Жизнь Амирель в «Пряном ветре» была необременительной, но уж очень скучной, хотя Мелисси старалась скрасить ее, как могла. За чтением гривуазных романов и изучением придворного этикета медленно и неохотно прошла зима. Снег начал таять, обнажая уличную грязь, и Холлтбург любовавшейся им с крыши гостиницы Амирель уже не казался яркой нарядной игрушкой, как тогда, когда его улицы прятались под белым покрывалом.
В один из ненастных весенних вечеров, предварительно очистив черепицу от тонкого слоя выпавшей ночью пороши, Амирель грустно сидела на крыше, удобно устроившись на маленькой низенькой скамеечке возле самого парапета. Скамейку она выпросила у хозяйки, убедив, что так ее будет меньше заметно с улицы.
Уже стемнело, и она, не боясь, рассматривала тех, кто неторопливо проходил под стенами дома. В свете зажженных на ночь уличных фонарей люди с ползущими за ними длинными кривляющимися тенями казались на редкость смешными и неуклюжими.
Почувствовав, что не одна, Амирель обернулась и приветливо улыбнулась Мелисси. К ее удивлению, та не ответила. Вид у хозяйки «Пряного ветра» был непривычно растрепанный. Она держала в руках бокал с настоящим красным вином и медленно пила, не отрывая унылого взгляда от всходившей на горизонте блеклой поцоканной луны.
Допив бокал, поставила его на приступок и шлепнулась прямо на холодную черепицу рядом с Амирель, обхватив голову руками.
– Что с вами, Мелисси? – Амирель обеспокоенно наклонилась к ней. Протянула руку, желая погладить ее по плечу, но не решилась.
– Сегодня день страшного суда, – хрипло проговорила хозяйка, кривя рот в приступе беззвучного плача. – Моего страшного суда.
– А что случилось в этот день? – с содрогнувшимся сердцем спросила Амирель, вовсе не желая этого знать. Она предчувствовала горестную историю, которой уже ничем не поможешь, и от которой только напрасно заболит сердце.
Немного помолчав, Мелисси хрипло сказала:
– В этот день умерла моя маленькая дочка. Ей было всего семь лет. Это страшная плата за мое злодейство.
Амирель молча ждала продолжения, понимая, что хозяйке нужно высказаться. Плакать та уже не могла. Мелисси продолжила срывающимся хрипловатым шепотом:
– Я росла единственной дочерью в богатой купеческой семье. У меня было двое старших братьев, наследников, но я была любимицей родителей. Боюсь, своей любовью и попустительством они меня изрядно избаловали. В семнадцать лет я безумно влюбилась и выскочила замуж за простого парня без гроша в кармане. Родители были недовольны моим выбором, но не препятствовали. Да и как мне было препятствовать? Я потеряла от Гардена голову и слушать никого не желала, мне он казался чуть ли не богом.
Она запустила обе руки в волосы и с горечью добавила:
– Я в самом деле была слишком упряма и избалована. И до встречи с ним не представляла, что такое обман и горе. Хотя, возможно, это был приворот или любовное зелье, потому что после его смерти я не чувствовала к нему ничего, кроме отвращения. Но в ту пору я его в самом деле любила. Страстно.
Мелисси поднялась, взяла пустой бокал, пошатываясь, прошла в дом и через пару минут вернулась уже с полным. Выпив половину, бессильно опустила голову на грудь и продолжила:
– Муж меня не любил, мои родители оказались правы, убеждая меня, что ему были нужны только мои деньги. Он быстро завел любовницу, или она у него была раньше, еще до свадьбы, не знаю. Мне насплетничали о ней завидующие мне соседки. Гарден на мои деньги купил для нее дом и приходил туда куда чаще, чем в мою спальню. Узнав об этом, я взбеленилась. Говорить изменнику я ничего не стала, но отомстить решила. Безжалостно. И я посчиталась с ним, я всегда была решительной и безрассудной.
Одним глотком допив вино, Мелисси сжала кулаки и яростно выдохнула:
– Я ни о чем не жалею! Вот только мою малышку мне жаль. Очень жаль. – И она без перерыва призналась: – Я их убила. Узнала, где он бывает, дождалась, когда он придет к любовнице, подперла дверь и подожгла дом. На окнах стояли решетки, и выбраться они не смогли. Потом я узнала, что у них был ребенок. Почти одного возраста с моей Джилли. Он сгорел заживо вместе с ней.
Амирель затрясло. Убить ребенка?
– Я не знала о ребенке! – простонала Мелисси, закрыв рукой глаза, будто отгораживаясь от страшного видения. – Но я все равно ни о чем не жалею! Гарден врал мне в глаза, улещал, уговаривал, убеждал выйти за него замуж. Клялся в вечной любви. Говорил, что умрет без меня. Если б я знала, что он собой представляет, никогда бы не стала его женой. Но он за все заплатил.
