«Не нужно ходить туда, к озеру», – говорил здравый смысл. – «Зачем тебе эти приключения? А вдруг что-то плохое произойдет? Тебе так хочется опозориться перед родителями и женихом?»
«Но если существо спасло меня, значит, оно не желает мне зла. Я сама собиралась вернуться, чтобы отблагодарить, и очень хочется посмотреть, как же выглядит этот чудо. Может, оно и нестрашное совсем?» – придумывало тут же отговорки внутреннее любопытство.
– Я схожу туда, – решила Лея. – Но только один раз. Я принесу гостинцы и больше никогда не вернусь. Мне не нужны проблемы.
***
Когда Лея утром ворвалась в комнату к сестре, она была уже при параде: надела бежевое льняное платье, собрала длинные каштановые волосы в пучок и надела сверху ободок, украшенный вышитыми розами.
Леда после завтрака обычно посвящала время укладке прически, и ее застали как раз за расчесыванием волос перед зеркалом.
– Одевайся быстрее! Мы сейчас пойдем к дедушке Густаву, – сказала Лея радостно, и вся она была какой-то перевозбужденной, словно сегодня был ее день рождения и она ожидала тонны подарков и толпу гостей.
Леда озадаченно посмотрела на сестру. Она начала перебирать в памяти, кто такой дедушка Густав, и внезапно вспомнила.
– А зачем мы к нему идем? – взволнованно спросила Леда, быстрыми резкими движениями дергая расческой из конского волоса по кончикам своих прядей.
– Я взяла с собой альбом и чернильницу! Хочу записать его рассказы о нечисти, – она продемонстрировала сестре небольшой чемоданчик, украшенный резными цветами и птицами.
– Похоже, вчерашний ужин действительно оставил тебя неравнодушной. Я вот ночью плохо спала, снились страшные зубастые рыбьи морды, – ее передернуло от воспоминаний о ночных кошмарах. – А под утро мне снилось, что за мной гонится медведь с окровавленной пастью.
Лея закатила глаза. Леда всегда умела испортить настроение колким замечанием. Но и за это она тоже любила сестру.
– Что же мне надеть? – спросила Леда у своего отражения в зеркале. Она закрыла лицо руками и озадаченно вздохнула.
Лея присела на кресло рядом с кроватью и удивленно наблюдала за сестрой.
– Надень то, в чем вчера спускалась на ужин. То белое платье. Да и какая разница? Мы же идем к старому крестьянину, а не к королю на прием.
– Ты не понимаешь! – вдруг огрызнулась Леда, но резко замолчала. – Я не могу даже к старому крестьянину пойти как попало.
Она открыла огромный шкаф, вытащила красное обтягивающее платье с длинной атласной юбкой.
Лея прыснула.
– Ха-ха, представляю, как поросята деда Густава будут прыгать по твоему шлейфу, – ей вдруг стало так смешно, когда она представила Леду в роскошном бальном платье посреди сарая, и как крестьянская коза начинает поедать юбку. Она схватилась за живот и захохотала.
Леда укоризненно посмотрела на сестру и повесила платье обратно. После долгих раздумий она все же определилась с нарядом: летнее желтое платье с белым кружевным воротником. К нему она подобрала шляпку и надела свежие, буквально на днях привезенные из столицы, модные туфли из белой кожи на небольшом каблучке. Выглядела она восхитительно. В довершение своего образа, Леда похлопала щеки пудреницей и слегка подвела глаза.
Лея подумала, что, возможно, ей тоже стоит серьезнее относиться к своему внешнему виду. Она почти не красилась, а модно одевалась, только когда приходили гости. Как уже не раз говорил отец Вергий: «Детство пора оставить позади». Нужно становится женщиной, чтобы господин Моррант в ней не разочаровался.
Наконец, сборы были закончены, и девушки направились, идя под руку, к окраине деревни. Именно там, почти что у самого леса, жил старик Густав.
Глава 6
Крестьяне никогда не видели больших денег. В поместье всем заправлял барон и не позволял своим батракам особо богатеть. Каждый август и сентябрь, когда поля уже были вспаханы, он собирал с батраков кое-какой продуктовый налог. Часть зерна и овощей барон продавал в соседние поместья, которые находились далеко, и, к счастью для Лафонтена, не славились плодородными землями. Барон продавал муку, картошку, соленья и неплохо на этом зарабатывал. Крестьяне много лет не имели к хозяевам претензий, и все шло своим чередом. Пока господа давали спокойно жить и работать, и не обирали их до последней нитки – о чем еще можно было мечтать? Мало того, часть прибыли барон благородно отпускал на содержание деревни. Он организовывал бурение скважин, чистил колодцы, помогал с заготовкой дров на зиму. Барон даже приглашал врачей для скотины, если с рабочим зверьем что-то случалось. Но это было крайне редко. Массовых эпидемий в поместье не было отродясь.
Заезжие гости барона часто с завистью говорили, что ему достался в наследство от предков едва ли не лучший участок земли в их стране. Захолустье, конечно, но продовольствием само себя обеспечивало целиком и полностью. Все остальное можно было заказать в столице, либо купить на передвижных ярмарках, которые заезжали в деревню по несколько раз в год.
Конечно, сами крестьяне жили, мягко скажем, не на широкую ногу. У них не было больших денег, вели быт только в рамках тех средств, которые могли себе позволить, и к благополучию не особо стремились. Не жили хорошо, нечего и начинать. Сегодня есть чем брюхо набить? Изба натоплена? Прекрасно. Удалось обменять тыкву на ботинки у заезжего торговца? Восхитительно. В каких-то экстренных ситуациях крестьяне всегда могли обратиться к барону. Тот редко давал денег, но, по крайней мере, мог попытаться разрешить конфликт.
Словом, между знатью и бедняками сложились достаточно крепкие и тесные вассально-крепостнические связи, в которых всех все устраивало.
Среди жителей деревни отношения были несколько другого характера, чего барон, разумеется, на себе никогда не ощущал. Хозяин был главный, как король, в его сторону смотреть разрешалось, но переходить границы в общении – нет. Его семью все уважали и пристально наблюдали за личной жизнью Лафонтенов. Все следили за беременностью баронессы двадцать лет назад, все радовались рождению у нее двух дочерей подряд. Когда девочки выросли, среди крестьянских баб часто всплывала тема, когда и за кого они выйдут замуж, и все ужасно хотели поприсутствовать на празднике. Уж барон-то наверняка организует все в лучшем виде. Каждый шаг Леи и Леды был известен. Стоило им выйти за порог, как за ними всегда кто-то наблюдал, их внешний вид оценивали, над манерами и этикетом по-доброму насмехались, и часто больше завидовали богатству. Баронские дочки в двадцать лет были юными, свежими девушками со светлой гладкой кожей, они носили длинные платья из дорогой ткани и прикрывали лица широкополыми шляпами. Зимой девочки грели плечи шубками, а нежные, не замученные работой руки прятали под меховыми муфтами. Крестьянки в двадцать лет уже рожали минимум по второму разу, и им оставалось всего несколько лет, прежде чем у них начнут болеть спины от тяжелой работы и частых беременностей, а лица их начнут медленно тускнеть от пахоты в поле в жаркий летний период. Баронские дочки выйдут замуж за таких же богатых мужчин и продолжат жить своей ленивой сытой жизнью, крестьянки же выйдут замуж за таких же батраков, и они будут работать все свои оставшиеся годы.
