Глава 1.
Шварцталь был городом контрастов, словно огромный, запущенный часовой механизм, где шестеренки разных размеров вращались хаотично, создавая какофонию звуков и запахов.
В центре города, величественно возвышались роскошные особняки аристократов, с величественными башнями, огромными садами и фонтанами, внутри которых регулярно происходили знатные приемы и балы. Из их окон лились струи света, озаряя темные улицы и отбрасывая длинные тени от массивных ворот. В садах щебетали паровые птицы, сделанные из золота и драгоценных камней, а на фонтанах играли водные струи, высекая радужные брызги в темноте.
За этими особняками, за высокими стенами и железными воротами, прятались тесные, закопченные кварталы бедняков. В них стояли старые каменные дома, с тесными комнатами и дырявыми крышами. Улицы были узкими, грязными и покрыты толстым слоем смога, который исходил от фабрик и паровых машин. По ним бродили уставшие люди, их лица были покрыты пылью и отчаянием. В темноте светились лишь редкие керосиновые фонари, отбрасывая жуткие тени, как от призраков, и освещая лишь небольшие участки дороги.
Над Шварцталем непрерывно висели клубы дыма и пара, которые исходили от фабричных труб и паровых машин. Этот дым смешивался с запахом машинного масла, горелого угля и металла, создавая неприятную атмосферу. В этом запахе чувствовалась не только тяжесть труда, но и отчаяние жителей, которые не могли избежать этого зловонного воздуха.
Шум города был непрерывным и громким. Грохот паровозов, свист паровых машин, стук молотов в кузницах, крики торговцев на рынке – все это сливалось в неумолимый ритм промышленной жизни. В этом шуме не было места тишине и покою, он отражал беспокойство и безнадежность жителей Шварцталя.
Шварцталь был городом противоположностей, где роскошь аристократов соседствовала с бедностью простых людей. В нем было все: и красота, и уродство, и надежда, и отчаяние.
Город был «производственной столицей» страны. Именно здесь было совершено множество открытий, которые изменили весь мир. Тут добывались полезные ископаемые, строились машины и механизмы. Это был наиболее механизированный город страны – даже искушенные умы ученых из далекого Ориента порой завидовали такой степени механизации.
Солнце, ныне редкий гость в Шварцтале, проснулось рано и осветило туман, что висел над городом плотной, непроницаемой пеленой. Снизу доносился едва слышный гул механизмов: город проснулся…
На площади Производственного района кипела жизнь. По мощеным улочкам спешили рабочие, их лица были усталыми, одеты они были в простую рабочую одежду, потертую и измазанную маслом. В воздухе витал запах паровой машины и ржавеющей стали.
Центром площади был рынок. Сотни павильонов из железа и дерева утопали в море людей, шуме и запахах. Здесь можно было купить все: от свежего хлеба до паровых игрушек. Это, конечно, не бутики Аристократического района, в которых прилавки ломились от разнообразия, но тоже ничего.
На одном из павильонов стоял автоматон-продавец. Он был сделан из желтого металла, украшен механическими цветами и блестящими шестеренками, что вращались на его груди. В его глазах горели яркие лампочки, а рот был закрыт тонкой мембраной, через которую он мог произносить слова.
– Свежие овощи из садов Вальдхаузена! – громко провозглашал автоматон железным голосом. – Капуста, морковь, картофель! Все по низким ценам!
Покупатели обращались к нему, задавали вопросы о цене, о качестве товара. Автоматон отвечал спокойно и уверенно, и его речь была чёткой и внятной. Он был частью жизни Шварцталя, ничем не отличаясь от человека, кроме своего механического тела. Таков был технический прогресс.
Рядом с ним стояла старая женщина, с морщинистым лицом и усталыми глазами. Она продавала клубнику и яблоки.
– Как хорошо, что у меня есть помощник, – сказала она автоматону. – Ты такой работяга, никогда не жалуешься, никогда не устаешь.
Автоматон улыбнулся, и в его глазах засверкали лампочки.
– Я здесь, чтобы служить людям, – ответил он. – И очень рад помогать вам.