– Он тоже сгорел? – с ужасом спросила Амирель.
– Нет. Когда пожар разгорелся, я убрала доску от двери. Прибежавший на зарево народ вышиб дверь, и Гарден вышел. Он сильно обгорел, но был жив. Он спасал не любовницу с ребенком, а себя. Он всегда был жалким трусом.
– И он выжил? – Амирель с сочувствием смотрела на потемневшее от муки лицо Мелисси, но утешать не решилась. Как ее можно утешить?
– Если б за ним был хороший уход, то, возможно, и выжил бы! – со злорадством прокаркала женщина, мстительно фыркнув. – Но я, как примерная жена, привезла его домой, и вот тут-то высказала все ему в глаза. Он божился, что впредь будет мне верным мужем, но я ему больше не верила. К тому же он был мне уже противен, возможно, сказалось потрясение, а возможно, кончилось действие приворота.
Я закрыла его в спальне и приказала слугам в нее не входить. Он мучился неделю, сгнивая заживо. Его вопли были слышны по всему дому, но я была непреклонна. Когда он сдох, как жалкая собачонка, я похоронила его в общей могиле для бедных на самом краю кладбища. Там даже его имени нет. Но моя девочка…
Мелисси облизала пересохшие губы, посмотрела на опустевший бокал и попыталась подняться. Ее резко повело в сторону, и она бессильно опустилась обратно на холодную черепицу. Протянула Амирель бокал и безжизненно попросила:
– Принеси мне еще вина, будь так добра. Бутылка стоит на столе в моей комнате. Я уже не могу ходить.
Мелисси никогда прежде не обращалась к ней на «ты», и Амирель поняла, что той вовсе плохо. Шустро побежала в мансарду. Открытая нараспашку комната хозяйки, в которой Амирель никогда не бывала, походила на будуар знатной дамы, а не на спальню простой горожанки. В ней стояла дорогая мебель с золочеными инкрустациями, а огромная кровать под бархатным балдахином была достойна самого короля.
Амирель наполнила бокал из стоящей на столе ополовиненной бутылки с золотой этикеткой на терминском языке. Подумав, Амирель захватила ее с собой, чтоб больше не бегать туда-сюда. Прихватила и валяющуюся на полу большую подушку-думку из дорогого велюра.
Принесла вино все так же безвольно сидевшей на крыше Мелисси, бросила думку на черепицу и попросила хозяйку на нее пересесть, чтоб не заболеть. Та послушно перелезла на подушку, приняла бокал, выпила и глухим голосом, больше похожим на подавленное рыдание, сказала:
– А через год в этот же самый день я потеряла мою Джилли. Она играла в верхней спальне со своей няней. Было жарко, окна были раскрыты. Я вышла из дома, собиралась на рынок. Она увидела меня, вскочила на подоконник, закричала «мама, я с тобой» и шагнула вниз. И все…
Мелисси зажмурилась от страшного видения и с неосознанной силой сжала руку с бокалом. Хрупкое стекло лопнуло, вино, перемешанное с кровью, потекло по ее подолу, но она ничего не замечала.
Амирель взяла ее руку, провела ладонью по порезу, он тут же затянулся. Погладила Мелисси по голове, утешая, и та с облегчением вздохнула, растянулась на холодной черепице и тут же заснула. Амирель с трудом дотащила ее до спальни, волоком перетянула через порог и оставила отсыпаться на мягком ковре. Поднять на высокую кровать довольно-таки упитанную хозяйку сил у девушки не хватало, а звать кого-либо на помощь было нельзя.
На следующее утро Мелисси ничего не помнила. У нее жутко болела голова, и Амирель снова пришлось ее лечить. Их горестный разговор о прошлом она не помнила совершенно. Амирель считала, что это и к лучшему. Напоминать Мелисси о погибшей дочери она не хотела. Да и жестокое убийство трех людей не одобряла тоже.
Хотя кто знает, как бы она сама поступила на ее месте? Возможно, тоже захотела бы отомстить неверному мужу за обман и подлость.
Мелисси упорно занималась гардеробом своей гостьи, считая, что это необходимо любой женщине, а уже носительнице королевской крови и подавно. Постепенно Амирель обзавелась одеждой – халатами, красивыми платьями, тонким, ласкающим кожу, бельем, удобной обувью. Все это было на редкость приятно, но вот жить в мансарде, ничего не делая, оказалось невероятно скучно.
Амирель уже не понимала, как могла когда-то мечтать о том, чтобы прожить здесь всю свою жизнь. Она прочитала все книги, что смогла достать для нее хозяйка, и жестоко мучилась от безделья.
На все ее просьбы дать ей хоть какое-нибудь дело Мелисси отнекивалась. Ей было гораздо проще носить своей постоялице разного рода книги, показывать книксены и реверансы да учить легкому флирту.
