ИСТОРИЯ РОДА НИКИФОРОВЫХ – ТИТОВЫХ
Фёдор и Василий Никифоровы
Наступил 1813 год. Второй год Отечественной войны против войск Наполеона, ещё недавно стоявшего на Поклонной горе в Москве в ожидании ключей от древней столицы. 13 января русская армия под командованием фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова перешла Неман, по которому тогда проходила граница Российской империи. Начался её знаменитый Заграничный поход, закончившийся для русских воинов в столице Франции, в Париже.
Был ли в числе тех русских войск обер-офицер Фёдор Никифоров[4][1407], принимал ли он участие в сражениях с армией Наполеона, в Битве народов под Лейпцигом 1813 года, решившей судьбу французского императора и исход войны, к сожалению, неизвестно. Не исключено, что его полк остался в России. Возможно, Фёдор был ранен и переведён в тыловой полк. Во всяком случае, за 1821 год в делах Российского государственного военного архива есть краткая запись о переводе некоего прапорщика Никифорова (без имени) из Владимирского внутреннего гарнизонного батальона в уездную инвалидную (ветеранов службы) команду[5]. Но есть вероятность и того, что его обер-офицерское звание – лишь свидетельство того, что Фёдор Никифоров принадлежал к корпусу чиновников, был грамотным и служил России по гражданскому ведомству. Тем не менее стоит полагать, что он всё-таки был военным. Ведь в период отражения нашествия армии Наполеона на Россию обер-офицерские звания наиболее часто присуждались за отличия в военной службе. Как бы то ни было, но у Фёдора в 1813 году родился сын Василий[6][1032]. В его послужном списке и указано происхождение «из обер-офицерских детей Владимирской губернии»[7], то есть то, что его отец имел статус обер-офицера и служил в этом регионе. Что это значило более двухсот лет назад, какая карьера открывалась перед мальчиком в будущем?
Обер-офицерские дети составляли особое сословие Российской империи со времён Петра I, открывшего для этой категории служивых людей возможности социального лифта. Уже в Воинском Уставе 1716 года упомянуты унтер-, обер- и штаб-офицеры. «Обер-», то есть «вышние», офицеры имели звания от прапорщика до майора, хотя с течением времени ситуация неоднократно менялась.
У храброго грамотного солдата из крестьян в начале XIX века теоретически существовала возможность дослужиться до унтер-офицера, а лет через десять-двенадцать получить и чин обер-офицера. Легче это было сделать тем, кто происходил из однодворцев[8]. Участие в военных действиях, отличия в сражениях обычно резко ускоряли продвижение по социальной лестнице, так случилось и в Отечественной войне 1812 года. С получением чина обер-офицера Фёдор Никифоров приобретал права личного дворянина, распространявшиеся и на его жену, но не на детей. Если же его карьера успешно продвигалась далее, то с чина штаб-офицера или чиновника VIII класса можно было рассчитывать и на потомственное дворянство. А это уже принципиально облегчало бы его детям начало и продвижение по службе. В ином случае они должны были строить свою жизнь практически с нуля, получив хотя бы азы грамотности в 2-х или 4-х классном народном училище.
Именно так начал службу и Василий Фёдорович Никифоров[1032]. 13-летним подростком 1 декабря 1826 года он уже записан копиистом Дмитровского уездного суда[9]. Важно отметить, что последующие места службы Василия – Карачев, Орёл – дают основание полагать, что речь идёт о Дмитровске Орловской губернии, а не о древнем русском городе Дмитрове на севере от Москвы. Однако происхождение Василия из обер-офицерских детей заведомо освобождает его от рекрутской повинности, телесных наказаний и, главное, подушной подати. Кроме того, он по рождению уже числится не ниже 3-го чиновничьего разряда, а для получения заветного чина коллежского регистратора, дававшего личное дворянство и принципиально иной социальный статус, ему достаточно беспорочно выслужить свыше 4 лет, правда, в реальности – не менее 10–15. Но это всё. Денег, скорее всего, у семьи не было, собственности тоже. И сколько у Василия при этом было братьев и сестёр – узнать, к сожалению, не удалось. Семья рано выпустила мальчика во взрослую жизнь, которую он должен был сделать сам.
