Честь и слава
Служи, казак, покуда носят ноги,
Служи Отчизне доблестно своей.
Прокладывай смелее все новые дороги
Во славу доблестных отцов и матерей.
О. Розманов, народный бард СССР
Я начал службу кавалеристом в Первом казацком гвардейском полку Владимирограда, получил новое удостоверение, заветный белоснежный мундир и каурого жеребца по кличке Троцкий. Мой жеребец, как и все прочие скакуны Первого полка был мутированной особью – геном его искусственно деформировали, что приводило к росту мышц, прибавляло выносливости, но в то же время атрофировало в мозгу клетки, ответственные за страх. Все скакуны Первого полка выглядели устрашающе – с налитыми выпирающими мышцами, густой гривой и красными яростными глазами. Генетики из НИИ имени Владимира Светлого давно научились извлекать пользу из радиационного фона СССР. Мутантов по рождению изучали, извлекали их ДНК, модифицировали и внедряли в различные сферы жизнедеятельности.
Меня поселили в расположении части, неподалеку от Кремля и пришло время представляться. На представлении полку нас было четверо – я, мой друг из Казачьей Кучки Мозги и еще два вновь прибывших урядника из Специальной Школы Казачьего Корпуса Тобольска. Круглые отличники, физкультурники и самое главное – столь же фанатичные любители «Микромира» как мы с Матвеем. Мой начальник есаул Иннокентий Полубелый вручил мне новое удостоверение и шпагу, а также самолично водрузил на мои плечи новые лычки, знаменующие очередной виток в карьере. Полубелый сразу же ввел своих новых урядников в курс дела. Представился, рассказал о себе, из чего мы узнали, что он дважды кавалер Ордена мужества Восточного Квадранта, принимал участие в двадцать восьмой битве за солевые шахты с армией Великой Китайской Империи на границе Сибирского наместничества, где доблестные казаки одержали победу над вероломным врагом. Теперь есаул занимал почетную должность командира Первого казацкого гвардейского полка Владимирограда, неся на плечах колоссальную ответственность не только перед гражданами столицы, но и перед всем руководством СССР, которое заседало в кабинетах на территории, подконтрольной есаулу Полубелому.
В напарники мне достался хорунжий Степан Балабанов – серьезный и опытный казак, всю жизнь прослуживший во Владимирограде. Он был старше меня на шесть лет, окончил ту же Школу, что и я и это нас сблизило – было, что обсуждать во время патрулирования территорий.
Патрулирование осуществляли по заранее утвержденным вышестоящим руководством маршрутам, всегда по двое. Хорунжий Балабанов вводил меня в курс дела постепенно – разжевывая и объясняя все в малейших подробностях. Дневные патрули мне нравились – мы верхом на своих мускулистых жеребцах, в белых кителях гарцевали по брусчатке, глядя на прохожих сверху вниз. Я видел восхищенные взгляды девушек, которые, глядя на меня краснели и перешептывались, уважительные взоры старушек с авоськами, идущих из гастронома и мальчишек-первоклашек, которых ведет наставник в Музей Истории СССР. Точно также и я, будучи, совсем маленьким, глядел на казаков, патрулирующих улицы моего родного города Асбестинска. Часто, патрулируя территорию вокруг Кремля, мы встречались с различными представителями высших эшелонов власти – партийными функционерами, народными комиссарами и членами Исполкома. При виде этих небожителей мы с Балабановым выпрямилось и отдавали им честь, взамен получая на ходу кивок или взмах руки. А потом хорунжий говорил мне: «Знаешь кто это? Как это нет? Ну ты даешь, урядник! Таких людей надо знать в лицо». Конечно, я мечтал однажды увидеть самого Верховного Правителя. Я представлял себе этот момент каждый раз, когда собирался на очередной патруль. Вот, я еду в парадной форме мимо главного входа в Кремль. Подъезжает черный автомобиль, водитель открывает двери и выходит он. В своем белоснежном кителе с четырьмя орденами, в брюках с лампасами и высоких сапогах. Я выравниваюсь, салютую ему и выкрикиваю: «Рад служить на благо Партии! Рад служить на благо СССР! Рад служить на благо Великого Правителя»! А он глядит на меня своими добрыми светлыми глазами, улыбается и машет мне. Говорят, те, кто видел Верховного Правителя воочию, прожили жизнь не зря.
Ночные вылазки мне нравились куда меньше. С наступлением тьмы на улицы высыпала различного толка маргинальная грязь. Алкоголики у трактиров, нелегальные мутанты, которые могли выходить на улицу лишь по ночам, хулиганы и просто бандиты – вот кого мы часто встречали на улицах столицы. Всех таких клиентов мы забирали в отделение – там, если нарушение было несерьезным, выписывали штраф и понижали рейтинг в соответствии с табелем о рейтинговых взысканиях. Сильно буйных или пьяных оставляли в камере, чтобы проспались, а тех, кто совершал более серьезные деяния, отправляли в судебный изолятор – на милость судье, который будет выносить нарушителю приговор. Хорунжий Балабанов учил меня быть жестким, но справедливым – уважать закон и права граждан, но никому не давать спуска. Мы были вооружены электродубинками – серьезным инструментом, пускающим ток в нарушителя (как при прямом контакте, так и на расстоянии до трех аршинов) и парализующим его на время. Эти дубинки среди казаков называли дилдаками. Я не знал, что это значит, но название это быстро запомнил и стал употреблять его в речи наравне с другими своими коллегами. Первый раз я применил дилдак уже на второй неделе службы. Патрулируя ночные улицы, нам попалась парочка буйных гуляк. Они грубили и отказывались подчиняться законным требованиям и хорунжий предоставил мне право действовать первым. Сначала я тушевался в нерешительности – применять дилдак нужно было с умом – знать анатомию человека, действовать уверенно и строго по инструкциям. Но, когда дело дошло до прямого контакта (один из хулиганов попытался пнуть моего Троцкого), я сделал все как нужно. Электрический ток прошел по телу маргинала, он рухнул на брусчатку, затрясся, закатил глаза, а изо рта его пошла пена. Я сделал все строго по протоколу и мы забрали дебоширов в отделение. После этого меня одолевало странное чувство – вроде бы я причинил боль живому человеку, говорят, что ощущения от атаки дилдаком трудно передать словами. С другой стороны, я почувствовал в своих руках власть, которая придавала сил и уверенности.
