…Костя ушёл часа через три, когда темнота за окном стала потихоньку рассеиваться, а в кустах оглушительно запел соловей. Кровать нещадно скрипела под ними, но птичья трель, казалось, перекрывала даже этот постыдный звук. Впрочем, Маше было всё равно, что подумают обитатели дома и какие выводы сделают. Костя, такой горячий, требовательный и стремительный – почему она должна отказываться от удовольствия? Кто знает, как оно будет потом? Кто знает…
Она ещё слышала удаляющийся звук босых ног по коридору, затем стук двери. Уткнувшись в маленькую подушку, Маша коротко вздохнула и провалилась в сон, окутанная запахами сада и ночным птичьим концертом.
В дверь тихо, но настойчиво постучали. Маша открыла глаза, и на неё сразу же обрушились воспоминания прошлого дня, моментально стерев приятные ощущения от луча утреннего солнца, щекочущего шею.
– Кость, ты? Открыто, – приподняла голову и тут же рухнула обратно на подушку. Вставать не хотелось. По крайней мере сейчас, пока ещё так свежи в памяти и на коже прикосновения Костика.
– Машенька, к вам можно? Это я – Катя…
– Да, конечно, – Маша села на кровати, поправляя футболку Цапельского. В зеркале трельяжа отразилось её курносое лицо в облаке тёмных растрёпанных волос.
Домоправительница протиснулась внутрь, неся перед собой небольшой поднос с чашкой кофе и стаканом воды.
– Катя, зачем же вы… – Маша вылезла из-под покрывала и кинулась навстречу, принимая поднос из рук женщины. Поставив его на подоконник, заметалась в поисках джинсов.
– Вы извините меня, Машенька, – Катя отвела глаза, чтобы не смущать Машу. – Я вчера видела вас с Костей, когда вы возвращались. Он так переживает, – она махнула рукой. – Такой скандал здесь был после вашего ухода. Как тогда, с Сашенькой… – короткий вздох. – Бедный Цапелька!
Маша не сдержалась и фыркнула, словно кошка чихнула.
– Вы не подумайте, Маша, я ведь всё понимаю, – Катино лицо страдальчески сморщилось, её глаза наполнились слезами. – Но мальчик… Он очень переживает, – повторила Катя. – Из-за вас…
Маша залпом выпила воду и со стуком поставила стакан обратно на поднос.
– Так-то Костя большой мальчик, поверьте. А то, что произошло, – она пожала плечами, – что ж, нельзя быть готовым ко всему. Спасибо, что не выгнали, дали переночевать.
– Да что вы говорите! – Катя оглянулась и поплотнее прикрыла дверь. – Я же вижу, как Костя к вам относится! Это… это любовь, – Катя молитвенно сложила ладони перед собой. – Вы же тоже..? Тоже любите его?
– Катя, – Маша вздохнула, – я не понимаю, почему мы обсуждаем всё это. И почему это беспокоит вас, а не его близких. То есть, я хочу сказать, что мнение семьи я уже поняла.
– То, что произошло, всего лишь недоразумение… Никто не думает, что с вами что-то не так… Я вот, например… – Катя запнулась, наткнувшись на взгляд Маши, затем продолжила. – Все сейчас собираются внизу на завтрак. Пожалуйста, ради Кости. Тихий семейный завтрак. Вы спуститесь? Поможете мне накрыть на стол? – Катя, не дожидаясь ответа, направилась к выходу.
Маше хотелось верить, что всё будет именно так, как говорит Катя, но в отличие от Люсьена, сказочницей она не была.
Маша прекрасно помнила то время, когда отец вдруг исчез из их жизни. Она училась в школе, брат и сестра ходили в детский сад.
