Константин Бальмонт
Чуждый чистым чарам счастья,
Челн томленья, челн тревог
Бросил берег, бьется с бурей,
Ищет светлых снов чертог.
Приди на рассвете
на склон косогора, —
Над зябкой рекою
дымится прохлада,
Чернеет громада застывшего бора,
И сердцу так больно,
и сердце не радо.
Уходит светлый Май.
Мой небосклон темнеет.
Пять быстрых лет пройдет, —
мне минет тридцать лет.
Замолкнут соловьи,
и холодом повеет,
И ясных вешних дней навек
угаснет свет.
Я мечтою ловил уходящие тени,
Уходящие тени погасавшего дня,
Я на башню всходил,
и дрожали ступени,
И дрожали ступени
под ногой у меня.
Меня не манит тихая отрада,
Покой, тепло родного очага,
Не снятся мне цветы
родного сада,
Родимые безмолвные луга.
Забудь о светлых снах.
Забудь. Надежды нет,
Ты вверился мечте
обманчивой и странной.
Скитайся дни, года, десятки,
сотни лет –
Ты не найдешь нигде
Страны Обетованной.
Друг мой, мы оба устали.
Радость моя!
Радости нет без печали.
Между цветами – змея.
Есть в русской природе
усталая нежность,
Безмолвная боль
затаенной печали,
Безвыходность горя,
безгласность, безбрежность,
Холодная высь, уходящие дали.
И что мне жизнь сулит?
К какой отраде манит?
Быть может, даст любовь
и счастие? О, нет!
Она во всем солжет,
она во всем обманет,
И поведет меня путем тернистых бед.
Верблюжьи груды
облак величавых,
Увядшая лазурь небес литых,
Весь кругоем,
размерность черт крутых,
Взнесенный свод,
ночами в звездных славах.
Я – изысканность русской
медлительной речи,
Предо мною другие поэты —
предтечи,
Я впервые открыл
в этой речи уклоны,
Перепевные, гневные, нежные звоны.
Я не знаю мудрости,
годной для других,
Только мимолетности
я влагаю в стих.
В каждой мимолетности
вижу я миры,
Полные изменчивой радужной игры.