В сравнении с какофонией боя на нижних этажах здесь было так тихо, что казалось, слух отказывал ему. Мертвенное безмолвие нарушала только его тяжёлая поступь. Застывшие лица павших смотрели на него, он уже потерял им счёт. Врагов среди них было больше – и за это стоило благодарить Богов.
Длинные светлые волосы, влажные от крови, обвивали его пальцы и запястье поверх наруча. Военачальник шагал по знакомым с детства коридорам, и его шаги разносились по ним гулким эхом. Крики и звон оружия звучали так далеко, словно всё это лишь снилось ему – мрачное наваждение, кошмар, от которого невозможно очнуться. Или он сам был выходцем из кошмара, пришедшим вершить правосудие, не принадлежащим уже этой реальности?
Правосудие… Он возглавил оборону дворца. Его отряд помог отбить нижние залы, и всё же – слишком много потерь.
Кровь Риаринн струилась на гладкие мраморные плиты, оставляя за ним алую дорожку. Этой крови было не смыть ту, что пролили сегодня его воины. Ту, которой захлебнулись жители дворца, не готовые к предательскому нападению.
Сердце кольнуло предчувствием даже прежде, чем он заметил смутное движение на периферии зрения. Тяжёлый меч гулко рассёк воздух, находя цель, вскрывая грудь незадачливого убийцы. Тот не успел ещё осесть на пол, тщетно зажимая ладонями страшную рану, когда Алазаарос резко развернулся. Сделав подсечку хвостом, военачальник сбил с ног второго и не глядя наступил ему на горло, размозжив гортань. Верный клинок нашёл третьего – Алазаарос с силой отбросил его к стене, не выпуская из другой руки свою добычу. Сквозь предсмертные хрипы он слышал поспешно удаляющиеся шаги. Оставшимся он позволил сбежать, лишь коротко посмотрев на нападавших.
Фейские отродья и человек, оседавший вдоль стены. Военачальник не стал добивать его – всё равно не переживёт эту ночь – и направился дальше. Несостоявшийся убийца сплюнул вслед проклятие.
Алазаарос невесело усмехнулся – они уже были прокляты, если дела обстояли именно так, как он теперь понимал. Понимал – и рад был бы ошибаться.
Он прошёл вглубь императорского крыла – туда, где располагались и его собственные комнаты. Двери в покои Владыки были распахнуты. Сердце пропустило пару ударов. Где же были Ануират, бдительные стражи Владыки и в жизни, и в смерти? Пронеслась перед внутренним взором сцена их прощания у наспех забаррикадированных дверей дворца. Ободряющая улыбка, которую он прочёл в оскале псоглавого стража.
«Это твоя битва, Первый Клинок Таур-Дуат. А уж мы своё дело знаем».
И снова трупы… Их смерть была быстрой, чистой, и всё же мертвецы так неуместно смотрелись в личной приёмной Императора – среди золочёной мебели, изящных статуй и драгоценных ваз. На резном столике, инкрустированном голубым перламутром, были аккуратно разложены свитки, сбрызнутые бисерной алой россыпью.
Ни единой живой души… Помедлив, военачальник направился к внутренним покоям Владыки, не зная, что́ обнаружит там. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как дверь распахнулась. Восемь псоглавых стражей вышли ему навстречу, ступая нога в ногу, – хопеши[1] опущены, щиты закинуты за спину.
Алазаарос не двигался, готовый к любому повороту событий. Мог ли Владыка отдать и такой приказ?
Рука инстинктивно крепче сжала рукоять меча. Таким оружием владели немногие даже среди рэмеи. Оно носило имя Сатехово Пламя – в честь Владыки первородного огня, Отца войны. Узор вырезов и острых кромок на лезвии действительно напоминал танцующие языки застывшего огня, хаотично разбросанные по клинку. В умелых руках такой меч наносил поистине ужасающие рваные раны.
Своим клинком военачальник владел более чем искусно, но даже ему было не одолеть Восьмерых – лучших среди всех воинов Таур-Дуат.
В следующий миг Ануират вдруг поклонились ему. Изумрудные глаза Первого странно блеснули, и он коротко кивнул своим воинам. Телохранители скорчились, глухо зарычав, меняя облик на рэмейский прямо у него на глазах. Но ведь никому не было позволено видеть лица стражей Императора, обычно скрытые под собачьими шлемами! Алазаарос невольно вскрикнул, отшатнувшись. А потом восемь лиц, благородных, бесстрастных, точно посмертные маски, обратились к нему.
Первый из Восьми поклонился, приложив кулак к груди, и остальные последовали его примеру. Никто из них не спросил о голове царицы в его руке, не удостоил её даже взглядом.
– Делай что должен, Первый Клинок Таур-Дуат, – хрипло проговорил предводитель стражей.
Недоумённо военачальник смотрел на псоглавых.
– Что с Владыкой? – тихо спросил он.
Вместо ответа Восемь синхронно развернулись, встав в торжественный боевой порядок, по четыре с каждой стороны, и отсалютовали друг другу клинками.
