– Не знаю, как вы, уважаемые, а я книги Гоголя еще со школьной скамьи не люблю. Не понимаю, что в них интересного!
Андрей Тимофеевич оглушительно расхохотался и ловко отправил в рот очередной кусок упоительной телятины Ирочкиного изготовления. Настя искоса глянула на Татьяну и сдержала улыбку. До чего забавный этот их сосед! Немолодой уже мужчина, пенсионер, а держится с ними, как мальчишка с одноклассницами. Хохочет, бородатые анекдоты рассказывает, нимало не смущаясь их несвежестью, и даже не стесняется признаваться в том, что не почитает одного из классиков отечественной литературы. Обычно люди его возраста держатся с теми, кому еще нет сорока, более солидно, с усталой многозначительностью изрекая непреложные, по их представлениям, истины. Не таков, однако, был Андрей Тимофеевич, живущий на одной лестничной площадке со Стасовым и его семейством.
– Ну, вообще-то, школьное изучение литературы к любому писателю может любовь отбить, – заметил Стасов. – Может быть, сейчас детей учат по-другому, а в наше время заставляли, например, наизусть зубрить размышления князя Андрея под небом Аустерлица. Какой пятнадцатилетний пацан это выдержит? Конечно, у него возникает стойкое отвращение и к отрывку, и к роману, и ко всему, что написал Толстой. Кстати, а как вы к Толстому относитесь?
– Я, уважаемый, к писателям никак не отношусь, – с неожиданной серьезностью ответствовал сосед, – у меня есть отношение только к конкретным произведениям. «Войну и мир» люблю, «Кавказского пленника» люблю, «Севастопольские рассказы» тоже, а «Анну Каренину», к примеру, терпеть не могу.
– Значит, вы и к нашей Тане никак не относитесь? – обиделась Ирочка. – Она ведь тоже писатель.
Андрей Тимофеевич снова расхохотался. Делал это он так самозабвенно и вкусно, что невозможно было не улыбнуться в ответ.
– Ира, прекрати, – попыталась одернуть ее Татьяна. – Это называется выклянчивать комплименты.
– Так я же не себе комплименты… – стала оправдываться Ира, но Андрей Тимофеевич прервал ее:
– Дорогие мои, не ссорьтесь. Во-первых, у нас абстрактное обсуждение русских классиков, а не присутствующих за столом прелестных дам. Во-вторых, насколько я знаю, вы, Татьяна Григорьевна, пишете детективы, а я их не читаю и читать не буду даже из уважения к вам, вы уж меня простите. А посему отношения к вашему творчеству у меня нет и быть не может. Ну а в-третьих, лично к вам, Татьяна Григорьевна, я отношусь с глубочайшим почтением и восхищением, равно как и к вашей гостье Анастасии Павловне, ибо молодые, умные, красивые женщины, занимающиеся тяжелой и грязной работой, вместо того чтобы блистать в свете, неизменно вызывают трепет в моей мужской душе.
Выдав сию тяжеловесную, но изысканную тираду, сосед поднялся из-за стола, аккуратно сложив при этом лежавшую на его коленях накрахмаленную салфетку.
– Засим позвольте откланяться.
– Куда же вы, Андрей Тимофеевич, – всполошилась Ирочка. – У нас еще пироги…
– Нет-нет, дорогая, не могу, извините. Сын обещал подъехать, я должен быть дома. Сегодня, видите ли, вторая годовщина смерти жены, мы собираемся съездить на кладбище.
Ира проводила соседа до двери и вернулась в комнату. На лице ее проступила грусть, словно печальная дата в этот день была не у Андрея Тимофеевича, а именно у нее.
– Все-таки он славный… Простой такой, веселый… – вздохнула она, ни к кому конкретно не обращаясь, и начала освобождать на столе место для блюда с пирогами.
– Ага, – ехидно поддакнула Настя, – и галантный. Не знаю, как ты, Танюша, а я уже давно таких комплиментов не получала. И молодые-то мы с тобой, и умные, и красивые. У вашего замечательного соседа со зрением как? Все в порядке?
– Не волнуйся, – засмеялась Татьяна, – у него все в порядке. Это у тебя перебор в части самокритики. Запомни, подруга, твой вкус вовсе не эталон, я даже не исключаю, что он у тебя просто отсутствует. И тот факт, что ты сама себе не нравишься, совершенно не означает, что ты не должна нравиться всем остальным людям на этой планете. Допускаю, что нашему Тимофеичу-Котофеичу ты кажешься неземной красавицей. Ладно, коль наш сосед нас покинул, вернемся к делам.