Женщина улыбнулась в ответ. Автоматоны – это часть Альт-Терры, часть их жизни. Они работают на фабриках, в мастерских, в магазинах. Они убирают улицы, доставляют почту, добывают металлы. Они становятся помощниками, друзьями, членами семьи. Однако они не могли полностью заменить людей, ибо создание автоматонов – достаточно затратное и долгое дело. Кроме того, технология находилась на стадии развития. Поэтому, как правило, они выполняли самую простую работу.
В далеке раздался громкий свисток. Это был сигнал к началу рабочего дня на фабрике. Люди поспешили занять свои места у паровых машин, а автоматоны-рабочие уже ждали их, готовые к новому дню труда.
…
Мастерская Игната дышала теплом раскалённого металла и тихим тиканьем сотен часов. Запах машинного масла смешивался с ароматом крепкого чая, который он всегда заваривал, работая над очередным заказом. Но сегодня в его руках была не очередная прихоть богатого бездельника, а тончайшие золотые шестерёнки, рубиновые клапаны и медные пластины, которые должны были стать сердцем – сердцем его дочери Анны.
Анна, бледная и хрупкая, как фарфоровая кукла, лежала на кушетке в углу мастерской. Её собственное сердце билось слабо, словно боялось потревожить тишину. Врачи разводили руками – медицина была бессильна. Но Игнат, гениальный часовщик, отказался сдаваться. Если человеческое сердце так похоже на сложный часовой механизм, то почему бы не заменить его идеальным, вечным творением?
Мастерская превратилась в священный храм. Игнат, забыв о сне и еде, проводил дни и ночи, склонившись над верстаком. Слабый свет керосиновой лампы выхватывал из полутьмы инструменты, отточенные до остроты бритвы, крошечные тиски, увеличительные стекла. На столе лежали пинцеты с алмазными наконечниками, молоты, колбы с различными маслами и техническими жидкостями. Под столом же располагались ящики с расходными материалами и деталями, а напротив – открытие современной науки – паровая кузня с небольшой наковальней.
"Анна, моя дорогая, – шептал Игнат, глядя на ее бледное лицо, – скоро ты будешь снова бегать и смеяться." Он вкладывал в каждую деталь сердца всю свою любовь и надежду.
Сердце создавалось словно драгоценное украшение, каждая деталь вытачивалась, полировалась и подгонялась с невероятной точностью.
Сначала Игнат выковал из меди корпус, по форме напоминающий настоящее сердце. Он использовал тончайшие золотые листы для создания клапанов – четыре искусных лепестка, способных открыть и закрыть путь крошечным рубиновым цилиндрам, имитирующим желудочки.
Мелкие шестерёнки из серебра, соединённые платиновыми цепями, образовывали сложный механизм, отвечающий за ритмичные сокращения сердца. Игнат работал с помощью лупы, его пальцы, грубые от старой работы, двигались с невероятной ловкостью. Основная функция сердца легла на центральную шестеренку с 39 зубьями. Она была бережно отлита из бронзы, а затем заточена микроточилом при помощи увеличительного стекла и микрометра.
Каждый элемент проверялся и перепроверялся. Мастер использовал миниатюрные пружины и балансиры, чтобы обеспечить плавность хода и избежать лишней нагрузки на хрупкий механизм. Одна из вспомогательных пружин никак не хотела вставать на свое место, постоянно норовя выскочить из корпуса изобретения, однако вскоре сдалась и покорно поддалась усилию мастера.
Многие дни и ночи провел гениальный часовщик в своей небольшой мастерской. Ювелирная работа требовала невероятной точности, ведь любая, даже самая незначительная ошибка, могла помешать задумке Игната. Параллельно мастер выполнял различные заказы на ремонт часов, парочайников и музыкальных шкатулок. Как-то раз кто-то даже притащил механического пароосла – у того отказали задние конечности. Несмотря на то, что мир давно шагнул в эпоху пружин и пара, человечество еще не придумало способа обойтись без еды и воды, потому Игнат был вынужден продолжать свою работу.
И вот, наконец, оно готово – сердце часовщика. А если быть точнее, то будущее сердце Анны. Работая на шестеренках, пружинах и энергии пара, оно могло стать спасением для дочери гениального мастера. Медное тело сердца переливалось под светом ультрафиолетовой лампы, а изнутри слышался тихий, но четкий мерный стук. Стеклянное «окошко» на корпусе изделия позволяло видеть все, что происходит внутри – отчетливое движение механизмов, вращение зубчатых колес, амплитуду сгибания и разгибания пружин. Такое изделие и впрямь походило на настоящее человеческое сердце.