Крик умер у него на губах, когда единым слитным движением Ануират сразили друг друга и рухнули бездыханные. Казалось, уже ничто не может поразить его – чувства онемели, и разум захлопнулся, не в силах принять и осознать происходящее. Оставалась только воля, крепость намерения, но сейчас и эти столпы пошатнулась.
Ануират самовольно оставили свой вечный пост, уготованный им предками. Смерть трагичная и величественная пресекла договор, действовавший много сотен лет. Избранные стражи Императора покинули его – единственным возможным путём.
Сокрушительное чувство одиночества, которому не было, не могло быть места сейчас, сковало Алазаароса. Но он ведь знал, что никто не пойдёт с ним до самого конца. Никто не сумеет…
Прошептав слова благословения умершим, осторожно переступая тела, он оказался у двери и перешагнул через порог.
В спальне царил полумрак. В кресле у ложа, точно на троне, величественно восседал Император Джедефер Эмхет, Владыка Обеих Земель, хранитель Божественного Закона, наследник Ваэссира. Длинная драпированная тёмно-синяя туника, прихваченная широким золочёным поясом со священными символами, облекала его тело. Шею и грудь украшало золотое оплечье с бирюзой и карнеолом; пальцы с аккуратно подпиленными когтями – перстни с печатями и лазуритовыми скарабеями. Величайший знак его власти – Двойной Венец – он так и не снял.
Впервые Алазаарос не поклонился – лишь смотрел в это лицо, точно в зеркало. Те же высокие скулы и орлиный нос. Те же золотые глаза и резко очерченные губы. Тот же изгиб рогов. Оба они унаследовали черты Ваэссира, как и все представители династии Эмхет, разве что лицо Джедефера всегда было более утончённым, черты – изящнее, красивее, возможно даже одухотворённее.
Алазаарос опустил меч и приблизился, а потом безмолвно положил у ног Императора голову Риаринн. Лёгкая улыбка тронула губы Владыки, и он вздохнул, переводя сочувственный взгляд на своего военачальника.
– Стало быть, убив новоиспечённую царицу, Первый Клинок Таур-Дуат пришёл на суд Владыки. Долг всегда был для тебя превыше прочего, мой верный военачальник.
Джедефер излучал удивительный магнетизм, величие, преклониться перед которым инстинктивно желал каждый рэмеи. В его голосе были заключены древняя мощь и красота. Глядя в его глаза, Алазаарос по-прежнему видел мудрость Ваэссира, затмевавшую собой всё, и его сердце дрогнуло. Уверенность в собственной правоте пошатнулась. Как он посмел сомневаться? Как посмел увидеть в этом взгляде тени запретного Знания, отрицавшего Божественный Закон?
Преклонив колено, он опустил голову, ожидая решения Владыки. И лишь смерть Восьми не давала ему покоя… Ануират, покинувших своего Императора, чего никогда не случалось.
– Мои стражи предали меня, – мягко проговорил Джедефер. – Видишь ли, я более не являюсь достойным воплощением Ваэссира в их глазах… Ты тоже предашь меня, Первый Клинок Таур-Дуат? Мой возлюбленный брат?
Алазаарос снова посмотрел на него, не находя слов. Мысли рассыпались перепуганными тенями. Джедефер улыбнулся снисходительно, но тепло. Военачальник помнил такой взгляд старшего брата с детства, когда тот рассказывал ему что-то о древних традициях и их смысле в жизни каждого рэмеи, а тем более царевича. После того как их отец ушёл в чертоги Ануи, Джедефер стал для Алазаароса всем. Когда же это изменилось?
И разве изменилось?
Подавшись вперёд, Император положил ладонь поверх его окровавленного наплечника.
– Я не виню тебя за гибель моей царицы, предавшей нас. Я пригрел змею на груди, и такое наказание справедливо.
– Так ты всё знал? – тихо спросил Алазаарос.
Одно слово – и он последует за Владыкой хоть в самую бездну к хайту, как было всегда. Одно слово, чтобы развеять сомнения…
Джедефер улыбнулся, печальный, всезнающий.
– Не всем дано постичь величие моего замысла, и многие пали жертвой своего невежества. Война теперь, как видишь, неизбежна – хотя, видят Боги, я желал предотвратить её. Риаринн, заложница мира, возвеличенная мною до царицы, положила начало новой эпохе, хотела того или нет, – его взгляд, казалось, проникал в самое сердце, и тепло их родства отгоняло всякие сомнения. – Неважно, сколько будет жертв… главное, чтобы ты, брат мой, остался подле меня. Лишь твоя жизнь теперь имеет для меня значение. Я возвеличу тебя над всеми, ведь только ты достоин быть со мной. Ты останешься рядом, что бы ни было? Защитишь меня, живое бьющееся сердце нашей земли?
Зачарованно Алазаарос кивнул, зная, что не может иначе.
Хрипло он повторил слова клятвы, о которой не раз сожалел впоследствии:
– Я с тобой до конца, мой Владыка.