Настя поскучнела. Дело, к которому призывала вернуться Татьяна, ей было совсем не по душе, но она опрометчиво дала обещание поучаствовать и теперь не могла отступить назад. То есть могла, конечно, мир не рухнул бы, но совесть не позволяла. Суть же состояла в том, что Татьяне позвонили с телевидения и пригласили принять участие в передаче, посвященной женщинам, занимающимся традиционно мужским делом. Программа так и называлась – «Женщины необычной профессии». Татьяна стала отнекиваться, объясняя, что женщина-следователь – явление вполне обычное, что среди следователей почти половина женщин, и лучше бы им поискать для своей передачи женщину – сотрудницу уголовного розыска, поскольку в розыске женщин действительно раз, два и обчелся. На вопрос, не может ли следователь Образцова в таком случае порекомендовать кого-нибудь, Татьяна ответила не задумываясь. Настя Каменская была единственной женщиной-оперативником из угрозыска, которую она знала. Кончилось дело тем, что Настя позволила себя уговорить только в обмен на обещание Татьяны тоже участвовать в передаче. Ни той, ни другой ехать на прямой эфир не хотелось, они придумывали разные замысловатые отговорки, стараясь не обидеть людей с телевидения прямым отказом, но администратор программы проявила недюжинное упорство в сочетании с невиданной проницательностью и нашла-таки способ их уломать.
Согласие их было получено, время прямого эфира назначено, увильнуть уже некуда, посему Татьяна пригласила Настю на воскресный обед, чтобы договориться о главном.
– Раз уж мы с тобой позволили себя втянуть в это мероприятие, – сказала она, – давай разработаем стратегию нашего поведения. Это прямой эфир, хуже того – это телемост, и если у нас с тобой не будет общей идеи, за которую мы станем изо всех сил цепляться, вся передача провалится. Только время зря потеряем.
– Да-а-а, – озадаченно протянула Настя, – телемост – это круто. Если бы просто прямой эфир, тогда еще ничего, сейчас, насколько я знаю, почти всегда звонки телезрителей фильтруют, чтобы не уходило время на явные глупости. А телемост практически неконтролируем.
Обед подошел к концу, Ира убрала со стола и отправилась гулять с годовалым сыном Татьяны Гришенькой, Стасов, выразительно шелестя газетами, прошествовал в спальню, а две будущие героини телевизионной передачи «Женщины необычной профессии», забравшись с ногами на диван, принялись строить коварные планы противостояния неожиданным, а возможно и глупым, вопросам. Обе они были убеждены, что не существует женских и мужских профессий, а есть природные наклонности, способности и особенности характера, позволяющие успешно заниматься одними видами деятельности и мешающие добиваться успеха в других сферах. Причем природа эти наклонности и способности раздает людям без учета их половой принадлежности. Главное – донести эту мысль до телезрителей и не позволить тратить время на обсуждение тем вроде «Как ваш муж смотрит на то, что вас могут ночью вызвать на работу».
– На все подобные вопросы отвечаем по единой формуле, – предложила Настя. – Например: мой муж смотрит на это точно так же, как смотрела бы жена, если бы ее мужа… И так далее.
– Согласна, – кивнула Татьяна и поправила теплый плед, которым прикрывала ноги, – надо уходить от обсуждения нашей личной жизни и переводить все в обобщения, чтобы люди понимали, что нет конкретной Насти-сыщика и Тани-следователя, а есть люди, приспособленные для этой работы, независимо от их пола.
Ирочка давно вернулась с прогулки, доносившийся из спальни храп Стасова уже с полчаса как сменился шелестом газетных страниц, а Настя с Татьяной все совещались. Их разговор перестал быть предметно нацеленным на предстоящее выступление по телевидению, они быстро превратились в тех, кем были на самом деле: в оперативника и следователя, разрабатывающих план сложного допроса, когда нужно предвосхитить все возможные варианты поведения подозреваемого и продумать соответствующие этим вариантам контрудары. Работа эта была профессионально знакомой и увлекательной, и обе не замечали, как сгущались сумерки и загорались фонари за окнами. Прерваться пришлось, только когда позвонил Чистяков.
– Жена, тебя домой ждать или как? – спокойно спросил он.
– Смотря что подразумевать под «или как», – тут же отпарировала Настя.
– Два варианта, – методично ответил профессор математики, – или ты остаешься там ночевать, или я за тобой приеду.
– А тебе как больше нравится?
– Ехать за тобой, конечно, не хочется, бензин опять же переводить и двигатель амортизировать. Кроме того, у нас в квартире жуткий холод и горячую воду отключили…
– Тогда я остаюсь.
– Договорились, я выезжаю.
Настя положила трубку и посмотрела на часы.
– Ируськин, у меня есть сорок минут. Я могу рассчитывать на чашку кофе с остатками пирога?