Глава 2.
5 лет тому назад Анну сразил недуг, который жители Шварцталя прозвали "бледной лихорадкой". Болезнь пришла внезапно, словно холодный ветер с гор, окутав узкие улочки промышленного района, где ютилась мастерская Игната. Так началась пандемия.
Сначала заболевали дети. Их кожа становилась прозрачно-бледной, глаза тускнели, а движения замедлялись, словно куклы, у которых заканчивается завод. Взрослые страдали реже, но болезнь протекала у них тяжелее, подтачивая силы и превращая крепких работяг в стариков. Вирус поражал сердце. С каждым днем сердце человека, зараженного белой лихорадкой, билось все тише, а кожа становилась все бледнее.
Врачи были бессильны. Они разводили руками, бормоча что-то про некачественный воздух, загрязненный выбросами фабрик, про неизвестный вирус, поражающий сердце. Никакие лекарства не помогали. Люди угасали медленно, но неуклонно, как свечи на сквозняке. Правительство Альт-Терры решило ввести крайние меры – самоизоляция, ограничения на въезд и выезд, усиление контроля границ. К несчастью для всех, оказалось слишком поздно.
Анна заболела в десять лет. Она всегда была маленькой хрупкой девочкой, с бледной кожей и большими, любопытными глазами. Болезнь поглощала её постепенно, забирая силы, радость и детскую живость. Игнат, видя, как угасает его единственная дочь, был готов на всё, чтобы спасти её.
Он не согласился с беспомощностью медицины. Будучи часовщиком, он привык разбираться в сложных механизмах, находить причину поломки и устранять её. Человеческое сердце тоже механизм, хоть и гораздо более сложный, пусть и состоит не из шестеренок и стали. Игнат был уверен, что сможет исцелить сердце своей дочери, даже если придется заменить его совершенно новым.
Детство Анны целиком и полностью проходило в стенах мастерской ее отца. Игнат занимался ее обучением грамоте и счету, а также рассказывал и показывал основы своего ремесла. В определенный момент Анна заинтересовалась часовыми механизмами и до болезни даже была своеобразным оруженосцем-подмастерьем. Пытливый ум, ловкость рук ови острое зрение, передавшиеся ей от ее отца, всячески способствовали ее развитию в этом нелегком деле. Каждый день она наблюдала, как ее отец ловко орудовал пинцетом и увеличительным стеклом, вдыхая жизнь в старые потрепанные карманные часы клиента, или пробуждая очередного «севшего» автоматона. И не существовало для Анны более интересного занятия, чем наблюдать за движениями отца.
Да, детство дочери мастера-часовщика отличалось от того, что обычно было у других детей. Однако оно было наполнено любовью и радостью – отец создавал для нее замысловатые механические игрушки, а перед сном читал ей рассказы о истории мира, гениальных изобретателях и машинах, которые были способны покорить небо и землю. Пусть у Анны почти и не было близких друзей, она была довольна такой жизнью.
Судьба жены Игната окутана печалью и тайной, о которой он очень не любит говорить. Никто не знает, что произошло с Марией. Ходили слухи о том, что ее сразила болезнь, кто-то же говорил, что виной всему была врачебная ошибка. Анна знает немного – крупицы, собранные по обрывкам фраз, вздохам и меланхоличному взгляду отца, когда он смотрит на старую, пожелтевшую от времени фотографию молодой женщины с глубокими и добрыми голубыми глазами.
Ее звали Мария, и в тяжелый момент его жизни именно она подарила ему надежду. На их свадьбу он соорудил для жены подарок – уникальное ожерелье – серебряный медальон с часовым механизмом внутри, тиканье которого должно было напоминать о его любви. Они мечтали, как и все, о загородном доме, о большой семье и детях. К сожалению, не всем мечтам суждено сбыться, и судьба распорядилась иначе.
Мария умерла при родах. Горе сломило одинокого отца, однако со временем ему удалось восстановиться.
Фотография жены по сей день стоит на самом видном месте мастерской, напоминая о былом.
Глава 3.