Полгода моей службы прошли идеально. Я патрулировал центр Владимирограда вместе с хорунжим Балабановым, устанавливая порядок на улицах, составлял отчеты, писал рапорты и обзаводился новыми знакомствами – в суде, в Гусарском корпусе, в Исполкоме. Мой начальник есаул Полубелый отметил меня Благодарностью за безупречную службу и повысил мой рейтинг на два балла, выровняв его на отметке в семьдесят пунктов. По выходным мы собирались в Красном Льве, чтобы отдохнуть, выпить пива и поиграть на бильярде, а каждое воскресенье устраивали рейды в «Микромире». Таким образом мы поддерживали связь с товарищами из Казачьей Кучки, разбросанным по нашей необъятной Родине. Мы с Мозгами внесли на рассмотрение коллектива вопрос о вступлении в Казачью Кучку двух новых членов – это были мои сослуживцы из Тобольска, Саша Гусь и Мирон по прозвищу Колдун. Ребята были отличные – мы быстро с ними сдружились и нашли много общего. Шарик на наше предложение отреагировал сурово – сказал, что, если эти двое войдут в состав Кучки, он тут же из него выйдет. Вопрос на этом был закрыт, но мы с Матвеем по-прежнему продолжали дружить с ребятами, хоть их и не удалось взять в наш клан в «Микромире».
Как-то раз нас подняли по тревоге – был обед, но я только утром вернулся с патруля и отсыпался. Всех казаков согнали на плац – мы выстроились ровным строем перед есаулом Полубелым, а рядом с ним стоял высокий лысый человек лет тридцати в голубом гусарском мундире, увешанном медалями.
– Товарищи казаки! – прогремел бас начальника. – Представляю вам ротмистра Департамента Особых Поручений (ДОП) Гусарского Корпуса Владимирограда, потомственного дворянина князей московских, – он откашлялся и опусти взор, – Ходогорского Дениса Аароновича…
На плацу повисла тишина и я понял, что все казаки разделяют со мной тот же спектр чувств, который одолел меня после столь ошарашивающего представления. Мало того, что нас посетил один из руководящих гусарских чинов, да еще из Департамента Особых Поручений, так еще и… еврей. Это было невиданно. Я первый раз в жизни видел настоящего еврея, который, к тому же каким-то образом одновременно с этим был и дворянином. То, что в Гусарском Корпусе, элитном подразделении, состоящим на службе лично у Верховного Правителя, состоят лишь потомственные дворяне, мне было известно. Но вот, что служить там, да и вообще находиться в Западном Квадранте, могут евреи… Я был повергнут в шок, ведь один из пунктов высшего закона СССР – Священной Конституции, говорил о том, что Содружество – это государство, гражданином которой может стать лишь исконно русский человек. Так завещал сам Верховный Правитель, будучи у истоков нашей великой Родины. Все прочие нации, постоянно проживающие на территории СССР, либо находятся в Восточном Квадранте и имеют вместо паспорта Справку Резидента, либо высылаются за пределы страны. Я даже не мог описать своих чувств в тот миг – передо мной стоял титулований увешенный орденами гусар, который был евреем. Как такое могло вообще произойти?
– Здравия желаю, товарищи казаки, – ротмистр осмотрел наш строй своим властным взором и подкрутил пышный черный ус. Голос его звучал громом. – Я здесь по важному заданию ДОП Гусарского Корпуса. По нашим данным третьего числа месяца мая на Степной Площади имени планируется несанкционированная акция, проводимая под эгидой Пивной Партии. Митинг приурочен к двадцатилетию событий на Степной Площади и призван всколыхнуть настроения мирных граждан не только Владимирограда, но всего СССР. По нашим данным к функционерам Пивной Партии будут примыкать различные маргинальные и радикально настроенные образования, в том числе и… Либералы. В связи с этим, согласно секретному декрету за номером двадцать два главка Генерала от Кавалерии Абрикосова И.Д. Гусарского Корпуса СССР, приказываю Первому казацкому гвардейскому полку Владимирограда оказать офицерам Гусарского Корпуса содействие в обеспечении безопасности планируемого мероприятия. Все инструкции будут переданы вам позже через вашего непосредственного начальника. Понятен ли приказ, товарищи казаки?
– Так точно, товарищ ротмистр! – раздался в унисон непривычный для казацких подразделений ответ гусарскому дворянину.
Денис Ааронович кивнул, передал Полубелому какую-то бумагу, а затем, козырнув, развернулся на каблуках и отправился прочь. На плацу вновь повисла тишина.
– Вижу, товарищи, казаки, некое смущение в ваших глазах, – откашлявшись, проговорил есаул, когда ротмистр покинул плац. – Что ж, беру на себя ответственность сие смущение развеять. Для вновь прибывших сообщаю, что взаимодействие с органами власти для Казачьего Корпуса – дело привычное. Существует ряд декретов, регламентирующих такие процессы. На время подобных специальных операций подразделения переходят под командование уполномоченных лиц – в данном случае, таким лицом является ротмистр Ходогорский. Смущение ваше, однако, все еще не развеяно. Докладываю, что его превосходительство, князь Ходогорский является потомком древнего московского рода князей Ходогорских, которые внесли непосильную лепту в становлении молодого государства под названием СССР. Прадеду Дениса Аароновича в исключительных случаях личным декретом Верховного Правителя было даровано дворянство и должность генерала от кавалерии во вновь тогда образованном Гусарском Полку. Ротмистр Ходогорский дважды герой войны, орденоносец и представитель древнего дворянского рода – так что все прочие вопросы, которые возникли в ваших головах, прошу отодвинуть на задний план.