Оказывается, жить с чувством вины хоть и неприятно, но вполне можно. В конце концов, разве он виноват в том, что случилось? Ремонт в квартире Насти давно пора было делать, и единственное, в чем он может себя упрекнуть, так это в том, что раньше не проявил должной настойчивости. Тогда все было бы уже сделано. Уговорить жену зажмуриться и перетерпеть пару месяцев ему удалось только этим летом. Нашли мастеров, закупили часть необходимых материалов, работа закипела… А потом «ахнуло» 17 августа. И уже через неделю стало понятно, что отложенных на ремонт денег хватит разве что на окончание работ в кухне. Самое обидное, что деньги у Чистякова были, он как честный налогоплательщик открыл счет в Инкомбанке, куда ему и переводили гонорары за издаваемые за рубежом учебники и монографии. Ну а толку-то? Счета заморожены, с них ни доллара, ни цента, ни даже рубля не снять.
И тут, словно на счастье, подвернулось приглашение в Германию на три недели читать лекции. Заплатить пообещали наличными, и после краткого семейного обсуждения было решено случай не упускать. Государственной зарплаты жены-милиционера и мужа-ученого может не хватить даже на безремонтную жизнь, ибо к началу сентября потерявшие чувство реальности цены окончательно зарвались, совсем забыв о том, что должны хотя бы минимально соответствовать покупательной способности населения. Выплаченный наличными гонорар за лекции помог бы им продержаться несколько месяцев, а там, глядишь, и ситуация как-то утрясется.
Но государство снова подкинуло очередную подлянку. Стоило только Чистякову отбыть в Германию и войти в аудиторию со своей первой лекцией, как было объявлено о том, что все желающие могут перевести свои вклады из частных банков в государственный Сбербанк. И якобы это позволит им получить свои денежки, пусть не сразу и не в полном объеме, но хоть в каком-нибудь. Для осуществления этой процедуры необходимо лично явиться и написать соответствующее заявление. Вопрос, таким образом, закрылся сам собой, не успев открыться. Виза у Чистякова была не многократная, если бы он попытался вырваться на два дня в Москву, чтобы попробовать спасти свои деньги, то назад в Германию вернуться уже не смог бы, на получение новой визы потребуется две-три недели. Расписание лекций составлено, со всего мира на этот курс съехались математики, и попросить их уехать домой и вернуться через месяц, когда профессор Чистяков получит еще одну визу, было невозможно. Время шло, срок, отведенный нашим любимым государством на решение личных финансовых проблем, истекал, а Алексей Михайлович стоял за кафедрой и на хорошем английском языке… К моменту его возвращения в Москву лично являться и составлять заявления было поздно.
Короче, судьба вкладов оставалась более чем неопределенной, ясно было одно: денег нет и в ближайшее время не предвидится. Квартира, больше напоминающая разоренное гнездо, нежели жилое помещение, в таком состоянии законсервируется надолго, а вот что будет после Нового года – даже подумать страшно. Судя по всему, страшно было не только ему, но и Насте. Они оба не обсуждали эту тему, но сейчас, по дороге домой, она впервые задала вопрос, и Чистяков понимал, что последует дальше.
– Леш, а тебе много денег перевели из-за границы в этот чертов Инкомбанк? – осторожно спросила Настя, хотя она прежде никогда не позволяла себе влезать в финансовые дела мужа.
– В общей сложности сорок две тысячи, если считать в долларах.
– И ты в январе пойдешь в налоговую инспекцию и все задекларируешь?
– Ну а как же, – усмехнулся Чистяков. – Я хочу спать спокойно.
– И нужно будет заплатить примерно тридцать процентов от суммы гонораров?
– Примерно.
– Леш, а где мы возьмем деньги на налог? Это же четырнадцать тысяч долларов. Мне даже подумать страшно.
Краем глаза он увидел, как Настя поежилась. Целый день шел дождь, дорога мокрая, и он смог повернуться к жене, только остановившись на красный свет.
– Ты что, сильно переживаешь из-за этого? – серьезно спросил он.
Настя молча кивнула и достала сигарету.
– Брось, Асенька, это ведь еще не скоро. В январе я задекларирую доход, а выплатить налоги с него нужно будет до середины июля. Кроме того, по опыту прошлого года могу сказать, что, когда сумма большая, гражданам разрешается выплачивать ее частями.
– Ты думаешь, до лета вклады разблокируют? Что-то слабо верится, – покачала головой Настя. – Леш, неужели там, наверху, не понимают, что происходит? Воспользоваться деньгами не дают, а налоги платить заставляют. Как же их платить? С чего?
– Одно из двух. Или введут какой-то механизм для такого случая, или нам с тобой придется продавать имущество. Машину, к примеру.
– За нее много не дадут, она старая, – возразила Настя. – Есть еще твои подарки – серьги, колье, браслет с изумрудами. Но это же подарки, это ты мне дарил на дни рождения, на свадьбу… Как их продавать? Рука не поднимется.
– Не думай о плохом, Асенька, до следующего лета еще дожить надо. В правительстве не дураки сидят, они не могут этого не понимать.
– Может, они и не дураки, но сволочи! – в сердцах бросила она.
