Вернувшись домой, Сесилия с удивлением обнаружила, что супруги Харрел сидят в гостиной вдвоем. Когда она поднималась по лестнице, миссис Харрел выбежала к ней с вопросом:
– Братец, это ты?
– Нет, – сказала Сесилия. – Вы ждете его так поздно?
– Да! – ответил мистер Харрел. – Ума не приложу, куда он запропастился. Ривз такой негодяй – уж он от меня не отстанет.
Явился мистер Арнот, и миссис Харрел воскликнула:
– Ах, братец, тут один человек смертельно досаждал мистеру Харрелу. Мы хотели, чтобы ты с ним поговорил.
– Отрадно, что во мне есть нужда, – ответил мистер Арнот. – Кто он?
– О, – беспечно ответил мистер Харрел, – всего лишь приятель того жулика-портного, что докучал мне недавно. Я не заплатил ему, и он имел дерзость отдать счет некоему Ривзу, алчному крючкотвору, который сегодня вечером заявился к нам и держался очень нагло.
– И сколько вы ему должны? – осведомился мистер Арнот.
– В общем, сумма довольно значительная, но точно сказать не могу. Плуты-портные чудовищно дерут за ленты и подкладку. Я едва помню, что заказывал, а он выставил мне счет на триста или четыреста фунтов.
Воцарилась тишина. Наконец миссис Харрел произнесла:
– Братец, не одолжишь нам эти деньги? Мистер Харрел обещает скоро вернуть их.
У мистера Арнота сделался очень огорченный вид.
– Хорошо бы этот человек согласился обождать пару недель: нынче я не могу достать такую сумму, не претерпев убытков… Но если уговорить его нельзя, он, разумеется, должен получить эти деньги.
– Уговорить? – вскричал мистер Харрел. – Это то же самое, что уговаривать океанскую бурю! Кремень, а не человек.
Мистер Арнот заставил себя улыбнуться и пробормотал, что, верно, сумеет добыть деньги завтра утром. Сесилия, пораженная тем, как бессовестно эти люди пользуются его добросердечием, попросила миссис Харрел немедленно переговорить с нею наедине и, выйдя в соседнюю комнату, сказала:
– Прошу тебя, мой друг, не допускай, чтобы твой достойный брат страдал из-за своего благородства. На этот раз позволь мне помочь мистеру Харрелу.
– Ты очень добра, но кто бы из вас ни одолжил нам деньги, мистер Харрел заверил меня, что скоро вернет их.
Она вернулась в гостиную и сообщила о предложении Сесилии. Мистер Арнот решительно воспротивился, но мистер Харрел как будто предпочитал одолжить деньги у нее. Девушка вознамерилась назавтра отправиться в Сити и попросить деньги у мистера Бриггса, который управлял ее состоянием в одиночку: другие опекуны никогда не вмешивались в эти дела. На том и разошлись.
На следующий день Сесилия поднялась спозаранок и в сопровождении слуги отправилась к мистеру Бриггсу, желая, поскольку денек был ясный и морозный, сначала прогуляться по Оксфорд-роуд, а затем сесть в портшез. Пройдя немного по улице, она увидала впереди большую толпу. Сесилия послала слугу узнать, что происходит. Вернувшись, тот доложил, что люди собрались поглазеть на преступников, которых ведут в Тайберн [18]. Не желая смотреть на несчастных осужденных, Сесилия свернула на соседнюю улицу, но и там было полно людей. Окруженная со всех сторон, она обратилась к служанке, стоявшей в дверях большого дома, и попросила позволения войти, пока толпа не схлынет. Та разрешила, и Сесилия вошла, а ее слуга отправился за портшезом. Вскоре он вернулся, и девушка, выходя на улицу, столкнулась в дверях с каким-то джентльменом, торопливо входившим в дом. Он отступил назад, чтобы дать ей пройти, и вдруг воскликнул:
– Мисс Беверли!
Сесилия признала в незнакомце Делвила-младшего.
– Я спешу, – воскликнула она, сбегая по ступенькам вниз, – иначе портшезу будет не пробиться сквозь толпу.
– Вы не расскажете мне о новостях?
– О новостях? Нет, я ничего не слыхала!
– Тогда вам остается лишь посмеяться надо мной: я так назойливо навязывал вам услуги, которые вы усердно отвергали!
– Не понимаю, о каких услугах речь!
– Они действительно оказались излишни. Неудивительно, что вы об этом позабыли. Так я скажу носильщикам, куда вам надо?
– К мистеру Бриггсу. Но ваши слова меня озадачили.
Делвил сказал слуге, куда идти, и, отвесив поклон, вошел в дом, из которого девушка только что вышла.
Сесилия, удивленная этим коротким, но малопонятным диалогом, хотела снова окликнуть мистера Делвила, но заметила, что толпа быстро прибывает. Она не могла больше рисковать, задерживая портшез.
Юный слуга мистера Бриггса, открывший ей дверь, сообщил, что хозяин дома, но нездоров, так что она может заехать на будущей неделе. Сесилия, понимая, что такая отсрочка губительна, решила написать ему и, зайдя в гостиную, велела подать перо и чернила.
Мальчик ушел и вернулся с грифельной доской и карандашом.
– Мисс, – сказал он, – хозяин велит: напишите на доске.
Сесилии, изумленной такой скаредностью, пришлось повиноваться. Она начертала на доске, что желает знать, какую расписку ей следует написать, чтобы получить авансом шестьсот фунтов. Мальчик вскоре вернулся, ухмыляясь и воздевая руки к небу:
– Хозяин переполошился; он спустится к вам, ежели подождете, пока он оденется.
– Так он в постели? Я его разбудила?