Он снова оглядел нас и вздохнул, казалось, не веря собственным словам.
Третьего мая с первыми лучами рассвета на плацу снова был собран весь личный состав Первого казацкого гвардейского полка. После небольшого инструктажа нас посадили в старенькие автобусы с деревянным красным корпусом и отправили на Степную Площадь, что расположилась за мостом, всего в двух верстах от Кремля. О событиях на Степной Площади до слов ротмистра Ходогорского я не знал, но сразу после того построения, я выяснил, что ровно двадцать лет назад на этом месте были расстреляны сорок два митингующих из Пивной Партии, четверо случайных прохожих, в том числе и ребенок, попали под казачьи пули, двадцать шесть человек было ранено. Операцией руководил лично есаул Андрей Варягов – отец члена Казачьей Кучки, моего друга Сереги Варяга, который теперь занимал должность атамана Специальной Школы Казачьего Корпуса. Те события были красной тряпкой не только для Партии, но и для тех, кто пытался раскачать лодку, а именно так называемых Либералов, которые уже долгое время пытаются отмежеваться от Пивной Партии, чтобы перерасти в самостоятельную организацию.
У площади нас встретил ротмистр Ходогорский в штатском – стоял последний месяц зимы, на нем была дубленка из овчины и шапка-ушанка с синей звездой – символом Гусарского Корпуса. Мы построились, князь раздал нам последние указания.
– Товарищи, казаки, – громогласно говорил он, расшагивая вдоль выстроенных плотной шеренгой. – Сегодня я буду вашим единоличным командиром. Каждый из вас поступает под мое командование и будет выполнять все отданные мной приказы, как будто отдает их ваш непосредственный начальник. Вам розданы винтовки, но применять их следует только в крайнем случае. Наша задача – не повторить событий двадцатилетней давности – помните об этом всегда. Будем действовать умеренно, согласно разработанному в главке Гусарского Корпуса плану. Вы оцепите Степную площадь в кольцо, выстроитесь в двух аршинах друг от друга. Также другими подразделениями будут оцеплены подступы и подъезды к площади. Всем, кто пытается прорваться, выносите одно, внимание – одно!, предупреждение с приказом покинуть площадь. При неповиновении разрешается использовать электродубину, но следите за тем, чтобы не повредить зачинщикам жизненно важные органы. При прямой угрозе жизни лично вам, вашему товарищу или же кому-либо из Гусарского Корпуса, разрешается применение оружия – стрелять в ноги, единожды. Подкрепление будет сосредоточено в укрытиях, в непосредственной близости к площади. Люди в штатском, носящие вот такие головные уборы, – он указал пальцем на синюю звезду на своей шапке, – офицеры Гусарского Корпуса под прикрытием. Они будут выявлять в толпе лидеров протестного движения с целью их обезвреживания. Как только к вам, товарищи казаки, подводят такого человека, вашей задачей будет тут же перехватить его у офицера Гусарского Корпуса и вместе с рядом стоящим напарником доставить в автозак. Действовать жестко, не говорить с протестующими, разрешается применять физическую силу в случае сопротивления. На ваше место тут же должна прибыть замена из укрытия, в случае если вы покидаете пост. Любое иное действие совершаем по команде – моей лично, либо иного офицера с синей звездой. Задача понятна?
– Так точно, товарищ ротмистр! – хором прогремели мы.
Последовал приказ рассредоточиться. Нам выдали винтовки и мы отправились на места несения боевого дежурства. Мы оцепили совершенно пустую площадь – в округе не было ни души. Возле одного из зданий я увидел целую гору алых гвоздик в память о событиях двадцатилетней давности. Небо было серым, по брусчатке стелился легкий туман. Рядом со мной нес дежурство мой напарник – хорунжий Степан Балабанов. По его повадкам я понял, что он серьезно нервничает и нервозность его перекинулась в последствии и на меня. Где-то с час мы стояли в тишине, переминаясь с ноги на ногу и переговариваясь друг с другом. А потом мы увидели, как по улице имени Охлобыстина прямо на нас движется огромная толпа.
– Как это возможно? – спросил Балабанов, щурясь. Он отбросил в сторону папиросу и проверил свою электродубинку. – Они ведь перекрыли подходы.
Стало ясно, что толпа прорвала кордоны, которые были не в силах ее сдержать. На нас двигалась людская масса, напоминающая бескрайнее море, и я даже в уме не мог прикинуть, сколько же там человек. Они что-то скандировали в унисон, держали над головой плакаты с разного рода провокационными надписям. Зазывалы кричали антипартийные лозунги в мегафон, проскальзывали едкие фразы вроде: «Хватит терпеть тиранию», «Партия – это плен» и даже «Долой Володьку»! Масса устремилась к площади, сминая все на своем пути, будто цунами. Мы приготовились действовать в соответствии с приказом. Толпа приблизилась и остановилась напротив нашего кордона – последнего препятствия на пути к Степной площади. Вперед из толпы вышел небольшого роста лысый человечек в круглых очках и сером дутом пуховике.
– Дайте пройти к площади и никто не пострадает, – грозным голосом выпалил он, оглядев нас из-под запотевших линз. – Пусть Верховный Правитель из окна своего кабинета в Кремле увидит, что не все в его государстве так гладко, как рисуют его холуи.