Но не все об этом задумывались. Для большинства классовое неравенство было само собой разумеющимся, а когда здесь поселились монахи, оказалось, что бедность и тяжелый труд – это божья благодать, и всем труженикам воздастся на этом и том свете. Все встало на свои места.
Крестьяне, сами того не осознавая, делились на внутренние группы. Они могли дружить целыми поколениями и выручать друг друга в сложные времена. Но были и семьи, которые здесь были изгоями. Таким отщепенцем был старик Густав. Его невзлюбили с первого дня, как он поселился в деревне.
Мельник обнаружил тогда еще молодого Густава у себя в коровнике. Заросший бородой, неотесанный мужчина лет двадцати пяти-тридцати спал мертвым сном, его не смущал стоявший колом запах навоза. На незнакомце не было одного ботинка, а на плече у него висела сумка, и даже находясь во сне, Густав крепко прижимал поклажу к себе. Мельник ушел за топором.
Когда Густав открыл глаза, то увидел над собой грузного разъяренного мужчину, который кричал на него и, замахнувшись топором, угрожал зарубить, если проходимец сейчас же не уберется прочь. Густав вскочил и принялся оправдываться. Он сказал, что не грабитель, а просто ужасно устал с дороги и хотел бы найти приют на пару ночей. Но, увы, в их деревне не было гостиниц. Мельнику Густав не понравился, и он отказал ему в ночлеге.
Ничего не поделаешь. Густав пошел в деревню, и появление нового человека все сразу заметили. Его сердитое, опасное лицо, руки и ноги в шрамах, вороватая походка наводили страху на всех. На Густаве будто было клеймо. Он грозно зыркал на молодых девиц, которые прятались за заборами своих изб, как только чужак проходил мимо.
В то время здесь еще всем управлял отец нынешнего барона, но сам он не жил в деревне летом, и богатое поместье стояло без хозяина. Увидев роскошный фамильный особняк, который так маняще высился на пригорке, окруженный на некотором расстоянии батрацкими домишками, Густав злобно ухмыльнулся. Да, тут есть чем поживиться. Опасливо озираясь, он прижал сумку к себе, будто хотел удостовериться, что не потерял ее. Он обошел особняк и понял, что здесь никто не живет. Может, прислуга какая-то и протирает там пыль, но сквозь окна было видно, что мебель завешана чехлами, а ковры собраны в огромные трубы, которые стояли, прислонившись к стенам. Он решил спрятаться пока в лесу и понаблюдать за господским домом. А ночью, если все будет удачно, он проникнет туда и вытащит что-нибудь небольшое и ценное, что можно быстренько продать, например, статуэтки или картины.
Густав снова посмотрел по сторонам и вдруг увидел, что в нескольких метров от него стоит пожилой мужчина в монашеской рясе.
– Вы путешественник? Если вам нужен ночлег, приходите в монастырь, мы выделим вам койку и дадим хлеба.
– Отвали, святоша, – огрызнулся Густав и направился к лесу.
– Не ходите туда один! – закричал монах. – Вы не знаете наш лес, он опаснен!
Густав даже не обернулся на это предупреждение. Он лишь саркастически ухмыльнулся. Опасный лес, ну да, ну да. Густав с двенадцати лет, как он примкнул к шайке разбойников, только и делает, что скрывается в лесах. Густав лучше других знает, как там выживать, даже если заблудится.
Он зашел в лес и направился в чащу. Выйдя на прелестную, залитую солнцем полянку, он сел на упавшее дерево и устало вздохнул. Сейчас бы поесть чего-нибудь. Он раскрыл сумку и посмотрел на толстую пачку денежных облигаций. К сожалению, сейчас нельзя было потратить деньги. Любой банк задаст вопрос, откуда у подозрительного типа в вонючей одежде и с небритой рожей такие средства. Ну явно не добытые честным путем. И это было правдой. Густав выкрал сумку у главаря шайки и два дня скрывался от своих. Он уже давно намеревался уйти из банды, но уходить без наживы было бы просто преступлением. В этой глуши, про которую Густав даже не слышал никогда, его точно не станут искать. А если и станут, то быстро не найдут. Густав достаточно умело запутал следы.
Увы, на денежные облигации купить еды у леса было невозможно. Поймать и приготовить зайца или птицу он тоже не мог. Ему нужно было скрываться и привлекать как можно меньше внимания. Но прошлой ночью он так выбился из сил, что не смог встать рано утром, чтобы уйти из хлева мельника незамеченным. Еще и этот монах прицепился.
Он осмотрелся и увидел роскошный ежевичный куст. А рядом с ним росли несколько деревьев шелковицы. Сочные сладкие ягоды свисали с веток, словно толстые черные пальцы.
Обрадованный, он принялся за еду. Может, внутри леса найдется еще что-нибудь? Сырые грибы тоже сошли бы, может, и дикие яблони найдутся. И действительно, стоило ему пройти дальше в чашу, как он оказался буквально окружен плодовыми деревьями. На Густава смотрели румяные красно-зеленые яблочки, а в еловой роще под каждым пнем росли чистенькие белые грибы. Почти что с радостным криком Густав нарвал яблок и принялся собирать все, что видел съестное.
Наевшись и набрав в сумку, где лежали бумаги, грибов до отказа, Густав вышел обратно к деревне. Спрятавшись за ягодными кустами, он просидел в своем укрытии до ночи. Видел, как женщина в белом фартуке заходила в господский дом. Она выносила оттуда ведра с грязной водой после мытья полов и выливала их в палисадник. Окончив с работой, женщина заперла двери особняка на ключ и ушла.
Густав радостно хмыкнул. Удача явно на его стороне. Крестьяне сейчас пойдут спать, а он спокойно залезет в дом и перевернет там все вверх дном. Как только наступила глубокая безлунная ночь, Густав вышел из укрытия и подошел к заколоченному окну. Он попробовал подергать за деревянную пластину руками. Она не поддалась сразу. Но после третьей попытки деревяшка треснула и отлетела вместе с гвоздями. Остальное уже было делом техники. Почти бесшумно разобрав окно, он залез в особняк. Поначалу Густав растерялся и не понял, где находится. Было похоже на коридор, соединяющий две гостиные или спальни. Он походил-походил туда-обратно, подергал двери, которые закрывали коридор с двух сторон, но так и не смог их открыть. Он пытался их выломать, вскрыть железным прутиком замок, ничего не помогало. К дверям снаружи было приставлено что-то очень тяжелое, что не позволяло Густаву их открыть. Взбешенный и раздосадованный, он понял, что надо вылезать обратно на улицу и пробовать проникнуть в господские комнаты через другие окна.
Но когда он очутился снаружи, его уже ждал сюрприз. Кто-то сильной хваткой дернул его за локоть, и несколько рук прижали его к стене дома. В лицо ему ткнули зажжённым факелом.
Густав увидел, что несколько крестьян крепко держат его, а факелом светит тот самый монах, которого он встретил утром.
– Вы что это тут удумали? – спросил священник, сердито смотря на него. – Решили, что мы ничего не поймем?
– За дураков нас держишь?! – рявкнул один из державших его крестьян.
Густав испугался, но он всегда был готов к такому повороту событий. Даже хорошо, что это крестьяне, а не воевода с отрядом. С бедняками можно договориться. А святошу вообще не стоит воспринимать всерьез.