Проведя полгода в четырех стенах, Амирель была готова спрыгнуть вниз от тоски и чувства бесполезности. Видя ее отчаяние, Мелисси, жалея ее, решилась сходить с ней на главную ярмарку Холлтбурга.
Это оказалось роковой ошибкой.
В конце короткого северного лета, сразу после окончания полевых работ, в славном городе Холлтбурге, исконном владении графов Холлтов, под эгидой самого графа с незапамятных времен проводились ярмарки с увеселениями. На них приезжали бродячие музыканты, певцы и артисты, показать зевакам смешные сценки, спеть песенки и разыграть целые представления.
Появлялись и бродячие цирки с медведями и смешными собачками, акробатами, шутами и канатоходцами. От имени графа Холлта всем посетителям ярмарки бесплатно раздавались сласти и выпечка. Этого события жители города и окрестных земель с нетерпением ждали целый год.
Вся прислуга гостиницы «Пряный ветер» начинала мечтать о ярмарке задолго до ее открытия. А уж летом все разговоры были только о ней, сравнивали, какой она была в прошлые годы, и гадали, какой будет в нынешнем, и чем еще порадует их владетель города. Служанки даже переставали спорить из-за своих любовников и обсуждать фаворитов хозяйки, и вовсю готовили наряды для праздника.
Из-за занятости в гостинице прислуге можно было идти на ярмарку либо с утра до обеда, либо после обеда и болтаться на ярмарочной площади до глубокой ночи. Естественно, все хотели отправиться туда вечером.
Мрачная Мелисси, для которой это время было самым выгодным в году, ведь на ярмарку приезжали богатеи со всей округи, и прислуга была нужна как никогда, велела бросить жребий, чтоб никому не было обидно.
Жребий бросали в два этапа – сначала мужчины, потом женщины. Половины оставшейся прислуги было мало, в дни ярмарки посетителей было куда больше, чем обычно, и хозяйке приходилось нанимать дополнительные руки. Это было просто – безработных и слуг, и служанок в городе хватало, да и работать в «Пряном ветре» было выгодно. Хозяйка платила приличные деньги без задержек, что порой случалось в других, не столь достойных заведениях. Но и прислугу выбирала с понятием – грязнуль и нечистоплотных на руку в ее заведении не привечали.
Когда все утряслось с гостиницей, для Мелисси снова наступили тяжелые времена – на ярмарку стала проситься Амирель.
– Я так хочу посмотреть на медведей! И на акробатов! И увидеть клоунов! Я ведь никогда ничего этого не видела! – плакала та, заливаясь горючими слезами и по-детски вытирая ладонями мокрые щеки. – Это несправедливо, ведь я накину капюшон на лицо и ни на кого не буду поднимать глаз! Никто ничего не заподозрит, ведь народу будет тьма! Мы пойдем вечером и наденем темные маски!
Мелисси уже сто раз пожалела, что, желая развлечь Амирель, в красках расписала ей ярмарку и ее соблазны. Под напором настойчивых просьб и уговоров она колебалась. Ей было жаль Амирель, ведь сидеть целыми днями взаперти ужасно, к тому же она сущая девчонка, по сути, еще ребенок, обожающий празднества, лакомства и веселье.
Она вспоминала свою погибшую дочь, ровесницу Амирель, и горько вздыхала. Ей ничего не жаль было для своей гостьи, к которой прикипела сердцем, но и отпускать ее было опасно. Жизнь штука коварная. Надеешься на одно, а она преподносит тебе совсем другое, в этом Мелисси убедилась на собственной шкуре.
Но Амирель смотрела на нее таким жалобным взором, что она не выдержала. Ведь не каменная же она! К тому же доведенная до отчаяния Амирель вполне могла сбежать на ярмарку одна и попасть в неприятную историю. Слабым девчонкам среди грубых мужиков делать нечего. А если учесть, что в эти дни город будет переполнен стражниками и эмиссарами тайного королевского сыска, и без присмотра неопытная и наивная девушка вполне может попасть им в лапы, то риск возрастал в несколько раз.
Не нужно было ничего говорить ей про ярмарку, но если уж сказала, то придется ее туда вести. Решив, что от судьбы все равно не уйдешь, Мелисси с угнетенным сердцем пообещала:
– Хорошо, когда стемнеет, я отведу вас на городскую площадь. Но, чур, ни с кем не разговаривать, ни на кого не смотреть, и от меня не отставать ни на шаг! Сами понимаете, как мы рискуем!
Амирель запрыгала от радости и клятвенно пообещала сделать все точь-в-точь, как велено.
В день ярмарки в общем зале гостиницы было не повернуться, приехавшие издалека постояльцы спешили поплотнее перекусить, чтоб уже потом сытыми отправиться на праздник. Прислуга и постоянная, и нанятая только на эти дни, сбилась с ног, выполняя заказы посетителей. Мест не было ни в гостинице, ни в трапезной, и отказывать пришлось даже приехавшим на ярмарку прасолам. Впрочем, таких было немного – большинство позаботилось о себе заранее, заказав номера вперед.