– Нет, мисс, он уж поднялся, только ему прихорошиться надо: он не следит за платьем, когда один дома…
Больной, небрежный вид отнюдь не красил мистера Бриггса. Он явился во фланелевом халате и ночном колпаке. Отросшая черная борода придавала ему мрачный вид. Сесилия рассыпалась в извинениях за свое вторжение и участливо осведомилась о его здоровье.
– Увы, увы, – проворчал он, – совсем плох… А все тот зряшный маскарад. Оказия. Упал, разбил себе голову, чуть парик не потерял…
– Вы упали по дороге домой, сэр?
– Свалился в канаву. Насилу выбрался.
Тут мистер Бриггс заметил на столе следы графита.
– Что такое? – взвизгнул он. – Кто точил карандаш? Наверно, мальчишка. Розга по нему плачет.
Сесилия немедленно сняла подозрения со слуги, сознавшись в преступлении.
– О-хо-хо! Один ущерб и разорение. Попросила денег бог знает зачем. Шестьсот фунтов ей надо. Для чего? На ветер пустить? И не мечтайте, не получите!
– Не получу? – изумилась Сесилия. – Почему, сэр?
– Поберегите денежки для мужа. Скоро его вам добуду. Будьте покойны, есть кое-кто на примете.
Сесилия принялась уговаривать мистера Бриггса, но он остался глух к ее возражениям. Непредвиденный отказ рассердил и обескуражил Сесилию. Считая себя обязанной ради мистера Харрела не раскрывать причин подобной настойчивости, некоторое время она хранила молчание, но затем вспомнила о долге книгопродавцу, чем и решила теперь обосновать свое требование. Однако он отнесся к этому чрезвычайно пренебрежительно:
– Книжки? На что они вам? Ничего хорошего, только время терять.
Сесилия заметила, что его предостережения несколько запоздали, так как она уже совершила покупку и обязана ее оплатить.
– Нет, нет, отошлите их назад.
– Невозможно, сэр, я купила их довольно давно, и книгопродавец не возьмет их обратно.
– Возьмет, возьмет. Вы несовершеннолетняя, из вас и фартинга не выудят.
– Я не имею намерения, сэр, транжирить состояние, оставленное мне дядей, – воскликнула Сесилия. – Напротив, я держу его в неприкосновенности и считаю себя обязанной жить по средствам. Однако десять тысяч, завещанные мне отцом, я полагаю своею личной собственностью и вижу себя вправе свободно ими распоряжаться.
– Чтоб подарить их жалкому книгопродавцу! – завопил Бриггс. – Не позволю!
Сначала Сесилия надеялась, что он просто хочет подразнить ее в угоду своему грубому остроумию, но вскоре поняла, что жестоко ошиблась. И ей пришлось уехать не солоно хлебавши.
Досада Сесилии усугублялась стыдом и необходимостью вернуться к Харрелам с невыполненным обещанием. Она раздумывала, что делать дальше, но ей ничего не пришло на ум, кроме как убедить вмешаться мистера Делвила. Ей претило обращаться с просьбой к этому спесивцу, однако ничего не оставалось, и Сесилия приказала доставить ее портшез на Сент-Джеймс-сквер.
Прибыв туда, она заметила Делвила-младшего, входившего в двери отцовского дома.
– Опять вы! – воскликнул он, помогая ей выйти из портшеза. – Некий добрый дух помогает мне сегодня!
Делвил проводил гостью наверх и, подметив ее нетерпение, сам отправился доложить о ней отцу. Вскоре он вернулся и сообщил, что ее примут немного погодя. Сесилия вспомнила о странных словах, сказанных Делвилом-младшим сегодня утром, когда они встретились в первый раз. Решив все прояснить, она завела разговор о неприятном положении, в котором он застал ее, когда она пыталась избежать встречи с осужденными на казнь.
– Ах, вот почему вы там оказались? – недоверчиво заметил он.
– Разумеется, сэр, зачем же еще мне было туда заходить?
– Конечно, незачем! – улыбнулся он. – Однако случай представился на редкость благоприятный.
– Благоприятный? Но для чего? Вижу, вы вкладываете в свои слова тайный смысл, которого мне не постичь.
Делвил засмеялся и сперва ничего не ответил, но она настойчиво глядела на него, и он полунасмешливо, полуукоризненно сказал:
– Почему любая девица, будь она даже самих строгих принципов, непременно начинает лицемерить и сочинять, как только дело коснется сердечных дел?
– Я буду весьма рада, если вы позволите мне вас понять.
– Тогда простите мне мою прямоту и позвольте признаться: я преклоняюсь перед вашей порядочностью. Окруженная роскошью, независимая, осыпанная всеми дарами природы, вы предпочитаете богатству и власти более возвышенные удовольствия – воодушевлять угнетенное достоинство и поддерживать добродетель с помощью денег. Так почему же эта юная особа, такая великодушная и бескорыстная, не может быть столь же правдива и искренна?
– Я совсем сбита с толку. Сэр, не хотите ли выразиться яснее? Я ничегошеньки не понимаю!
– Тогда простите, – воскликнул Делвил, – и забудьте!
И он сменил тему, а Сесилия, не смея настаивать, некоторое время хранила молчание. Однако, когда слуга доложил, что хозяин дома готов принять ее, желание все выяснить побудило ее внезапно спросить:
– Сэр, вы имели в виду мистера Белфилда?
– Догадка верная, – воскликнул Делвил, – но столь смелая, что я могу лишь удивляться, как она пришла вам на ум!
– Что ж, должна признаться, теперь я понимаю, о чем вы толковали, но мне по-прежнему не ясно, что послужило тому причиной.
