– Безобразие! – возмущалась в 8 «Б» географичка Анна Семеновна по прозвищу Недремлющее Око. – Превратили среднюю школу в школу моделей! Про учебу все и думать забыли – одни прически и походки «от бедра» на уме! Я вот сейчас проведу «кастинг» по знаниям полезных ископаемых. Кто его не пройдет, имейте в виду, не увидит этой «Жемчужины» как своих ушей! И на педсовете я поставлю вопрос ребром: кто имеет «двойки» и даже «тройки», не имеет никакого права крутить хвостом на конкурсе. Думаю, это справедливо.
– Нет, несправедливо! – тут же возмутилась Алена Глазкова. – Красавицам вовсе не обязательно знать вашу географию на «пять» и «четыре».
– Это Мамаевой можно обойтись без географии! – безапелляционно заявила Недремлющее Око. – А красавицам просто необходимо ее знать, чтобы мимо Голливуда случайно не проехать.
– Они не проедут, потому как полетят на «Боинге» с секьюрити, массажистками, маникюршами и другими сопровождающими лицами, – заметил Кирилл Алейников.
– Я просто поражаюсь, какие слова знают нынешние молодые люди – cекьюрити, маникюрши… В мое время мальчики и выговорить бы этого не сумели! Штанга, бокс – вот настоящие мужские слова. А тебе, Глазкова, хочу заметить, что красота, как, впрочем, и молодость, – явление проходящее. Боюсь, что добираться обратно из Голливуда уже придется без «Боинга», – не собиралась сдаваться пятидесятилетняя Анна Семеновна. И по ее несколько попорченному временем и тяжелой работой лицу было видно, как она сочувствует несчастным красавицам, которые по глупости и некоторой недоразвитости сомневаются в этом. Она снисходительно оглядела неприлично молодой 8 «Б» и добавила: – Так что прошу для «кастинга» по полезным ископаемым приготовить двойные листы.
Инна вспомнила, как недавно уродовала тетрадь по математике, выдирая листы для контрольной работы по алгебре, и опять подумала о записке с подписью «А.». Она посмотрела на Кирилла. Он что-то писал, склонившись к самому столу, хотя команды «на старт – внимание – марш» еще не было. Кирилл, почувствовав взгляд, обернулся, но, обнаружив, что именно она смотрит на него, снова уткнулся в свою писанину. Инна вздохнула, разгладила перед собой листок и погрузилась в тяжкие думы о полезных ископаемых.
Где-то в середине урока сидящая за Инной Алена Глазкова, толкнув ее в спину, впихнула ей куда-то под мышку записку и прошептала: «Передай дальше». Инна вытащила из-под руки бумажку. На ней сверху было написано одно слово – «Язневич». Инне очень хотелось развернуть записку и прочитать, но она не смела и глупо таращилась на сложенный в маленький квадратик листок бумаги. Когда она все-таки решилась передать записку дальше, Антонине Мамаевой, Недремлющее Око, как всегда, в очередной раз оправдав свое прозвище, незамедлительно оказалась рядом и ястребиными когтями выхватила из ее рук добычу.
– Та-ак! Поглядим, насколько грамотно нынче подсказывают! – заявила она, разворачивая записку. По мере чтения лицо географички вытягивалось и из ядовитого превращалось в виновато-брезгливое. – Мда-а, я как-то не подумала, что это послание может быть личным и к тому же таким отвратительным. Я же говорила, что конкурс красоты пробудит в вас самые низменные инстинкты, и была права! Потом администрация еще пожалеет, что меня не слушала! – Анна Семеновна смяла записку и бросила ее в мусорную корзину под своим столом. – Так! – хлопнула она в ладоши. – Не расслабляемся! До конца урока осталось пятнадцать минут.