– Ваш митинг не санкционирован! – проговорил в мегафон есаул Полубелый, который находился в трех шагах от меня. – Расходитесь и никто не пострадает! Повторяю! Расходитесь и никто не пострадает!
– Не вынуждайте нас применять силу, казаки! – рявкнул лысый. – Нас тут больше двадцати тысяч. Или вы хотите, чтобы мы дошли до кремля? Будете стрелять в нас? Что ж, стреляйте! Но помните, чем это закончилось двадцать лет назад!
Он махнул рукой через голову и толпа двинулась прямо на нас. Я вооружился дилдаком и подготовился к обороне, поглядывая на своих товарищей. Неожиданностью стали коктейли Молотова, которые полетели в нас откуда-то из глубины толпы. Бутылки с зажигательной смесью разбивались о брусчатку и огонь распространялся по земле, перекидывался на шинели казаков, которые тут же их скидывали, оставаясь в мундирах. Я огрел своим дилдаком первого подоспевшего ко мне протестующего и он, упав наземь, принялся корчиться в конвульсиях. Толпа напирала, я глядел по сторонам, пытаясь не разорвать цепь и усмотреть, что делают мои товарищи. Нас оттесняли, давили напором и нам ничего не оставалось, кроме как применять дилдаки и пятиться назад. Где-то раздался выстрел, толпа замерла на мгновение, а затем бросилась на нас со всей яростью под командованием их предводителя. Сначала был прорван восточный сектор, а затем сдались и другие. Массы заполняли площадь, слышались крики, треск тока от дилодаков мох собратьев и перемешавшиеся лозунги. В толпе, совсем неподалеку от меня, я увидел, как мелькнула синяя звезда и узнал по усам ротмистра Ходогорского. Он будто хищник выцеливал в этой перемешавшейся массе зачинщика – маленького мужичка в очках, преследуя его по пятам. Но он сам стал жертвой другого хищника – позади ротмистра оказался здоровенный бугай в кожаной куртке, который уже успел занести над головой Дениса Аароновича до блеска наточенную шахтерскую кирку. Я навел на него свой дилдак и прицелился, прикидывая, что до громилы будет аршинов пять – не меньше. Шансов на попадание с такого расстояния почти не было, но я, все же, нажал на крючок и электроды каким-то чудным образом попали точно в цель. Здоровяк скрючился, выронил кирку, задергался, пытаясь сопротивляться, а потом упал навзничь и отключился. Ротмистр обернулся, понял, что произошло и, найдя меня взглядом, кивнул мне с почтением. Я кивнул ему в ответ и он устремился за очкариком, приготовив наручники. В этот миг я почувствовал какое-то жжение в боку и, приложив руку к спине, ощутил нечто липкое. Ладонь моя была в крови. Я обернулся и столкнулся взглядом с озверевшим мальчишкой лет двенадцати, который держал в руках поварской нож, лезвие которого было окроплено моей собственной кровью. Энергии моего дилдака было недостаточно на следующий выстрел и я уж было потянулся за винтовкой, но в глазах моих вдруг потемнело. Мне сделалось дурно, голова закружилась, ноги подкосились и я почувствовал, как мое неуправляемое тело столкнулось с холодной брусчаткой. Наступила тьма.
Очнулся я светлой палате лазарета и, как выяснилось позже, это был Государственный Лазарет Партии Народного Восхождения имени Владимира Светлого. В этом учреждении лечилась вся верхушка ПНВ, наркомы и члены Верховного совета. Простые урядники в такие места не попадают, даже если имеется угроза для их жизни. За меня ходатайствовал ротмистр Ходогорский, а точнее его непосредственный начальник – командующий Гусарским Корпусом СССР генерал от кавалерии граф Нарышкин И.Д. Это мне польстило и я даже расплакался на глазах у медсестры, когда мне об этом рассказали.
Ранение мое не было серьезным – нож злоумышленника прошел между ребер и немного задел печень. Опасность была лишь в том, что я потерял много крови, но не так много, чтобы попрощаться с жизнью – карета скорой помощи, которая дежурила у площади, быстро довезла до меня лазарета. Мне сделали операцию и еще девять дней я провел в прекрасно пахнущей светлой палате с плоским ретранслятором на стене. Из новостей, которые крутили круглые сутки по этому самому ретранслятору, я узнал, что митинг третьего мая, а точнее, его называли «восстанием», был успешно подавлен совместными силами Гусарского и Казачьего Корпусов. Зачинщики были арестованы и ожидали своих приговоров. Главный оппозиционер, тот самый мелюзга в круглых очках, Илья Дальний уже дает показания. Также по всем региональным отделениям Пивной Партии прошли рейды с целью выявления радикально настроенных элементов внутри организации – искали Либералов. Производятся аресты и задержания. Глава Пивной Партии – Богдан Яблочкин выступил с официальным заявлением, что данная провокация не была санкционирована руководством Партии, а все причастные к стачке радикалы с позором были изгнаны и лишились своих партийных билетов. Также было распущено левое крыло ПП (прозванное внутри Либеральным), как порочащее честь партии и ведущее аморально-маргинальную политику. Яблочкин принес официальные извинения от имени Пивной Партии Верховному Правителю, ПНВ и каждому добропорядочному гражданину СССР. Все складывалось как нельзя лучше.
На третий день моего пребывания в лазарете ко мне явился лично ротмистр Ходогорский. В голубом мундире с орденами, со своими подкрученными усами, в белом галифе с лампасами, в высоких блестящих сапогах и при шпаге. Он снял фуражку, пожал мне руку, уселся в кресло у окна и подкурил самокрутку, задумчиво глядя во внутренний двор лазарета.
– Хотел лично поблагодарить вас, старший урядник, – сказал князь Ходогорский, – за то, что спасли мне жизнь. Если бы не ваш меткий выстрел, этот подлец снес бы мне голову.