Движимый идеей спасения дочери, часовщик пришел к созданию сердца. Теперь, спустя столько лет, оно лежало перед ним на столе. Наконец, настал момент истины. Он глянул в окно. Темнело, и неудивительно – стояла середина ноября. Ночь старательно пыталась окутать город, но мастерская Игната оказалась для нее неприступной крепостью. «С этого дня все изменится» – подумал Игнат про себя. Он несколько раз повернул ключ завода по часовой стрелке и замер в ожидании. Раз, два, три… Однако ничего не происходило. Игнат ужаснулся. Он поворачивал ручку завода еще и еще, но безрезультатно. Мастер впал в уныние, его мир рухнул, ведь теперь он не сможет спасти дочь, которая и была его миром. По его щеке покатилась слеза. Он не смог запустить собственное творение – вопреки всем законам физики и механики, оно не работало.
– Не может быть, – еле слышно сказал он. – вероятно, ошибка в схеме… Я должен попробовать еще…
Игнат, обессиленный и разочарованный сидел за верстаком и перебирал инструменты. В его глазах отражалось лишь свечение лампы и отчаяние. Сердце, созданное им с такой любовью, лежало на краю стола, прекрасное, но бесполезное.
Как вдруг в дверь постучали. Настойчиво. Еще раз. И еще. И еще. Не выдержав подобной наглости, Игнат крикнул:
– Войдите!
Дверь медленно и со скрипом отворилась. То был его старый знакомый, коллега по ремеслу и товарищ по училищу. Когда-то они проходили практику на одной из городских фабрик, а затем их пути разошлись. Тем не менее, эти двое были хорошими товарищами – часто пересекались, споря о новых технологиях и помогая друг другу в трудные времена.
– Игнат, друг! – бодро сказал Андре. – слышал, ты закончил свою работу! Мои поздравления!
Андре был невысоким, но крепко сложенным молодым человеком. Лицо его, обычно озаряемое улыбкой и искрящимися глазами, сейчас было затянуто в хмурую маску напряжения. Густые темные волосы небрежно падали на лоб, словно отражая беспокойство в его душе. Цвет кожи его был слегка темнее, чем у остальных – черта, присущая всем уроженцам загадочной Вестерры – далекой заморской страны на западе.
Нос Андре был прямой и тонкий, словно стальная линия, а глаза, обычно светлые и живые, сейчас были затемнены беспокойством. В них мелькало нечто неуловимое, словно отблеск тайны, которую он скрывал от всех, даже от себя самого. Подбородок его украшала кудрявая длинная борода.
Он подошел к рабочему месту Игната, внимательно осмотрел изделие часовщика, проводя пальцем по медной пластине поверхности корпуса. Он был восхищен и восторжен.
– Оно… прекрасно… – тихо произнес он. – Настоящий шедевр…
– Да… – с печалью в голосе ответил Игнат. – но оно не работает.
Игнат отвернулся к окну, за стеклом которого уже во всю падали хлопья первого снега.
– Оно не бьется, понимаешь? – с горечью сказал мастер. – Я создал идеальный механизм, я положил свою жизнь ради этого. Но оно не оживает, в нем будто… нет искры… Я ведь не мог ошибиться, все было точно по схеме, но все бесполезно. Оно не запускается. Может ему чего-то не хватает? Какой-то иной двигатель?
В глазах Игната отражались печаль и отчаяние. Он не хотел терять еще и дочь. Кроме того, он не мог поверить, что мини-версия парового двигателя не справляется с устройством, которое было меньше, чем его кулак.
– Знаешь, друг… – начал он задумчиво. – Как-то мне довелось поработать на наше правительство… Делал для них всякие механические штучки. Но это в прошлом. И вот что я тебе скажу, Игнат: они скрывают от нас много интересного. Есть вещи, о которых простым людям лучше не знать. Технологии, способные изменить мир… или разрушить его.
Он сделал паузу, словно взвешивая свои слова.
– Возможно, я могу помочь тебе в решении твоей проблемы. Но мне нужно время, чтобы все обдумать. Я свяжусь с тобой позже.
Лицо Андре помрачнело. Он резко сменил выражение лица на задумчивое, словно вспомнив что-то неприятное. Он надел шляпу и направился к двери.
– Мне нужно идти, – бросил он на ходу. – Не отчаивайся, Игнат. Есть выход из любой ситуации.