– Отпустите, уважаемые. Мне есть что вам предложить взамен, – он угодливо улыбнулся и подмигнул монаху.
Но, похоже, этот жест только сильнее разозлил всех.
– Нам ничего твоего не надо! Ты – вор! Мы не потерпим, чтобы такие люди, как ты, находились здесь.
– Ну так отпустите меня подобру-поздорову! – возмутился Густав. – Я уйду и больше вас не побеспокою! Я ничего не украл, клянусь!
Державшие его крестьяне с новой силой вжали Густава в стену, он закряхтел от боли. Их грубые пальцы жгутами обвили его плечи и руки. В уцелевшем сапоге был спрятан нож, как раз на такие случаи: и для самообороны, и для нападений. Нужно вести себя в меру покорно, иначе они обыщут его и отберут оружие, а нож он сумеет тихонько вытащить в нужный момент.
– Вяжите его, – скомандовал монах.
– Что?! Зачем?! – завопил Густав и начал отчаянно сопротивляться. Ему удалось оттолкнуть руку одного крестьянина, державшего его за плечо, и тут же ударил кого-то из них в челюсть. Крестьянин закричал от боли и схватился за лицо. Под носом у того хлестала кровь.
Но драться не получилось, как только Густав ударил еще одного нападавшего, пытавшегося заломить ему руку, что-то тяжелое стукнуло по голове, и он тут же отключился. Последнее, что он видел перед собой – подол рясы монаха, быстро приближавшегося к нему.
Какое-то время он мучился долгим, тяжелым сном и пробудился от жуткой мигрени, которая раскалывала надвое его череп. Макушка под волосами пылала огнем, и эта боль расходилась ко лбу, била спазмом и возвращалась в затылок. Густав пытался что-то сказать и разлепить глаза, но вышло какое-то бессвязное бормотание, даже говорить было тяжело. Глаза не слушались, он ничего не видел, веки будто прилипли друг к другу, на лице чувствовал какую-то вязкую жижу, которая стягивала кожу.
«Это кровь», – внезапно осознал он. – «Ублюдки оглушили меня, надо убираться отсюда».
Густав пошевелил руками и понял, что связан, мало того, тело находилось все это время в качке. Его куда-то тащили. Впервые Густаву стало страшно за себя. Никогда он не попадал в такую передрягу. Один глаз удалось разлепить, и в ночной темноте получилось разглядеть только яркое пятно пылающего факела в руке у монаха, который возглавлял процессию. Куда они его тащат? Его связали, оглушили и теперь куда-то несут.
Вдруг несшие его крестьяне остановились и грубо бросили Густава на землю. Тот заохал и посмотрел наверх. Над ним с факелом стоял монах. Огонь освещал лицо пожилого мужчины, которое не выражало никаких эмоций, кроме откровенного презрения. Над монахом колыхались кроны деревьев. Они были в лесу.
«Дело плохо», – подумал Густав. Ночью в незнакомом лесу было очень опасно. Любой овраг, и ты сломаешь ногу, случайная берлога – и там может оказаться логово медведя или волка.
– Мы предложили тебе кров и пищу, но ты предпочел ответить нам злом. Пусть хозяин леса решает, жить тебе или умереть, – сказал монах.
Тут Густава, наконец, прорвало.
– Что вам от меня надо?! – закричал он, злобно глядя на монаха и крестьян, переводя глаза с одного сурового лица на другое. Их было семеро, и, судя по их серьезно настроенным физиономиям, никто не сомневался в правильности своих действий. Густав попробовал пошевелиться, но понял, что крепко связан. Но он все еще чувствовал, что в сапоге лежит нож, значит, они его не обыскивали. Сумка с облигациями тоже была на нем.
– Мерзавец, задумал причинить нам вред, ты поплатишься за это! Нам здесь не нужны такие, как ты!
– А вам какое дело, если я хотел грабануть тутошнего толстосума? Ну, стащил бы я пару побрякушек, вам-то что? – рявкнул в ответ Густав, в корне не понимая такого несправедливого к себе отношения. – Он еще накупит!
– Ты украл и сбёг! А нам потом отвечать за это! – сказал один из крестьян, указав на себя пальцем.
Густав раздраженно закатил глаза. Похоже, все-таки придется поделиться с ними облигациями. Просто так они его не отпустят.
– Слушайте, у меня есть ценные бумаги. Я могу каждому из вас дать по одной. В столице обменяете их на золотые монеты.
Крестьяне с монахом переглянулись.
– Я закопал их в лесу, когда пришел сюда, – Густав решил отвести подозрения, что бумаги все это время были при нем. Авось удастся их одурачить. – Это о-о-очень ценные документы. Я сам планировал их обменять, но раз уж произошла такая история…
Вдруг ему прилетело кулаком по носу. Густав упал на землю и зашелся кашлем. Горло залило кровью, несколько зубов вылетело изо рта.
– Нам не нужны твои бумаги. Хозяин леса дает все блага, которые необходимы человеку для счастья, – сказал монах. Густав, лежа на земле и зажмурившись от боли, не видел священника, только его голос властным тоном раздавался над ухом. – И мы не дадим наш край в обиду. Дело не в том, что ты хотел украсть безделушки. Дело в самом НАМЕРЕНИИ, – монах медленно, с расстановкой произнес это слово. – Я видел, как ты уходил в чащу, и видел, как лес накормил и приютил тебя. Хозяин леса был добр к тебе, а ты решил ответить злом на его гостеприимство. Барон, что тут живет, тоже чтит хозяина леса. И мы не позволим всяким проходимцам причинять вред ни господскому дому, ни нашим крестьянам, ни самому лесу.
– Да что ты заладил! «Хозяин леса»! Вроде монах – значит, проповедуешь своего христианского бога. Что за бред ты несешь! Какой хозяин леса?!
Густав потерял самообладание, он не понимал, что эти странные люди хотят от него и как заставить их отпустить его. Они отказались от денег, они любят своего барона, раз так защищают его особняк, они избили Густава до полусмерти. И что будет дальше?! Что эти безумцы задумали?!
«Нужно достать нож и бежать!» – в этот момент Густав был почти готов вознести молитвы всем богам, которые только могли существовать. В этот момент он даже пожалел, что промышлял грабежом церквей и монастырей. Может, это расплата? Ну нет, так просто его никто не возьмет. Ни Бог, ни сатана, ни хозяин леса – никто ему не указ!
Тут Густава внезапно ударили ногой в живот. От неожиданности он захрипел и захаркал кровью. Еще один удар прилетел в спину. Густав завопил, на глазах выступили слезы. Его ударили еще несколько раз и потом покатили куда-то по земле. Катили-катили пару метров и остановились. Свежий ветер подул Густаву в лицо, он открыл залитые кровью глаза и понял, что его тело наполовину свешивается с высокого обрыва. Внизу были скалы и черная спокойная гладь воды. Густав все понял: они хотят его убить.
– Монах! – закричал Густав в последней надежде воззвать к совести священника. – Ты же человек божий, заповедь знаешь такую: не убий?! Как ты можешь так со мной поступать? Я же не сделал вам ничего плохого! Да, я хотел обокрасть дом богача и раскаиваюсь в этом, я не должен был! У меня уже был хороший улов, но от жадности полез еще за добычей. Я уйду из вашей деревни и больше никогда-никогда не вернусь!
Монах наклонился над Густавом.