– Что вы, ротмистр, – зарделся я. – Это мой долг. Так поступил бы каждый казак.
Он выпустил дым в окно и снова поглядел на меня.
– Мы приставили вас к ордену, – сказал он размеренно и как-то даже обыденно. У меня перехватило дух. – Ордену имени Владимира Светлого четвертой степени. Я пытался выбить для вас третью степень, но сверху донесли, что четвертой для человека, который только начинает свой путь, будет достаточно.
Я почувствовал, как руки мои трясутся. В глазах потемнело – то ли от боли в животе, то ли от волнения.
– Но ведь… – я с трудом подбирал слова, – это же высшая награда в СССР.
– Высшая, – кивнул со спокойствием ротмистр. – Его вам вручит лично августейший командир всех казачьих войск гетман Вертопрахов. Заодно и познакомитесь. Подготовьте речь и попробуйте впечатлить его – от этого будет зависеть ваша дальнейшая карьера. Идеально было бы, если бы сам гетман предложил вам должность в главке Казачьего Корпуса. Там карьера летит наверх со скоростью ракеты.
Он отвернулся и затянулся. Ротмистр никуда не спешил.
– Помимо этого вам дадут внеочередное звание, – продолжил он, пока я с трудом переваривал сказанное им раньше. – Будете теперь вахмистром. Вы ведь сумели обезвредить опасного преступника – тот бугай с киркой был давно в розыске за убийство. Его наняли Либералы для силового прорыва – политическая подоплека ему вообще не была интересна, он шел на площадь убивать, – Ходогорский почесал затылок, вероятно представив, что в затылке его могла торчать кирка этого отпетого убийцы. – Смотрите, не улетите в небо, Игнат, – он поглядел на меня по-отечески. – С орденом и званием ваш рейтинг уйдет далеко за восемьдесят. Лично я мог похвастать таким только к двадцати трем годам и это учитывая мою дворянскую родословную. С такими возможностями для вас откроются большие перспективы – используйте их себе во благо, с холодным расчетом и по уму.
– Благодарю вас, ваше превосходительство, – с трудом выдавил я из себя. Голова по-прежнему шла кругом.
– Это лишь малая часть за спасение жизни, – уголки губ его дрогнули в легкой улыбке. – Вы только представьте себе, как была бы дискредитирована Партия, сам Верховный Правитель и весь Гусарский Корпус, если бы в этом путче погиб дворянин, гусар. К тому же это был бы величайший провал из всех операций, что организовывал НКГБ и тогда генерал-маршал Палубников слетел бы с должности.
– Простите, я не совсем понял, – потирая виски, спросил. – Вы сказали, операция?
– Конечно, – кивнул ротмистр. – Вы ведь не думали, что НКГБ допустил бы даже проведения подобного митинга? Операция «Болото», которую возглавлял лично Палубников. ГБшники осуществляли координацию, мы – гусары, претворяли операцию в жизнь, а вы – казаки, вели силовое прикрытие.
– Но в чем была суть этой операции?
– Лидер радикального крыла Пивной Партии – Илья Дальний, давно завербованный агент НКГБ, – затянувшись, ответил Ходогорский. – Скоро он получит новую личность и выйдет на свободу. Через него мы выявили членов ячейки Либералов. Плюсом взяли на карандаш тех, кто был готов на радикальные меры, но не решился и тех, кто негативно высказывался о Верховном Правителе и ПНВ. Операция «Болото» прошла успешно. Такие зачистки требуют регулярности – и одна из них выпала в том числе на вашу долю, вахмистр. Об этом, разумеется, распространяться не стоит. Но, думаю, вы и без моего предупреждения все прекрасно понимаете.
Он поднялся, затушил сигарету о подоконник и выбросил ее в окно.
– Мне пора, долг зовет, – сказал ротмистр. – После лазарета вас ждет отпуск по здоровью – отдохнете пару недель, сил наберетесь и снова на службу. Еще раз, примите мою благодарность, – он достал из внутреннего кармана кителя визитную карточку и вручил ее мне. – Здесь мои личные данные. Выйдите на связь, если вам когда-нибудь понадобится моя помощь. В беде не брошу. Ну все, вахмистр, бывайте!
Он кивнул и четким шагом вышел из моей палаты.
Мне несказанно повезло, что я попал именно в Лазарет Партии Народного Восхождения имени Владимира Светлого, ведь на первом этаже для пациентов была специально отведенная синематорская, оборудованная самыми мощными машинами для Погружения «Содружество-165» последнего образца. Даже я, человек, который увлекался Погружением, не знал, что такая модель и вовсе существует в природе. Но самое главное было то, что на Погружения для пациентов в стенах Лазарета предоставлялась скидка в размере целых пятидесяти процентов! Я сначала было не поверил в это, но потом, когда медсестра развела руками и закатила глаза, как бы говоря мне: «Ну, а что ты хотел, дорогой? Для высоких чинов и не такие скидки работают. Это ты еще в столовой Верховного совета не был – там красная икра за шесть криптокопеек подается».
С того момента все свое время я проводил в синематорской Лазарета, а выходя из этой чудесной комнаты, я надеялась, что мое пребывание здесь продлят еще хотя бы на несколько дней. Погружение спасало меня от боли, которая разрывала мне живот, а еще мне удалось достичь немалых успехов в «Микромире» и занять первую строчку среди всей Казачьей Кучки. К тому же мой рейтинг теперь составлял семьдесят пять баллов, что позволяло мне осуществлять Погружение второго уровня – такая привилегия не была доступна ни для одного члена Кучки, да и вообще по статистике было доступно лишь для двенадцати процентов всего населения СССР. Заветные пять баллов, которые должны были мне начислить за Орден Владимира Светлого четвертой степени, вывели бы меня на первый уровень и я с нетерпением ждал этого дня.