Копиист – это низшая должность в судебной канцелярии. Все остальные – секретарь, канцеляристы, подканцеляристы – могли приказать Василию быстро и чисто переписать служебную бумагу, приготовить чай или послать куда-то. Пренебрежительное отношение к младшим, сословно-имущественные различия проявлялись в российской системе управления в полной мере. Ф. Ф. Вигель, бывший в 1820-е годы вице-губернатором Бессарабии, так описывает реальности судейских учреждений того времени: «Писцы и самые секретари употреблялись в домашнюю работу у присутствующих и судей. Нередко можно было видеть логофета или писца, который, положив перо, становится за каретой своего начальника»[10]. Работали малолетние чиновники наравне с взрослыми, «присутствовали» на службе по 10 часов в день, за прогулы их могли лишить столь необходимого семье жалования, запереть «безвыходно» на месте службы до окончания работ, а то и «сдать» в солдаты. Поощрялось абсолютное послушание, а поздравления начальства к праздникам, в том числе и денежные, имели силу негласного закона.
Абсолютно необходимым условием для карьеры был красивый разборчивый почерк, его мы можем увидеть на поздних прошениях, собственноручно написанных Василием Никифоровым. Копиистами в XVIII – начале XIX вв. начинали служить в очень раннем возрасте – в 10–14 лет – как дворянские, так и недворянские дети. В 1828 году правительство опомнилось и всё же ввело возрастные ограничения: разрешалось принимать на службу лиц не моложе 14 лет, а начало действительной службы отсчитывалось после 16-ти[11].
Жил ли юный Василий вместе с родителями – этого мы тоже не знаем. Ему было всего 13 лет – казалось бы, вряд ли он был один, но если Фёдора Никифорова не перевели в середине 1820-х годов на службу в Дмитровск, то мальчик мог оказаться там, где в тот момент было свободное место копииста, пусть и не в том городе, где жила родительская семья. Тогда Василий должен был снимать жильё и питаться у чужих людей.
Дмитровск был основан в 1711 году, когда Пётр I подарил эти земли молдавскому князю Дмитрию Кантемиру, а уездный суд в нём появился с 1779 года. Однако своё имя тогдашнее поселение Дмитровка получило не от Кантемира, но по выстроенной там деревянной церкви Дмитрия Солунского. В 1744 году эти земли отошли обратно в императорскую казну.
В 1787 году император Павел I пожаловал значительную часть бывших владений Кантемиров канцлеру графу Александру Андреевичу Безбородко. Посетивший в 1810 году имение Безбородко князь И. М. Долгорукий оставил краткое свидетельство: «Город Дмитровск, в котором мы остановились, невелик, но довольно хорошо расположен. В нём строится собор и корпус для присутственных мест»[12].
В 1782 году Екатерина II даровала Дмитровке статус города, с этого времени и меняется её название на Дмитровск. Новый город имел 2 церкви, ратушу и думу, 51 деревянную и 10 каменных лавок, пруд на речке Общерице. Первоначальная планировка Дмитровска не отличалась своеобразием. Три широких проезжих улицы, по которым ходил юный Василий Никифоров, вытянулись почти параллельно вдоль берега реки. Семь коротких улочек соединяли застройку с береговой зоной, где около церкви располагалась крупная торговая площадь, а восточнее неё находилась обширная усадьба Кантемиров-Безбородко. В 1802 году Дмитровску был передан герб города Лугани с изображением барана на зелёном поле. С этого времени город начинает быстро расти. Примечательно, что каменная церковь Дмитрия Солунского на высоком берегу Общерицы, возведённая ещё в 1723 году Кантемиром, сохранилась доныне и является действующим храмом. Это памятник архитектуры федерального значения, единственный храм в стиле барокко петровской эпохи во всей Орловской области.
