Нынче летом земляника
для меня что есть, что нет.
Полюбился ежевики
аромат, и вкус, и цвет.
Ежевики куст лиловый,
а под ним в цвету трава.
Я жива одной любовью,
милым я одним жива.
Как закатится денёчек,
как улягутся ветра,
мил спешит на огонёчек,
остаётся до утра.
И закаты, и рассветы
успевай встречай, лови!
Задержись подольше, это
состояние любви.
Я с коленок, я и стоя
ежевику ртом брала,
ежевичного настоя
с милым все мои дела.
Ежевики куст лиловый,
а под ним в цвету трава.
Я жива одной любовью,
милым я одним жива.
На старинном гобелене
в кружевной брабантской пене
с кавалером знатным
дама тет-а-тет.
На полу – камзол и шпага,
и маститая собака,
и звучит в воображенье менуэт.
При ковре, в тонах пастельных,
развивается постельный
наш никем не зарисованный сюжет.
С постоянством чутким зрака
караулит нас собака,
и разучивают где-то менуэт.
Было – до, и будет – после,
чуть поодаль или возле –
силуэт мужской и женский силуэт.
Вот опять из полумрака
стережёт любовь собака.
И насвистывает кто-то менуэт.
Ворожи мне, ворожея,
привораживай скорее
не на годы, не на год,
на час всего.
Год, года – такая малость,
и порядком их досталось,
пролетели мигом все до одного.
Ворожи мне, ворожея,
привораживай скорее
не на месяц, не на день,
на час всего.
Днями копится усталость,
день за днём – какая жалость,
оглянуться не успеешь –
нет его.
Ворожея, ворожея,
ворожбу твори скорее,
дай сейчас побыть с ним час,
часок всего.
Только часом и богата,
страсти час и час расплаты,
час – да мой!
Мой час и больше ничего.
На мосту над Москвою-рекой
без тебя я простилась с тобой.
Пусто сердце, и нет больше брызг
на ресницах, опущенных вниз.
На воде вереницы огней,
огонёчек один всех видней,
самый радужный, – свет из окна
дома, где я сто лет не нужна.
Вхожи пришлые жёны, родня,
други-недруги – только не я.
Сотни окон, твой дом в полный рост,
в ста пролётах под ним этот мост.
Сто из ста, что со мной здесь беда.
В глубь свою так и тянет вода.
Ты – мой свет.
А весь тот белый –
за один твой взгляд
отдала б, как песню спела.
Пусть во мне звенят
колокольца чистым звоном
в лад, пусть будет лад,
пусть ответ на перезвоны –
твой хрустальный взгляд.
Сине-синие кристаллы –
два кристалла льда.
Растопить – да нет запала,
нет запала – да!
Потому ли, оттого ли,
что есть «да» и «нет»,
я твоей неволить воли
не хочу, мой свет.
Тебе по плечи,
твой шарфик клетчат…
Бульвар сиренев,
сколь хватит глаз.
С тобой прощалась,
и целовалась,
и зарекалась:
в последний раз!
Что было – было.
Всего хватило
и так, и с лихом,
с лихвой, на глаз,
далось и сталось,
а расставалась –
с тобой прощалась,
как в последний раз.
Бульвар мне снится
и та синица,
что в синем небе,
пока из глаз
и ей не скрыться.
С тобой проститься
мне вольной птицей –
последний раз.
Осень, Пресня.
Из прошлого лица.
Поступь времени, если бы вспять!
Растянулось мгновение, длится,
что нам стоит ему подыграть?
И в подсветке громада высотки,
и у входа в подземку флейтист
уплывают.
В глазах моих чёткий
контур взял да размыл палый лист…
Ностальгия по прошлой разлуке
и по будущей – осень сама.
Поздней осени краски и звуки.
Осень, сводница, сводит с ума.
Жмётся к обветренным окнам
долгая зимняя хмарь,
что ж мне о лете далёком
напоминает январь?
Пишет он инеем синим
розовый куст на стекле –
может быть, вечером зимним
грезит о летнем тепле.
Саду цветенье не к сроку,
розы за окнами спят,
роем пчелиным на створку
снежные хлопья летят.
Мне бы самой научиться,
не забегая вперёд,
каждый сочельник молиться
только за прожитый год.
Жгу свечу над гадальным раскладом,
всем крутой от ворот – поворот,
лишь моё одиночество рядом,
из колоды две карты берёт.
Приходи, будешь принят по рангу,
невзирая на масть.
Королю
в паре с дамой бубновой отраву
приворотного зелья налью.
Картам место!
Сгущаются тени,
и трещит, догорая, свеча,
и в подъезде шаги по ступеням
в такт сердечным ударам звучат.
Я – мирянка-прихожанка,
согрешу – покаюсь.
Широка моя лежанка,