Мелисси вовсе не хотелось в столь горячее время оставлять гостиницу без хозяйского догляда, чтоб служить дуэньей и одновременно охранником неопытной девице, но она всегда держала данное слово.
Поэтому, едва на город опустились сумерки, она принесла Амирель маску, темную накидку с густой вуалью, сама надела такую же, и они вышли на улицу.
Ощутив простор и свободу, Амирель буквально опьянела от свежего воздуха и чуть не закружилась на месте от охватившей ее неистовой радости, вопя от восторга. Она бы так и сделала, если бы не чувствительный щипок идущей рядом Мелисси. Та, понимая, что творится с подопечной, сердито погрозила ей пальцем, призывая к порядку.
Амирель пришлось изобразить хорошо воспитанную девицу и двинуться за хозяйкой степенно и важно, как и подобает достойной особе из приличной семьи. Ветер дул в лицо, лаская кожу, и она наслаждалась этим полузабытым ощущением.
С ними пытались заигрывать полупьяные встречные мужики, уже хлебнувшие сидра и джина, но Мелисси бесцеремонно отталкивала их и упорно шла дальше. Эйфория Амирель потихоньку исчезала, уступая пониманию, что одной ей на этих шумных улицах делать нечего. А ведь она и впрямь хотела сбежать из гостиницы и хоть немного порадоваться жизни на городском празднике.
Они пробились на главную городскую площадь, где было не повернуться из-за детей, собирающих с мостовой разбрасываемые с ратуши сласти.
Одна из летящих сверху конфет больно стукнула Амирель по лбу. От синяка ее спасла маска, оказавшаяся надежным щитом. Девушка охнула и машинально схватила прилетевший подарок. Это оказался сахарный петушок на палочке.
Мельком глянув на него опытным глазом, Мелисси пренебрежительно заметила:
– Тут больше меда, чем сахара. Интересно, граф Холлт об этом знает? Наверняка заплатил как за чистый сахар. Это чистое разорение, мед-то ведь в десять раз дешевле. Обманывают его все, доверчивый он чересчур.
Амирель хотела узнать, с чего это она взяла, но тут кто-то потянул ее за рукав, и раздался тоненький плаксивый голосок:
– Тетенька, дайте петушок, пожалуйста! Мне ни разу не удалось его поймать! А мне так хочется его попробовать!
У Амирель болезненно ойкнуло сердце. Возле нее стояла плохо одетая девочка лет пяти, напомнившая ей младшую сестру. Амирель молча протянула ей леденец, и малышка расцвела. Крикнув:
– Спасибо, добрая тетенька! – засунула петушок в рот целиком и спряталась в самой гуще толпы.
– Зачем она засунула в рот весь леденец? – Амирель недоуменно посмотрела ей вслед. – Она ведь может подавиться.
– Да чтоб другие дети не отобрали! – сердито пояснила ей хозяйка. – У тебя что, в детстве никто ничего не отбирал?
– Нет. – Амирель вспомнила свою большую дружную семью и поняла, как мирно они жили. – Отец такого не разрешал. У нас старшие всегда младшим уступали. И соседские дети себя так же вели. Хотя я их почти не видела. Только иногда в щелочку в заборе за ними подглядывала.
Мелисси завистливо вздохнула, пропустив мимо ушей ее жизнь за забором.
– Да, хорошо тебе жилось в дружной-то семье. И не видела ты, сколько жестокости порой творится в большом городе на улицах, да и за закрытыми дверями тоже…
Амирель ждала продолжения, но его не последовало. Хозяйка подвела ее к одному из высоких помостов, сколоченных вдоль всей площади, и приказала:
– Ну, любуйся. Это зверинец. Этого ты хотела?
Девушка ожидала чего-то веселого, но на помосте к крепкому столбу был прикован бурый мишка в висевшей грязными колтунами шкуре. Жалкий, понурый и голодный. Толпа ревела и свистела, порой в медведя летели довольно увесистые булыжники, но он уже ни на что не реагировал.
Амирель стало его жаль. Отвернувшись, она тихо спросила у своей спутницы:
– Можно его покормить?
Мелисси не жаловала лесное зверье. В ее представлении все они были кровожадными чудовищами, при любой возможности убивающие людей. Вид дикого медведя внушал ей отвращение и ужас, она, не отвечая, ухватила Амирель за руку и потащила к следующему помосту.
Тут было уже веселее. Двое жонглеров в полосатых костюмах швыряли друг другу горящие факелы, рассыпающие вокруг красноватые искры. Факелов было восемь, и они, с немыслимой быстротой крутясь вокруг своей оси, летали от циркача к циркачу. Амирель, замерев от восторга, заворожено следила за факелами, превратившимися в темноте в сплошные огненные полосы, враз позабыв про голодного медведя.