Сначала она не понимала, что происходит. В их квартире словно выключили свет – всё время было темно и тихо. Мама часто плакала, но так, чтобы они не видели. Но Маша видела. Она и раньше была очень наблюдательна, и чем старше становилась, тем острее становились её зрение и умение замечать детали. Вообще она сильно изменилась именно за последние недели перед исчезновением отца. Стала подозрительной, собранной. Постоянно прислушивалась к разговорам взрослых и приглядывалась к происходящему. Почему соседи замолкают, когда она подходит ближе? Почему учителя так пристально рассматривают её на уроке?
Это потом уже поняла, что отца арестовали. Незнакомый молодой человек, пару раз появлявшийся в их доме, оказался адвокатом Маневичевым. Приятный, обходительный, с тихим голосом и белыми гладкими руками. После его визитов мама на какое-то время приходила в себя. Но потом всё опять возвращалось – и на её лице снова застывала скорбная маска.
Когда мать была на работе, а Маша забегала домой перед походом в школу искусств, то старалась по-быстрому прибраться, приготовить что-то нехитрое вроде макарон и компота из сухофруктов.
Однажды во время приборки нашла в родительской спальне под матрасом повестки, судебные письма и копии протоколов и постановлений. Не до конца разобравшись в хитросплетениях юридического языка, остолбенела от осознания, что её отец уголовник. Но в тот день ей не хватило смелости и мозгов, чтобы поговорить с матерью по душам. Так и носила в себе эти переживания, закрывшись ото всех. Маше понадобилось почти два месяца, чтобы в момент ссоры из-за какой-то ерунды бросить в лицо мамы: мол, от осинки не родятся апельсинки. Дура, конечно… Да, видно, характер такой – вместо того, чтобы высказаться сразу, копит, пока не прорвёт. Только прорывает-то всё не в ту сторону…
Как же мать тогда рыдала! Нет бы ударила Машу, влепила бы ей пощёчину, а она завыла и сползла на колени перед ней. Сказала, что она виновата, и что если бы по-другому показания дала, то, может, и не посадили бы отца. А следователь закрутил да выкрутил так, что она и не поняла, как всё у них с потерпевшими срослось. Отец из защитника супруги превратился в преступника. Адвокат Маневичев резину тянул, всё бумажки какие-то таскал на подпись, обещаниями кормил. С тремя детьми-то как голову разгрузишь? Одно радовало, что недорого брал за работу, так всё равно накопленное разошлось очень быстро. Мать на ночные смены стала ходить, чтобы подработать, а Маша с малышами дома оставалась. Даже занятия в художке пришлось пропускать – не успевала брата и сестру из садика забирать.
А на суде так всё преподнесли, что мать чуть не сгорела от стыда и боли – словно это она к парням этим подошла, заигрывала с ними, а муж увидел. Отец лишь смотрел на неё и головой качал, успокаивал, а сам сгорбился и взмок от напряжения. Так ведь мало того, что за решётку упекли, ещё и платить за моральный вред и издержки суда заставили… Вроде и сумма по меркам города невелика, да не было у них денег. А потерпевшие открыто посмеивались, типа на вино да на сигареты им теперь хватит. Мать решила их городскую квартиру тогда продать и купить жильё в пригороде. Знакомые помогли со справками и документами, да и дом в Сажнево нашёлся через коллегу по работе.
Когда отец вернулся, то сразу впрягся, не стал жалеть себя. На местной фабрике нос тоже никто не воротил – в России живём, всё понимаем. И бывший инженер-конструктор стал мастером на ткацком производстве.
Маша окончила школу, поступила в училище. Первый год ездила каждый день домой, а потом родители в городе комнату купили в старом доме. Маленькую, но тёплую и светлую, с видом на парк. Мечта, а не комната! В кредит, конечно. Вторая комната была тоже выставлена на продажу, как поняла Маша, но покупатели почему-то не приходили, и комната пустовала. Маша с удовольствием бы сделала из неё мастерскую, но в ближайшее обозримое будущее такой возможности для себя не видела, а обременять родителей не хотела. В конце концов надо уметь довольствоваться малым.