Уездный суд являлся первой инстанцией для рассмотрения мелких гражданских и уголовных дел, касающихся всех сословий уезда, за исключением мещанского, то есть горожан. В первую очередь в таких судах разбирались споры о размежевании земель, купле-продаже крестьян, наследовании имущества и т. п. В суде, как правило, хранились межевые книги и планы, оформлялись крепостные акты и документы, проводились ревизии уездного казначейства. Каждое дело попадало сначала к секретарю суда, который начинал его рассматривать с помощью своих помощников. Они, в том числе и копиист Василий Никифоров, составляли подробную записку, где излагались содержание дела, позиции и доказательная база сторон, приводились подробные ссылки на законы. Потом секретарь суда докладывал содержание записки общему присутствию суда и передавал её на рассмотрение. Суд окончательно исследовал дело и выносил по нему приговор, состязательный процесс отсутствовал как таковой. По всей видимости, Василий Никифоров служил на своём месте усердно, с 31 декабря 1828 года его повысили до подканцеляриста[13].
А 22 января 1830 года[14] повзрослевшего Василия Никифорова перевели служить в городническое правление[15] города Карачева, раскинувшегося на берегу реки Снежеть в 69 км от Дмитровска. Находилось оно на Козельской улице (ныне Советская). Во главе его стоял городничий, имевший, по крайней мере, VIII чиновничий класс по «Табели о рангах», следивший за порядком и жизнью в городе в целом. Штат правления составляли полностью зависимые от городничего канцеляристы, копиисты, а также частные приставы и квартальные надзиратели.
В отличие от Дмитровска Карачев является одним из древнейших русских городов. Он впервые упоминается в Ипатьевской летописи на год раньше Москвы – в 1146 году, какое-то время он даже был центром удельного княжества. Название города имеет несколько объяснений, одним из которых является тюркское слово «карачев» – чёрный лес. Другие источники связывают его с одним из языческих славянских божков «корочуном». Занимая выгодное географическое положение между Орлом и Брянском, Москвой и Украиной, Карачев в начале XIX века становится важным торговым городом и быстро застраивается каменными зданиями. Мимо тех, что сохранились до наших времён, каждый день спешил на службу и молодой чиновник Василий Никифоров.
Можно предположить, что для Василия перевод в Карачев являлся повышением. В этом городе он проведёт семь лет молодости, пока его, уже совсем взрослого по тем временам человека, 15 апреля 1837 года не переведут в губернский город Орёл, в канцелярию губернатора[16]. Но там он задержится всего на неполный год. 28 марта 1838 года «по вызову начальства» он уже на Кавказе[17], со службой там будут отныне связаны его жизнь и судьба, готовившая ему как взлёты, так и сокрушительные падения.
История покорения и вхождения Кавказа в состав Российской империи длительна и глубоко трагична. Местным горским народам, особенно малочисленным, невозможно было сопротивляться экспансии крупного соседа, принёсшего им цивилизационный слом, иную культуру и чуждую ментальность. Но альтернативным вариантом становилось лишь подчинение другому мощному государству – Турции, чьи интересы исстари сталкивались с российскими. Насилие и с той, и с другой стороны было практически единственным средством утвердить свою власть в регионе.
Одним из первых шагов российского правительства на Кавказе было проектирование и строительство укреплённых линий крепостей – опорных пунктов для дальнейшего продвижения и защиты самой российской территории от набегов неприятеля. В 1774-75 годах была начата постройка Азово-Моздокской линии от Терека до самого Дона. Десять её крепостей должны были зримо утвердить власть России в этом регионе и обезопасить её передовые гарнизоны, состоявшие в основном из казаков: гребенских, терских, а также спешно переселяемых донских, хоперских, волжских.
5 мая 1785 года была официально учреждена Кавказская губерния (наместничество) из 6 уездов, центром которой с 1802 года стал Георгиевск (с 1824 года – Ставрополь). Она занимала территорию от Каспийского моря до устья Лабы и от Маныча до предгорий. Недалеко от Георгиевска и Пятигорска казаки построили крепость святой Марии – станицу Марьинскую, в которой несли службу переселённые с Волги и Хопра казаки Дьякóвы, Акуловы, Чеботарёвы – предки Ларисы Анатольевны Дьякóвой [33]. А в 1838 году в Ставрополь приедет и Василий Никифоров – прапрадед её мужа Сергея Арнольдовича Никифорова [32]. Так история их семьи сделает очередной круг, сближая представителей разных родов и сословий, которых на самом деле всегда соединяло одно – они были в центре событий, в гуще российской политики, служили стране на переднем крае её истории, будь то освоение Сибири в XVI–XVIII веках или покорение Кавказа в XIX веке. Эти люди не отсиживались в российской глубинке. Не имея за собой родовых поместий и крепостных крестьян, они делали свою жизнь сами. Энергия, предприимчивость, храбрость, выносливость были их естественными качествами.