С другой стороны площади раздался красивый баритон, громко затянувший балладу о несчастной любви. Мелисси снова ухватила подопечную за рукав и потянула за собой. Той пришлось подчиниться.
Они с трудом пробились к следующему помосту. На нем стоял высокий красивый парень в черно-белом балахоне и под аккомпанемент виолы пел звучным высоким голосом о несчастной невесте, бросившейся в воду из-за погибшего до свадьбы жениха. Стоящие вокруг женщины вытирали слезы с глаз и благостно улыбались.
Когда он закончил, на помост полетели деньги. Растроганная Мелисси тоже бросила пару медяков. Амирель последовала ее примеру и кинула певцу монетку. Мелисси тотчас утащила ее обратно в толпу и грозно прошипела:
– Ты зачем серебро кидаешь? Хочешь, чтоб тебя ограбили?
– У меня больше ничего нет, – сконфузилась девушка.
– Ладно, давай сюда деньги! – скомандовала Мелисси и крепко зажала в руке полученную серебрушку.
Подошла к торгующему пирожками лоточнику, подала серебро и приказала:
– Два пирожка с мясом, да посвежее!
Тот недовольно осклабился.
– Вот ведь богатеи какие по ярмарке ходят! Сдачу им с целой серебрушки подавай! Что ж не с золотого?
– Если нет сдачи, так и скажи! – небрежно обрезала его Мелисси. – У другого купим, побогаче.
Покряхтев, лоточник все-таки набрал им на сдачу девяносто восемь медяков.
Ссыпав мелочь в руку Амирель, хозяйка тихо приказала:
– Не шикуй! – и принялась оглядываться в поисках кого-то.
Увидев ту самую маленькую девочку, что выклянчила у Амирель леденец, поманила ее пальцем. Та несмело подошла. Мелисси отдала ей оба пирога. Малышка, не поверив своему счастью, прижала их к груди и убежала, даже не поблагодарив.
– Стой! – воскликнула Амирель, думая дать ей еще пару медяков, но та даже не оглянулась, только припустила еще быстрее.
– Как она напоминает мне мою малышку… – тихо проговорила Мелисси, и в ее глазах сверкнула слеза.
Устыдившись своих слез, тут же с натугой улыбнулась и бравурно предложила:
– Что, пойдем на гаеров посмотрим?
Они пошли к полосатому помосту, поставленному возле самой ратуши. На нем отвешивали тумаки друг другу несколько одетых в пёстрые шутовские наряды фигляров. Они что-то кричали, осыпая друг друга ударами, и толпа вокруг довольно гоготала, главным образом плохо одетые мужики.
– Да, шутки все те же, – брезгливо заметила спутница ничего не понимающей в этих выкриках Амирель. – Новенькое придумать им не по силам. Ладно, тебе слушать такое еще рано. Пошли отсюда!
Они пошли дальше, ненадолго задерживаясь у всех попадавшихся по дороге помостов. Народ шумел все больше, подкрепившись хмельным пивом и сидром. Мелисси с опаской посматривала на опьяневших мужиков, тянувших наглые ручонки ко всем встречным женщинам.
– Амирель, нам лучше отсюда уйти, – серьезно предупредила она, крича ей почти в ухо из-за сильного ярморочного шума. – Как бы в неприятную историю не попасть. Мне-то все равно, а вот тебе нельзя. Но если влипнешь ты, то потянешь за собой и меня.
Но у Амирель, впервые видевшей столько нового, забавного и интересного, здравый смысл отказал напрочь.
– Да что тут может случиться? Здесь же полно стражников, они не допустят ничего плохого.
Подтверждая ее слова, мимо промаршировал отряд стражи в надраенных до блеска в честь праздника латах. Некоторые из них были близкими друзьями Мелисси, к которым принадлежали те, кому посчастливилось побывать в ее постели.
Несмотря на темную накидку и маску, многие ее узнали и принялись лукаво подмигивать, намекая на новую встречу. Но она высокомерно задрала нос и сделала вид, что видит их в первый раз.
После встречи с караулом Мелисси несколько успокоилась, но все равно держалась настороженно, крепко схватив подопечную за рукав и опасливо поглядывая вокруг.
– А где здесь продают пирожное? – вертя головой по сторонам, воодушевленно спросила Амирель.
– Пирожное? – хозяйка удивилась. – Откуда ты это название-то знаешь? У меня в гостинице такое не готовят.
– Из гривуазных романов, откуда же еще? – простодушно призналась девушка. – Там кавалеры всегда угощают своих возлюбленных пирожными и конфетами. Дамам это очень нравится. Вот я и думаю, что же это такое. Очень хочется попробовать.
Мелисси посетовала на свою непредусмотрительность. Ведь что ей стоило велеть приготовить своему повару пирожное якобы для себя, и угостить им Амирель. Но она никогда не заказывала сласти, потому что не любила их, и об этом знали все. Да и готовить их не выгодно. В ее гостинице останавливались главным образом купцы, а они все поголовно грубые мужчины, и подобные излишества спросом у них не пользовались.