Здесь их беседа была прервана появлением мистера Делвила. Он, как обычно, начал с самодовольных извинений. Сын его тем временем удалился, и Сесилия, не слушая разглагольствований мистера Делвила, стала обдумывать недавний разговор. Вне всяких сомнений, Делвил-младший считал, что она влюблена в мистера Белфилда, и, хотя это предположение устраивало ее больше, чем домыслы о связи с сэром Робертом, она была рассержена тем, что ее вообще подозревают в чем-то подобном. Наконец мистер Делвил вывел девушку из задумчивости, объявив о своем желании узнать, чем он может служить ей. Сесилия объяснила, что ей срочно потребовались шестьсот фунтов, и выразила надежду, что он не возражает против того, чтобы она получила эту сумму.
– Шестьсот фунтов, – промолвил он, – это довольно большие деньги для молодой особы в вашем положении. Вам выделяется значительное содержание, у вас нет собственного дома, экипажа, хозяйства. Расходы ваши, полагаю, не слишком велики…
Сесилия была возмущена тем, что ее сочли мотовкой, однако не выдала мистера Харрела, снова сославшись на счет книгопродавца.
– Шестьсот фунтов за книги?
– Нет, сэр, – с запинкой ответила она. – Не только… Еще мне надо… Особый случай…
– Сколько же юная особа может задолжать в книжной лавке? – изумился он. – Если вы вступите в брак, который я одобрю, по всей вероятности, библиотека вашего супруга даст вам шанс воспользоваться таким количеством книг, какое нынче вам не сумеет предоставить ни один книгопродавец.
Сесилия поблагодарила его, но призналась, что рекомендация несколько запоздала, ибо книги уже приобретены.
– Что ж, раз задолжали – обязаны заплатить. Впрочем, вашим состоянием всецело заведует мистер Бриггс. Обратитесь к нему.
Сесилия сообщила про возражения мистера Бриггса и попросила вступиться за нее, чтобы ей больше не отказывали в деньгах.
Каждое сказанное ею слово, кажется, все сильнее уязвляло гордыню мистера Делвила. Когда девушка замолчала, он процедил:
– Мне вступиться! Мне быть посредником! Дитя! За кого вы меня принимаете? Будьте любезны принять к сведению, что глава древнего рода склонен полагать себя стоящим несколько выше людей, лишь недавно вынырнувших из мрака безвестности.
Ошеломленная этой высокомерной тирадой, Сесилия не стала оправдываться. Заметив ее испуг, мистер Делвил несколько мягче произнес:
– Полагаю, вы не хотели меня оскорбить.
– Боже, сэр, и в мыслях не было!
– Ну, ну, больше не будем об этом.
Сесилия заметила, что ей, верно, не следует задерживать его. Мистер Делвил отпустил ее и, когда она выходила из комнаты, милостиво изрек:
– Забудьте о моем неудовольствии. Жаль, что я не могу вам помочь. Вы знаете мистера Бриггса и видели его… Судите сами, может ли светский человек выносить подобную личность!
Сесилия согласилась с ним и, поклонившись, ушла.
«Ах, как хорошо, что я последовала совету мистера Монктона! – думала она по дороге домой. – Не то я, конечно, поселилась бы здесь и, как он и предсказывал, неизбежно была бы раздавлена напыщенностью хозяина дома! Подобные недостатки не смогло бы загладить и самое дружелюбное семейство на свете».
Харрелы и мистер Арнот с нетерпением ждали возвращения Сесилии. Она грустно призналась, что ее постигла неудача. Мистер Харрел явно был раздосадован, а мистер Арнот снова предложил свои услуги. Сесилия спросила мистера Харрела, не сумеет ли он сам повлиять на мистера Бриггса.
– Нет, нет, – ответил тот. – Мне старый скупердяй откажет еще скорее. Есть только один выход… Впрочем, лучше оставим это.
Девушка проявила настойчивость, и, немного помявшись, он намекнул, что имеется весьма простой способ одолжить деньги, после чего назвал имя одного еврея. Поскольку мисс Беверли почти совершеннолетняя, тот согласится одолжить ей деньги под крошечный процент. Сесилия пришла в ужас от одного только упоминания о еврее и деньгах под процент. Однако, посомневавшись, согласилась на предложенное средство. Она целиком предоставила дело мистеру Харрелу, попросив его занять шестьсот фунтов на любых условиях, которые он сочтет приемлемыми. Сумма несколько удивила мистера Харрела, но он без возражений взялся за поручение.
Утро еще не кончилось, как все уже было готово. Сесилия отдала ростовщику обязательство на уплату долга с процентами, вручила мистеру Харрелу триста пятьдесят фунтов, получила от него расписку, а оставшиеся деньги приберегла. Тем же утром девушка хотела рассчитаться и с книгопродавцем.
Когда она вышла к завтраку, то несколько удивилась, увидев здесь мистера Харрела, который о чем-то серьезно беседовал с супругой. Опасаясь нарушить столь непривычный тет-а-тет, Сесилия хотела уйти, но мистер Харрел позвал ее:
– Прошу вас, входите! Я как раз говорил Присцилле, что счастье всегда меня сторонится. Мне срочно понадобились двести фунтов, всего на три-четыре дня. Я послал было за старым честным Аароном, чтобы он пришел сюда с деньгами, но надо же было ему отлучиться из города сразу после нашей вчерашней встречи. Боюсь, во всей стране не сыщется другого такого ростовщика.
Сесилия, не обращая внимания на намеки, приступила к завтраку. Тогда мистер Харрел объявил, что будет пить чай вместе с дамами, и, намазывая гренок маслом, вдруг вскинулся, словно во внезапном озарении.
– Боже, мисс Беверли, я сейчас подумал: вы могли бы одолжить мне эти деньги на день-два. Как только старик Аарон вернется, я их верну.