Начальниками Кавказской области в 1838 году были сменившие друг друга генералы М. М. Таубе и П. Х. Граббе, губернатором – действительный статский советник А. В. Семенов. В числе их подчинённых отныне находился молодой канцелярский служащий Василий Никифоров, зачисленный в штат Кавказской Казённой палаты[18]. Можно утверждать, что для него это было начало серьёзной самостоятельной работы, связанной с финансами и госимуществом, дающей реальные шансы в карьере и в жизни. Скромный копиист или канцелярист, во внутренних областях России получавший мизерное жалование, не мог рассчитывать на быстрое продвижение по служебной лестнице, более-менее приличный доход для обеспечения не только себя, но и семьи. Иногда не было возможности даже думать о женитьбе. А служба на Кавказе, на протяжении всего XIX века практически на линии фронта, с опасностью для жизни, открывала возможность выслуги. Из-за недостатка кадров предполагалось, что согласившийся на перевод на Кавказ сразу автоматически повышался в чине. Вот и Василий Никифоров, чья карьера явно застопорилась, теперь мог проявить себя в полной мере.
Но для начала при вступлении в должность он был обязан, как и все другие чиновники Казённой палаты, дать нерушимое «Клятвенное обещание»: что он будет «верно и нелицемерно служить, поспешествовать все, что к верной службе и пользе государственной во всяких случаях касаться может, всякую вверенную тайность крепко хранить, и поверенный и положенный чин по совести своей исправлять, и для своей корысти, свойства, дружбы и вражды противно должности своей и присяге не поступать…»[19]. Вероятнее всего, Василий дал эту клятву с лёгким сердцем и активно взялся за работу, которую вскоре оценили по достоинству: с 1 декабря 1838 года Василий Фёдорович Никифоров получил заветный чин коллежского регистратора, самый низший, XIV-го класса, но уже из классных гражданских чинов «Табели о рангах» (соответствовал до 1884 года армейскому чину прапорщика). Для Василия он был особенно важен, так как (до 1845) он давал главное – право на личное дворянство, которое в своё время выслужил и его отец, и титульное обращение «Ваше Благородие», то есть принципиально более высокий сословный статус[20].
До 1845 года Василий исправлял должности письмоводителя и столоначальника, в основном при военных госпиталях (Екатеринодарском, Абинском, Щедринском). Молодой чиновник воочию видел раненых солдат и офицеров, слышал их рассказы о непрекращающихся боевых действиях, происходивших буквально за порогом госпитальных палат, о набегах и жестокости непокорных горцев. Хотя непримиримостью отличались обе стороны, и война на Кавказе в 40-е годы XIX века приобрела особенно напряжённый характер. Русскую армию, казалось, преследовали неудачи, а имам Шамиль всё более укреплял свои позиции в Дагестане и Чечне. Тем не менее Никифоров и не помышлял о переводе в более спокойное место, видимо, надеясь, что его служебное рвение будет оценено по достоинству. Надежды оправдались: 23 ноября 1843 года Указом Правительствующего Сената № 1187 Василию был присвоен следующий чин – губернского секретаря, причём задним числом, то есть с 1 декабря 1842 года[21], что означало по крайней мере солидную выплату разницы в окладах за истекший год. Никифоров уже был на пороге 30-летия, но о своей семье думать было всё ещё рано, ни жилья, ни сбережений у него так и не было…
С апреля 1845 года губернский секретарь Василий Никифоров начинает новый этап своей службы и карьеры – работу непосредственно с финансовыми делами. Он назначен бухгалтером Червлёнского военного госпиталя, а с 1846 года в ранге смотрителя Вельяминовского провиантского магазина[22] наконец обретает и долгожданную, пусть и относительную, служебную самостоятельность – он несёт полную ответственность за выдачу съестных припасов войскам, их сохранность и качество, за финансовую отчётность. В это же время, по его собственным свидетельствам, его настигает тяжкая болезнь – безвозвратно слепнет правый глаз…[23]