– Хорошо, я тебя проведу к твоим пирожным, но после этого мы немедля пойдем домой! – твердо сказала она и увлекла девушку к закрытым шатрам у противоположного выхода с площади.
Разноцветные шатры из плотного войлока стояли вдали от толпы, чтобы на вкусные нежные изделия не попадала дорожная пыль. Да и толкущейся на ярмарке бедноте здесь делать было нечего, выставленные здесь изысканные лакомства были им не по карману.
Мелисси с Амирель вошли внутрь одного из тех, что стоял поближе. Кругленький продавец в длинном белоснежном балахоне и высоком накрахмаленном колпаке окинул их оценивающим взглядом и чуть заметно поморщился. Кланяться им он не стал. От таких посетительниц прибыли ждать не приходится. Посмотрят на товар жадными глазами, облизнутся и уйдут.
Недовольная подобным обращением Мелисси сердито сдвинула брови в ответ, а Амирель пренебрежения и вовсе не заметила. Внутри на длинных лотках покрытых белой пекарской бумагой рядами были выложены прекраснейшие в мире сласти. У нее тут же разбежались глаза от их обилия, а от соблазнительного аромата рот наполнился слюной. Ей хотелось попробовать все-все-все.
На цены она даже не смотрела, но возмущенный шепот Мелисси привел ее в чувство:
– Двадцать медяков, тридцать, пятьдесят! Кошмар! И за что? За обычный кусок теста? Нет, это не для нас! Пошли отсюда!
Но Амирель ее не слушала. Как сомнамбула, она, отсчитав сорок медных монет, протянула их продавцу, и, не поднимая глаз, указала на белоснежное пирожное.
– Прекрасный выбор, госпожа! – восхитился продавец, подавая ей пирожное и одновременно бросая на нее слишком уж внимательный взгляд.
Мелисси тут же оттерла девушку за свою спину и подала двадцать медяков, указывая на самое дешевое пирожное. Получив его, хотела выйти из шатра, но тут, перегородив выход, в него зашли три роскошно одетые дамы с семью девочками разного возраста, начиная с уже полностью оформившейся барышни лет четырнадцати и кончая малюткой лет трех. Все девочки были наряжены в пышные бархатные платья, на плечи накинуты меховые плащи с дорогим собольим подбоем, на одинаковых светлых головках красовались кокетливые капоры.
Тут же забыв про Амирель с Мелисси, продавец склонился перед вошедшими чуть ли не до самой земли. Амирель, увлеченная вкуснейшим в мире пирожным, посмотрела на вошедших мельком, раздумывая, что бы еще купить, а вот Мелисси присела в низком почтительном реверансе. Ей ответили милостивым кивком и дружеской улыбкой.
Дети с радостными криками кинулись к пирожным, а старшая дама захотела перекинуться словцом с хозяйкой «Пряного ветра», но та сделал вид, что не заметила призывного кивка, и быстро выскочила за полог шатра, не забыв увести и свою беспечную спутницу.
Только отойдя на достаточно большое расстояние, с облегчением выдохнула:
– Уфф! Кажется, пронесло!
С наслаждением слизывая с пальчиков остатки невообразимой вкусности, Амирель рассеянно поинтересовалась, рассматривая крутившиеся по периметру площади огненные шутихи:
– А кто это был?
– Сама графиня Холлт с дочками! – сердито прошипела Мелисси, зорко поглядывая по сторонам и передавая Амирель свое пирожное. – А она одна не ходит! Значит, кругом охрана и, – она угрожающе посмотрела на слишком беспечную девицу и зловеще добавила: – эмиссары тайного королевского сыска! Не хочешь с ними встретиться?
Как она и рассчитывала, Амирель вздрогнула, побледнела и тоже принялась испуганно озираться, забыв про пирожное в своей руке.
– Что, домой? – Мелисси была уверена, что на сей раз возражений не окажется.
Их и не было. Испуганная до дрожи девушка немедленно повернула к выходу из площади, жуя пирожное, даже не понимая его вкуса.
Вот только выйти им не дали.
Какой-то подвыпивший бородатый мужик в облитом пивом длиннополом кафтане обхватил Амирель за талию и увлек за собой в самый центр толпы, туда, где на огороженной веревками площадке шли кулачные бои. От него мерзко несло перегаром и потом, и еще чем-то на редкость противным.
Амирель затошнило от брезгливости. Испугавшись, она пыталась вырваться, но он только крепче сжал ее и пригрозил:
– Вздумаешь звать стражников, только хуже сделаешь! Я здешний король, Хран. Знаешь меня?
Амирель никогда о нем не слышала и честно сказала:
– Нет. А что вы здесь делаете? Я думала, король только в столице.
Он запрокинул голову, выставив острый кадык на грязной шее, и заливисто заржал, как жеребец во время гона.