Сесилия ответила, что деньги будут использованы на иные цели. Неожиданный ответ подопечной уязвил опекуна. Однако он допил чай и вскоре вновь обрел всегдашнюю беззаботность.
Через несколько минут мистер Харрел позвонил в колокольчик и велел слуге отправляться к господину Захарии.
Сесилия слегка встревожилась и с некоторым сомнением произнесла:
– Вы действительно никогда не прибегали к услугам этого человека, сэр?
– Ни разу в жизни. Я имел дело только со стариком Аароном. Подобных людей я стороной обхожу. Именно это и заставило меня взывать к вашей помощи. Впрочем, неважно.
Сесилия заколебалась. Ей хотелось посоветоваться с мистером Монктоном, но откладывать было нельзя: за евреем уже послали. И девушка объявила, что лучше отложит собственные дела, чем позволит иметь дело с такими опасными людьми. Опекун небрежно поблагодарил ее, взял двести фунтов и дал ей расписку, посулив вернуть деньги через неделю.
Миссис Харрел выказала больше признательности и тут же бросилась подруге на шею. Сесилия решила воспользоваться благоприятным моментом и немедленно живописать миссис Харрел всю опасность ее теперешнего положения. Сразу после завтрака она пригласила подругу к себе в комнату, чтобы поговорить о некоем важном деле.
– Присцилла! Не только друг, но даже посторонний человек поступил бы подло, если бы видел грозящую тебе опасность и не предупредил тебя.
И со всей нежностью, на какую была способна, она приступила к сути дела, умоляя подругу безотлагательно урезать расходы и зажить более разумной и спокойной жизнью.
– Если сегодня вы живете не по средствам, то должны понимать, что рано или поздно ваши доходы иссякнут.
– Уверяю тебя, я никогда не влезаю в долги дольше чем на полгода, ведь как только появляются деньги, я сразу выплачиваю все до последнего шиллинга, а потом опять занимаю.
– Кажется, этот способ придуман специально для того, чтобы ты постоянно пребывала в неуверенности. Прости, что говорю так откровенно, но мистер Харрел еще менее аккуратен в делах. К чему это приведет? Задумайся, дорогая Присцилла, и будущее тебя ужаснет!
Миссис Харрел вроде бы испугалась и спросила, что ей делать.
Тогда Сесилия, рассуждая разумно и дружелюбно, предложила подруге подвергнуть домашнее хозяйство, а также общие и личные расходы решительному пересмотру.
– О боже, дорогая! – изумленно воскликнула миссис Харрел. – Да мистер Харрел рассмеется мне в лицо, уверяю тебя.
– Но почему?
– Почему? Да потому что все это так странно… Об этом никто не думает… Хотя я очень признательна тебе за предостережение. Твой план превосходен, но совершенно невыполним.
Сесилия заклинала подругу одуматься.
– Но что я могу поделать? – нетерпеливо воскликнула миссис Харрел. – Надо жить, как живут остальные.
– Быть может, тебе стоит меньше думать об остальных и больше о себе? Если бы за твои убытки, долги и беспорядок в делах были ответственны остальные, ты имела бы полное право положиться на их пример. Но твои стесненные обстоятельства будут только твои и больше ничьи! Одни тебя пожалеют, другие осудят, но не поможет никто!
Миссис Харрел слушала ее с недовольным видом. Немного помолчав, она обиженно заметила:
– Должна признаться, ты не слишком добра ко мне, коль говоришь такие гадкие вещи. Уверена, мы живем не хуже других. Не понимаю, почему люди, обладающие таким состоянием, как у мистера Харрела, должны в чем-то себе отказывать. Ты ошибаешься, если думаешь, что он не собирается платить по счетам.
– Рада слышать. Напоследок не могу не выразить надежду, что ты будешь иногда вспоминать наш разговор.
На этом они расстались – миссис Харрел, слегка уязвленная чересчур придирчивыми, по ее мнению, увещеваниями, и Сесилия, задетая обидчивостью и неразумием подруги. Впрочем, вскоре за эти тревоги Сесилию вознаградил визит миссис Делвил, которая, застав девушку в одиночестве, немного посидела с нею. Еще одно обстоятельство также порадовало ее, хотя и привело в некоторое замешательство. Мистер Арнот принес весть о том, что мистер Белфилд, уже почти выздоровевший, уехал в деревню.
Вечером Сесилию вновь навестил мистер Монктон, который уже знал, как много времени она проводит дома, но нечасто пользовался этим, чтобы на его постоянные визиты не обратили внимания окружающие. Сесилия без утайки рассказала ему о своих делах. Она сообщила о преступной расточительности Харрелов, но из скромности не упомянула об оказанной ею помощи. Мистер Монктон тут же объявил Харрела конченым человеком. Полагая, что девушка может пострадать из-за опекуна, он стал убеждать ее не поддаваться уловкам и не ссужать ему денег, потому что эти долги ей вряд ли когда-нибудь возвратят. Сесилия встревожилась, но обещала быть осмотрительнее. Затем они заговорили о Белфилде. Мистер Монктон подтвердил сведения мистера Арнота о том, что тот покинул Лондон в добром здравии, после чего спросил, виделась ли Сесилия с кем-то из Делвилов.
– Да, – сказала Сесилия, – миссис Делвил заходила ко мне утром. Прекрасная женщина.
– Значит, у нее что-то на уме. Обычно она сама надменность. А мистер Делвил, о нем вы что думаете?
– Ах, он невыносим! Не знаю, как благодарить вас за своевременное предупреждение, которое помешало мне переехать к ним.
– А на его сына вы не взглянули теперь в верном свете? Как на истинного сына своих родителей, высокомерного и заносчивого.
– Вовсе нет. Он пошел не в отца, а если и похож на мать, то лишь лучшими качествами.
– Вы не знаете эту семью. Все их помыслы только о вас. Берегитесь, а не то вас обведут вокруг пальца.
– Что вы имеете в виду?
– Любой поймет: гордыни у них хоть отбавляй, а вот с деньгами туговато. И уж они не упустят столь привлекательную возможность восстановить свое благосостояние.
– Вы, конечно, ошибаетесь. Уверена, они об этом и не помышляют, напротив, упорно верят, будто я уже помолвлена с другим.
И Сесилия сообщила ему о подозрениях Делвилов.
– Лживая молва убедила их в том, что сэр Роберт и мистер Белфилд стрелялись из-за меня. Мистер Делвил открыто высказался в пользу сэра Роберта, а его сын настойчиво убеждал меня в том, что я помолвлена с мистером Белфилдом.
– Уловки, обычные уловки: они хотят разведать о ваших подлинных чувствах.
Мистер Монктон посоветовал девушке быть осмотрительней, чтоб не попасться на крючок, и, сменив тему, остаток времени беседовал о разных пустяках.
Две недели прошли без происшествий. Харрелы вели привычный образ жизни; сэр Роберт продолжал обхаживать Сесилию, не ища при этом встреч с глазу на глаз. Девушка провела в обществе миссис Делвил два полных дня, которые лишь укрепили ее в высоком мнении об этой даме и ее сыне. В остальное же время ездила с Харрелами на званые вечера или оставалась дома.
Хотя прошло уже четырнадцать дней, о двухстах фунтах, которые Сесилии должны были вернуть в конце прошлой недели, не заходило и речи. Ей не хватало мужества напомнить мистеру Харрелу о его обещании.
На Пасху Харрелы собирались в Вайолет-Бэнк [19]. Но Сесилия, расстроенная постоянным ростом ненужных расходов, теперь была целиком поглощена одним делом. Бедный плотник, семье которого она покровительствовала, недавно скончался. Как только ему отдали последний долг, Сесилия послала за вдовой и заверила, что готова немедленно выполнить свое обещание и помочь ей в поисках более надежного заработка. Несчастная женщина поведала, что у нее есть кузина, предложившая ей внести свою долю и стать совладелицей небольшой галантерейной лавки.
– Какую сумму запросила ваша сестрица? – осведомилась Сесилия.
– Ох, сударыня, мне столько в жизни не собрать! Шестьдесят фунтов.
– Вы их получите! Я сама дам вам денег.
Девушка сходила в крохотную лавочку на Феттер-лейн и поговорила с хозяйкой, миссис Робертс, которая согласилась взять старшую дочь миссис Хилл в помощницы. Правда, она заявила, что для остальных комнаты не найдется, но, когда Сесилия предложила увеличить долю миссис Хилл, позволила двум младшим девочкам тоже поселиться у нее. Оставалось устроить еще двух дочерей, но Сесилия пока не придумала, как с ними быть, и решила поместить их в какую-нибудь школу для бедных, где их обучали бы шитью. Она собиралась подарить миссис Хилл и ее дочерям сто фунтов, чтобы обеспечить им достойное существование, а затем время от времени делать маленькие подарки.
И вот теперь ей немедленно требовалось вернуть деньги, одолженные мистеру Харрелу, так как у нее осталось лишь пятьдесят фунтов из шестисот, а из своего обычного содержания значительной суммы она позаимствовать не могла. И вскоре у нее появилась решимость потребовать возврата долга.
Однажды утром, когда мистер Харрел выходил из утренней гостиной, она торопливо последовала за ним и попросила уделить ей несколько минут для беседы. Они поднялись в библиотеку. Сесилия заметила, что ей кажется, будто он забыл о двухстах фунтах, которые она ему ссудила.
– Двести фунтов… – воскликнул он. – Ах, верно! Протестую: я не забыл. Но ведь они не требуются вам прямо сейчас?
– По правде сказать, требуются.
– Как неудачно, ведь именно сейчас… Ну почему вы не напомнили мне раньше? Я совершенно спокойно смог бы вернуть долг два дня назад… Впрочем, вы получите свои деньги через день или два.
И, пожелав ей доброго утра, он удалился.
Прошло два или три дня, но ни о платеже, ни о долге не было и речи. Сесилия решила вновь потребовать возврата денег, но, к крайнему своему изумлению, обнаружила, что это не в ее силах. Всякий раз, когда она выражала желание поговорить, мистер Харрел заявлял, что спешит и не может уделить ей ни минуты. Возвращался он всегда не один, а в компании сэра Роберта или другого джентльмена, так что поговорить с ним становилось еще труднее.
Теперь Сесилия мучительно раздумывала над тем, как привести в исполнение план помощи Хиллам. Она решила отдать миссис Хилл те пятьдесят фунтов, что у нее были, а если остаток потребуется еще до того, как она станет совершеннолетней, сэкономить собственные деньги, хотя это представлялось делом нелегким. Ее содержание, согласно воле дяди, составляло пятьсот фунтов в год, двести пятьдесят из них получал мистер Харрел за стол и проживание.
Миссис Хилл уговорила кузину принять только половину суммы; этого было достаточно, чтобы поселить вдову с тремя или четырьмя детьми в лавке. На Феттер-лейн составили соглашение о том, что миссис Хилл входит в долю, Сесилия заставила обеих совладелиц подписать документ и взять себе по копии, третью копию забрала сама. После этого она написала миссис Робертс долговое обязательство на оставшиеся деньги, а также подарила миссис Хилл десять фунтов, чтобы та купила всем приличное платье и отправила двух дочек в школу. Потом Сесилия села в портшез и под благословения всего семейства отправилась домой.
Никогда еще на сердце у Сесилии не было так легко. Ее жизнь прежде не казалась ей такой важной, а богатство таким полезным. По пути домой она вышла из портшеза, чтобы прогуляться в начале Оксфорд-стрит, и неожиданно столкнулась с тем стариком, чьи пламенные воззвания когда-то так удивили ее.
Он быстро шел мимо, но, узнав ее, остановился и сурово крикнул:
– Горда? Бездушна? Так скоро очерствела сердцем?
– Испытайте меня, если желаете!
– Уже испытал! – с негодованием ответил он. – И знаю, что вы порочны! Вы отказались меня принять, хотя я был вам другом! Я приходил к вам, но меня не пустили!
– Когда же, сэр? Я не слыхала, чтобы вы были у нас. Я бы не стала вам отказывать!
– Правда? И вы не горды? Не бездушны? Не очерствели сердцем? Тогда идите со мной, навестите униженных и нуждающихся, принесите утешение отчаявшимся!
Этот благородный призыв все же заставил Сесилию содрогнуться. Странности этого человека вызывали у нее опасения. Но ей было любопытно посмотреть, куда он ее приглашает, и выслушать его наставления, так что вскоре она поборола нерешительность, сделала слуге знак оставаться рядом и последовала за своим проводником.
Олбани в торжественном молчании шел до самой Своллоу-стрит, где остановился перед убогим домишкой и постучал. Человек, открывший ему дверь, ничего не спросил. Старик вошел, кивком позвал за собой Сесилию и заторопился наверх по узкой винтовой лестнице. Он поднялся на третий этаж и вошел в крохотную, скудно обставленную каморку. Здесь, к большому своему изумлению, Сесилия обнаружила премиленькую, модно одетую девушку, занятую мытьем фарфоровой посуды. Ей было не более семнадцати лет. Когда они вошли, та, явно смутившись, тут же оставила свое занятие, спрятала тазик под стол и попыталась зашвырнуть полотенце за стул.
Старик, быстро подойдя к ней, спросил:
– Ему лучше? Он будет жить?
– Он не должен умереть! – ответила девушка с чувством. – Но ему не лучше!
– Взгляните, – проговорил старик, указывая на Сесилию, – я привел ту, в чьей власти помочь вам облегчить горести, ту, которая живет в достатке, не ведает болезней и новичок в этом мире.
Девушка покраснела и смутилась:
– Вы очень добры ко мне, сэр, но я не нуждаюсь… Мне ничего не надо… У меня ни в чем нет недостатка…
– Бедное простодушное создание! – прервал ее старик. – Ты стыдишься бедности? Расскажи ей свою историю – точно, правдиво, откровенно. Подойдите, я познакомлю вас друг с другом!
Он взял руки обеих девушек и соединил их в собственных руках.
– Вы обе юны, вам предстоит мало наслаждаться, но много страдать.
Затем он обратился к Сесилии:
– Не откажите отчаявшейся в утешении. Она сирота, как и вы, хотя и не богатая наследница. Вы тоже лишились отца, но у вас есть друзья! Так поддержите ее – может, и она когда-нибудь поддержит вас?
С этими словами Олбани покинул каморку.
Некоторое время царило молчание. Сесилии было нелегко оправиться от изумления. Она думала увидеть людей, похожих на Хиллов, какое-нибудь бедное семейство, беспомощного страдальца или нищих ребятишек, но вместо них здесь была хорошенькая, чувствительная особа, которая выглядела столь же изумленной и смущенной. Она с беспокойством оглядывала свое жилище и робко взирала на гостью.
Сесилия, видя, какие чувства терзают девушку, ощутила прилив любопытства и сочувствия. Она промолвила:
– Должно быть, наше вторжение показалось вам странным, однако джентльмен, приведший меня сюда, видимо, хорошо вам знаком, и его странности простительны.
– Вовсе нет, сударыня. Я мало его знаю, но он очень добр и хочет мне помочь. Боюсь, он считает, будто дела наши хуже, чем на самом деле. Уверяю, сударыня, что бы он ни говорил, я вовсе не нуждаюсь, отнюдь…
Первоначальные сомнения Сесилии угасли, она избавилась от подозрения, что на ее чувствах захотят сыграть при помощи ухищрений и обмана, а потому как можно мягче ответила:
– Коль мы все-таки познакомились, нам не стоит расставаться так сразу, а лучше попытаться стать друзьями.
– Вы очень снисходительны, сударыня. Такая представительная, а пришли сюда, говорите о дружбе! Удивляюсь я на мистера Олбани! Он полагает, что чужие беды можно выставлять на всеобщее обозрение. И не понимает, какую боль причиняет этим…
– Мне жаль, что я вас огорчила! Но разрешите мне оставить маленькое свидетельство того, что мой визит – не просто неуместное вторжение.
Она достала кошелек, но девушка, обиженно отпрянув, возразила:
– Нет, сударыня! Вы ошибаетесь. Прошу вас, спрячьте кошелек. Я не побирушка!
Сесилия, в свою очередь задетая неожиданным отказом, некоторое время молчала, а затем произнесла:
– Я вовсе не хотела вас оскорбить. Прошу великодушно меня простить.
– Мне нечего прощать, сударыня, разве что мистер Олбани в этом нуждается, но на него бесполезно сердиться. Он не ведает, что многие скорее будут голодать, чем попрошайничать.
– И вы из их числа? – улыбнулась Сесилия.
– Нет, сударыня! Я не настолько хороша. Но у моих родных больше стойкости и силы духа. Я бы хотела походить на них!
Пораженная откровенностью и простотой этих слов, Сесилия почувствовала горячее желание помочь девушке.
– Простите, но я не могу уйти так просто. Если денежное пожертвование вы отвергли, то скажите, какую помощь согласились бы принять.
– Вы очень любезны, сударыня, но мне ничего не нужно.
– Но вы должны позволить мне помириться с вами перед тем, как я уйду. Можно я дам вам свой адрес и вы окажете мне честь, навестив меня?
– О нет, сударыня! Мой родственник болен, я не могу его оставить.
– Надеюсь, вы не единственная его сиделка? На вид вы не очень-то выносливы, чтобы выполнять такие обязанности. У него бывает лекарь? За ним хорошо ухаживают?
– Нет, сударыня, лекарь не бывает, и никакого ухода за больным нет.
– Возможно ли, чтобы вы отказывались от помощи в таком положении? Вы должны принять пожертвование – если не ради себя, то ради него.
– А что, если он не возьмет денег? Что, если он скорее умрет, чем позволит кому-то узнать о своих затруднениях?
– Он ваш отец?
– Нет, сударыня, отца уже нет в живых. Это мой брат.
– И чем он болен?
– У него лихорадка.
– У него лихорадка, и нет врача! А вы уверены, что он не заразен?
– О да, совершенно уверена! Я отлично знаю, отчего он болен.
– И отчего же? – воскликнула Сесилия, вновь беря ее за руку. – Прошу, доверьтесь мне.
– Причина его болезни – старая рана, которую толком не залечили.
– Рана? Он был в армии?
– Нет. Ранен на дуэли.
– На дуэли? – воскликнула Сесилия. – Прошу вас, назовите его имя!
– О, этого я не должна вам говорить! Его имя теперь большая тайна, пока он находится в таком убогом месте. Он скорее умрет, чем допустит огласку.
– Надеюсь, его имя не мистер Белфилд?
– О небо! Так вы его знаете?
Девушки в изумлении воззрились друг на друга.
– Значит, вы, – проговорила Сесилия, – сестра мистера Белфилда? А мистер Белфилд болен, его рана не залечена и он остался без всякой помощи!
– Но кто вы, сударыня? И откуда вы его знаете?
– Моя фамилия Беверли.
– Ах, – воскликнула мисс Белфилд. – Боюсь, я натворила бед! Если брат узнает, что я его предала, то никогда меня не простит.
– Не тревожьтесь, не узнает. Он теперь в деревне?
– Нет, в соседней комнате.
– Но почему хирург, который пользовал мистера Белфилда, перестал его посещать?
– Теперь бесполезно что-либо скрывать от вас. Брат его обманул, сказал, что уезжает из города, чтобы избавиться от него.
– Но что подтолкнуло его к столь странному поступку?
– То, чего вы, сударыня, надеюсь, никогда не узнаете, – бедность! Он не берет в долг, если не знает, как вернуть.
– Но что для него можно сделать? Нельзя позволить болезни затянуться! Согласен он или нет, мы должны найти способ ему помочь.
– Боюсь, это невозможно. Один из его друзей уже разыскал его и написал ему приветливое письмо, но брат не ответил.
– Что ж, – сказала Сесилия, – не буду вас задерживать. Завтра утром я, с вашего позволения, приду опять. Надеюсь, вы разрешите мне попытаться помочь.
– Если бы это зависело только от меня! – ответила девушка. – Теперь я знаю, кто вы. Полагаю, мне не пристало быть слишком щепетильной, я ведь не такого тонкого воспитания, как братец.
Сесилия вновь постаралась утешить девушку, а затем ушла.
Это маленькое происшествие очень ее огорчило. Оказалось, что мистер Белфилд жестоко поплатился своим здоровьем и благополучием, и она подумала, что теперь обязана изо всех сил стараться облегчить его страдания.
Его сестра весьма заинтересовала Сесилию. Молодость и безыскусность манер мисс Белфилд возбуждали желание быть ей полезной. Сесилия вновь пожалела, что до сих пор не получила назад свои двести фунтов. То, что ей удавалось сберечь, совсем не соответствовало суммам, которые она хотела жертвовать. Она с нетерпением ждала наступления совершеннолетия. Благородные мечты о будущей жизни с каждым днем занимали в ее мыслях все больше места.
Назавтра, сразу после завтрака, Сесилия отправилась в портшезе на Своллоу-стрит. Она спросила мисс Белфилд, и ее пригласили наверх. Но каково же было ее изумление, когда из комнаты, в которую она заходила, вышел Мортимер Делвил!
Делвил, оправившись от удивления, с многозначительной улыбкой заметил:
– Мисс Беверли проявляет большую доброту, навещая больных!
Поклонившись и пожелав ей доброго утра, он прошел мимо нее к выходу.
Сесилия, хотя намерения ее были открыты и чисты, была так сконфужена этой неожиданной встречей, что не осмелилась вернуть его и объясниться. Войдя в комнату, она застала свою новую любимицу в слезах.
– Что случилось? – ласково спросила Сесилия. – Надеюсь, вашему брату не хуже?
– Нет, сударыня, он в прежнем состоянии. Я плакала потому, что увидала, как много в мире доброты! Вчерашний день послал мне вместе с вами великодушие и защиту, а сегодня друг моего брата вел себя так благородно, что даже брат послушался его и почти согласился принять помощь!
И между девушками завязался разговор. В самое короткое время полностью открылось все, что было важного в недавней истории. Правда, мисс Белфилд настояла, чтобы брат никогда не узнал о ее откровенности.
Отец мисс Белфилд, скончавшийся два года назад, торговал льняным товаром в Сити. У него было шесть дочерей, из которых она была самой младшей, и единственный сын. Этот сын, мистер Белфилд, являлся любимцем отца с матерью и сестер. Он обучался в Итоне, и на его образование не жалели расходов. Когда в возрасте шестнадцати лет он вернулся домой и был водворен в лавке, то, вместо того чтобы, как ожидал его отец, найти применение своим талантам в торговле, он приобрел отвращение к самому этому слову.