Вельяминовское укрепление, с которого началась история современного города Туапсе, было заложено совсем недавно до появления там Никифорова, в 1838 году, в устье реки Туапсе, на десятый день после высадки десантного отряда генерал-майора Н. Н. Раевского-младшего (1801–1843) с кораблей Геленджикской эскадры Черноморского флота. В 1840 году укрепление разрушили горцы, но в том же году оно было восстановлено после второго десанта того же Николая Раевского… Интересно, видел ли Василий этого блестящего офицера, в десять лет вместе с отцом и 16-летним братом Александром ставшего героем Бородинской битвы, о чём А. С. Пушкин написал гордые и пронзительные строки:
Едва-едва расцвёл, и вслед отца-героя
В поля кровавые под тучи вражьих стрел,
Младенец избранный, ты гордо полетел.
Скорее всего, они не встречались, ведь в 1841 году генерал, почувствовав нараставшую немилость императора Николая I, уволился в отставку. Но многих других героев русской армии из нижних чинов Василий Никифоров мог и видеть, и даже знать лично. Да и сам он как смотритель армейских магазинов был почти всегда в непосредственной близости от линии боевых действий. Безусловно, по долгу службы он должен был общаться и с казаками, может быть, его пути как-то пересекались с Дьякóвыми Волгского полка. Ведь служили они практически в одних и тех же местах, в регионе Ставрополья и Екатеринодара.
Более двух лет смотрителям на одном месте служить запрещалось, во избежание мздоимства и растраты казённых средств, этой вечной беды Российского государства на протяжении всей его истории. Поэтому
Василия постоянно переводят из одного места в другое: в 1846–1861 годах он являлся смотрителем Кисловодского, Тифлисского, Серебряковского, Великолагерного и, наконец, Лабинского магазинов, не задерживаясь нигде дольше положенного срока, в промежутках исполняя обязанности войскового комиссионера Ставропольского полевого провиантского комиссионерства. Все его молодые годы прошли на фоне Кавказской войны, а о том, как он служил, говорят его повышения и награды:
– с 14 мая 1847 года Высочайшим приказом № 38 произведён в коллежские секретари;
– 22 августа 1851 года награждён Знаком отличия за 15 лет беспорочной службы;
– 20 декабря 1853 года Высочайшим приказом № 53 произведён в титулярные советники с 14 мая 1851 года;
– 9 декабря 1856 года Высочайшим приказом № 15 произведён в коллежские асессоры с 6 апреля 1856 года;
– 28 января 1859 года награждён бронзовой медалью в память войны 1853-56 годов (Крымская война);
– с разрешения Военного Министра, изъяснённого в предписании генерал-интенданта № 4154 от 6 июня 1860 года, производится добавочное жалование за выслугу 10 лет на Кавказе в размере 0,5 оклада – 71 р. 50 коп. в год с 5 июня 1857 года;
– 24 марта 1861 года пожалован орденом св. Станислава 3-й степени;
– 16 июля 1861 года Высочайшим приказом № 30 произведён в надворные советники с 9 декабря 1860 года[24].
Надворный советник – это статский классный чин VII класса, соответствовавший подполковнику в армии и сопровождавшийся титульным обращением «Ваше Высокоблагородие». Может быть, Василий Фёдорович вспомнил, что именно так обращались к господину судье в Дмитровском уездном суде, когда он начинал там служить маленьким копиистом, потому что судья, являясь дворянином, имел чин надворного советника. Если бы и сам Василий Никифоров вдруг получил бы этот чин (или любой российский орден) ранее 1845 года, то ему и его семье, включая детей, было бы присвоено потомственное дворянство. Он бы самым успешным образом завершил процесс социального подъёма, начатый, по всей вероятности, его отцом Фёдором Никифоровым, дослужившимся до обер-офицера. Все дороги в Российской империи, все возможности его семье были бы открыты, а её членов занесли бы в соответствующую родословную книгу. Кстати, именно так стали дворянами большинство российских учёных, поскольку звание профессора автоматически влекло за собой присвоение именно чина надворного советника. По выходе в отставку Василий Фёдорович получал бы достаточное содержание, чтобы не бедствовать.
