сарацин и добровольно остался при короле в часы его плена. Теперь же за преданность и отвагу первого маркиза де Моблена пришлось расплачиваться мне, его потомку.
Но мир не без добрых людей, я нашел себе место учителя танцев в доме одного известного депутата конвента от департамента… впрочем, к чему такие детали? Я преподавал свое искусство дочерям этого бывшего адвоката и был бы счастлив, если бы каждый день не дрожал за свою жизнь. Быть может, вам, суровому воину, это покажется трусостью, но я не мог подобно многим юным кавалерам моего звания ходить по улицам Парижа, выбрив затылок, чтобы подчеркнуть собственную родовитость и презрение к гильотине.
Я боюсь смерти, вернее, не ее самой, ибо, как это ни грустно, но она – заведомый конец человеческого бытия. Я боюсь, что какие-то грязные, пропахшие чесноком и потом мужланы с гавкающим смехом потащат меня по мостовой, точно ватную куклу, и повесят на фонаре. Я видел, как вспарывают животы прекрасным женщинам эти ревнители свободы, равенства и братства. Я видел, как упала в плетеную корзину голова короля Людовика.
Горькая ирония судьбы! Его величество потратил немало золота для того, чтобы помочь обрести свободу мятежникам по ту сторону океана. И все это лишь затем, чтобы проникшиеся их зловредными идеями его собственные подданные обезглавили своего короля посреди улюлюкающей толпы!
Я хотел жить, и мой депутат обещал в этом помочь. Надо отдать ему должное, он не обманул. Этот почтенный господин рекомендовал меня рисовальщиком – я, видите ли, недурно рисую – в штаб бригадного генерала Дезе, направлявшегося в Рейнскую армию. По секрету вам скажу, этот генерал сам происходит из хорошего дворянского рода, а потому снисходительно отнесся к моим страхам и желанию покинуть дорогую моему сердцу Францию. Во время боев мсье Дезе против эрцгерцога Карла мне удалось бежать… И вот я здесь.
– Да-а, – протянул я, – печальная и поучительная история. Но мы отклонились в сторону от рассказа о госпоже де Сен-Венан.
– Простите старика! Я вечно начинаю говорить об одном, потом вязну в никому не нужных подробностях… Так вот, мсье граф, когда Шарль Антуан Дезе отправлялся из Парижа к войскам, проводить его пришла юная дама, которую молодой генерал, а ему, представьте, в то время не было и тридцати, называл своей невестой.
– Вы что же, хотите сказать, что моя сегодняшняя гостья и была той самой невестой генерала Дезе?
– Именно так, – без малейшего сомнения в голосе подтвердил де Моблен, – вот только звали ее не Сюзон.
– А как?
– Увы! – Маркиз развел руками, – Не могу вспомнить. Но Сюзон звали мою бедную жену, которую подняли на штыки какие-то парижские волонтеры лишь за то, что она была воспитательницей дофина.
– Примите мои соболезнования, маркиз. Но, быть может, вы перепутали госпожу де Сен-Венан с какой-нибудь другой девушкой, ведь прошло столько лет.
– Да, почти девять лет. С той поры, как я видел эту госпожу первый и единственный раз. Но… Вы позволите? – Маркиз подошел к письменному столу и, взяв лежащий в стопке лист чистой бумаги, обмакнул перо в чернильницу. Пауза в разговоре затянулась минут на десять, может, чуть более того. – Вот поглядите.
Де Моблен протянул мне изящный набросок, недвусмысленно свидетельствовавший о великолепной художественной одаренности танцмейстера. С листа на меня глядела Сюзон, но только несколькими годами помладше и в платье античного покроя, какие были в моде в первые годы после французской революции.
– Не правда ли, похожа?
– М-да, – качая головой, подтвердил я, – одно лицо. Что ж, остается предположить, что свадьба могла не состояться или генерал погиб, оставив ее вдовой. Что же касается имени, возможно, Сюзон – лишь одно из тех, которые носит эта дама.
– Может быть, и так, – с милой улыбкой кивнул маркиз, – в жизни всякое случается.
– Капитан, где тебя носит? – Лис, судя по голосу, был в приподнятом настроении и спешил поделиться своей радостью. – Я тут выиграл полторы штуки в свободно конвертируемой валюте, и если бы за моей спиной полвечера не торчал полицейский бобик, я бы здешнее общество еще на столько же раскулачил. А твои успехи как?