– Ну, ты и простушка! Из глухой деревни, что ли? – и горделиво пояснил, не дожидаясь извинений: – Я король преступников всего Холлтбурга, ясно?
У Амирель от страха мелко задрожали руки.
– Отпустите меня, пожалуйста! Вы мне не нравитесь! – взмолилась она, отворачиваясь в сторону от его смрадного рта.
Он снова развеселился. Плотнее прижав к себе и нагло обшарив ее хрупкую фигурку сверху донизу огромными грязными лапами, заверил:
– А это неважно. Главное, чтоб ты мне нравилась. Тельце у тебя ничего, грудки славные, налитые, задок кругленький, а если мордочка подкачала, то на нее можно и не смотреть. Она мне без надобности. – Положив руку на ее грудь, болезненно сжал.
Мимо прошел отряд стражников, бдительно следящий за порядком. Амирель с мольбой посмотрела на них, боясь кричать. Вдруг они потребуют у нее снять маску, что она тогда будет делать?
Хран, решивший, что она не стала звать стражу из-за его угрозы, одобрительно хлопнул ее по заду тяжелой ручищей.
– Молодец, умная девка! Или не девка?
– Что вы имеете в виду? – растерялась Амирель.
– Да мне это без разницы. От тебя требуется только юбку за тем углом задрать повыше и все, а дальше я сам справлюсь. – И он решительно потащил ее дальше, обещающе оглаживая по заду.
Амирель с трудом переставляла онемевшие ноги. Неужели ее изнасилуют здесь, на празднике?
– Не боись! Если ты мне по нраву придешься, я тебя к себе заберу! Будешь королевой. Недолго, правда, мне бабы надоедают быстро. Всем вам только одно надо – деньги! А денежки я и сам люблю! – он снова похабно загоготал и прижал ее руку к вздыбленной ширинке, показывая, что он уже готов.
По Амирель волной прошла волна омерзения. Разозлившись, она твердо потребовала, срываясь на крик:
– Отпустите меня! Немедленно!
Разбойник пренебрежительно фыркнул, и не думая выполнять ее дурацкое требование, но, к собственному изумлению, опустил руки и сделал шаг назад. Она быстро ввинтилась в толпу и исчезла, а Хран еще несколько минут стоял, потрясенно глядя ей вслед. Наконец, хрюкнул, как кабан-переросток, стукнул себя кулаком по бедру и проговорил:
– Колдунья, как ни есть колдунья!
Амирель вспугнутым кроликом металась по площади от выхода к выходу, ища Мелисси. Нужно было убегать, прятаться, но она не помнила дороги домой. Когда они шли сюда, было сумрачно, а сейчас стояла полная темень, прорезаемая только редкими городскими фонарями, до неузнаваемости менявшими дорогу.
Да и не запоминала она ориентиры в полной уверенности, что и обратно пойдет со своей хозяйкой. И теперь напоминала себе перепуганного потерявшегося ребенка, не понимающего, куда делась мать.
Решив спросить у прохожих, где находится гостиница «Пряный ветер», Амирель подобралась поближе к приличного вида горожанкам, стоящим в окружении мужей. Они показались ей наиболее безобидными.
– И ведь семеро дочерей, семеро, а наследника-то нет как нет! – сокрушалась одна из женщин. – Кому титул-то с мэнором отойдут, ежели он так и не появится? Короне? Вот обидно-то будет! Владетели-то у нас испокон веку одни, графы Холлты, и хорошие владетели, добрые, рачительные. Если наследника не будет, кто нами править-то станет? Вдруг кому недоброму графство-то отдадут?
– А бастарда завести надо, раз законная супруга к этому делу неспособна, – с глумливой насмешкой высказался один из подвыпивших мужиков. – Раз законных наследников нет, король и бастарда признает.
– Ты говори, да не заговаривайся! – враз вскинулись на него женщины. – Графиня-то добрая, столько дел хороших делает…
– А чего ей еще остается, когда нормальное дите родить не в состоянии, – все с тем же пренебрежением продолжил охальник. – Вот потому и добрая, что выслуживается перед всеми. А было б у нее, как положено, два сына, так не была бы добренькой, потому что силу свою бы чувствовала. Как-никак, мать наследника. – И, описав рукой небрежный круг, презрительно выплюнул: – А теперь она кто? Жалкая мамаша разорительниц отцовского имения. За девками же приданое ой какое давать надобно, чай графские дочки. А платить за них кому? Отцу, из своих доходов!
Женщины снова принялись дружно защищать графиню, говоря, что сыновьям тоже нужно обеспечение давать, но мужики хором отстаивали ее неспособность и ничтожность.
Амирель бесшумно шагнула в сторону. Узнавать у них дорогу расхотелось. Наверняка этот противный мужик начнет расспрашивать, зачем ей гостиница да кто она такая. И запомнит. Еще и донесет в тайный сыск. Предчувствие опасности било по нервам, требуя убраться отсюда подальше.