Второй уровень Погружения в «Микромире» открыл для меня новые горизонты. Мне стали доступны секретные локации, а еще я загрузил один пиратский патч, который был весьма популярен среди профессионалов «Микромира». Машина «Содружество-165» обладала самым последним файерволом и высшей степенью защиты от вторжения извне. Да и кому придет в голову взламывать или проверять машины, через которые погружались самые влиятельные люди СССР? В этих стенах можно было скачать что угодно и никто не посмел бы отследить твои действия, даже НКГБ.
Этот патч изменил многое. Я попал в ранее неизведанную локацию, которая носила название «Эдениум» – что это означало, я не знал, но разработчики наполнили ее сложнейшими загадками и головоломками, а прорываться боем сквозь орды НПИСИ было практически за гранью возможного. Когда мое время в «Микромире» перевалило за двенадцать часов за четыре дня, я наткнулся на нечто уникальное. В старом сундуке, добраться до которого можно было лишь решив череду задач, выполнив с десяток квестов и угадав со временем, я нашел уникальный предмет. Уникальные предметы внутри «Микромира» были настолько редкими, что их продавали на внутренних аукционах за какие-то сумасшедшие деньги. За реальные криптогривны. Например, я стал свидетелем, как юзер под ником @skomorox_191 купил уникальный меч из митрила аж за целых четыреста пятьдесят крипторивен! А ведь это зарплата моей матери за год. Мой уникальный предмет назывался просто – «Послание». Он выглядел как потрепанный лист пергамента и не обладал никакими свойствами. Продать на аукционе его было нельзя, обменять и выбросить тоже – это меня существенно расстроило. На пергаменте том была надпись на английском языке, но прочитать ее я не мог – английского я не знал. Как, впрочем, не знал его ни один человек в СССР, кроме дипломатов и разведчиков. Говорить на английском на территории Содружества запрещал закон – за это можно было получить понижение рейтинга, а за повторное нарушение и вовсе – уехать в Сибирь, на каторгу.
Это уникальное Послание не давало мне покоя. Если оно было уникальным, значит, содержало в себе нечто важное. Это меня будоражило. Я задался целью перевести его на русский во что бы то ни стало. Знакомых, кто знал бы английский, у меня, конечно, не было, да и глупо было бы даже спрашивать о том, знает ли кто-то этот вражеский язык, не то что просить о переводе. Тогда я воспользовался своим временным доступом к «Содружеству-165» и загрузил из Черной Сети программу для Погружения, которая обещала обучить английскому языку (да и вообще любому известному языку) всего за двести часов. Согласно описанию, программа была разработана с помощью последних нейротехнологий и воздействовала напрямую на мозг погрузившегося человека, попутно считывая его нейронные связи и выстраивая индивидуальную программу экспресс-обучения. Программа стоила ни много, ни мало, а целых сто криптогривен и я, будучи полон решительности, воспользовался данным мне шансом и совершил оплату.
Так начались мои попытки выучить ненавистный для всех граждан СССР язык, которым никто не пользовался в жизни, всего лишь для того, чтобы прочитать и перевести текст с уникального Послания в «Микромире». Кто-то скажет – абсурд, я же не люблю обходить закрытые двери, предпочитая, если и не взламывать их, но хотя бы подбирать ключи.
В расположение части я отправился на следующий день после того, как меня выписали из лазарета. Сослуживцы встречали меня как героя – аплодировали, чокались пивом за мое здоровье и все время кричали «Ура»! Есаул Полубелый обнял меня на радостях и вручил лычки вахмистра без всякого официоза – по-отечески, по-доброму. Я был счастлив. Начальник сообщил, что мое награждение будет приурочено ко дню Казачьего Корпуса – двенадцатого мая.
На следующий день мне дали двухнедельный отпуск по здоровью и я отправился в Асбестинск – к родителям, которых не видел уже целый год. Решив себя немного побаловать, я купил билет в вагон первого класса и всю поездку наслаждался обществом купцов первой Гильдии, членов Исполкома и офицеров. Родителям о своем приезде я ничего не сообщил, хотел сделать им сюрприз, нагрянув будто снег в разгар лета. На вокзале я купил матери цветы – синтетические алые розы, отцу взял целый блок его любимых папирос «Емельян» и отправился к дому, где я провел свое прекрасное детство. Стоял прохладный майский вечер. Зима подходила к концу – на улицах все еще лежал серый снег, но уже веяло весенним теплом. Бегали бездомные собаки вперемешку с детворой, из труб в избах валил дым, цоколи копыта лошадей по асфальту.
Я постучал в дверь и на пороге меня встретила мать – как же сильно она постарела за последний год, что мы не виделись! В волосах ее теперь блестели прожилки седины, щеки слегка свисали, а в фигуре ее, всегда стройной и подтянутой, теперь появились лишние килограммы. Завидев ее лицо, первым, чем мне пришло в голову, было мое излияние ей на живот в Ох-Погружении и я смутился, пытаясь отбросить эти пакостные мысли прочь. Я родился, когда ей было пятнадцать, мой детский ум помнил ее голой, когда ей было двадцать. Теперь ей был тридцать один год и она значительно увядала, превращаясь в старушку.
Когда Марфа Ильинична поняла, что перед ней стою я, она обомлела и оперлась о дверной проем, едва устояв на ногах. В глазах ее блеснули слезы. Я вручил ей цветы и крепко обнял.
– Как я рад тебя видеть! – растянувшись в улыбке, сказал я, почувствовав знакомый запах ее одеколона «Белый Октябрь», которым она душилась всю свою жизнь.
– И я рада, сынок, – в смятении ответила она и замешкалась. Я был в парадной белой форме, с медалью за Отличия в учебе и лычками вахмистра на плечах. – Почему ты не предупредил, что приедешь?