Дверь захлопнулась. Игнат вновь остался в своей мастерской наедине со своими мыслями. И мысли его были далеки от приятных. Отчаяние сжимало его сердце в ледяных тисках, не давая дышать. На кону стояла жизнь его дочери, его единственного лучика света в этом мрачном мире. О каких технологиях говорил старый друг? И что его так смутило? Вопросы, оставшиеся без ответа.
Он еще долго сидел за верстаком, разглядывая свое новое творение. Почему же оно не работает, как было задумано? Не бьется, как настоящее? Быть может, ему недостает какой-то энергии? Но какая тогда нужна энергия? Игнат в очередной раз уснул за столом. В руках он держал то самое сердце, справа от него были чертежи и недопитая кружка чая.
…
Тремя днями раннее…
Вечерний Шварцталь окутывал густой дурнопахнущий смог, пропитанный запахом гари и машинного масла. Над крышами домов, словно призраки, парили дирижабли, освещаемые яркими прожекторами.
Игнат, с грузом мешков, полных деталей для часов и прочих железяк, торопливо шагал по узкой улочке, освещая себе путь фонарем. Его взгляд был устремлен в землю, но в ушах стоял шум города: грохот паровозов, свист паровых машин, крики торговцев на рынке. Внезапно перед ним возник огромный особняк с высокими колоннами и застекленными башнями. Он был построен из красного кирпича, украшен витиеватой лепкой и огромными окнами из толстого стекла. Над дверью красовался герб аристократического рода, а на дворе стояла золотая карета, запряженная четверкой паровых лошадей. Он оглянулся и понял, что находится в дворянском квартале.
Игнат остановился, завороженный роскошью особняка. Он никогда не видел ничего подобного так близко. В его мастерской всегда было тесно и темно, запах масла и металла был ему знаком, но роскошь аристократов была для него недоступным раем. Нет, конечно, он видел подобное издалека, но так близко… Рассказы его отца о богатстве высшего сословия оказались более чем правдивыми. В этот момент дверь особняка распахнулась, и из него вышла молодая женщина в ярком платье. Ее волосы были уложены в сложную прическу, а на шее сияло ожерелье из драгоценных камней. Она была красива, как кукла, сделанная из фарфора и золота.
Игнат увидел ее отражение в гладких поверхностях кареты. Он был в шоке. Его собственное отражение, в потрепанной одежде, с грузом на плечах, казалось ему нелепым и убогим. В этот момент он почувствовал глубокое отчаяние и безысходность. «Жизнь бедняков и аристократов – это два противоположных мира, которые никогда не смогут найти примирения» – думал он.
Женщина села в карету, и паровые лошади, с громким шипением и хлопаньем клапанов, повезли ее по улицам Шварцталя. Игнат стоял на месте, глядя ей вслед. В его душе кипели ненависть и недоумение. Почему мир устроен так несправедливо? Почему одни рождаются в роскоши, а другие – в бедности? Почему он, гениальный часовщик, должен трудиться в поту и грязи, чтобы собирать часы и безделушки для тех, кто никогда не знал ни нужды, ни труда? Ну почему так, черт возьми? Почему его родные и близкие люди страдают от смертельной болезни, а кто-то живет припеваючи и ни в чем себе не отказывая? Не то чтобы ему не нравилась своя жизнь, нет, напротив – он занимался тем, что любил, что ему нравилось больше всего. Но контраст увиденного не мог оставить его равнодушным. Возможно, он даже испытывал зависть? Стража района поспешно и «очень вежливо» попросила его уйти.
Игнату стало не по себе от этих мыслей.
Глава ДЕТСТВА
Детство Игната было лишено тепла и нежности, как у остальных детей, словно механизм, смазанный не маслом, а песком и ржавчиной. Он вырос в бедном районе Альт-Терры, среди закопченных труб фабрик и мрачных домов, где звуки пьяных драк смешивались с грохотом проезжающих паровозов.
Отец, грубый и вспыльчивый работяга, часто пропадал в пивных и возвращался домой в пароксизме пьяного бешенства. Мать, забитая и покорная, принимала его удары как нечто неизбежное, словно тиканье старых часов, отмеряющих время их несчастливой жизни. Разводиться она не хотела – это считалось моветоном.