Не зря Мелисси убеждала ее не ходить на праздник. А все ее глупое упрямство. Сидела бы себе тихо на крыше, любовалась на праздник издали. Ну и что, что было бы скучно? Зато безопасно. А что теперь? Куда ей идти?
Она повнимательнее посмотрела по сторонам. Нет, дороги ей самой не найти, ночью при свете неверных огней все кажется незнакомым. Постаралась успокоиться и принялась искать помост, к которому они с Мелисси подошли в самом начале, надеясь выйти от него в знакомый проулок и подождать свою хозяйку там, но ни на одном помосте медведя не нашла, а внешне они все были одинаковы.
Вконец запутавшись, отошла к большой бочке с водой, приготовленной по приказу графа для тушения опасных огней, он боялся возможных пожаров, и замерла, надеясь, что праздник скоро закончится, толпа рассеется, и они с Мелисси найдут друг друга. Что та так же суматошно, как и она, ищет ее на площади, не сомневалась.
Она неподвижно простояла больше часа и начала уже замерзать, ночь выдалась прохладной, но толчея вокруг стала лишь сильнее. Зеваки говорили об обещанном графом Холлтом дьявольском огне, без которого народ расходиться по домам и не думал. Что это за огонь, Амирель не знала и нервничала, боясь, что ее разоблачат.
Она тихо стояла за бочкой, стараясь не привлекать к себе внимания, когда по ушам ударил истеричный женский вопль:
– Медведь, бешеный медведь вырвался из клетки! Спасайтесь! Бегите!
Народ охнул и понесся к выходу с площади, давя друг друга. Амирель вспомнила худого и ободранного, ни на что не реагировавшего медведя. Как же нужно было его дразнить, чтоб он вспомнил, что он страшный лесной зверь, и вырвался на волю из железной клетки?
Людской поток чуть не снес ее с ног, и ей пришлось ухватиться обеими руками за края бочки. Неподалеку раздался угрожающий медвежий рев и следом полный нечеловеческой боли пронзительный детский крик.
Высоко подобрав юбки, чтоб не путались в ногах, Амирель, не помня себя, бросилась туда. Бежать никто не мешал, народ в панике моментально рассосался, как обычно бывает в минуты опасности.
Возле одного из помостов вся в крови лежала худенькая девочка в разодранном платье. Амирель узнала ее – это была та самая малышка, что попросила отдать ей петушка на палочке.
Одной лапой на ее слабенькой груди стоял медведь, второй готовясь нанести последний, роковой, удар. Девочка уже не кричала, а стонала из последних сил. Вокруг медведя толпились стражники, пытаясь отогнать его длинными пиками, но только еще больше его злили. Зверь обезумел и от боли, и от запаха свежей крови. Он рычал и огрызался, не собираясь сдаваться.
– Стойте! – закричала бежавшая изо всех сил Амирель, напрочь забывшая о себе. – Не трогайте его! Будет еще хуже!
Один из стражников повернулся к ней и грубо велел:
– А ты что можешь сделать, глупая малявка?! Иди отсюда поскорее, пока он и тебя не задрал! И без тебя тошно!
На площадь выскочила бедно одетая женщина и опрометью кинулась к малышке. Стражники ее оттолкнули, но она снова кинулась к ребенку, крича что-то непонятное. «Мать, – мелькнуло в голове Амирель, – пытается спасти дочь.» – и она решительно двинулась к медведю.
Один из стражников хотел ее остановить, перерезав ей дорогу копьем, но она протянула руку и приказала ему: «Стоять!» И он замер в той же скрюченной позе.
Стражники с сомнением смотрели на странную девушку, не пытаясь больше препятствовать, а она подошла к медведю, откинула с головы капюшон, сняла маску и, глядя ему в глаза, твердо приказала:
– Уходи отсюда! Скорее, или тебя убьют. Ты же умеешь лазить по деревьям, залезь на самое высокое дерево возле городской стены, потом по ней переберись на дерево с той стороны, и ты на свободе. Спеши, пока народ рассеялся! Стражников я удержу.
Медведь благодарно рыкнул и скрылся в ночи.
На площадь выбежала Мелисси, но Амирель ее не увидела. Опустившись на колени перед истекающей кровью девочкой, не замечая, что ее юбки намокли в крови, провела ладонью по рваной ране на груди, та медленно затянулась.
Девочка всхлипнула и замолкла, с надеждой глядя на свою спасительницу. Подбадривающе улыбнувшись терпеливому ребенку, Амирель залечила все кровоточащие ссадины и раны на ее руках и ногах.
Мать девочки, прорвавшаяся сквозь стражников к своему ребенку, упала на колени рядом с целительницей, с оторопью и надеждой следя за ее руками.
А наблюдающая за ними Мелисси до крови прикусила нижнюю губу.
Она уже понимала, что сейчас будет.