Однако ему не повезло: реформа 1845 года радикально усложнила процесс обретения потомственного дворянства в России. «Обесценивание» статуса дворянина и рост числа выходцев из недворянских семей, получавших права этого сословия только по выслуге лет, привели к тому, что теперь потомственное дворянство даровалось только при присвоении гражданскому чиновнику чина V класса, статского советника. У Василия Никифорова оставалась ещё другая надежда – получить орден Святого Владимира 4-й степени, который массово жаловался гражданским чиновникам VII класса по выслуге лет и тоже обеспечивал права потомственного дворянина.
Примерно за год до награждения орденом св. Станислава и присвоения чина надворного советника 47-летний Василий наконец женился. Взял он в жёны девицу намного моложе себя, звали её Александра Прокопьевна[25][1031], и происходила она, скорее всего, тоже из семьи небогатого чиновника, из купечества или духовного звания. К сожалению, больше мы ничего о ней не знаем. Но известно, что её дочь Антонину крестила Ирина Прокопьевна Садовская[1028], жена благочинного священника станицы Успенской на речке Калалы (приток Егорлыка) Черноморского казачьего войска Александра Садовского[26][1027], возможно, родная сестра Александры Прокопьевны. Есть упоминание и о другой крёстной – купеческой жене Матрёне Прокопьевне Ивановой [1030]. На сайте современного Свято-Успенского прихода[27] есть указание, что тело приходского настоятеля в станице Успенской, отца Александра, погребено в храме, где он служил. А поручителем на свадьбе сына Василия, Аркадия Никифорова, в 1896 году будет Николай Садовский[28], учитель Ставропольского духовного училища.
Если предположить, что матушка Ирина с Александрой действительно были сёстрами, то мы выходим на интереснейший литературный памятник – «Материалы для летописи Успенского прихода» священника Александра Садовского. Вряд ли возможны такие совпадения имени и места. Отец Александр выпускает этот «дневник» ежегодно с 1906 по 1909 годы, эмоционально излагая события приходской жизни, в буквальном смысле пропуская их через своё сердце. Трепетно он пишет о старом обветшавшем храме станицы Успенской, в котором – возможно! – бывала и Александра Прокопьевна Никифорова: «Церковь наша, наша матушка родная, в жалком рубище – вместо если не роскошной, то приличной одежды; ея головной убор – кресты – покосились; порожки, пол, это обувь на ногах, поизносилась, с щелями, трещинами, а дождь пойдёт, сырость всюду и грязь, смотреть больно, когда войдёшь во внутрь храма: вода, льёт сквозь ветхую одежду храма – крышу!.. В бурю-непогоду трясла головой-колокольней. Ах, недолго, родная, осталось тебе жить с нами»[29].
Но особенно страстно отец Александр пишет о закладке нового храма, веря в живую силу семейной памяти: «Зовите всех: стариков, женщин, детей. Пусть все помнят этот лучший, счастливейший, наирадостнейший момент в их жизни! Детей особенно зовите: – пусть дети (ведь для них-то и строится храм.) запомнят, возрастая, что когда-то они были свидетелями закладки нашего храма. разскажут своим детям и внукам, как при ком, когда всё это было…»[30]
В январе 1860 года Василия Фёдоровича Никифорова переводят из Тифлиса в Великолагерный пост смотрителем тамошнего провиантского магазина[31]. Великолагерный пост – это центральное укрепление 3-й части Черноморской кордонной линии Черноморского казачьего войска, расположенное на берегу реки Кубань. Где Василий встретил Александру, мы не знаем, но 13 марта 1861 года у них рождается сын Александр [511]. Семья обретает пристанище в станице Усть-Лабинской, куда смотрителем местного магазина 18 августа 1861 года был назначен Василий[32].