– Я не собираюсь тебя, гадкая рожа, исповедовать. Я не буду отпускать тебе грехи, – процедил он. – Хозяин леса решит твою судьбу. У нас говорят, что после окунания в озеро жизнь человека полностью меняется. Может, и тебя священные воды направят на путь истинный.
Сказав это, монах подошел к лежащему на земле, связанному по рукам и ногам Густаву и пинком столкнул его в пропасть.
Густав зажмурил глаза. Все его внутренности сжались, сердце замерло. Еще пара мгновений, и ударится о скалы. Камнем он падал вниз, головой вперед, и неосознанно попытался прижать к себе сумку с облигациями. Самое ценное было при нем, никто до сокровища уже не доберется.
Тело его ровным броском упало в воду, оставив на поверхности россыпь пенных пузырей. Когда Густав погрузился в озеро, он запрокинул голову. Осознав, что все еще жив, начал отчаянно крутиться, пытаясь освободить руки. Сумка с бумагами намокла, впитала в себя много воды и, отяжелев, тянула его ко дну.
Кажется, веревка начала поддаваться. Густав рьяно принялся вырвать руку из петли, но тут взгляд его привлекло какое-то движение рядом с ним. Что-то большое, как рыба, или дельфин, проплыло совсем близко. Сердце его замерло, кислорода в легких становилось все меньше. Испугавшись, он вздохнул, и вода тут же хлынула в его нутро. Густав начал терять сознание, дыхание прервалось.
«Пусть я скорее умру от удушья, чем меня начнет жрать эта тварь», – подумал он. И в тот же момент отключился.
***
Когда Густав очнулся, все еще была глубокая ночь. Он лежал на спине и смотрел в небо. Совсем низко плыли серо-черные облака. Дул приятный прохладный ветер. Босые пятки щекотала вода.
Густав приподнялся и обнаружил, что лежит на песчаном берегу озера.
– Как же я…? – прошептал он и хотел сказать, «как же я выжил», но тут же вспомнил про сумку. Он осмотрелся, но сумки ни на нем, ни вокруг не было. Густав прикоснулся к голове и обнаружил, что вся его макушка и лоб обмазаны какой-то кашеобразной мазью. Она пахла травой. Голова больше не болела, веревка, которой он был связан, пропала.
Он встал на ноги и, слегка покачиваясь, огляделся. Это был обычный песчаный берег, недалеко был тот самый утес, с которого его скинули сумасшедшие крестьяне. Потом он чудом не упал на скалы, после видел какую-то тварь в воде. Может, это был огромный сом? Такие, он слышал, водятся в пресной воде. Это и был хозяин леса? Пф, бред какой. Идиоты-крестьяне, идиот-монах.
«Кто тогда меня вытащил?» – подумал Густав. – «Я сам добрался до берега, просто не помню этого?». Он невольно опять дотронулся до головы, пальцы вляпались в травяную мазь в волосах. С отвращением он вытер руку о штаны. «А эта дрянь на мне откуда?»
На трясущихся ногах он подошел к озеру, наклонился над водной гладью и в отражении увидел свой темный силуэт. Зачерпнул воды в ладони и умылся. Раны на лице и голове защипали, из глаз посыпались искры. Густав зажмурился и умылся еще несколько раз. Он опустил голову под воду и стал оттирать грязь с волос. Почему-то наличие этой странной субстанции на теле пугало его, ему виделся в этом какой-то дурной знак.
«Черт!» – Густав вытер лицо и ударил кулаком по воде, подняв волну брызг.
– Черт возьми! – снова вскрикнул он, совершенно не думая о том, что его могут услышать и что безумные крестьяне с монахом вернутся за ним и довершат начатое. – Я так старался! Я столько всего пережил, чтобы украсть эти дерьмовые бумажки! А теперь они утонули! Дерьмо! Черт!
Он схватился за голову, но тут же убрал руки и закричал. Острая боль снова растеклась по черепу и даже прострелила в колено.
– Я вернусь в деревню и отрежу дерьмовому святоше язык! Я выколю глаза каждому из этих мужиков, кто тащил меня сюда!
Густав упал на песок и пытался отдышаться. Невероятная усталость завладела его телом, он не чувствовал ни рук, ни ног. Хотелось уснуть здесь и больше ни о чем не думать, ни о деньгах, ни о мести.
– Не трогай монаха, он всего лишь пытался защитить деревню.
Густав приподнялся и принялся озираться по сторонам.
– Кто это сказал? – рявкнул Густав, но голос его все же дрогнул от страха. Теперь он по-настоящему испугался. – Покажись, морда, иначе я за себя не отвечаю!
Он вытащил нож из сапога и принялся размахивать им перед незримым противником. Вдруг увидел, что в нескольких метрах от него в озере сидит женщина. Ее длинные-длинные волосы опускались под воду и закручивались в ней волнообразными линиями. Густав в темноте почти не видел ее лица и очертаний тела, только два больших глаза сверкали и немигающе, неотрывно смотрели на него.
– Уходи, двуногий, – сказала женщина. – Монах слишком рьяно исполняет свое обещание, нам не нужны такие жертвоприношения.
– Кому нам? – только и смог выдавить из себя Густав. Страх все еще сковывал его тело, трясущейся рукой он направил нож на женщину. – Ты еще кто ? Ты с ними в одной шайке? Я так и знал! Верни мне мои деньги, верни мне мое золото!
– Извини, мне пришлось перекусить ручку твоей сумки. Она была слишком тяжелой, я не смогла бы дотащить тебя до берега.
Густав, распахнув глаза от удивления и досады, молча пялился на сидевшую неподвижно женщину, она была словно каменное изваяние. Он видел, как двигаются ее губы во время разговора, но вся она не шелохнулась ни разу. На шее у нее висела большая черная чешуйка на веревочке.
«Кто эта девка?» – думал он, прокручивая в голове все возможные варианты.
– Тебе раскроили черепушку. Зря ты смыл мазь, что я наложила тебе на голову. Она останавливает кровь и заживляет раны. Прощай. Мне правда жаль, что с тобой так поступили, но я никак не смогла бы помешать двуногим. Утес – ваши владения.
«Что она такое несет», – Густав молча смотрел на оправдания незнакомки, хотя он их не просил и даже не понимал, что она имеет в виду. Вдруг женщина сдвинулась с места и приподняла колени, но вместо ног, у нее был огромный рыбий хвост. Он начинался под пупком и постепенно сужаясь к низу, заканчивался широким раздвоенным плавником примерно на уровне стоп, если бы они у нее были.
С отвисшей челюстью Густав смотрел на русалку. Она была на мелководье, фактически села на мель. Чтобы уйти на глубину, ей надо немного отползти назад. Это его шанс! Пускай он потерял деньги, но, черт возьми, если действительно поймает русалку, сколько золота за нее отгрохает! Живая или мертвая, она достанется ему!
Этот злой порыв возник у него так внезапно, что Густав даже не успел как следует все обдумать. Дело шло на секунды. Сейчас девка уйдет под воду, и больше он ее не увидит. Раз у нее нет ног, значит, на суше она бессильна. Густаву было уже все равно, страх испарился, еще более привлекательная добыча сама приплыла в руки. Кому нужна статуэтка из дома барона, когда тут в озере плавает чертова русалка! Настоящая русалка, черт побери, настоящая девка с рыбьим хвостом! Густав ринулся вперед и в мгновение ока оказался рядом с русалкой. Он схватил ее за руку и стал тянуть за берег. Девушка от неожиданности закричала и укусила Густава в запястье. Зубы ее оказались острыми, как у собаки, с рвущими кожу клыками. Густав взвыл и тут же начал чувствовать, как рука немеет, но продолжал тащить русалку, одновременно поражаясь тому, какая она тяжелая.
