Глава 4

– Туда! – на диво шустро обогнав меня, проговорил Анатоль.

Мускулистой рукой, похожей на заднюю четверть говяжьей туши, он легко распахнул двустворчатую деревянную дверь, на вид весьма тяжелую.

Я ступила за дубовые ворота, украшенные затейливой резьбой, и остановилась на краешке просторного ковра.

– Это гостиная, – поравнявшись со мной, сказал Анатоль.

– Да неужели? А я подумала, это репетиционный зал Ансамбля песни и пляски имени Российской армии! – язвительно пробормотала я, оглядывая помещение.

Армия свободно могла проводить в нем не только занятия своего хореографического подразделения, но и маневры всех родов сухопутных войск, включая артиллерию. Авиации тоже нашлось бы место: в зале свободно разместилась бы пара-тройка грузовых самолетов «Руслан».

– Точняк, места полно, – согласился со мной простодушный Анатоль.

Я покосилась на него с подозрением: издевается, что ли? «Полно места»! Не просто полно, а прямо-таки через край! Слишком много для двух слабых женщин, вооруженных для борьбы с пылью и грязью только древней шваброй и помятым ведром! Я насчитала в противоположной входу стене восемь высоченных стрельчатых окон! Причем все они были затейливо декорированы многослойными мануфактурными изделиями сложной конструкции. Если хозяева пожелают, чтобы занавески были избавлены от пыли, а оконные стекла чисто вымыты, я сразу возьму самоотвод и уволюсь из уборщиц без выходного пособия!

Ручка швабры звонко стукнулась о паркет, как посох Деда Мороза: это мамуля подошла и втиснулась между Анатолем и мной. Стоя на краю ковра, мы напоминали победителей спортивного соревнования, приготовившихся к получению медалей. Я бы не удивилась, если из колонок домашнего кинотеатра полились бы звуки государственного гимна и хорошо поставленный голос с чувством огласил бы имена чемпионов…

– Черт! Дюша, это что – все нам?! – с чувством произнесла мамуля.

Она с нескрываемым отвращением глядела на слоеные портьеры.

– Надеюсь, не все! – ответила я и снова посмотрела на Анатоля. – Хотелось бы узнать, каков фронт уборочных работ?

– Чего? – сморщил лоб представитель работодателя.

– Чего мыть, а чего нет? – я упростила вопрос, сделав поправку на коэффициент интеллекта среднестатистического бодибилдера.

– Мыть надо пол, – ответил Анатоль.

По тону чувствовалось, что он глубоко убежден в сказанном.

– И под ковром тоже? – уточнила мамуля.

В голосе ее угадывалась горячая надежда на отрицательный ответ.

– Под ковром? – Анатоль задумался, поскреб щетину на макушке и не поленился нагнуться, чтобы отвернуть краешек пресловутого ковра.

У меня сложилось впечатление, что прежде он даже не задумывался о том, что именно скрывает под собой этот ковер, и факт нахождения под ним пола стал для него настоящим открытием.

– Зачем мыть пол под ковром? Все равно ковер его закроет! – поспешила вмешаться я. – Лучше скажите, что делать с самим ковром?

– Пылесосить, конечно, что же еще! – поторопилась ответить мамуля. – Не выбивать же его!

Было видно, что она сама испугалась обозначенной альтернативы.

– Пылесосить! – кивнул Анатоль, откровенно обрадовавшись, что мы благополучно промахнули смутный момент с подковерным полом. – Я сейчас приведу пылесос!

Он круто развернулся и исчез в коридоре.

– Что он сделает с пылесосом? Приведет его, я не ослышалась? – недоверчиво спросила мамуля. – Это как?

– Может, он приведет его в боевую готовность? – предположила я, зажмурившись.

Боевой пылесос привиделся мне громоздким гибридом субмарины и танка с длинным дулом.

– Возможно, – неуверенно согласилась она.

Мы немного поскучали в ожидании прибытия бронированной пылесосущей техники.

– Вот! – гордо сказал вернувшийся Анатоль, пропуская вперед ярко-желтую пластмассовую черепаху размером с небольшую юрту.

Он действительно не принес, а привел пылесос – тянул его за ременный повод, как лошадь.

– Он моющий! – торжественно сообщил охранник.

