Со страху Василиса сначала вообразила дикого зверя с лошадиными копытами и по-кошачьи горящими глазами. То ли полкана, верх которого должен был быть человечьим, как говаривали старики, а низ лошадиным, то ли настоящего черта!
Но уже через несколько мгновений всадник оказался совсем близко, и Василиса облегченно выдохнула, чтобы вновь перестать дышать от страха. Всадник в богатом белом плаще, который не трепало ветром и не мочило дождем, да на белом коне повернул чуть голову, и в предрассветных сумерках Василиса явственно разглядела гладкий блестящий череп, острые костяшки скул и треугольный провал носа. В отличие от этого темного треугольника, впадины глазниц изнутри горели огнем, их и видела Василиса издалека.
Василисе показалось, что руки ее холодны не от непогоды, которая уже стихла, а от близости смерти. Она почти не дышала и сердце – стучало ли оно или это грохотали копыта белого коня?..
Ей казалось, что целую вечность она смотрит на всадника, а он смотрит на нее и взгляд этих бездушных огоньков проникает в самое сердце, холодным потом спускается по позвоночнику, заставляет мельчайшие волоски на теле встать дыбом. Если бы Василиса не сжимала в руке куколку, то наверняка замертво бы упала на землю и не поднялась бы снова. Но словно что-то кольнуло ее в руку, она моргнула и поняла, что прошла лишь пара мгновений. И всадник вовсе не глядел на нее, просто проскакал мимо, безмолвный и бесстрастный.
А Василиса задрала голову и убедилась, что ей не показалось, – небо уже начало светлеть. Серые сумерки постепенно отступали, а ведь она даже не заметила, как отступила ночная тьма! Все из-за ветра и холода, да и дождь еще – куда тут в небо глядеть, тут бы живой остаться!