Чувство вины в очередной раз кольнуло Чистякова. Отложенных на ремонт и покупку новой мебели наличных как раз хватило бы на уплату этого чертова налога, и Аська не переживала бы сейчас и не морочила себе голову черными мыслями. Господи, жила она в этой рассыпавшейся квартире больше десяти лет, ну еще год-два пожила бы. Но кто же мог знать?
И до, и после свадьбы они не жили постоянно вдвоем. Институт, где работал Чистяков, находился в Подмосковье, там же жили его родители, и обычно Алексей оставался в Москве только тогда, когда не нужно было ходить на работу. Конечно, бывали и исключения, и он по две-три недели подряд жил с Настей в Москве, ежедневно мотаясь в Жуковский и обратно, но то были именно исключения. Теперь же он чувствовал себя обязанным находиться вместе с женой там, где жить было практически невозможно, иначе это выглядело бы так, будто он втравил ее в этот ремонт, а когда возникли трудности, убежал в теплую уютную квартиру к маме с папой. На предложение временно пожить у родителей Чистякова Настя ответила мгновенным, но вполне ожидаемым отказом: «временное» будет тянуться неизвестно сколько, а ездить далеко, особенно учитывая, что возвращается она с работы обычно поздно.
Теперь дома им приходилось ходить, высоко поднимая ноги и переступая через рулоны обоев, мешки с цементом, банки с краской, упаковки шпаклевки и коробки с кафелем. Обои и кафель со всех стен ободраны, и зрелище это глаз отнюдь не радовало. Единственное место, где можно было находиться, не впадая ежеминутно в ужас, это кухня, которую все-таки смогли закончить и оборудовать новой встроенной мебелью. На кухне они и находились все время, только на ночь перебираясь в комнату и совершая при этом каждый раз «переход Суворова через Альпы». Худенькой Насте довольно ловко удавалось маневрировать, протискиваясь между уложенными штабелями стройматериалами, более крупный Чистяков эти Альпы преодолевал с трудом, и несколько раз штабеля рушились, производя душераздирающий грохот. Хуже того: 12 августа, когда ничто, как говорится, не предвещало, а Президент уверенным тоном сообщал, что держит руку на пульсе и катастрофы не допустит, так вот, в середине августа Чистяков умудрился заказать и оплатить итальянскую мягкую мебель со сроком изготовления два месяца. Два месяца как раз прошли, и сейчас, в середине октября, со дня на день могла случиться очередная неприятность в виде доставки мебели. Скромные Альпы грозили превратиться в Джомолунгму в сочетании с непроходимыми джунглями. И во всем этом Алексей Чистяков, тридцати восьми лет от роду, чувствовал себя ужасно виноватым.
Для Татьяны выступления по телевидению были делом привычным, у нее неоднократно брали интервью и как у писателя, автора популярных детективов, и как у следователя, когда нужно было давать комментарии по какому-нибудь громкому делу, в расследовании которого она участвовала. Насте же предстояло оказаться перед камерами впервые, и она здорово нервничала.
В гримерной над ними хорошо поработали, и выглядела Настя просто замечательно.
– Вас прямо не узнать! – всплеснула руками администратор программы, увидев Каменскую, вставшую из-за гримерного стола. – Если бы я сама вас сюда не посадила, я бы решила, что это не вы.
– Вот и славно, – улыбнулась Настя. – Женщин в розыске не так много, и совсем не нужно, чтобы вся страна знала их в лицо.
Администратор замерла на мгновение, потом понимающе кивнула и рассмеялась.
Их усадили в студии на жесткие неудобные стулья, стоящие вокруг такого же неудобного круглого стола, на котором красовалась бутылка какого-то безалкогольного напитка и три высоких стакана с рисунком – рекламой спонсоров передачи. Ловкие ассистенты быстро навесили на Татьяну и Настю микрофоны и попросили не делать резких движений, чтобы конструкция не сдвинулась. Зрителей в студии было около сотни, и все они беззастенчиво таращились на двух героинь передачи. Слева висел огромный экран, на котором после включения будет отражаться то, что происходит на другой стороне телемоста, на Новом Арбате.
– Настя, расслабься, – негромко произнесла Татьяна, – это не больно.
– Тебе легко говорить, – пробормотала Настя. – Я боюсь какую-нибудь глупость сморозить, а вся страна услышит. Позора не оберешься. На работе потом заклюют. И зачем только я согласилась! Вот дура! Сидела бы сейчас дома и смотрела на тебя по телевизору. Тихо и спокойно.
– Вот и сиди тихо и спокойно, – посоветовала более опытная Татьяна. – Никто тебя не съест и не обидит.
Ведущий программы подсел к ним за стол, послышался голос ассистента, выкрикнувший: «Тридцать секунд!», и Татьяна весело подмигнула Насте.
– Все в порядке? – деловито осведомился ведущий. – Настроение боевое?
– Да нет, обычное, – вяло пожала плечами Татьяна. – С кем тут воевать-то? Мы же не на работе.