– Ясное дело, – сказала мамуля, с опасливым уважением оглядывая чудо техники. – Роскошный экземпляр!

– Представитель вида хоботных, класса моющих, отряда пылесосущих, – пробормотала я.

– Если еще что будет нужно, зовите, – сказал Анатоль, отступая за двери.

Резные дубовые створки бесшумно сошлись. Оставшись вдвоем в просторном зале, мы с мамулей переглянулись.

– Давай действуй! – сказала родительница, носком туфли легонько подтолкнув ко мне желтушную черепаху.

Она с готовностью подползла к моим ногам.

– Почему я? – спросила я, непроизвольно попятившись.

– А кто же? Я, что ли? – мамуля искренне удивилась. – Я писатель, работник умственного труда!

– Я тоже не кочегар!

– Но ты моложе меня! – уперлась она. – В моем возрасте уже можно рассчитывать на заслуженный отдых!

Я скептически посмотрела на нее. Мамуле недавно стукнуло пятьдесят пять лет, и она ознаменовала этот юбилей тем, что удлинила юбки до середины колена, но при этом не выбросила из гардероба шортики и маечки на тонюсеньких бретельках. Фигура у маменьки до сих пор такая, словно она зарабатывает на кусок хлеба не умственным трудом, а безумным стриптизом. Возраст у нее, ха!

Поймав мой взгляд, мамуля сгорбилась, опустила плечи и мелко затрясла головой, изображая дряхлую старушку.

– Артистка! – буркнула я, присаживаясь перед пылесосом, чтобы осмотреть отверстия в корпусе. В одном из них пряталась электрическая вилка на вытяжном шнуре. – Иди отсюда!

– Куда?

– Куда-куда! Розетку ищи!

Ближайшая розетка нашлась за разлапистым зеленым кустом в огромном глиняном горшке. Протиснувшись за мохнатый ствол экзотического растения, мамуля воткнула вилку в розетку и помахала мне рукой.

– Поехали! – по-гагарински отозвалась я и придавила кнопку на спине желтой черепахи.

Зверюга взревела, как реактивный самолет.

– Надо было попросить у любезного Анатоля наушники! – пробормотала я, опуская раструб упругого ребристого хобота на ковер.

Хобот вцепился в ворсистую поверхность большого и синего, как озеро, ковра с жадностью истомленного жаждой слона.

Какое-то время я сосредоточенно выгуливала всеядную черепаху по полу, стараясь не оставлять на ковре необработанных участков. Это непростое занятие поглотило все мое внимание, я даже забыла, что пришла в этот дом вовсе не для того, чтобы осуществлять санитарно-гигиеническую обработку.

Очнуться меня заставил крепкий удар по плечу. Я выронила шланг, испуганно подскочила и уже в прыжке развернулась. Позади меня стояла мамуля. Она шевелила губами и размахивала руками, как сигнальщик на палубе авианосца.

– Что ты говоришь? – переспросила я, не слыша за ревом кормящегося пылесоса собственного голоса.

Мамуля молча обежала меня и нажатием кнопки отрубила ревущую черепаху.

– Давай теперь я! – в тишине проорала родительница, забыв убавить громкость своего голоса.

– Давай! – с удовольствием согласилась я. – Заканчивай зачистку территории, а я пойду в разведку.

Мамуля впряглась в пылесос, а я приоткрыла створку двери и выглянула за нее. В коридоре никого не было.

– Если кого-нибудь встречу, скажу, что пришла за дополнительными инструкциями, – сказала я сама себе. – Мол, пол мы помыли, ковер почистили и жаждем еще немного поработать, но не знаем как.

Я выскользнула в коридор и закрыла за собой резные двери. Сразу стало значительно тише, я даже услышала голоса, доносящиеся из соседнего помещения. Нисколько не стесняясь, я заглянула в щелочку между неплотно прикрытой дверью и дверным косяком и увидела что-то коричневое, мохнатое.

– Медведь там у них, что ли? – шепотом удивилась я.

Посмотрела еще раз: коричневая мохнатость не шевелилась. Мое воображение живо нарисовало чучело бурого мишки с уставленным рюмашками серебряным подносом в передних лапах. С просторным бальным залом, в котором мог вальсировать гусарский полк, гостеприимно скалящееся медвежье чучело сочеталось очень хорошо!