В конце урока Инна совершенно забыла об инциденте с запиской, поскольку чувствовала, что не успевает достойно изложить свои глубочайшие знания по означенной в контрольной теме. Она очень удивилась, когда ее подруга Лида, отдав Недремлющему Оку свою работу, зачем-то резко склонилась над урной и что-то быстро оттуда выхватила. Инна удивилась еще больше, когда Логинова, дождавшись ее в коридоре, вдруг потащила ее в туалет для девочек, молча и грубо втолкнула в единственную кабинку и зашуршала перед ее носом какой-то смятой бумажонкой весьма непрезентабельного вида. Лида пошевелила губами, читая про себя записку, а потом трагическим шепотом объявила Инне:
– Все… У нас в классе завелись интриганы… Как это ни прискорбно осознавать, но кое в чем Недремлющее Око права.
Инна скромно молчала, ожидая продолжения, и оно незамедлительно последовало:
– Ты только послушай, что здесь написано: «Все равно не победишь! Папочка не поможет! Тухлыми яйцами забросаем!»
Поскольку у Самсоновой, еще глубоко погруженной в полезные ископаемые, ничего не отразилось на лице, Лида Логинова вынуждена была как следует тряхнуть подругу за свитер, чтобы та быстрей въехала в суть вопроса.
– Ты что, не понимаешь, что Данке угрожают?
– Да, ты права, – очнулась наконец Инна. – Гады какие! Данка еще ничего не сделала, а ей уже угрожают… Как ты думаешь, чьих это рук дело?
Логинова открыла дверку кабины, окинула взглядом собравшуюся в туалете мелкоту и, удостоверившись, что им по малолетству нет дела до «Школьной жемчужины», вновь щелкнула внутренней дверной задвижкой и продолжила:
– Версий у меня пока три. Первая: это сделал Алейников по причине всем известной ненависти к Язневич. Вторая: автор записки – Глазкова, которая спит и видит себя в короне школьной красавицы. Третья: все остальные.
– Особенно мне нравится последняя версия, – иронично заметила Самсонова. – Большой простор для следствия и воображения. Надеюсь, хотя бы нас с тобой ты исключаешь?
Логинова подозрительно оглядела подругу, шмыгнула носом и заявила:
– Честно говоря, если бы я тебя не знала с ясельного возраста, то тоже не исключила бы.
– Спасибо и на этом, – Инна щелкнула задвижкой, вышла из кабинки и, не глядя на Логинову, направилась на первый этаж, в кабинет труда девочек.
– Я тебе скажу, что ты совершенно напрасно обиделась! – виновато бубнила Инне Лида, раскладывая на столе рядом с подругой принадлежности для урока труда. – Я просто стараюсь сохранять беспристрастность.
– Ну и продолжай сохранять. Кто тебе мешает? – Инна отодвинулась от Логиновой на другой край стола.
Лида подтянула свои манатки поближе к Инне и снова принялась оправдываться:
– Не понимаю, чего ты злишься? Я же тебя ни в чем не обвиняю.
– Еще не хватало! А я не понимаю, чего ты так беспокоишься о Данке? По-моему, тебе совсем недавно тоже очень не хотелось, чтобы на «Школьную жемчужину» выбрали Язневич. Еще с Ольгой Ивановной пререкалась зачем-то.
– Ты не понимаешь… Уже началось… – прошептала ей в ухо Логинова.
– Что началось? – отшатнулась от нее Инна.
– Жесткая конкуренция. Вот увидишь, свалят Данку, за других примутся. Кто-то хочет провести свою претендентку или…
– Или что?
– Или… автор записки сама – девушка не промах.
– Совсем с ума сошла, – Инна покрутила пальцем у виска. – Это ж тебе не выборы президента или губернатора!
– Ничего не сошла! Кандидаток на звание первой красавицы нашей школы побольше будет, чем на президентский или губернаторский пост. Ты только посчитай, сколько девчонок учится у нас с восьмого по одиннадцатый классы!
Инна не успела это сделать, поскольку раздался голос учительницы труда Татьяны Васильевны:
– Самсонова! Логинова! О чем вы так напряженно спорите? Вы что, звонка не слышали?
Девочки тут же молча уселись на свои места.
Урок труда был посвящен обсуждению платьев, которые предстоит сшить для конкурса красоты. Прежде всего восьмиклассницы достали купленные накануне ткани. Кабинет тут же расцвел, как сад, от обилия разнообразных расцветок. У большинства девочек ткани были однотонными, потому что именно такими они видели шикарные бальные платья в кино и телевизионных передачах. Только перед Инной лежала небольшая стопка кусков ситца с цветочками разного цвета.