– Да вот сижу в кабинете, беседую с господином танцмейстером. Оказывается, в прежние годы ему доводилось видеть нашу госпожу Сюзон Дювиль.
– И чего? – заинтересованно спросил Сергей.
– А то, что очень может быть, что эта госпожа не только не Дювиль, но и не Сюзон.
Ночь, которая, как известно, есть промежуток между отходом ко сну и пробуждением, вне зависимости от того, на какую часть суток она выпадает, была по-летнему коротка, но прошла сравнительно тихо, во всяком случае, без пальбы. Мне снились санкюлоты,[10] танцующие на развалинах Бастилии, и маленький корсиканский лейтенант, с ужасом наблюдающий разгул национального самосознания. Утро внезапно наступило около полудня после настойчивого сообщения Лиса, что в то время, как я бесстыдно дрыхну, враг не спит. Возможно, это было правдой, но и в этом случае я был готов еще не один час изматывать врага бессонницей.
– Короче, – едва дав мне открыть глаза, распорядился Лис, – я уже добазарился с шефом, он выделяет бабло на твои лямуры. Но лично я по-прежнему терзаюсь сомнениями, потому как, пойми меня правильно, старина Густав стоит далеко не в первом миллионе людей, которым я вот так, за здорово живешь, выдам семьдесят штук, причем не ассигнациями, которые сейчас только ленивый не печатает, а полноценным рыжьем.
– Ты имеешь в виду золото? – уточнил я.
– Ответ распадается на две части, – не унимался Лис. – Часть первая: я имею в виду золото; и часть вторая: я сильно имею в виду барона Густава фон Дрейнгофа. В общем, я тут еще покумекаю, как все лучше обставить, а тебе, насколько я помню, уже пора заниматься высокой политикой.
– Лис, какая политика? – попытался было возмутиться я. – Еще только полдень. Даже и полудня нет, а у меня встреча с княгиней и полицай-президентом в пять часов.
– Да ну, не рви душу. Это шо ж, я буду на мозгах фурункул наживать, а ты массу топить? Вон ты уже подушку почти насквозь пролежал. Вставай, отечество в опасности!
Когда на Лиса находит желание повредничать, его не истребить ни дустом, ни керосином. Противиться ему можно долго, но безуспешно, а потому, неохотно расставаясь с мечтой выспаться перед ответственными встречами, я через силу поднялся и оглядел спальню, ища место для разминки. Удивительно, как законодатели мод умудряются захламить любое пространство великим множеством громоздкой мебели и никому не нужных изящных безделушек, которые так легко снести, разминаясь и отрабатывая технику бросков и ударов.
– В общем, жду тебя в фехтовальном зале, – с удовлетворением оценив плоды своей антигуманной деятельности, заявил Лис. – Что ваше сиятельство предпочитает в это время суток? Шпагу? Рапиру? Саблю?
– Пожалуй, возьмем сабли.
– Прикинь, – клинок моего друга описал замысловатую кривую и, начав путь из-за головы, блеснул острием у моего бедра, – нарыл здесь, в Вене, замечательную кофейню. Называется «Большой кофе, сваренный по-кульчицки».
– Наверно, кафе, – поправил я, парируя удар и перебрасывая саблю Лиса по широкой дуге влево от себя.
– Да один хрен. – Лис, уловив начало моей атаки, разорвал дистанцию и тут же резко сократил ее, пытаясь выхлестом достать меня из-под руки. – Главное, кофе там варят толково. И врубись, – сабля моего напарника рассекла воздух в паре сантиметров от моего лица, – этот самый Кульчицкий – он, оказывается, вообще первый начал готовить венский кофе.
– Я знаю, – вскользь нанося удар по обуху клинка, сообщил я.
– А то, шо он был из наших, из Хохляндии, тебе известно?
Честно говоря, мне это было известно, хотя я не придавал этому факту особого значения. Действительно, около ста двадцати лет назад, когда Вена была взята в осаду турецким визирем Кари-Мустафой, дворянин из Галиции Юрий Франц Кульчицкий смог пробраться через турецкие позиции и доставить слезный крик горожан о помощи императору Леопольду.
Объединенная армия императора, герцога Лотарингского и короля Польши Яна Собесского подоспела вовремя. Турки бежали, оставив победителям лагерь и обоз. Подвиг храброго галичанина был оценен по достоинству, и ему щедро разрешили взять себе триста мешков темно-коричневых зерен, с которыми все равно никто не знал, что делать.
До того дня этот продукт нечасто попадал в Европу, да и то использовался лишь в медицинских целях. Но побывавший в турецком плену Кульчицкий, вероятно, технологию приготовления этого напитка, способного вернуть к жизни после бессонной ночи, освоил виртуозно. Он лишь начал добавлять в кофе сахар, а затем, потакая вкусам покупателя, и молоко. Именно с этого началось знакомство Европы с кофе вообще и с кофе по-венски в частности.
– Не, ну прикинь, подфартило мужику! Это ж триста мешков, ежели перевести в килограммы, где-то под полторы тонны выходит! Заморишься кофемолку ворочать.
Мой клинок скользнул по сильной части сабли Лиса и, щелчком отбросив оружие в сторону, коснулся острием плеча фехтовальщика.
– Туше! – чуть обиженно произнес я. – Ты чего замер?
– Капитан, – глаза Лиса были подернуты легкой дымкой, свидетельствовавшей о происходящих в мозгу напряженных подсчетах вероятной прибыли, – я, кажется, придумал. Заканчиваем тренировку, мне еще надо слегонца порукодельничать.
– Что ты затеял? – с недоверием спросил я, отчетливо представляя себе, какой криминальный талант гибнет втуне из-за строгостей институтского начальства.
– Пока говорить рано, по ходу действия я буду задавать тебе наводящие вопросы.
– Ли-и-ис?!
– Ни о чем не волнуйся, это будет четыреста первый сравнительно честный способ отъема денег у населения. Пещера Али-Бабы и в то же время лампа Аладдина, совмещенная с шарманкой папы Карло. Кстати, тут поутру ходил шарманщик, или мне показалось?
– У меня по спальне он точно не ходил! – возмутился я.
– Ладно, тогда я пошел искать шарманщика. Можешь ни о чем не беспокоиться, сегодня ты будешь принцем на свежепобеленном коне, так шо можешь смело вбить гвоздь для скальпа бедного, впрочем, еще не бедного, но вскоре обеднеющего старины Густава над кроваткой госпожи Багратион. Ты уж будь добр, с Елипали свяжись и скажи, что мне нужно тыщ сто до завтрашнего утра.
Сергей вложил саблю в стойку и, насвистывая под нос «Какое небо голубое…», размашистым шагом устремился прочь из залы.
Институтская техника может очень многое, но даже она при всей своей изощренности не способна обеспечить присутствие оперативника в двух отстоящих друг от друга местах одновременно. А потому, резонно предположив, что визит к Екатерине Павловне нужен мне, а посещение полицай-президента выгодно защитнику угнетенной мадам де Сен-Венан, я решил свалять откровенного дурака и нежданно-негаданно завалиться к его высокопревосходительству значительно ранее указанного времени. В конце концов, мог же я средь шумного бала случайно перепутать час назначенного свидания и время допроса? Опять же, провинциальный граф в столице – как тут голове не пойти кругом?
Как я втайне и надеялся, господина полицай-президента в особняке не оказалось, он изволил инспектировать невесть кого невесть где. Я, изобразив на лице огорченную мину, пообещал, быть может, заехать вечером, когда откуда ни возьмись точно чертик из табакерки рядом со мной возник Йоган Протвиц. Потягивая воздух своим длинным носом, он попытался любезно улыбнуться, однако любезность явно не была в числе его привычных гримас.
– Прошу прощения, ваше сиятельство, но мне кажется, вы были званы на более позднее время.
– Да? – удивленно переспросил я. – Разве? Я точно помню, что его высокопревосходительство звал меня после обедни.
– О нет, увы! – Таксоид развел коротенькими руками. – Но если бы вы были столь любезны и согласились ответить на мои вопросы…
– Отчего нет? – после некоторой паузы кивнул я, пожимая плечами. – В конце концов, не думаю, что мой друг господин полицай-президент позволит своим людям задавать мне некорректные вопросы.
– Тогда пройдемте, у меня в этом доме есть небольшой кабинет.
«Однако этот Протвиц совсем не такая мелкая сошка, как представлялось вначале, – мелькнуло у меня в голове. – А я еще пугал его опалой! Что ж, послушаем, что он спросит».
– Скажите, ваше сиятельство, – усевшись за стол, обложенный ровными стопками исписанных листов и канцелярских папок, начал сыщик, – при каких условиях вы познакомились с госпожой де Сен-Венан и ее покойным мужем.
– По дороге, на постоялом дворе, – небрежно бросил я. – У них сломалось ландо, я предложил довезти господина и госпожу Дювиль, как они себя тогда называли, до Вены. У мужа бедняжки Сюзон был замечательный парижский выговор, и я желал попрактиковаться во французском.
– Может быть, может быть, – как-то не в тему заметил Протвиц. – Но в момент нападения вас не было в карете.
– Мне бы не хотелось останавливаться на этом моменте, – кривясь точно от касторовых капель, заметил я.
– И всё же, граф?
– Увы, мне грустно об этом вспоминать, но мсье де Сен-Венан был отъявленный ревнивец. Ему почудилось, будто я заигрываю с его женой. Он устроил скандал, и мы с секретарем были вынуждены, чтобы не раздувать ссоры и сберечь честь дамы, отправиться в столицу верхом.
– Очень хорошее объяснение, – мелко закивал сыщик. – Главное, оно почти совпадает с тем, что говорит мадам де Сен-Венан.
– Ну конечно же! – заслоняя рот ладонью, чтобы скрыть зевоту, согласился я.
– Вот только она утверждает, что это вы спровоцировали скандал своими весьма недвусмысленными намеками.
– Я?!!
– Да-да, именно вы, – часто-часто закивал Протвиц. – Ну, предположим, госпожа вдова наговаривает. Может, ей почудилось. Она сейчас так расстроена, что вряд ли может полностью отвечать за свои слова. Но как объяснить, что едва вы покинули экипаж, как на него напали разбойники?
– Возможно, это лишь совпадение. – Я дернул плечом. – Засада была организована у подножия холма, там, где карета вынуждена замедлить ход. Кроме того, негодяи могли видеть, что мы разделились, и решили этим незамедлительно воспользоваться.
– Но как вы снова оказались на месте преступления?
– Очень просто. Услышали выстрелы и повернули коней.
– Весьма благородно. – Таксоид взял из стопки исписанный лист и уперся в него взглядом. – А разбойники, должно быть, временно утратив зрение и слух, не заметили вашего приближения.
– Разбойники были заняты грабежом и потому не успели схватиться за оружие, когда мы атаковали их на галопе. Всякий уважающий себя дворянин и офицер поступил бы так же. Но кажется, сударь, вы меня в чем-то подозреваете?
– Вас подозревает мадам де Сен-Венан, а я лишь веду это непростое дело. И, согласитесь, в нем есть странности.
– Не вижу ни одной!
– Вы утверждаете, что уничтожили бандитов и спасли несчастную даму. Однако на следующее утро в вашем доме обнаруживается один из пистолетов ее мужа.
– Я мог бы сказать, что захватил его на память, скажем, в качестве трофея, и знать не знал, кому он принадлежит, но все значительно проще. Одному из разбойников, орудовавших у кареты, удалось скрыться. Должно быть, вернувшись до приезда жандармов, он и прихватил этот весьма дорогой и прекрасного качества пистолет.
– Вы хотите сказать, что разбойник, промышлявший в лесу, и вор, забравшийся в ваш дом, – одно и то же лицо?
– Возможно. – Я недоуменно поднял брови. – Хотя грабитель мог продать пистолет или обменять на что-нибудь.
– Еще одно совпадение. Вернее, даже два. Ваш лесной негодяй продает оружие городскому вору, и тот идет именно с ним и именно в ваш дом. Причем именно в тот день, вернее, ночь, когда произошло злодейское убийство на дороге. Когда же полиция обнаруживает труп, при нем нет ни оружия, ни орудий взлома, ни награбленного, ни вообще чего-либо, что бы указывало на преступные замыслы несчастного.
При этом вы говорите, будто из дома пропали некие бумаги личного свойства, отказываясь обнародовать их содержание. Мадам де Сен-Венан также утверждает, будто и у нее пропали бумаги. Правда, совсем иного толка. Но тем не менее на моей памяти, а я уже скоро двадцать лет служу в полиции, это первый случай, когда наших безыскусных преступников, радующихся золотым монетам и серебряным подсвечникам, вдруг всех до одного начинают интересовать какие-то бумаги. Поймите меня правильно, граф, я не желаю вас обвинять, но мне бы хотелось услышать внятные и исчерпывающие ответы на все интересующие меня вопросы.