– Я спасла тебя, а ты вот как со мной поступаешь! – закричала русалка, оскалив зубы, Густав увидел, как они сверкнули при свете луны. Но это его только раззадорило, он ухмыльнулся и приставил нож к горлу девушки.
– А мне не нужна помощь от какой-то мертвецкой твари! Ты спасла мне жизнь, ну так тебе же хуже!
Он занес над ней кинжал, но девушка стала обороняться: укусила его еще раз, на этот раз в локоть, в самые вены, однако Густав уже не обращал внимания на ее попытки сражаться. Было больно, но экстаз битвы и жажда наживы придавали ему сил, он хотел крови и денег, и сейчас их получит.
– Знаешь, сколько золота я потерял из-за твоих дружков?! – закричал он ей в лицо, притянув несчастную за волосы. – Они меня чуть не убили, а ты говоришь «прощай, мне жаль, что так вышло», – передразнил он русалку писклявым голосом. – Ты так просто не отделаешься, тухлая селедка.
– ВЕСЛАВ! – завопила русалка, пронзив лес своим криком. Птицы, испугавшись шума, тут же вспорхнули с крон деревьев над ними.
– Мужика своего зовешь?! – догадался Густав. – Ничего, я с вашим братом управлюсь и в одиночку!
Он оттащил русалку за волосы подальше от воды. Это могло его как-то обезопасить от нападения ее соратников из озера. Густав подтащил русалку к дереву и ударил несчастную об него. Вскрикнув от боли, та внезапно закрыла глаза и затихла.
«Отрубилась», – подумал Густав. Он знал свое дело: куда и как надо бить. Не в первый раз. Но нужно торопиться, девка кого-то позвала и этот кто-то, возможно, сейчас мчится сюда. Хозяин леса? Ну давай, нападай.
Он взял русалку за плечи и перевернул ее на спину. Теперь, когда она растянулась на земле во весь рост, стало понятно, что это была не человеческая девица. Тело до пупка было женское, хотя кожа бледно-зеленая, как у мертвечины. Длинные толстые пряди волос были будто обмазаны маслом. Лоб русалки кровоточил от удара. Кровь стекала по лицу без бровей и ресниц и капала на землю. Длинный тяжелый хвост переливался под лунным светом, и каждая чешуйка сверкала в бликах воды, как черный бриллиант.
Пламя битвы потухло, и в голову начали приходить мысли о дальнейших действиях. Как и куда он ее потащит? Густав не рассчитал силы, когда решил сделать русалку своей добычей. Но можно и не забирать ее «целиком».
Сначала он думал снять с русалки амулет-чешуйку, но, взяв его в руки и погладив в шершавых пальцах, решил, что это дешевая безделушка, и выручить за это денег не удастся. Затем взгляд упал на хвостовой плавник. Он сел на корточки и поближе рассмотрел его: это был двойной плавник шириной почти в метр, который состоял из вытянутых тонких хрящиков, соединенных между собой полупрозрачной пленкой. Перепонка же вблизи выглядела как сетка изящных нитей, так же как и чешуйки, блестевшая под ночным небом. Это зрелище так его заворожило, что он не успел заметить, как русалка очнулась. Поднявшись на локтях, она попыталась ударить Густава хвостом, но тот предусмотрел это, заломил ей руки за спиной и перевернул русалку на живот, усевшись на нее сверху, на поясницу.
Густав ухмыльнулся. Всю девку, он, конечно, забрать не сможет, но в доказательство, что встретил русалку, сделает кое-что другое. Густав заберет ее плавник. Пускай плавает в своем озере и помнит о том, как ее мужик, или кто он ей там, натравил на храбреца Густава безумных крестьян, несправедливо его оболгавших и чуть не лишивших его жизни. Он достал из сапога нож, приставил к хвосту русалки и принялся срезать плавник. Кровь горячей струей обожгла ему лицо. Русалка пыталась его укусить, но внезапно лишилась чувств. Густав продолжил резать ее хвост, пока кровь заливала ему руки.
Я была добра к тебе, но ты отплатил мне дурной монетой. Забирай мой хвост, я добровольно отдаю его тебе. Но взамен… Я проклинаю тебя, двуногий. Ты никогда не покинешь наш край. Ты будешь жить долго, будешь жить всем назло, но судьба твоя теперь навек связана со смертью. Ты увидишь смерть своих детей, ты увидишь смерть своих внуков. Всех, кто дорог тебе. Ты…
Глава 7
Лея и Леда приближались к дому дедушки Густава. Погода была на редкость прекрасная, несмотря на начало сентября было жарко, как летом. Одетая в плотное дорогое платье Леда с досадой подумала, что начинает потеть от этого длительного похода, и мысль, что ее внешний вид может хоть немного отойти от идеального, пугала ее и выводила из себя, но она сдерживалась. Нужно было послушать сестру и одеться в легкий льняной сарафан. Леда аккуратно обходила лужи, оставшиеся от недавних дождей, в то время как Лея замечала ямки с грязевой водой в последний момент и один раз все же вляпалась туфлей в жижу.
Увидев ужас на лице сестры, которая поймала ее за рукав, Лея захихикала и сказала, что на солнце все быстро высохнет и матушка не заметит.
Леду очень удивила цель визита Леи к местному старику, который почти не выходил из дома уже много лет, жил на окраине и никогда не посещал деревенских праздников, даже когда их организовывал барон. Густава не любили и обходили стороной, дел с ним старались не иметь, но и прогонять из деревни никто не стремился. Он не приносил никому проблем и доживал годы тихим затворником.
Если бы Лее понадобилось сходить в гости к другой крестьянской семье, она бы с ней не пошла, она не особо любила общение с батраками. Они были грязными, неотесанным, от них пахло потом и навозом, внутри изб было тесно и неуютно, а земляные полы в крестьянских домах вызывали у нее отвращение. После близкого контакта с деревенскими она по несколько часов принимала ванну у себя в особняке, отмокая в ароматной пене и обливаясь духами, чтобы смыть эти запахи. Она уважала труд крестьян и прекрасно понимала, откуда у Лафонтенов на столе вкусное мясо и свежий хлеб, но заставить себя саму стать терпимее к их образу жизни, манере речи, зачастую грубой, полную неприличных выражений, она никак не могла, эти люди отталкивали ее. Леда всячески скрывала свои истинные чувства и старательно сдерживалась, вела себя соответствующе своему положению. Нужно быть вежливой и улыбаться человеку, который не мылся несколько недель, но который привел к ужину молочного поросенка.
Но Лея позвала Леду именно к старику Густаву, и это была прекрасная возможность, чтобы…
Ход ее мыслей прервал радостный возглас сестры.
– Вот мы и пришли! Как же далеко он живет, я уже все каблуки истоптала.
Леда вдруг остановилась и взяла сестру за руку.
– Лея, прости, если мои слова тебя ранили.
– Какие слова? – девушка растерянно заморгала.
– Когда сказала, что ты была в лесу на свидании с разбойником. Я была так рада, что ты наконец пришла в себя. Честно, когда ты несколько дней подряд мучилась болезнью, я уже начала бояться, что… – она опустила голову, – … что потеряю тебя. И когда болезнь отступила, я была вне себя от радости и наговорила всякой чуши. Потом увидела твой усталый, злой взгляд, и до сих пор меня дрожь пробирает, когда вспоминаю, как ты на меня посмотрела.
Лея крепко обняла сестру за плечи.
– В тот день я действительно чуть не погибла. Не было там никакого свидания. Тем более, меня ждет господин Моррант, – девушка слегка улыбнулась. – Мне было приятно услышать от тебя эти слова. Я всегда говорила, что мы с тобой одно целое. Что бы ни случилось, всегда будем опорой и поддержкой друг другу.
Сестры взялись за руки и постучались в забор Густава. Им никто не ответил, но громко залаяла собака. Следом изнутри послышался взволнованный галдеж гусей. Кто-то шлепал тяжелыми шагами к ним со стороны избы.
Забор резким толчком отворился. На них смотрел седой сгорбленный мужчина, скромно одетый в льняные штаны и замусоленную рубаху. Тяжелые брови нависли ему на глаза, отчего казалось, что он все время щурится, еще и прихрамывал на одну ногу. Густав сначала не понял, кто к нему пришел. Из-за больной спины он в основном смотрел вниз, и первым делом увидел длинные юбки дорогих платьев, которые вряд ли могли носить крестьянки. С подозрением он посмотрел наверх и встретился глазами с Леей. Леда же спряталась у сестры за спиной.
– Чем обязан? – прохрипел Густав.
Лея выдохнула. Она не знала, что сказать, и забыла придумать речь для своего визита.
– Дедушка Густав, отец Вергий…
– Скажите этому прихлебале, что я больше не нуждаюсь в его проповедях. Ему делать нечего, зачем посылает ко мне господских девиц? Совсем из ума выжил, а вроде молодой еще… – Густава понесло и, не разобравшись, он затараторил какие-то странные подробности своей жизни и сыпал нелестными комментариями в адрес святого отца.
Леда в это время увидела, что Густав ходит босиком по двору, его старые скрюченные артритом пальцы ног были замызганы уличной слякотью. Тошнота подошла к горлу, ей хотелось уйти отсюда поскорей, но нет, нужно подождать, может, ей удастся…
– … я никого не трогаю, у меня все в порядке, ну, поболел немного, зачем таскать ко мне кого ни попадя. Ганс вечно талдычит – ходи в церковь, ходи в церковь, хоть помрешь как человек, а я говорю, зачем мне туда таскаться, смотреть на этих ряженых, я вон на барона поглазеть могу…
Лея, оторопев, продолжала слушать стариковскую тираду, настоящий крик души, и не знала, как вежливо прервать его. Помощь пришла, откуда не ждали. Из избы на крыльцо вышел Ганс. Он сначала не заметил гостей, но взгляд его внезапно зацепился за непривычные фигуры у забора. Его дед стоял перед баронскими дочками и что-то без устали им втирал, пока те озадаченно и испуганно слушали его, не зная, куда деться.
Ганс спустился с крыльца и подбежал к деду. Так стыдно, ему еще никогда не было. Ладно, если дед приставал к девицам, с которыми внук гулял. Те хотя бы «свои», все понимают, но когда он лезет к господским! Совсем разницы не видит, окончательно сбрендил, чертов старик! Сейчас он что-то не то скажет, и они лишатся милости барона!
Ганс подбежал к деду, который продолжал заговаривать девушек, и дернул того за плечо.
– Что ты несешь, дерьмо собачье? – огрызнулся он, и тут же встретился взглядом с Леей, которая вдвойне не ожидала услышать ругательных слов еще и от него. – Прстити, извните, – процедил Ганс, от стыда он даже не мог заставить себя нормально, четко произнести эти слова.
Но для Леи, пожалуй, это был удачный момент, чтобы наконец прояснить суть их визита.
– Здравствуй, Ганс, я… – она дернула стоявшую сзади сестру за рукав, – то есть мы пришли к твоему дедушке, чтобы послушать о русалках.
Повисло молчание. Ганс смотрел на Лею и хлопал глазами. Густав покорно ждал, пока внук разрешит ситуацию и, сгорбившись, смотрел вниз на свои больные ступни.
– О русалках? – Ганс ухмыльнулся. – Почему именно к нам?
– Отец Вергий сказал, что твой дедушка много об этом знает. Я хочу собрать местные истории о русалках, чтобы потом написать книгу сказок и еще с его слов сделать наброски. А может, кроме русалок, он еще про каких-то необычных существ знает.
Ганс слегка пихнул деда в бок. Густав посмотрел на внука из-под косматых бровей. Они словно обменялись мыслями.
– Я пойду вперед, приготовлю комнату, а вы поднимайтесь в дом. Только аккуратно, идите вон по тем дощечкам, – он указал на выложенные по слякоти доски, – а то запачкаете вашу одежду.
– Спасибо, Ганс, это очень мило с вашей стороны. Я не собиралась беспокоить твоего дедушку, но скоро я выхожу замуж, и придется уехать, хочу наверстать упущенное. Я вот взяла с собой и чернила, и тетради, – Лея продемонстрировала деду Густаву свой чемоданчик. Старик равнодушно посмотрел на него и побрел, ковыляя, за девицами.
Девушки шли аккуратно, приподнимая подолы платьев. Леда шла за сестрой и постоянно оглядывалась, осматривалась, не замызгала ли она свою одежду. Туфли, конечно, были испачканы, но под длинной юбкой этого никто не должен заметить. Она увидела, что под крыльцом в луже грязи валяется жирная свинья, над головой которой витают мухи и мешают ей спать, и девушке снова стало дурно. Опять подкатила тошнота. Леда думала только об одном, и одно лишь ее останавливало, чтобы не бросить сестру в этом клоповнике и убежать в свой красивый и чистый дом.
В избе Густава оказалось на удивление опрятно и уютно. Там было всего несколько комнат, одна из них была отведена под прием пищи: камин в углу, стол и несколько лавок. На стенах были развешаны маленькие литографии с изображением бытовых сюжетов, видимо, купленные когда-то у ярмарочных торговцев. На столе стояла корзина с красными яблоками – свежий урожай, который сорвали, видимо, совсем недавно.
– Извините, у нас особо нечем поживиться. Даже не знаю, чем вас угостить, – Ганс рассадил девушек и начал хлопотать вокруг них. Он схватил несколько яблок и принялся нарезать их. – Сладкие-пресладкие, угощайтесь. Я сегодня с утра уже ведро таких съел. Даже жалко продавать.
– Благодарю, нам очень приятно. Мы с удовольствием угостимся, – Лея улыбнулась Густаву и Гансу, затем поставила свой чемоданчик на стол, открыла его и достала пишущие принадлежности. Леда за все время не проронила ни слова, она словно отключилась от мира.
Ганс вытер вспотевшие от тревоги руки о портки.
– Что ж, у меня много работы во дворе, а вы тут пообщайтесь. Можете мучить деда, сколько хотите, ему все равно делать нечего, – он натужно засмеялся. Лея на это тоже слегка улыбнулась. – Мне надо покормить скотину и вычистить хлев, а потом, если вы еще будете тут, заварю вам ромашку с клевером.
Он подошел к деду, наклонился к его уху и прошептал:
– Веди себя прилично, это баронские дочки, не наговори ерунды и не пугай их.
Густав едва заметно кивнул. Ганс откланялся и вышел из избы во двор. В этот момент Леда внезапно очнулась и повернула голову в сторону парня.
Лея глубоко вздохнула. Ну вот и пришел ее черед научиться общаться с людьми разных сословий. Возможно, в ее будущей замужней жизни это пригодится, окажется полезным опытом. Вести переговоры с полубезумным стариком – не так просто, как может думаться.
– Вы правда встречались с настоящей русалкой?
– Да, – буркнул Густав. Он как будто был не рад визиту, словно его вызвали на допрос.
– А можете рассказать, как это было? Как она выглядела? Как вы смогли ее найти?
Густав молча смотрел в окно.
– Эх, девки, зачем вам это все…
Вдруг в ставнях показалась голова Ганса.
– Какие «девки»? Ты совсем умом тронулся? Это дочери барона Лафонтена, шельма старая. Я же просил тебя вежливо с ними разговаривать. – вдруг он и сам понял, что опять по привычке выругался. – Прошу прощения.
Густав не стал терпеть оскорбления, схватил яблоко со стола и швырнул его в окно, но внук вовремя уклонился. Ганс злобно зыркнул на деда и снова исчез во дворе. Лее показалось это таким забавным, что она рассмеялась. Прикрывая ладонью губы, она посмотрела на сестру. Леда сидела бледная и уставилась в стол, не поднимая головы.
– Да, я видел русалку. Но там нечего особо рассказывать. Я гулял по лесу, заблудился. Уже наступила ночь, и я вышел к озеру, чтобы попить воды. В этот момент тварь напала на меня. Я пытался спасти свою жизнь. Она укусила меня.
Густав положил левую руку на стол и задрал рукав рубахи до сгиба локтя. Это была рука старика, уже сморщенная, выгоревшая от работы под палящим солнцем, вены вздулись и синими трубками выпирали под кожей. На сгибе действительно был шрам, состоявший из нескольких круглых светлых ранок. И вправду было похоже на отпечаток чьей-то челюсти. Но это могла быть и собака, например.
– И в ногу тоже укусила.
Леда вздрогнула и сказала:
– Не надо показывать, мы вам верим.
Лея собралась возразить, уж она-то как раз очень хотела посмотреть, как выглядел еще один русалочий укус, но решила не настаивать.
– А что потом случилось? Она на вас напала, и как вы с ней справились? Она умела разговаривать? Как она выглядела? Как человек или как нечисть?
Густав зажмурился, будто с трудом вспоминал события далекой давности. Но на лице его отразилась скорее гримаса боли.
– Это исчадие ада выглядела как демоница. У нее были острые зубы, как у медведя, огромные мертвые глаза и длинные когти, которыми она пыталась вспороть мне брюхо. Самая мерзкая тварь, которую я когда-либо видел. Страх один. И это еще не все. Я дрался с ней до победного, она всего искусала меня, а сколько кровищи выпила! Я едва остался жив! А когда мне удалось ей по башке стукнуть, она отрубилась, и я подумал, что никто не поверит, что на меня русалка напала, и решил ей хвост отрезать. Плавник я засушил и себе оставил на память.
Густав замолчал и, схватив со стола яблоко, с аппетитом впился в него полубеззубым ртом.
– Нога, которую она мне прокусила, у меня болит на каждое полнолуние. Такая адская боль, я готов лезть на стену. Что в молодости болела, что сейчас. С тех вот самых пор я хромой хожу. Никакие припарки, никакие настойки не помогают, а уж молитвы и подавно. Это чертовское проклятие, его ничем не снять до самой могилы.
Лея с огнем в глазах пыталась сделать эскиз русалки, которую описал Густав. Получался какой-то монстр. Но разве монстр будет добр к человеку? Ей хотелось прийти к месту встречи, куда существо звало ее во сне, и Лея одновременно и хотела этого, и боялась, она оттягивала момент, решив, что, если узнает о русалке больше, ей будет не так страшно встретиться с нею. Рассказ старика нужно было «делить надвое». Возраст, искаженные воспоминания, страх, который он пережил, превращали его историю в малодостоверную. Но почему-то хотелось ему верить.
– Чегось вам еще рассказать-то? – устало спросил Густав. – Зачем вы старика мучаете, идите по своим делам. Вот ты, – он ткнул пальцем в Лею, – скоро замуж выходишь, ну вот и иди шей себе приданое, как нормальная баба.
Лея пропустила мимо ушей замечание о «нормальной бабе», а вот Леду это выражение возмутило чрезвычайно. Она широко распахнула глаза и с удивлением посмотрела на Густава, но тот, похоже, не собирался извиняться, а возможно, даже не понял, что сказал что-то не то.
– Может, какие-то поверья слышали, необычные истории?
– Поверья не знаю, не хочу лишний раз с чертовщиной связываться.
Лея грустно вздохнула. Не на это она надеялась, когда послушалась отца Вергия прийти к старику. Но Густав прав, он уже в возрасте, с трудом ходит, его полностью обслуживает внук, зачем бередить в его душе тяжелые воспоминания?
– Тогда мы пойдем, спасибо вам за гостеприимство, – кивнула Лея.
– А стойте, – Густав вдруг приосанился. – Могу вам одну историю рассказать, но больше не просите.
Леда внезапно вскочила и вышла из-за стола. К яблокам она не притронулась.
– Извините, я выйду ненадолго во двор, хочу подышать свежим воздухом, – она откланялась и поспешно вышла на крыльцо.
Густав положил локти на стол и пристально посмотрел на оставшуюся с ним наедине девушку. Если бы Лея была старше и опытнее, она бы увидела перед собой глаза хитреца и отъявленного негодяя, которым он когда-то был, и отголоски его образа жизни иногда все еще давали о себе знать, но она видела только побитый болезнями взгляд пожилого человека, который с трудом уже дохаживал свой век и хотел передать последние знания молодым.
– Это чистая правда, – он понизил голос. – Жила тут у нас одна баба давным-давно, еще ваш папенька не женился даже. Так вот эту бабу муженек побивал. Все ходила с синяками то на одной щеке, то на другой. То один глаз у нее заплыл, то второй, а то и оба. Было у них с муженьком детей много, штуки четыре точно. Сама баба была молоденькая еще. Замуж выдали лет в четырнадцать, а мужику было уже под сорок. Так вот, она была еще ничего, молодуха дородная, и побитая рожа ее не портила, но от муженька доставалось знатно, человек он был не очень, злой какой-то всегда. Может, ревновал ее все время, уж не знаю. И так ей опостылела эта жизнь: рожай только да мужа терпи, что однажды она не выдержала и убежала ночью в лес, когда супружник ей как раз свеженький синяк под глазом оставил. Она дошла до озера и села там судьбу свою оплакивать. Хотелось ей уехать, да некуда, родни нет. Детишек вроде как жалко оставлять, а вроде как она не шибко-то их любит. И вот плакала-плакала она, слезы ее в озеро капали-капали. И тут выплывает к ней девка хвостатая, русалка. Садится с бабой на берегу и говорит ей: что у тебя случилось, расскажи. Баба сдуру и рассказала. А русалка ей отвечает: я твою кручину знаю, хочешь, я тебя освобожу? Баба, конечно, хочет освободиться. Русалка говорит, только отдай мне вот это дитя, и тыкает ей длинным пальцем в живот. А баба-то и не знала, что брюхатая опять. Она подумала-подумала и говорит, а, плевать, забирай. Один больше, один меньше, какая разница. Русалка бабу в лоб поцеловала, мол, договор есть, иди к себе, теперь ты свободна. Приходит баба к своему дому радостная, думает, муженек ее встретит сейчас с распростертыми объятиями, квасу нальет, поцелует, на руках носить будет. Возвращается, а дома и нет. Одно пепелище. И вся родня мертвая лежит: и муж, и дети, все задохнулись в дыму внутри избы. Вот так русалка исполнила ее желание, освободила, хе-хе, – Густав ехидно ухмыльнулся.