Дверь неожиданно подалась, и я ввалилась в помещение всей своей физиономией и сразу увидела, что серо-коричневая мохнатость принадлежит мощному стволу пальмы. Нижним концом пальмовое бревно уходило в гигантскую деревянную кадку, а верхним подпирало выпуклый фонарь высокого стеклянного потолка. Вокруг дерева сгрудились разномастные горшки, содержащие буйно зеленеющую и яростно цветущую декоративную растительность нездешнего вида. Голоса, которые я услышала, стоя в коридоре, доносились из-за этого зеленого острова, с балкона, дверь на который была распахнута настежь.

Тихо радуясь, что ни дверь оранжереи, ни пол под моими ногами не скрипят и не выдают беседующим присутствие постороннего, я подкралась поближе к пальме. Спряталась за медвежьим стволом и высунула из-за него одно ухо, направив его, как тарелку антенны, в сторону балкона.

Разговаривали двое, мужчина и женщина. Голоса были мне знакомы, так что я не затруднилась опознать мадам Надин и мусью Анатоля. Надо полагать, попросту их звали Надей и Толиком.

– Его надо и-зо-ли-ро-вать! – нажимая на каждый слог, произнесла женщина.

– Типа, запереть? – уточнил Анатоль.

– Запереть в специальном закрытом помещении с надежным замком! – ответила Надин.

– В тюряге? – испугался ее собеседник.

– О боже! – вздохнула женщина. – Анатоль, ты бронтозавр!

Мужчину это замечание рассмешило. Он хмыкнул и захихикал, давясь смехом, как шкодливый ребенок.

– Не вижу ничего смешного! – взъярилась мадам. – Этот мелкий гад думает, что он в доме хозяин! А в этом доме только одна хозяйка – я!

– Точно, кто же еще! – перестав смеяться, поддакнул Анатоль. – В натуре, ты хозяйка!

– То-то же! – подобрела женщина. – И не забывай об этом, паршивец! Иначе я и от тебя избавлюсь.

Услышанное меня взволновало, всколыхнув подозрения. Судя по словам Надин, от кого-то она уже избавилась. Интересно, от кого и как именно? Любопытно также было бы знать, кого агрессивная мадам желает изолировать в специальном заведении с надежной охраной?

Успокоившись, Надин понизила голос, и теперь я ее плохо слышала.

– Надо подобраться поближе, – посоветовала я сама себе и тихо двинулась в обход пальмы.

То есть это я хотела двинуться тихо, а получилось очень даже громко! Какой-то скользкий булыжник коварно вывернулся из-под моих ног и шумно поскакал по уступам искусственной горки, круша горшки и ломая ветки.

– Кто это? – вскричала Надин.

Послышался скрежет отодвигаемых стульев, а затем шум торопливых шагов. Я поняла, что не успею спуститься с горки и убежать прочь, и не придумала ничего лучше, кроме как прикинуться трудолюбивой идиоткой. К сожалению, никаких орудий уборщицкого труда при мне не было, поэтому я, недолго думая, начала натирать какой-то здоровенный кожистый лист подолом своего сарафана.

– Что вы здесь делаете? – увидев меня, гневно спросила хозяйка.

– Так это… пыль вытираю! – сказала я, по памяти скопировав мину придурковатой и работящей девушки «из простых» – типичной героини Любови Орловой.

Для пущей убедительности я обильно плюнула на твердый, словно пластмассовый, лист, энергичным круговым движением навела на него глянец и с гордым видом продемонстрировала результат своего труда поочередно Надин и Анатолю. Мне было чем гордиться: в сверкающий фикусовый лист можно было смотреться, как в зеркало!

Впрочем, хозяйка и ее спутник предпочли смотреть на меня. Стоя на возвышении с высоко задранным подолом я должна была представлять собой необычное и запоминающееся зрелище. Анатолю оно явно понравилось, а Надин – вовсе наоборот.

– Вон отсюда! – покраснев, прошипела она.

– Так это-о… Я ж еще не всю пыль вытерла-то-о! – промямлила я, отчего-то начиная окать на вологодский манер.

– Без тебя вытрут! – рявкнула Надин. – Брысь из моего дома, и чтобы больше ноги твоей тут не было!

– Чем это вам мои ноги не понравилися-то-о? – не удержалась от вопроса я, слезая с горки. – Другие-то-о хвалят!