Самая красивая ткань, как всегда, оказалась все-таки у Даны Язневич: нежно-лиловая и вся в дырочках, обшитых по краю блестящей ниткой в тон.
– Конечно, папочка где-то достал… за бешеные деньги…
Инна не поняла, кто это сказал, но в классе тут же стих веселый гул и лица всех девочек обратились к Татьяне Васильевне.
Учительница подошла к Дане, которая мрачно молчала, скрестив руки на груди.
– Вы возводите на Язневич напраслину, – заявила Татьяна Васильевна, пристально разглядывая ткань. – Это обыкновенный хлопчато-бумажный штапель, только с любовью отделанный. Если кто-нибудь еще хочет такие дырочки, я вам покажу, как обметывать их на машинке. Ничего сложного: как петли для пуговиц. Весь наряд, конечно, замучаешься продырявливать, а отделку такую вполне можно сделать.
– Ой! Глядите, что Мамай принесла! – засмеялась Света Петрова. – Это ж только на младенческие пеленки да подгузники годится – фланель байковая! Ну, ненормальная!
Восьмиклассницы, тут же забыв про Язневич, окружили Страшилу. Перед ней действительно лежала светло-желтая, слегка ворсистая фланель. Инна видела такую в том магазине, где они выбирали ткань для себя.
– Да-а-а, – протянула Логинова. – И расцветка подходящая, – как говорится, цвет детской неожиданности. Лучше бы ты, Тонька, в мячиках взяла или хотя бы в утятах. Они же рядом висели. Мы с Инкой видели.
Тоня в полном огорчении совсем спрятала лицо в соломенный шалашик своих волос и нахохлилась, как воробей под дождем. Учительница, раздвинув девчонок, взяла в руки Мамаевскую фланель, осмотрела ее с таким же вниманием, как штапель Язневич, и заключила:
– Не расстраивайся, Антонина! Они тебе еще завидовать будут! Когда фланель состирывается, она действительно делается страшненькой: ворс скатывается и цвет становится грязным. А пока… вы только посмотрите, – она повесила ткань себе на руку и повернула к свету, – как золотятся ворсинки. Мы тебе, Мамаева, такое золотое платье отгрохаем, никто и не поверит, что оно всего лишь из жалкой фланели! Только работать придется аккуратно, чтобы не пришлось стирать.
Довольная Тонька вылезла из своего шалаша и с благодарностью посмотрела на учительницу.
Оставшуюся часть урока девочки снимали друг с друга мерки, а как только прозвенел звонок, помчались в столовую. Кабинет труда находился с ней рядом, и у них была надежда первыми занять очередь в буфет.
Со звонком на урок Инна с Лидой подошли к кабинету самыми последними. Из-за дверей не раздавалось ни звука. Татьяна Васильевна очень не любила, когда на ее урок опаздывают, и девочки с самыми виноватыми лицами вдвоем одновременно протиснулись в дверь кабинета. Никто на них не обратил внимания. Более того, никто даже не повернул к опоздавшим головы. Одноклассницы во главе с учительницей молча стояли вокруг стола Виданы Язневич. Инна с Лидой подошли поближе, и Логинова ахнула так громко, что все тут же заметили ее присутствие.
– Кто это сделал? – спросила она, расширившимися от ужаса глазами оглядывая нежно-лиловую ткань Даны. Она была расстелена по столу, и через все ее поле красным ядовитым маркером огромными кривыми буквами кто-то вывел: «И не надейся!»
– Пожалуй, ткань не спасти, – не отвечая на вопрос Лиды, сказала учительница. – Она все-таки дешевая, и если стирать, то, вопервых, сядет, во-вторых, потеряет цвет, в-третьих…
Она не успела договорить, потому что бледная Дана сгребла ткань в безобразный комок и бросилась к мусорной корзине. Пока она яростно запихивала материал в эту небольшую емкость, никто не проронил ни звука. Только Лида весьма выразительно посмотрела на свою подругу Инну Самсонову, как бы говоря ей взглядом: «Вот видишь! Я была права!»