Игнат был нежеланным ребенком, появившимся на свет по оплошности, и родители ему об этом регулярно напоминали. Он был для них лишним ртом, обузой, препятствием на пути к дешевому алкоголю и мимолетным удовольствиям.
Единственным убежищем от домашнего насилия для Игната была мастерская старого часовщика, жившего на первом этаже их дома. Дед был добрым и одиноким человеком, потерявшим семью во время эпидемии. Он видел в Игнате искру таланта и жажду знаний, которую жестокость родителей не смогла задушить.
Часовщик стал для Игната наставником, учителем и почти что отцом. Он показывал ему волшебный мир шестеренок и пружин, учил различать ритмы времени, заключенные в тиканье часов. В мастерской Игнат забывал о пьяных криках отца, о безразличии матери, о холоде и голоде, которые преследовали его дома.
Когда Игнату было 12 лет, его отец попал в тюрьму за драку с фабричным мастером. Для Игната это стало своеобразным освобождением. Он перестал бояться возвращения отца домой, перестал ждать ударов и оскорблений.
Он продолжал работать в мастерской, совершенствуя свое умение. Часовщик видел в нем своего преемника и отдавал ему все свои знания.
Игнат вырос замкнутым, немногословным человеком. Тяжелое детство оставило в его душе глубокий шрам, сделав его недоверчивым и осторожным. Но в то же время оно закалило его характер, научило его ценить доброту, честность и красоту, которую он находил в совершенстве часовых механизмов.
…
Жизнь Игната, привыкшего к точности механизмов, дала сбой, когда в его сердце ворвалась любовь. Ее звали Эльза, художница с ярко-синими волосами и пронзительным взглядом фиолетовых глаз. Она была непохожа на всех, ее энергия словно струилась вокруг нее, окрашивая мир в яркие краски. Игнат, нелюдимый и молчаливый мастер, впервые почувствовал себя живым. Он дарил Эльзе механические цветы, водил ее в театр, но ее свободолюбивая душа не могла долго оставаться в тихой мастерской.
Однажды Игнат застал Эльзу в объятьях другого. Его мир рухнул. Эльза ушла, оставив записку: "Я рождена для другого". Игнат запер себя в мастерской, погруженный в пустоту и холод. Он не чувствовал чего-то определенного, он лишь утешал себя: «что ж, получилось, конечно, немного неприятно…», хотя это никак не помогало. Помогал лишь крепкий эль, но ненадолго.
В ту ночь он потерял не только любовь, но и веру в себя, в возможность счастья. Он чувствовал себя сломанным механизмом, который уже никогда не сможет работать как прежде.
Глава 3.
4 дня спустя…
Дым от трубок висел в воздухе плотным облаком, смешиваясь с запахом пива, жареного мяса и дешевых духов. Гул голосов, стук кружек, скрип деревянных стульев – все сливалось в густую симфонию вечернего бара "У Сломанной Шестеренки", излюбленного места работяг и механиков промышленного района Швацрталя.
Игнат не любил такие места. Шум и толпа утомляли его, а пьяные разговоры казались бессмысленными, словно тиканье расстроенных часов. Но Андре, его старый друг, настоял на встрече именно здесь.
– Да брось ты, Игнат, – уговорил он его по телефону. – Надо же иногда отвлекаться от своих шестеренок. Хватит сидеть как сыч! Выпьем по пиву, поговорим о жизни. У меня есть для тебя интересная новость.
И сейчас Игнат сидел напротив Андре за немытым столом, помешивая ложкой в кружке с темным, густым пивом. Он уже выпил две кружки, но алкоголь не приносил ему обычного облегчения. Честно говоря, пойло было несколько тошнотворным. Мысли о болезни Анны не отпускали его ни на минуту, словно тугие пружины, которые он использовал в конструкции своего изобретения – протеза сердца.
Андре, наоборот, был в отличном настроении. Он уже успел познакомиться с половиной посетителей бара, рассказать пару баек из своей прошлой рабочей жизни на фабрике и выпить несколько кружек крепкого имперского стаута. Его щеки покраснели, глаза блестели, а язык развязался.
– Так вот, я говорю тебе, это самое, того-этого, Игнат, – продолжал он свой рассказ, постукивая кружкой по столу. – Этот новый дирижабль – просто чудо техники! Такой скорости я еще не видел. Говорят, он может долететь до Ориента за неделю! Я в шоке.