Смешливый качок Анатоль согласно хрюкнул и мучительно подавился смехом.

– Я сказала, пшла вон, шалава! – полыхнув в сторону весельчака испепеляющим взором, заорала на меня богатая хамка. – Вон! В дверь, через двор и за ворота!

Я фыркнула и сверху вниз смерила невысокую брюнетку неодобрительным взглядом.

Статью и цветом кожи Надин сильно напоминала мне корову холмогорской породы. Типичная буренка, вся такая мясомолочная и рыжая! То есть шевелюра-то у нее была черная, с радужной челочкой, а вот кожные покровы имели равномерный оранжево-коричневый окрас. Видно было, что дамочка сильно злоупотребляет солярием, хотя загар ее совсем не красит. Тяжелые, без щиколоток, ноги Надин походили на сосиски, поджаренные на гриле, а ненормально круглые, как мячики, груди с торчащими сосками здорово смахивали на грушевидные клизмочки из оранжевой резины. Дегенеративный топ расцветки «астраханский арбуз» и такие же полосатые шорты не скрывали своеобразной формы бюста и конечностей мадам.

– Фу-ты ну-ты, ножки гнуты, пузо с попою раздуты! – с крестьянской прямотой высказала я свое мнение об этой редкой красоте.

Надин со свистом втянула воздух и замолчала, меняя окрас с рыже-коричневого на буро-малиновый. Анатоль отвесил челюсть и забегал глазами, а я одернула на себе ветхий сарафанчик, независимо шмыгнула носом и пошла, горделиво покачивая бедрами, по указанному маршруту: в дверь, через двор и за ворота дома, хозяйка которого так недружелюбно относится к простым работящим девушкам с негнутыми ногами нестандартной длины и нормальным цветом кожи.

– Примитивная плебейка! – полетело мне вслед.

– Вульгарная буржуйка! – гавкнула я через плечо.

Я выскочила на улицу и с трудом удержалась, чтобы со всего маху не бухнуть за собой калиткой. Я бы, может, и бухнула, если бы при этом демарше хоть кто-нибудь присутствовал, но Анатоль и Надин не были столь любезны, чтобы проводить меня. Хозяева остались в доме. Думаю, сразу после моего ухода они принялись выяснять отношения.

Тут же стало ясно, что один зритель у моего несостоявшегося спектакля все-таки был бы: какой-то незнакомый тощий юноша. Он топтался под воротами и указательным пальцем старательно выжимал натужный вой из электрического звонка.

Надо же, а я подумала, что это голосит обиженная мной хозяйка особняка!

– Здравствуйте! – приветствовал мое появление на улице дохловатый малый с рыбьими глазами, застекленными очками в тонкой оправе.

Палец от кнопки звонка он отклеил, но продолжал держать его параллельно линии горизонта. Так мальчики, играющие в военизированные игры, изображают огнестрельное оружие.

– Вы кто? – палец завис на одной прямой с моим пупком.

Не будь живот укрыт сарафанным ситцем, я бы подумала, что незнакомец целится в мой пирсинг. Устраняясь с линии огня, я сделала шаг в сторону и оглядела странного очкарика.

Брючки со стрелочками и белая рубашка с галстуком-селедкой смотрелись на пыльной деревенской улице довольно экзотично, выдавая чужака. Судя по желанию с места в карьер завязать разговор, парень отличался повышенной общительностью, причину которой не мешало бы прояснить. Признаться, я недолюбливаю навязчивых незнакомцев.

– А вы сами кто – страховой агент? – подозрительно спросила я, не ответив должным образом на приветствие. – Или белый брат во Христе?

– Неужто похож? – удивился молодой человек, переложив из одной руки в другую щегольский тонкий портфельчик.

Будь эта ручная кладь пообъемистее, я приняла бы своего собеседника за «представителя канадской компании».

– Нет, я не миссионер, – сказал он. – Я Федор Капустин. А вы здешняя горничная?

– Неужто похожа? – передразнила его я.

Мне самой типичная горничная виделась аккуратно причесанной милой девушкой в скромном темном платье с белым передником. Мой расхристанный пестрядинный сарафанчик походил на строгую униформу не больше, чем старая мочалка на весенний ландыш. Да и с красивым новым домом ревнивой брюнетки Надин я в своем имидже работящей деревенской сиротки сочеталась плохо.