– А разве должен? – вновь улыбнулся я. – Это ведь и мой дом тоже. Пошли внутрь, холодно. Отец дома?
Она как-то неловко повернулась и я пошел за ней, почувствовав неладное. В зале меня встретил Святополк Владимирович Каменев – тот самый председатель уездного отделения ПНВ, что проводил обряд Инициации в актовом зале моей начальной школы восемь лет назад. Он стал еще более грузным, сильно постарел и потолстел. Каменев почему-то был халате.
– О, какие люди! – завидев меня, без особого стеснения, выкрикнул он. – Игнатушка! Ай, поглядите-ка на него – целый вахмистр уже! Куда же ты так разгорался родненький? Не остановишь! Ну, молодец! Ну, красавец!
Он, переваливаясь, с одного бока на другой, подошел ко мне и протянул руку. Я пожал его толстую ладонь, вспоминая то же самое рукопожатие под аплодисменты моих одноклассников и родителей. Вспомнил я и слезы матери в тот день.
– А где отец, мам? – спросил я, покосившись на раскрасневшуюся и затихшую мать, которая стояла в проходе.
– Владимир Светлый, – взмолилась она, поднимая глаза к небу. – Ну, за что мне это? Разве я заслужила такого?
– Я ничего не понимаю, – настороженно проговорил я. – И сейчас самое время мое непонимание развеять. Ты меня пугаешь.
– Твой отец исчез, – вымолвила она одном дыхании, собравшись с мыслями.
– Как это исчез? – недоумевая, спросил я.
– Вот так, взял и исчез, – развела она руками. – Просто перестал приходить домой. Мы и до этого случая не особо ладили… Если честно, мы даже собирались подавать на развод в Комиссариат по делам Семьи, но не успели. Пришлось подавать документы в одностороннем порядке. Ты ведь и сам все прекрасно видел… – она вздохнула и опустила глаза. – У нас не ладилось все с самого начала. Слишком разными мы были.
– То есть, вы больше не муж и жена?
– Нет, – кивнула она. – Теперь мой муж Святополк Владимирович. Прошу, прими это с благородством. Ты уже взрослый и должен меня понять.
Я насупился и поглядел на толстяка исподлобья. Каменев вновь кивнул мне с улыбкой на устах, как бы представая передо мной в новой ипостаси.
– Где мне искать отца? – со всей суровостью в тоне задал я вопрос.
– Ты его не найдешь, Игнатушка, – замотала головой Марфа Ильинична. – Говорят, его арестовали. Тут такое творится последние дни… Офицеры НКГБ весь город наводнили, по домам ходят. К нам тоже приходили – сказали, что Петр Федорович что-то страшное натворил, – она понизила тон. – Политическое… Дело серьезное. Меня попросили написать пояснительную записку касательно его личности – описать его жизнь, увлечения, взгляды и политическую позицию. Ну, сам понимаешь – кто, как ни я, о нем знает лучше всех?
– И что ты?
– Написала, конечно, – пожала плечами она. – С НКГБ шутки плохи. Они вранье за версту чуют. Ну, кому я лучше бы сделала, если бы укрыла его, а? Его ведь взяли уже, чем я ему помочь могу-то? А вот нам я помогла. И Государству нашему тоже.
Внутри у меня все оборвалось. Я вспомнил слова ротмистра Ходогорского об операции «Болото» и понял, что мой отец попал в жернова этой суровой мясорубки. Тревога заполонила мой рассудок и я поник. Вся радость от последних жизненных событий, испарилась в одночасье.
Мать накрыла на стол, мы сели за ужин и выпили по кружке Уральского пива под синтетические пельмени и жареную картошку – натуральную. Каменев пытался шутить, всячески надеясь меня развеселить, но это у него, конечно же, не выходило. Мать видела, что со мной происходит, но и она ничего с этим не могла поделать. Я переночевал одну ночь на диване в зале, проснулся ранним утром и, наскоро собрав вещи и прихватив папин старый твидовый пиджак в клетку, отправился на вокзал, не удосужившись попрощаться.
Вернувшись во Владимироград, я первым делом попытался связаться с князем Ходогорским, однако все мои попытки оказались тщетны. Контакты, оставленные им в лазарете, не позволили мне этого сделать – на том конце провода я слышал лишь безответные гудки. Формально, я все еще был в отпуске и делать мне особенно было нечего, поэтому я всеми возможными способами пытался выйти на князя, как на единственного человека в этом мире, кто способен был помочь мне не только разыскать моего отца, но и выручить его из беды. После трех дней безуспешных стараний я отправился в главк Гусарского Корпуса лично, облачившись в парадную белую форму и не забыв взять с собой шпагу. На КПП меня встретили приказные казаки – младшие чины, осуществляющие охрану государственных объектов, складов и воинских частей. Завидев меня оба стража подскочили, выровнялись по стойке смирно и отдали мне честь. Я отрапортовал им в ответ и попросил связать меня с ротмистром Ходогорским из Департамента Особых Поручений. Приказный набрал номер и передал мне трубку. На том конце прозвучал голос адъютанта, который справился обо мне, не забыв спросить фамилию, должность и по какой причине я прибыл в главк. Не успел я ответить на все вопросы, как трубку перехватил сам ротмистр. Он был недоволен, в голосе его слышались нотки раздражительности. Денис Ааронович велел передать трубку приказному и приказал ему сопроводить меня до его кабинета. Мы прошли через КПП, миновали внутренний двор, плац, а затем вошли в здание главка, фасад которого был отделан блестящим голубоватым мрамором, который добывали наши шахтеры под Каменско-Уральском. Приказный вел меня по коридорам, на пути нам встречались гусары в голубой форме – они все мне салютовали, разглядывая с любопытством. Я салютовал им в ответ и любопытство мое было не меньше их. Мы поднялись на третий этаж – коридоры здесь были устланы красными мягкими коврами. Свет был приглушен, стояла тишина. На стенах висели портреты знатных гусар прошлых поколений. Приказный подвел меня к двустворчатой двери, на который виднелась золотистая табличка: Исполняющий обязанности Заместителя Начальника Главка Гусарского Корпуса СССР его превосходительство полковник Ходогорский Д.А. Я отшатнулся и поглядел на приказного. Тот отдал мне честь и был таков. Я постучал трижды и отворил дверь, оказавшись в приемной. За большим столом из красного дерева, обставленного десятком телефонов, сидел адъютант его превосходительства – из младших гусарских чинов. Он коротко мне кивнул, не отрываясь от своих бумаг, и указал подбородком на двери, ведущие в кабинет Дениса Аароновича.