– Это правильно, Татьяна Григорьевна, – согласился он. – Здесь у вас врагов нет. А как ваше самочувствие, Анастасия Павловна?
– Нормальное, спасибо.
– Ну все, через десять секунд эфир. Готовы?
Ровно через десять секунд на мониторах показалась заставка.
– Здравствуйте, дорогие друзья, – бодрым голосом заговорил ведущий. – Вас приветствует программа «Женщины необычных профессий» и я, ведущий Олег Малахов. В этот солнечный субботний день мы с вами собрались здесь, в студии, чтобы поговорить, разумеется, о солнечном и радостном. Что самое радостное и светлое в нашей жизни? Ну конечно же, женщины. Ибо женщины несут в себе любовь и материнство. Но сегодня мы с вами будем говорить о тех женщинах, которые посвятили себя традиционно мужским профессиям. Вместе с теми, кто собрался в студии, эту проблему будут обсуждать москвичи и гости столицы, проходящие в эти минуты по Новому Арбату. Именно там сегодня установлены телекамеры, и там находится наш второй ведущий Дмитрий Корзун. Вы готовы, Дмитрий?
На большом экране появилось симпатичное лицо второго ведущего.
– Здравствуйте. Да, мы готовы.
Чуть вдали за спиной Корзуна Татьяна увидела знакомую вывеску «Елки-палки». Раньше здесь было кафе «Валдай», потом китайский ресторан «Пальма». Самое начало Нового Арбата. Вокруг ведущего собралась приличная толпа, но это вовсе не означало, что все кинутся задавать вопросы. Одно дело – постоять рядом и поглазеть, и совсем другое – активно поучаствовать.
– Итак, – продолжал ведущий в студии, – сегодня у нас в гостях женщины необычных профессий. Старший следователь майор милиции Татьяна Григорьевна Образцова и старший оперуполномоченный уголовного розыска подполковник милиции Анастасия Павловна Каменская.
Татьяна коротко кивнула и с удивлением увидела, как ослепительно улыбнулась Настя. «Умница, – одобрительно подумала она, – взяла себя в руки».
Первые десять минут эфира прошли спокойно, вопросы задавал в основном Малахов, зал был еще не разогрет и интереса к беседе не проявлял. Настя и Татьяна отвечали по очереди, все эти вопросы они предвидели. Главное – не уходить в обсуждение собственной личности, а всячески подчеркивать, что между мужчинами и женщинами нет никаких различий, кроме чисто биологических.
– Как вам пришло в голову пойти работать в милицию?
– Точно так же, как это приходит в голову юношам и мужчинам. Существует мысль, и в один прекрасный день она посещает тебя.
– И как к этому отнеслись ваши родители?
– Вы знаете, в те годы, когда я выбирала профессию, трудно было найти родителей, которые были бы против такого выбора. В конце семидесятых – начале восьмидесятых годов работать в милиции было почетно и престижно.
– А вы не боялись?
– Кого? – Татьяна наивно округлила глаза.
– Как кого? Преступников.
– Преступников боятся все люди во всем мире. Это нормально. Иначе просто не может быть.
– Значит, вы боялись преступников, но все-таки выбрали свою профессию…
– Олег, страх такого рода имеет мало общего с выбором профессии. Каждый человек знает, что если на машине врезаться в бетонную стену, то наверняка умрешь. Иными словами, автокатастрофа почти всегда ведет к увечью или гибели, и нет человека, который этого не понимал бы. И тем не менее огромное число людей работают водителями. Вы думаете, они не боятся смерти? Боятся. Точно так же врачи знают, что есть болезни, которые сегодня не излечиваются. От этих болезней может умереть любой, в том числе и сам врач, никто не застрахован. В конце концов, мы все знаем, что рано или поздно умрем. Так что ж теперь, вообще не жить?
Ведущий Малахов подрастерялся, такого логического построения он никак не ожидал и не мог сообразить, как отреагировать на него, посему обратил свой взор в спасительный зал. На его счастье, откуда-то из середины проглянула поднятая рука.
– Вот я вижу, у нас есть вопрос из зала. Пожалуйста, возьмите микрофон.
– А вы владеете единоборствами? – задал свой вопрос широкоплечий накачанный юноша, подозрительно похожий на борца.
– Я – нет, – откликнулась Татьяна, тут же поймав на себе укоризненный взгляд Насти. Все верно, они же договорились не сводить разговор к обсуждению личностей. Надо исправляться. – Единоборствами нужно владеть тем, кто непосредственно проводит задержания преступников, а следователь – это совсем другая профессия.
– А вы, Анастасия Павловна? – спросил ведущий. – Ведь вы-то как раз и проводите задержания, если я не ошибаюсь?
– Вы ошибаетесь, – лучезарно улыбнулась Настя. – Задержание – это уже последний этап, самый легкий. Сначала преступника нужно вычислить, понять, кто он, потом найти его. Вот этим я и занимаюсь.