Лея слушала затаив дыхание.
– А где сейчас эта женщина? И что с ее нерожденным ребенком?
– Потом баба к повитухе пошла, когда срок ей пришел рожать, и повитуха сказала, мол, а ребенка-то у тебя в животе нет. Пузо есть, а внутри никого. Русалка у нее дитенка забрала в обмен на свободу. А сама баба померла уже давно. Она как узнала, что ребенка украли, то совсем с ума сошла и опять убежала в лес. На следующий день нашли ее на скалах, бросилась с утеса.
Лею передернуло. А ведь пару недель назад она сама могла лежать там же на скалах, но какое-то волшебное провидение, чудесное спасение вернуло ее к жизни.
– Жуткая история. Мне так жаль эту женщину, – прошептала Лея.
– Кому-то жаль, кому-то не жаль. Русалке не верь, они все с ног на голову переворачивают, все наоборот делают. Злые твари, только и хотят навредить. Кто с русалкой будет дружбу да любовь водить – молодым помрет. А уж бабам вообще нельзя с ними связываться. Потом еще детей не родишь. Да и мужикам бы лучше не встречаться… Никому, короче.
Лею стало уже смущать обсуждение беременности. Тем более когда разговор велся с полубезумным стариком. Она с мамой-то стеснялась это обсуждать, а тут с ней батрак о материнстве беседует. Вдруг девушка вспомнила о главной цели визита.
– Дедушка Густав, покажите мне хвост русалки, и мы с сестрой пойдем домой. Пожалуйста, – она мило улыбнулась ему, но Густав хранил безучастное выражение лица и правила вежливости его нисколько не трогали.
Он молча встал и поманил Лею за собой. Они вошли в маленькую спаленку. В темной комнате без окон были только кровать, застеленная периной и старым вышитым одеялом, и табуретка, на которой стояли огарок свечи и пара кожаных ботинок.
Густав, охая от тяжести в теле, как это часто делают старики, залез на кровать и снял со стены картину в рамке. Вернее, Лее показалось сначала, что это картина, но когда старик передал это огромное панно ей в руки, она не поверила своим глазам. Девушка смотрела на почти что полутораметровый хвостовой плавник. От него остались только косточки, но кое-где еще можно было рассмотреть остатки перепонок. Лея провела пальцами по хрящикам, и ее словно ударило разрядом тока. Она отдернула руку и прикоснулась еще раз. Шелковые на ощупь хрящики было приятно гладить. Они покалывали кончики ее пальцев, будто она прикасалась не к мертвым костям, а ласкала кошку. Кто знает, действительно ли это хвост русалки? Может, он принадлежал какой-то огромной рыбе? Удивительно, что в их местности водятся такие экземпляры. Когда-нибудь, если муж ей разрешит, она попросит его организовать экспедицию в озеро, чтобы узнать, что за животное обладает такими невероятными размерами.
– Ну, как? Налюбовалась? – спросил Густав, вырвал картину из рук девушки и полез вешать свой трофей обратно на стену. – С русалками не водись, дрянь все это. Если встретишь ее, беги со всех ног. А теперь иди домой, я хочу подремать. Не дают старику спокойно отдохнуть. То одни притащатся, то другие…
Продолжая ворчать, Густав жестом выпроводил Лею. Девушка поблагодарила старика за оказанное гостеприимство. Она все еще была под впечатлением от русальего плавника. Страшные истории Густава не возымели на нее никакого предупреждающего действия, потому что она увидела этот хвост, это почти что живое доказательство существования чего-то потустороннего, чего-то тайного, и ей снова безумно захотелось к этому секрету хоть чуть-чуть прикоснуться, взглянуть на него одним глазком.
Лея вышла в прихожую, схватила со стола красное яблоко и надкусила его. Фрукт был восхитительно сладким, девушка закрыла глаза от удовольствия и тут же подумала о сестре. Куда она пропала? Может, пошла домой?
***
Леда вышла на крыльцо и огляделась по сторонам. Внизу, под лестницей, все так же валялась, похрапывая, свинья. Вокруг по двору медленно прохаживались гуси, они пили воду из луж, купались в лохани и туда же гадили. Леда зажала нос и старалась не думать об обыденностях крестьянского быта. Она рассчитывала, что Лея еще поболтает с Густавом какое-то время, а вот Леде нужно было кое-что сделать, вернее, кое с кем поговорить.
Она спустилась с крыльца и, приподняв платье, пошла вглубь двора. Хозяйство Густава был достаточно обширным: помимо бараков для животных, там стояло еще пара деревянных построек, наверно, служивших сараями, внутри которых валялись ведра, лошадиное седло и какие-то запчасти от плуга. В другом сарае стоял огромный мешок картошки, и он был так переполнен, что накренился и часть его содержимого рассыпалась. Леда подошла к мешку и вдруг сделала несвойственную для себя вещь: она собрала откатившиеся картофелины с земли и сложила их обратно в мешок. Руки испачкались в пыли, и она поспешно отряхнулась.
– Хозяйка? – услышала Леда голос Ганса у себя за спиной. Она вздрогнула от неожиданности и замерла, боясь повернуться к нему лицом.
– Тут у вас просыпалось, я собрала, – начала мямлить она, продолжая стоять к парню спиной.
Ганс не понимал, почему баронская дочка так странно себя ведет. Он пожал плечами и сказал:
– Дед, наверное, вас утомил уже. У вашей сестры, смотрю, выдержка поболее моего будет. Старик как начнет болтать о русалках своих, не остановишь.
Леда не отвечала.
– Вы ждете сестру?
Леда кивнула, но продолжала молчать, уставившись куда-то в землю. Ганс совсем растерялся, он почесал затылок и тут ему пришла в голову идея.
– Хотите посмотреть поросят? Только вчера родились. Мамашу их вы видели, под крыльцом спит, валяется с самого утра. Ей там хорошо, ветерок под домом продувает. Я бы тоже там полежал, да работы много, – он засмеялся. – Скоро поведу ее обратно, выводок кормить надо, а она ленится.
Вдруг Леда обернулась и посмотрела на Ганса. Она выглядела смущенной, щеки ее алели, и румянец проступал даже через плотный слой пудры.
– Да, покажите мне поросят, – тихо сказала девушка и направилась вслед за Гансом.
Они вошли в небольшой чистый хлев, на дощатом полу была постелена солома, в которой копошились шесть новорожденных поросят. Двое спали, остальные ползали по сену, тыкались носами друг в друга, звонко повизгивали и, похоже, срочно требовали мать-свинью обратно.
– Вот такие малыши, – сказал Ганс, с улыбкой рассматривая поросят, как будто это была не скотина, которую зарежут к столу через несколько месяцев, а его собственные дети. Он повернул голову и встретился взглядом с Ледой.