– Я тут уборкой занималась, – уклончиво объяснила я.

– Значит, вы Нина! – сделал неожиданный и неправильный вывод рыбоглазый Федор Капустин.

Он улыбнулся, как пиранья, и неожиданно крепко ухватил меня за локоть холодным влажным плавником.

– Эй, в чем дело? – возмутилась я. – Уберите руки! Что вам нужно?

– Мне нужны деньги, – честно сказал опасный приставала.

– Вы грабитель? – удивилась я.

На разбойника с большой дороги худосочный юноша в наряде чинуши походил еще меньше, чем я на горничную.

– Я? – Капустин тоже удивился. – Да вы нахалка!

– Есть немного, – согласилась я.

– Послушайте, милая Нина! – почти ласково сказал он. – Предлагаю договориться по-хорошему. Вы вернете баксы и камни, а мы не будем вас преследовать. Согласны?

Я разинула рот – это должно было очень идти к образу деревенской дурочки. В голове свистящим паровозиком побежали мысли.

Верните баксы и камни, так он сказал? И при этом назвал меня Ниной. Интересно, какая это Нина? Уж не покойная ли Нинель Горчакова, горничная-уборщица, на место которой дружно самовыдвинулись мы с мамулей? Весьма вероятно! Но о каких баксах идет речь? Неужели здешней прислуге платят в валюте?!

Я подумала, что поспешила с увольнением, хотя еще сомневалась в правильности своих рассуждений. Я же не маленькая, знаю, что в наших краях водятся валютные проститутки. Но про валютных уборщиц мне прежде не приходилось слышать!

– Какие баксы и камни? – спросила я напряженно скалящегося господина Капустина.

– В самом деле нахалка! – со вздохом укорил меня он. – «Какие баксы и камни»! Обыкновенные! Которые вы украли! Две тысячи долларов США и бриллиантовое колье!

– Ко… ко? – пораженная шикарным прилагательным «бриллиантовое», я не смогла выговорить даже простое слово «колье» и заквохтала, как курица.

Определенно, горничная Нинель была девушкой с запросами! Не ведро со шваброй украла, а баксы с брюликами!

– Ко-ко-ко, ко-ко-ко! Жить вам было нелегко! – передразнил меня Федор Капустин.

Видимо, запоминающиеся стихи Корнея Ивановича Чуковского еще не изгладились из его юношеской памяти. А вот я детский репертуар уже основательно подзабыла и восприняла цитату как незаконченную. Судя по интонации, я решила, что господин Капустин хотел сказать: «Жить вам было нелегко и осталось недолго!»

– Вы мне угрожаете? – уточнила я, стараясь не подать виду, что уже испугалась.

– Это и ежу понятно! – убежденно ответил он.

Не знаю, как ежу, а мне было понятно одно: господин Капустин представляет в Буркове не канадскую компанию, а какую-то из отечественных бандитских группировок.

– Вы ошиблись, я не Нина, не уборщица и не брала чужих денег и бриллиантов! – заявила я.

– Ага, я не я, и хата не моя! – впавший в детство представитель мафии продолжал говорить стихами.

Я подумала, что убедить упертого Федора в моей невиновности будет, пожалуй, сложнее, чем спастись бегством, и начала просчитывать варианты. Дать ему коленом под дых и припустить, сверкая пятками, в сторону нашей дачи? Или лучше в сторону, противоположную ей, чтобы сбить со следа возможную погоню?

– Ну что, мне все ясно! – самодовольно сказал внутренний голос, прорезавшись удивительно некстати. – Хочешь, изложу тебе мою версию гибели гражданки Горчаковой?

– Может, лучше попозже? – предложила я, не желая отвлекаться от обдумывания плана спасения.

– Попозже встретимся? – уцепился за мои слова Федор. – Нет уж, давайте все решим сейчас!

«Нет, я скажу сейчас!» – уперся и мой внутренний голос.

– Ладно, сейчас так сейчас! – сдаваясь, сказала я обоим.

«Тогда слушай, – довольно сказал внутренний голос. – Моя версия такая. Нина Горчакова каким-то образом запуталась в сетях мафии, а недавно попыталась выпутаться, но ей не позволили. Убили ее! Пырнули ножом и выбросили на помойку».

Загрузка...