Зал оживился. Народ в студии сидел далеко не глупый, и все поняли, какой фокус только что проделали на их глазах. Был задан вопрос, одна из гостей программы на него ответила, другая – нет, при этом вместо ответа на вопрос они услышали нечто неожиданное, такое, что и в голову раньше не приходило. А ведь в самом деле… В головах присутствующих зароились мысли: что бы еще такое спросить, чтобы услышать в ответ не банальную отговорку, а что-то новенькое, интересное?
– У меня вопрос к подполковнику Каменской. Вот вы сказали, что знаете пять иностранных языков. А вам часто приходится иметь дело с преступниками-иностранцами?
– Крайне редко.
– Зачем тогда вам знание пяти языков?
– Для умственной гимнастики. Оперативник не имеет права быть тупым. Или вы считаете иначе?
Вопросы посыпались один за другим. В обсуждение включились и зрители с Нового Арбата, передача заиграла красками, заискрилась. Насте с Татьяной удалось несколько раз остроумно пошутить, вызвав взрывы смеха и в студии, и на улице. За три минуты до конца эфира зритель с Нового Арбата сошелся в смертельной схватке со зрителем из студии, обвиняя его в мужском шовинизме и антиконституционном подавлении индивидуальности женщины.
И в этот момент над самой головой арбатского «феминиста» взметнулся рукописный плакат:
«ЕСЛИ ТЫ ТАКАЯ УМНАЯ, УГАДАЙ, ГДЕ ТЫ ВСТРЕТИШЬ СМЕРТЬ».
Ведущий Малахов замер с открытым ртом. Первой пришла в себя Настя. Она взметнула вверх руку и громко крикнула:
– Корзун! Милицию зовите! Быстро! Задержите его!
Татьяна оцепенела, мертвенный холод разливался по всему телу. Кому адресованы эти слова? Насте? Или ей, Татьяне? Что это, дурацкая шутка или серьезное предупреждение? Ей показалось, что она оглохла от страха, потому что не слышала, как истерически зашумела студия, хотя явственно видела открывающиеся рты и бурно жестикулирующие руки.
Малахов наконец очнулся, до конца эфира оставалось чуть меньше двух минут, и он попытался спасти положение.
– Сейчас, уважаемые телезрители, мы с вами имеем уникальную возможность увидеть, как опытные работники милиции, столкнувшись с неожиданной выходкой злоумышленника, прямо отсюда, из нашей студии, будут руководить задержанием. Я прошу тишины в зале! Прошу всех участников передачи занять свои места и не шуметь! Дима! Корзун! Что у вас там происходит?
Изображение на большом экране раскачивалось в разные стороны, видимо, камера попала в водоворот толпы. Татьяна молча смотрела на экран и отстраненно думала: «Опытные работники милиции… Растерялась, испугалась, даже соображать связно не могу, не то что команды отдавать и руководить кем-то. Молодец, Настя, лица не потеряла. Зачем они продолжают этот балаган? Чего хотят дождаться? Надо прерывать передачу».
Картинка на большом экране стала устойчивой, вероятно, оператор сумел-таки отвоевать свою камеру. Появилось лицо ведущего Корзуна.
– Нам удалось задержать человека с плакатом, сейчас оператор покажет его крупным планом…
Камера скользнула в сторону и выхватила фигуры крепких мужчин, в руках которых болтался, как тряпичная игрушка, подросток лет пятнадцати с прыщавым лицом и безумными глазами. Татьяну начал душить хохот, это было похоже на начало истерики. «Господи, мальчишка… Конечно, это дурацкая шутка. Детская шалость. А я испугалась, поверила. У страха глаза велики, вот уж воистину».
Корзун подсунул мальчишке микрофон.
– Это ты стоял с плакатом? – нервно спросил он.
– Ну чего привязались… – плаксиво протянул пацан.
Оставалась минута, секундная стрелка на висящем в студии циферблате отправилась по кругу в последний раз.
– Он, он стоял, мы видели! – послышались голоса из толпы.
– Скажи, зачем ты это сделал? – снова задал вопрос Корзун. – Зачем ты написал этот плакат?
– Не писал я…
– Но ты его показывал?
– Ну… отпустите…
Он сделал безуспешную попытку вырваться и тут же получил подзатыльник от одного из державших его мужчин.
– Зачем ты показывал плакат?
– Попросили…
– Кто тебя попросил?
Тридцать секунд. Двадцать девять. Двадцать восемь. Татьяне вдруг захотелось, чтобы стрелка остановилась. В ней проснулся профессионал. Уникальная ситуация, ведущий был прав. Уникальность состояла в том, что человек, пойманный за руку на месте проступка, вынужден давать показания перед огромной толпой и перед телекамерами, на всю страну. Окажет ли это какое-то действие на механизм вранья? Станет ли он упираться и «гнать порожняк» до конечной станции, придумывая самое невероятное объяснение своим поступкам, подстегиваемый внезапно свалившейся на него всенародной известностью, или, наоборот, мгновенно сломается и скажет правду?
Двадцать пять секунд.
– Кто тебя попросил поднять этот плакат? Кто тебе его дал? – повторил вопрос Корзун.
– Баба одна. Тетка в смысле…
– Кто она такая?
– А я знаю? Отпустите… Она денег дала, сказала, покажи плакат, а то мне неудобно, я болею, мне в толпу не пробраться.
Десять секунд.
– Дорогие телезрители, время нашего эфира подходит к концу, но мы обязательно расскажем вам, чем закончилась эта история. Наша следующая встреча в субботу, двадцать четвертого октября, смотрите нас в это же время. Всего вам доброго.
Большой экран погас, на мониторах снова показалась заставка. Зрители в студии сидели как пришитые, никто не встал. Только ассистенты подскочили к столу на подиуме и сняли с Насти и Татьяны микрофоны.
– Это что, розыгрыш? – спросила Татьяна Малахова. – Подставка?
– Да бог с вами! – возмутился ведущий. – Кому бы в голову пришло разыграть такую идиотскую шутку?
– Значит, парень настоящий? – уточнила Настя. – И плакат тоже?
– Клянусь вам, Анастасия Павловна, Татьяна Григорьевна, это непредвиденная случайность. Вы же понимаете, телемост, проспект, там, конечно, есть охрана, но за всем ведь не углядишь…
– У вас есть связь с Корзуном?
– Есть. Что ему сказать?
– Пусть найдет хоть каких-нибудь милиционеров. И пусть объяснит им ситуацию и попросит помощи. Парня надо доставить сюда. Немедленно. Вы меня поняли, Олег?
Голос у Татьяны стал жестким, она злилась, потому что не могла простить себе своего внезапного одуряющего страха.
– Да, я понял, Татьяна Григорьевна, сейчас я свяжусь с ним.
Малахов отбежал в сторону, Татьяна с Настей остались наедине. На них никто не обращал внимания, зрители потихоньку выходили из студии, бросая на героинь передачи взгляды не то сочувственные, не то насмешливые. «Они увидели, как я испугалась, – подумала Татьяна. – Они все поняли. Тоже мне, женщина необычной профессии! Стыдоба. Ну и черт с ними».
– Ты как? – спросила она у Насти.
– С трудом. – Настя попыталась улыбнуться, но губы не слушались ее.
– Испугалась?
– Ну неужели! До смерти.
– Я тоже, – призналась Татьяна. – Вот мразь малолетняя! Как ты думаешь, он врет насчет женщины?
– Не знаю… Дурной он для такой выходки. Ее ведь придумать надо. И текст…
– А что текст?
– Ни одной ошибки. Сегодня среди подростков днем с огнем не найдешь такого, который пишет без ошибок. И орфография в порядке, и запятые на месте. И почерк, Таня. Это не его почерк.
Татьяна согласно кивнула. Плакат был написан от руки черным фломастером на большом куске картона, оторванном от упаковочного ящика. Прыщавый, сопливый пацан, дрожащий от возбуждения и восторга перед собственной наглостью, вряд ли смог бы так аккуратно и четко вывести все буквы.
Малахов вскоре вернулся, лицо его было озабоченным.
– Я связался с Корзуном, из ближайшего отделения милиции люди уже приехали.
– Оперативно, – усмехнулась Татьяна. – Хоть здесь повезло.
– Они, оказывается, передачу смотрели в дежурке, – пояснил ведущий, – поэтому, как только заварушка началась, сразу помчались на место. Мальчишку привезут сюда, я сослался на вас, Татьяна Григорьевна, сказал, что вы просили.
– А они что, сопротивлялись?
– Они хотели его к себе в отделение доставить.
– Это они правильно хотели, по закону так и должно быть. Мальчишку в отделение, а мы с Анастасией Павловной – к ним в гости. А не наоборот.
– Да-да, они тоже так говорили, но я сказал, что если мальчишка будет отпираться, то здесь, в «Останкино», мы сможем показать запись, на пленке видно, что это именно он держал плакат.
– А что, действительно видно? – удивилась Настя. – Я, честно говоря, лица не видела, видела только руки и кусок картона.
– Да я тоже не видел, – рассмеялся Малахов, – но сказать-то можно.
– Вы сообразительный, – скупо похвалила его Татьяна. – У вас есть помещение, где мы с Анастасией Павловной сможем подождать, пока привезут пацана, а потом побеседовать с ним?
– Найдем, – пообещал Малахов. – Пойдемте со мной.
Через пятнадцать минут они нашли такое помещение. Татьяна уселась в кресло и вытянула ноги, Настя примостилась у стола и пододвинула к себе пепельницу. Пальцы, державшие сигарету, подрагивали, и, глядя на них, Татьяна снова вспомнила свой страх.
– Никогда не думала, что меня так легко вывести из равновесия, – задумчиво сказала она. – Раньше я такой не была. Старею, наверное.
