Сколько себя помню, я всегда хотел рассказывать истории. Увлекательные, поучительные, важные. Желательно на экране. Storyteller (почему-то это английское слово звучит более органично, чем «рассказчик историй») – одна из самых старых профессий, известных человечеству. Естественно, на протяжении многих тысяч лет менялись не только сами истории, но и способы их изложения.
Сегодня авторы делятся своими историями, снимая их на современную цифровую технику и выстраивая сложные многофигурные киновселенные. А некогда в пещерах люди собирались у костров, и кто-то из них, вероятно самый рефлексирующий, именно историями и нарисованными на стенах изображениями утешал, развлекал и вдохновлял своих близких, прячущихся в пещере от страшного мира, наполненного бесчисленными угрозами, природными катаклизмами и саблезубыми хищниками. Думаю, что и в фантастически далеком будущем суть этой профессии не особо изменится и – даже в случае столь любимой кинозрителями катастрофы (не приведи господи!) – рассказчики историй будут ездить в кибитках по выжженной ядерной войной пустыне и все так же утешать, развлекать и вдохновлять.
Рискну предположить, что именно storytellers научили своих соплеменников помогать слабым, объединяться в борьбе с опасностью, заботиться о стариках, воспитывать детей и передавать этот опыт по наследству. Да, именно они формировали модели человеческого сосуществования, создавая первые культурные коды.
В кодах этих было сформулировано отношение к жизненным вызовам, болезням, страданиям и опасностям. В них звучало осознание неизбежности смерти и ценности человеческой жизни. Они призывали достойно встречать невзгоды и утверждали необходимость солидарности, взаимопомощи. Общества же, выбиравшие основой своей культуры войну, убийство и жестокость, в конечном итоге оказывались обреченными на вымирание. Просто потому, что культура не может не быть гуманистической. Народ, главный императив которого – уничтожение себе подобных, долго существовать не может.
Человек меняется, меняются времена и вместе с ними и культурные коды.
Об этом говорит и мой личный опыт. Я родился в Украине, которая была частью Советского Союза, и, естественно, воспитывался как неотъемлемая частица «новой исторической общности» – советского народа. Со всеми его атрибутами: культом образования, страстной верой в научно-технический прогресс, мечтами о завоевании космоса. И главное – верой в интернационализм. Это было впитано с молоком матери – неприлично делить людей по национальному признаку. И если бы антисемиты в быту и на работе не напоминали бы мне время от времени, что я еврей, я бы об этом и не особенно задумывался.
Но Советский Союз распался, и я, как и миллионы других людей, неожиданно оказался гражданином Украины. Большой страны со своей историей, языком и культурой. Страны, нуждавшейся в немедленном оформлении своего культурного кода. Я стал свидетелем – вначале просто свидетелем, а потом и активным участником – формирования новой мифологии, истории и пантеона героев, которые во многом были чужды, я бы даже сказал, враждебны советскому менталитету, имперскому и интернационалистическому одновременно.
В силу профессиональных обстоятельств я оказался в Германии. Это был период, когда формировалась единая Европа. Когда европейские страны интенсивно объединялись, создавая общий рынок и ту самую семью европейских народов, о которой мечтали великие гуманисты прошлого. Этот процесс начался после долгих столетий кровопролитных войн.
Я работал на немецком телевидении и жил почти на границе Германии с ее северо-западными соседями – Голландией и Бельгией, совсем недалеко от Франции. И, как человек, увлеченный историей, четко осознавал, как много конфликтов и войн происходило в этих местах на протяжении многих столетий. Причинами их могла быть и национальная рознь, но, как правило, они были порождены разными идеалами и ценностями, разной религией и мировоззрением.
Бесчисленные столкновения, унесшие десятки, даже сотни миллионов жизней… И вот теперь Европа становилась единой.
Я, как и многие мои соотечественники, выходцы из страны двоемыслия – СССР, – неоднократно с недоверием всматривался в лица своих немецких друзей, коллег и партнеров, пытаясь обнаружить следы циничной игры, скептической иронии, хоть какие-то признаки «двойной морали», которые бы выдали мне их «подлинные» настроения, мол, все эти лозунги и речи про единую Европу – это хорошо, это удобно, и жить с ними правильно. Но на самом деле мы-то, мол, знаем – напряжение между странами и народами никуда не делось.
Но нет. Ни разу за много лет я не обнаружил ни лицемерия, ни скепсиса. Ничего, кроме искренней веры в новую европейскую идентичность.
В Россию я приехал в самом начале нулевых, во времена «новой стабильности» и укрепившейся веры в перспективы развития огромной страны и ее жителей. Во многих людях я чувствовал тогда твердую убежденность в наступлении другой жизни, назову ее термином из советских времен – «мелкобуржуазной» – с планированием карьеры, отдыха, путешествий, учебы, заботой о здоровье родителей и будущем детей. В общем, похожей на жизнь в тех странах, которые значительно раньше вышли из проблемных периодов своей истории и давно уже интенсивно развивались.
Но как-то незаметно для себя мы очутились в России 2010-х гг. с ее обостренным чувством национальной гордости и обидами, с общественными протестами и политическим напряжением, с неприятием чужих ценностей, ведущим к поляризации общества.
На каждом этапе своей жизни я старался рассказывать истории, релевантные своему времени и окружающим меня обстоятельствам. Я искал истории, которые вбирали бы в себя и «здесь и сейчас», и связь с прошлым, с традицией. Истории, которые могли бы ответить на запросы времени, обнаружить в нем пока еще зыбкие черты будущего и новой объединяющей силы.
И эта книга – моя попытка поговорить о сегодняшнем времени, о том, как его токи проходят через фильмы и сериалы, как откликаются кино и другие медиа на новые вызовы. Как авторы своими фильмами меняют мир, и как бурно изменяющийся мир заставляет меняться самих профессионалов и индустрию. Как технологии бесцеремонно вторгаются в творческий процесс, предлагая художникам новые темы, а публике – новые возможности. И как эта публика, ее настроения и потребности влияют на изменение мира.