Был ли он, наконец, счастлив, обрёл ли покой? Счастлив – да, безусловно, ведь у немолодого уже отца один за другим появляются долгожданные дети, как будто он пытается наверстать ушедшие годы, сполна испытать отцовские чувства. И судьба даёт ему такую возможность: 1 сентября 1863 года у Василия рождается второй сын Леонид[512], 8 апреля 1865 года – дочь Глафира[513], 20 августа 1869 года – сын Флорентий[514], 22 января 1872 года – сын Аркадий[518] (сохранилось метрическое свидетельство о рождении и крещении его в Свято-Никольском храме станицы Усть-Лабинской[33], 5 мая 1877 года – дочь Антонина[515]. Усть-Лабинская, основанная в далёком уже 1794 году, к тому времени превратилась в большое поселение. К 1857 году в станице насчитывалось больше 300 дворов с населением 2 748 человек[34]. Вместо обветшавшей и сгоревшей старой деревянной церкви на средства казаков и благотворителей был выстроен и к престольному празднику в декабре 1861 года освящён каменный храм Святого Николая Чудотворца[35]. Настоятелем его стал священник Мефодий Платонов, вторым священником – Амкгрит Иванович Островский (крестил Антонину Никифорову), диаконом – Георгий Соболев. Старшие дети Никифоровых, по всей вероятности, были крещены именно в Свято-Никольской церкви, но записи в сохранившихся метрических книгах свидетельствуют только о рождении Антонины и Вячеслава[36].
23 января 1881 года на свет появляется самый младший ребёнок Никифоровых – дочь Мария[517]. К сожалению, в их большой семье не обошлось и без детских смертей, которые настигали тогда малышей всех сословий и семейного достатка без разбора. Нам известно только об одном младенце, сыне Вячеславе [516], который родился 14 августа 1879 года и 13 сентября умер «волию Божию»[37]… Когда родилась Мария, последняя из достоверно известных детей, Василию Фёдоровичу исполнилось 67 лет, Александре Прокопьевне могло быть около 40. Но покоя и достатка в семье так и не наступило, напротив, Никифоровых ждали тяжёлые испытания, перевернувшие, но так и не сломавшие их жизнь.
Интендантская служба Василия Никифорова не означала, что он находился в тылу, ведь на Кавказе этого понятия как такового тогда практически не существовало. По истечении положенных двух лет в должности смотрителя Лабинского магазина 50-летний Василий в августе 1863 года, накануне рождения второго ребёнка, вновь срывается с места – и вновь на передний край: на завершающем этапе Кавказской войны он зачислен отрядным комиссионером в войска и непосредственно участвует в сражениях с горцами за реками Лабой и Белой. И опять получает награды и отличия. 1 мая 1865 года ему дарован Крест за службу на Кавказе, а 1 августа того же года он возвращается к семье в Усть-Лабинскую и вновь принимает Лабинский магазин в должности смотрителя[39].
Так почему же немолодой уже Василий Никифоров не просто занимается своим привычным делом – отпускает провиант воюющим полкам русской армии, но, как впервые записано в его послужном списке, непосредственно участвует в боях? Представляется, что ему необходимо было срочно исчезнуть из Усть-Лабинской и не совсем по своей воле. Там случилась беда. «В Ноябре 1861 года при сдаче Лабинского запаснаго парка Подпоручиком бывшей Кавказской крепостной артиллерии Васильевым, назначенному на его место, Коллежскому Секретарю Пикульскому, Васильев потребовал от занимавшагося в парке писаря Мякотникова провиантскую книгу за 1861 год. Мякотников ответил, что книга находилась у Смотрителя магазина для засвидетельствования статей. Вследствие этого, 10 ноября, Васильев отправился в канцелярию магазина, для справок, где был извещён о самоубийстве Мякотникова. <…> При медицинском освидетельствовании оказалось, что Мякотников лишил себя жизни выстрелом из ружья в лицо, с раздроблением лобной и носовой костей»[40]