– Да нет, – мягко возразила Настя, – просто ты стала более уязвимой. Раньше у тебя не было ребенка, и ты могла позволить себе роскошь не бояться никого и ничего. А теперь ты должна бояться и за него, и за себя, потому что ребенок не должен расти без матери.
– Если ты права, то мне надо уходить с работы. Не предполагала я, что материнство сделает меня профессионально непригодной, – с горькой усмешкой проговорила Татьяна.
– Не говори глупости, Таня. Ты прекрасный следователь, ты только вспомни, каких акул ты в угол загоняла, у тебя голова светлая, мозги четко работают, ты упорная, дотошная, ты…
– Я слабая. Я больше не гожусь для этой работы. Хорошо, что я поняла это сегодня, пока еще ничего страшного не случилось. Всегда лучше уйти вовремя.
– Ну и что?! – почти закричала Настя. – Ну и что такого случилось сегодня? Тебя напугали, ты испугалась. Точно так же напугали меня, и я тоже испугалась. Страх – это нормальная человеческая реакция, люди с нормальной психикой обязательно должны испытывать страх в определенных случаях. Что ты себе напридумывала?
Татьяна помолчала. Она вдруг вспомнила, что после эфира не включила лежавший в сумке мобильный телефон, который сегодня в виде исключения дал ей муж. Ирка, наверное, смотрела передачу и теперь трясется от страха, за нее переживает. Да и Стасов, вероятно, тоже. Она о них даже не вспомнила, до такой степени страх все мозги отшиб. Вот о чем она пытается сказать Насте. Вот что главное. Она достала телефон, включила его, старательно всматриваясь в маленькие кнопки, чтобы правильно набрать код.
– Страх – это нормально, тут ты права, – тихо сказала она Насте. – Но ты с ним справилась практически мгновенно. А я – нет. Вот в этом все дело. Если страх мобилизует человека, то все в порядке. Если от страха нарушается мышление, если от него наступает паралич мозгов – такому человеку нечего делать на следственной работе.
Настя погасила сигарету, подошла к подруге, присела перед ней на корточки и погладила пальцами мягкие пухлые ручки Татьяны с безупречным маникюром.
– Таня, а ты не преувеличиваешь? Прошло всего полчаса, а ты уже рассуждаешь вполне здраво. Ты же справилась с этим. Разве нет?
Татьяна крепко сжала Настины пальцы в знак благодарности за участие.
– Полчаса – это много, Настюша, это катастрофически много. Следователь не имеет права на полчаса страха. Полминуты – это тот максимум, который я могла бы себе позволить. И то много. Секунд пять-десять, не больше. Да что я тебе объясняю, ты сама прекрасно понимаешь. Не будем больше об этом. Сейчас мальчишку привезут, давай подумаем, что с ним делать.
– По морде бить, – рассмеялась Настя. – Большего он пока не заслужил, а…
Она не успела договорить, как дверь распахнулась. Первым вошел Дмитрий Корзун, следом за ним появился оперативник из Центрального округа Сергей Зарубин. Всего три месяца назад они с Настей вместе работали по убийству крутой бизнес-леди.
– Здрасьте, – радостно заявил Зарубин. – Не прошло и года, Настя Пална.
– Привет, Сережик, – Настя чмокнула его в щеку, для чего ей пришлось немного нагнуть голову, так как оперативник был ниже ее ростом на добрых полголовы. – Никак ты мне мальчика привез?
– А то. Вообще-то зря я его пер к тебе через пол Москвы, толку с него как с козла молока.
– Что так?
– Да ревел он всю дорогу, сопли на кулак наматывал и слезами подвязывал. Слабенький и глупенький. Думал сто баксов влет слупить, обрадовался, а как в «клоповник» его засунули, наручником ко мне пристегнули, чтоб не сбег ненароком, да повезли незнамо куда, так он и поплыл. От страха имени своего вспомнить не может, не то что бабу, которая ему якобы плакат дала и деньги. Его еще часа два надо в чувство приводить.
– Приведем. Знакомься, Сережа, это Татьяна Григорьевна Образцова, старший следователь.
Татьяна слушала их разговор, не вставая с кресла. И не оттого, что была невежливой или высокомерной. Она честно хотела встать. И не смогла. Ноги отчего-то не слушались, и голова кружилась. Да, она права, надо уходить, пока не поздно. Она больше не годится для этой работы…
– Таня, это Сергей Зарубин, хороший опер, если тебя интересуют мои рекомендации.
Она сделала над собой почти нечеловеческое усилие, одним рывком подняла себя с кресла, постаралась не пошатнуться от сильного головокружения и протянула руку Зарубину.
– Очень рада. Давайте начнем. Заводите этого мерзавца.
Что бы она ни решила, но все дела всегда нужно доводить до конца. Она сама велела привезти парня сюда. Она не должна терять лицо. И в конце концов, она пока еще следователь. Пока еще…