Ходогорский сидел за столом, облаченный в полковничий голубой мундир и взгляд его, тяжелый и не предвещающий ничего хорошего, совершенно отличался от того доброго и сочувствующего взора, которым он одаривал меня в лазарете.
– Присаживайтесь, вахмистр, – он указал на кресло, стоявшее у его стола. – Чем обязан? – спросил князь, подкрутив ус.
– Простите, что беспокою вас на службе, рот… полковник, – я откашлялся. – Но ситуация и правда срочная. Вы дали мне свои контакты, сказав, что я могу обращаться к вам в случаях, которые требуют вмешательства, но я не смог на вас выйти… Спешу доложить, что такой случай настал.
Ходогорский смерил меня тяжелым взором, отодвинул выдвижной ящик своего стола и достал оттуда позолоченный портсигар. Он элегантно вытащил оттуда одну папиросу и закурил, не отрывая от меня взора. Над головой его висели портреты Верховного Правителя Владимира Светлого и генерала от Кавалерии Абрикосова И.Д. – главы Гусарского Корпуса.
– Прежде, чем вы продолжите, вахмистр, – выпуская дым из ноздрей, сказал он, – позвольте разъяснить вам кое-что. Мне уже известно, что произошло с вашим отцом и я догадываюсь, зачем вы сюда явились. Но на все ваши просьбы или даже мольбы у меня будет один ответ, – он отрицательно покачал головой. – Я поторопился, поддавшись эмоциям, и рекомендовал вас к Ордену Владимира Светлого. Это было ошибкой. Мои рекомендации отозваны – Ордена вам, к сожалению, не видать. Вы можете радоваться, что успели получить внеочередное звание – его отозвать назад уже не получится.
Я почувствовал себя дурно, узкий ворот моего кителя судорожно сжимал шею и я ощущал теперь каждый толчок собственного сердца.
– Но чем же я так провинился? – только и смог выговорить я.
– Вы? – он усмехнулся. – Ничем, мой дорогой. Совершенно ничем. Мое отношение к вам ничуть не изменилось, я все также уважаю вас и благодарен за то, что вы спасли мне жизнь. Однако той лошади, в седло которой я вас так опрометчиво усадил, теперь придется замедлиться. Дети всегда будут отвечать за прегрешения отцов и это как раз ваш случай. Орден и карьерный рост, который вы успели нарисовать у себя в голове, были похоронены вашим отцом, который выбрал свой собственный путь и путь этот, экстремистский и даже террористический, перекрывает вам все дороги наверх.
– Мой отец жив? – с дрожью в голосе спросил я.
– Мне об этом неизвестно, – пожал плечами князь. —Скажу более – мне это неинтересно. Он – предатель и преступник и будет нести наказание по всей строгости закона. Как только вы поймете это, вахмистр, вам станет легче. Рекомендую написать рапорт с полной характеристикой своего отца, с описанием его жизнедеятельности и всего, что вами было замечено в его отношении, пока вы проживали вместе. И рекомендую сделать это до прихода к вам оперативников из НКГБ – так, быть может, вы сможете отыграть десяток баллов рейтинга, которые у вас вскоре будут списаны. Ему вы уже не поможете. Так помогите себе. Это моя рекомендация вам, которую я даю от чистого сердца.
– Значит, я потерял отца и загубил собственную карьеру, не сделав при этом ничего плохого? – едва сдерживая слезы, пробормотал я.
Ходогорский на это лишь усмехнулся.
– Вы все рождаетесь с привилегией, – сказал он, вскинув подбородок. – У каждого в нашем Отечестве есть шанс достичь всего, чего только можно. И лишь ничтожный процент людей практически не имеет подобных шансов. В такой процент вхожу я, как вы можете догадаться. Всю свою жизнь я пробираюсь через череду ловушек и преград, которые встают передо мной из-за одной лишь фамилии. Вы же идете своим путем как по маслу – нужно лишь делать то, что вам говорят. С самого детства меня учили, что я не имею права на ошибку, я не имею права оступиться. И я не оступался. Я шел вперед, обходя эти препятствия, хотя весь мир был против меня. Думаете, я не заметил, как вы все косились на меня на плацу в вашем Корпусе? Я ловлю эти взгляды каждый день, каждую минуту. Когда люди слышат мою фамилию, это повергает их в шок. К такому невозможно привыкнуть – нужно лишь сжать кулаки и идти дальше, невзирая ни на что. Делать свое дело, делать его с ювелирной точностью. Я просто не имею права прожить жизнь, допустив хотя бы одну оплошность. Мой отец жил также и мой сын будет жить точно по такому же сценарию. Вот и вся мораль, товарищ вахмистр. Да, я тоже получил свои призы после операции «Болото». Как видите я надел полковничьи погоны и взлетел на небывалые для таких как я высоты. И я не собираюсь останавливаться, а вы пришли просить меня именно об этом. Вы хотели, чтобы я попросил за вашего отца, поставив этой просьбой на кон всю мою жизнь и жизнь моих детей. Надеюсь, теперь вы меня понимаете.