Его охватило пылкое желание довершить образование в университете, как его школьные товарищи из Итона. Эта просьба не без труда была удовлетворена при посредничестве его матери. Белфилд-старший выразил надежду, что сын, проучившись еще немного, не только поймет истинную ценность коммерции, но и наловчится зарабатывать денежки. Эти ожидания оказались совершенно несостоятельны. Благодаря доброте отца Белфилд-младший всегда соперничал в тратах с молодыми повесами, которые водили с ним дружбу в школе и университете, при этом превосходя их талантами. Теперь они желали продолжить знакомство и искали его общества. Но он боялся, что друзья узнают, где он живет, до крайности стыдясь своей семьи, хотя она была богата, почтенна и независима. Устав наконец избегать подобных расспросов, он тайно снял жилье в аристократической части города, где под разными предлогами проводил бо́льшую часть времени.
Во всех дорогостоящих причудах неизменной его помощницей была мать. Она сама часто бедствовала, лишь бы дать сыну возможность сохранить полезные, по ее мнению, связи. Наконец, пресытившись беспорядочным образом жизни, Белфилд пошел добровольцем в армию. Выше уже говорилось и о том, как скоро он утомился этой переменой, и о его примирении с отцом, и о поступлении в Темпл. Противоборство надоело и отцу, и сыну. Два или три года жизнь юноши ничем не омрачалась. Профессия занимала мало места в его мыслях – почти все время он отдавал светской жизни. Юриспруденция надоедала ему все больше. Так он прожил до смерти отца.
Старик Белфилд жил на широкую ногу, но не оставил значительного состояния, из которого к тому же вычли долю его дочерей – каждой из них он завещал по две тысячи фунтов. Зато в дело был вложен немалый капитал, фирма процветала. Однако его сын наскоро поразмыслил и решил остаться в Темпле, а лавку, которую он не мог совсем бросить, содержал под другим именем, поручив управление посреднику. Без присмотра, который мог обеспечить лишь хозяйский глаз, лавка быстро растеряла покупателей. Доходы таяли. Мистер Белфилд был раздосадован, однако образ жизни не изменил.
Таковы были обстоятельства его жизни в то время, когда Сесилия познакомилась с ним в доме мистера Монктона. Спустя два дня после того, как она отправилась в Лондон, он сам уехал оттуда, получив сообщение о бегстве управляющего лавкой за границу. Пагубным последствием этого побега явилось незамедлительное банкротство. Однако это не сломило Белфилда. Поскольку номинальным хозяином лавки являлся посредник, при разорении он избежал огласки. Три его сестры к той поре удачно вышли замуж за уважаемых торговцев, у двух из них поселились две старшие из незамужних. Генриетта – младшая сестра – осталась с матерью, которая безбедно существовала на ежегодную ренту в маленьком домике в Паддингтоне.
Мистер Белфилд был вынужден всерьез задуматься о поиске средств к существованию. Юриспруденция даже прилежным и удачливым приносит доход не сразу, и если в будущем он мог на что-то надеяться, положившись на свои связи и способности, то ныне требовались непосильные затраты. Ему осталось попытаться воспользоваться своим влиянием на богатых друзей. Его просьбы льстили окружающим. Каждый что-то обещал, казалось, все рады случаю услужить ему. Мистеру Белфилду посулили место при дворе.
Обычно Белфилд без труда замечал, как шатки безосновательные надежды других людей, и не подозревал, как обмануло его тщеславие, пока не обнаружил, что приглашений день ото дня все меньше и что он предоставлен сам себе. Теперь все его упования были связаны лишь с одним покровителем – мистером Флойером, дядей сэра Роберта, пользовавшимся влиянием при дворе. Этот господин имел в своем распоряжении место, которого добивался Белфилд. Единственным препятствием на его пути был сам сэр Роберт, который отстаивал интересы одного своего друга. Мистер Флойер заверил Белфилда, что его кандидатура предпочтительней, и просил потерпеть, пока не найдет возможность договориться с племянником.
Так обстояли его дела до скандала в опере. Итак, к тому времени дуэлянты уже были соперниками, и у обоих имелись тайные поводы для враждебности, которые подталкивали их к мести. На следующий день после дуэли мистер Флойер написал Белфилду, что из соображений приличия обязан принять сторону племянника и поэтому отдал искомое место его другу. Последние надежды рухнули! Белфилд понял, что необходимо срочно изменить образ жизни, но не мог сделать это на глазах у тех, с кем так долго общался на равных. Он объявил, что уезжает в деревню, а сам тайно переехал в убогое жилище на Своллоу-стрит. Здесь он намеревался жить, скрываясь от всех, пока ему не станет лучше, а после хотел снова попытать счастья в армии.
Впрочем, его теперешнее положение мало способствовало выздоровлению. Мать мистера Белфилда, узнав обо всем, чуть не помешалась и тотчас вместе с дочерью бросилась к нему. Она хотела сразу же перевезти его в свой домик в Паддингтоне, но первый переезд так ослабил его, что на второй он не согласился. Тогда она решила пригласить доктора, но сын отказался даже думать об этом. Причиной его непреклонного упорства был страх предать свои обстоятельства огласке.
Мистер Олбани очутился у него случайно: он пришел в этот дом к другому страждущему и ошибся дверью. Поскольку мистер Белфилд знал и уважал старика, он не слишком досадовал на него за это вторжение. Однако, когда подобное открытие совершил Делвил-младший, мистер Белфилд примирился с этим не так-то просто. Случайно повстречав слугу Белфилда на улице, Делвил расспросил его о здоровье хозяина и, с изумлением узнав об истинном положении дел, пошел с ним до дома Белфилда.