Игнат кивнул, делая вид, что слушает. На самом деле его мысли были далеко. Он смотрел на бумажку, который Андре незаметно подложил ему под кружку.
– Кстати, о чудесах, – словно читая его мысли, продолжил Андре. – Наконец-то я могу поделиться с тобой информацией, которая явно тебе поможет! – Андре заметно снизил тон.
Игнат вздрогнул и поспешно спрятал клочок бумаги в карман.
– Ну и как ты мне поможешь? – спросил он, стараясь придать своему голосу безразличный тон.
Андре хитро прищурился, глядя на друга.
–Я же говорил, что работал на правительство, – сказал он, наклонившись к Игнату. – Строил бани-парилки для государственных чинов, стриг газон паровой косилкой, а зимой убирал снег механической лопатой вместе с отцом, а когда они его… – он осекся. – кхм, так вот, я слышал, что в правительственном комплексе находятся Архивы – таинственная библиотека, доступ к которой открыт только для правительственных мастеров и ученых!
– Андре, ты пьян, – отмахнулся Игнат. – Это ж бред сутулой собаки.
– А вот и нет! – возразил Андре, ударяя кулаком по столу. – Я знаю, что говорю! Мой дед работал там, в библиотеке, пока его не забрали на войну. Он рассказывал мне о тайных комнатах, о книгах, окованных железом, о страшных стражах, охраняющих знания от простых людей.
Игнат чувствовал, как в нем растет любопытство. Он знал, что Андре любит приукрашивать свои истории, но в его глазах был огонек истины.
– И как же попасть в эту библиотеку? – спросил он, не в силах сдержать себя.
Андре улыбнулся и снова наклонился к Игнату, понизив голос до шепота.
– Это непросто, друг мой. Но для тебя, для гениального часовщика Игната, нет ничего невозможного, верно?
Он снова подложил бумажку, оказавшуюся планом библиотеки, под кружку Игната, подмигнул ему и откинулся на спинку стула, довольный произведенным эффектом.
Игнат остался сидеть в задумчивости, сжимая в руке кружку с пивом, которое казалось ему теперь горьким и безвкусным. Перед ним открывался путь к тайне, которая могла спасти его дочь, но этот путь вел в темные лабиринты запретных знаний, и он еще не знал, готов ли он вступить на него.
спустя какое-то время…
Часы на стене бара "У Сломанной Шестеренки" показывали поздний час, но Игнат и Андре этого не замечали. Им уже, в общем-то, было не до часов. Мир вокруг них расплывался, звуки сливались в нестройный гул, а лица других посетителей казались странными и искаженными, словно отражения в кривом зеркале.
Пустые кружки из-под имперского стаута выстроились на столе в длинную батарею3, словно солдаты после битвы. Андре, разгоряченный алкоголем, раскачивался на стуле, рассказывая невероятные истории о своей молодости, каждая из которых с каждым повтором становилась все более фантастической.
– А помнишь, Игнат, как мы с тобой угнали тот дирижабль? – восклицал он, размахивая руками. – Мы тогда чуть не улетели в Нордланд!
Игнат ржал будто конь, хотя не помнил ничего подобного. Он пытался сосредоточиться на плане библиотеки, который все еще сжимал в руке, но линии на бумаге плясали перед глазами, превращаясь в замысловатые узоры.
– Библиотека… знания… – бормотал он, пытаясь собрать рассыпавшиеся мысли. – Надо спасти Анну… Архивы…
– Библиотека? – подхватил Андре, словно вынырнув из пучины своих воспоминаний. – Ах да, библиотека! Там ты найдешь все, что нужно, друг мой! Там хранятся секреты вселенной!
Он встал, шатаясь, и обнял Игната за плечи.
– Мы с тобой гении, Игнат! – провозгласил он, громко икая. – Мы изменим мир! Мы победим смерть! Мы…
Андре не договорил, язык его заплетался, глаза закрывались. Он повалился на Игната, увлекая его за собой. Они с грохотом рухнули на пол, среди осколков стекла и пролитого пива.
Другие посетители бара удивленно посмотрели на них, кто-то рассмеялся, кто-то покрутил пальцем у виска. Бармен, флегматичный гигант с руками как молоты, подошел к ним и пробурчал: