Дождь закончился так же внезапно, как и начался, оставив после себя блестящие, умытые доспехи да прелый запах сосны и влажного камня. Лодыжка распухла, ее закололо мелкими иголками, точно отсидела. Дома Аэлло приложила бы синюю водоросль – и отека как ни бывало, но здесь все новое, незнакомое.
– И долго будем себя жалеть? – снова прозвучало сверху, даже как будто над ухом.
Аэлло шуганулась в сторону, воинственно расправив крылья. Но увидев того, кто нарушил важную процедуру саможаления, застыла, наморщив длинный, с горбинкой, нос. Крылья еще пару раз расправила и сложила, поудобней.
На толстой, кряжистой ветке дуба расселся некто, в черном хитоне, с капюшоном, полностью скрывающем лицо. Ростом с трехлетнего человеческого ребенка, или с семилетнюю гарпию. И голос опять-же детский. Только интонации глумливые.
– Долго сидеть собираемся? – спросил незнакомец.
Аэлло кожей почувствовала, как он под капюшоном ухмыляется.
– А тебе что за печаль? – огрызнулась, озираясь по сторонам.
– Ну а если есть печаль? – спросило существо и коротко хохотнуло.
– Да ты кто такой?
Светлые брови Аэлло съехались к переносице.
– Я?
Снова неприятный смешок, точно он закашлялся.
– Ну, положим, местный житель. Видишь гору?
Не увидел бы отсюда, с поляны, ближайшую гору хребта, разве что недомерок-гном, поэтому Аэлло поджала губы и промолчала.
– Видишь, – миролюбиво подытожил странный житель с два вершка ростом, и закинул под черным плащом ногу на ногу. – Хотя…
– Что? – не выдержав, спросила Аэлло.
– Больно хлипкая, – невпопад ответил незнакомец. – Думаю, сдюжишь ли…
–Это видимость такая, – возразила гарпия. – Да в чем дело-то? Чего не сдюжу? По-человечески изъясняться день не вышел?
– По-человечески? А что ж, можно. Туда тебе надо. К подножию, в низину. В поселение, что на берегу. К знахарю. Левкой который.
– Мне нужно? – ехидно перебила Аэлло.
– Меня медноголовка не кусала, мне без надобности.
– Ну, укусила, и чего?
– А ничего. Ты права.
Незнакомец хохотнул.
– С крыльями – оно и без ноги можно. Запросто.
– Без ноги?!
Гарпия рывком поднялась, захлопав крыльями, попробовала ступить на ногу. Ощутимо, но в целом, терпимо.
– Что ты несешь? Уже и не болит почти…
– А чему там болеть? Яд медноголовки самый опасный из всех. Потому как живое в мертвое обращает. Ты, поди, ноги-то и не чувствуешь? А скоро чувствительность вовсе пропадет. Покроется твоя ровная да белая кожица струпьями, язвами, да трупными пятнами, то-то будет зрелище. Кхе, кхе… А там и крылья отвалятся…
– Замолчи!
Аэлло бросилась было на обидчика с кулаками, но распухшая нога подвернулась. Гарпия чудом удержалась на ногах, застыв, как громом пораженная.
– К знахарю Л-левкою?
Брови сошлись домиком над переносицей, Аэлло зажмурилась, и осторожно топнула. Подошву пронзило иголками.
– К нему, кхе, кхе, – важно прокашлял незнакомец.
Аэлло почему-то показалось, что он там, под капюшоном с трудом сдерживает радость, словно вот-вот начнет пританцовывать, потирая ладоши.
– Скажешь, Стротин послал. Старый плут мне должен.
Стоило гарпии развернуться, как сзади раздалось обиженное:
– Да куда ты, оглашенная! Не видишь, человек в беде?
– Человек? – переспросила Аэлло.
Все же развернулась и, прихрамывая, вернулась к дереву.
– Не придирайся! – сердито гаркнул Стротин и приподнял край черного плаща.
Под ним обнаружились две сморщенные лапки, одна намертво привязана к ветке дуба. Кто бы он ни был, Стротин угодил в силок, расставленный на крупную птицу.
– Помоги, – попросил он гарпию, натягивая капюшон пониже. – Я-то тебе помог!
Аэлло хотела возразить, что не будь он сам в плену, не то, что не помог бы, а они б и не встретились. И вообще, с какого-такого вихря… Но мысль, что кожа вот-вот покроется струпьями и трупными пятнами, сделала гарпию сентиментальной.
Крыло взметнулось серым вихрем – и разрубленная кожаная удавка опала на землю.
Не слушая благодарностей, выкрикиваемым вслед все тем же глумливым тоном, Аэлло захромала прочь.