Потихоньку как-то налаживалось всё. Но Маша не могла забыть того, что произошло с её отцом. Иногда при взгляде на родителей её просто выворачивало наизнанку. Но они были счастливы вместе, да и мелкие подрастали, и Маша не хотела тревожить старые раны, чтобы ненароком всё не испортить. Училась довольствоваться малым… Она заставляла себя успокоиться, не ворошить прошлое, но эти протоколы допросов до сих пор вставали у неё перед глазами. В своей голове Маша пролистывала их до самой последней сухой жёсткой подписи «ст. следователь Б. Е. Хвошня.»
И чего бы ей с Костей сразу не поговорить ещё там, в Сажнево? Ведь была такая мысль, но… Родители так обрадовались, когда они с Костей приехали! Брату и сестре Цапельский тоже понравился. Вёл себя так, как будто ему самому лет тринадцать! Язык не повернулся делиться семейными проблемами. Да и зачем? В прошлом всё… Но как же это прошлое постоянно желает вылезти наружу, словно дрожжевое тесто из кастрюли, и, как всегда, в самый неподходящий момент! А собственно почему неподходящий? Для Цапельских лучшего момента и искать не пришлось. Раз – и кончилась Маша, свалила с горизонта!
«Ну нет, так просто я отсюда никуда не денусь… Откуда же вы всё узнали?»
Маша набрала в рот воды и, положив зубную щётку в прозрачный пенал, посмотрела на своё отражение в зеркале ванной.
«Дядя Жора. Ну, конечно, он же адвокат. Навёл справки, прежде чем познакомиться лично. Когда в семье и окружении существует список достоинств, необходимых для невесты наследника, это как раз самый оправданный шаг. Адвокат! Ещё один Маневичев… – сплюнув в раковину, закрутила кран. – Хорошо, что Костик не пошёл работать юристом. Вдруг бы стал такой же сволочью.»
Ступени под ногами тоненько поскрипывали. Может быть и следовало топать как слон, чтобы оповестить семейство Цапельских о своём приходе, но колени не сгибались, и в спину словно вставили штырь, так что пришлось держаться за перила.
Похоже, что все уже проснулись и собрались в гостиной.
Маша остановилась у картины, чтобы передохнуть и набраться сил. Пейзаж вдохновлял, дарил надежду, но этого было явно недостаточно… Тем более, что разговоры, которые слышала Маша, касались её лично.
…– Костя, ну ты же не дурачок какой-то, что тебе приходится объяснять прописные истины! – Дарья даже не пыталась скрыть досаду в своём голосе.
– Душенька, ну что ты… Костик же влюблён… – мямлил Аркадий.
– А ты вообще помолчи! И хватит жрать!
– Так отчего же, солнышко?
– Как в тебя влезает столько! У меня от всей этой ситуации аппетита нет. Жорж, скажи ему!
– Аркаша… – вяло начал Жорж.
– Да Косте скажи! Если Софья Дмитриевна рассердится…
– Дарья! – в голосе Жоржа появились предупреждающие нотки.
– Кушайте, Кока, кушайте! – Катя зазвенела посудой.
– Костя, ну чего ты молчишь? Какой ты упрямый! Не понимаешь, что мы все зависим…
– Тихо! Слышите? Кажется, идут…
Хлопнула дверь, и все заговорили разом:
– Софья Дмитриевна! Доброго утречка! Как спалось? Чай, кофе?
По полу заёрзали стулья. Дарья, стуча каблуками, прошествовала на кухню и вернулась с баночкой творога. Следом Жорж отправился туда же, чтобы прихватить розетку с вареньем. Натали, словно сонная рыба, выплыла с кухни, зябко кутаясь в шёлковый шарф. Увидев Машу, быстро опустила глаза и юркнула в гостиную.
Маша прижалась к стене и вздрагивала при появлении каждого члена семьи, понимая, что стоит на самом виду.
Катя заметалась туда-сюда с блюдами и чайником:
– Я сырники сейчас ещё донесу, поспели уже. Кушайте! Что же сразу не сказали, что завтракать в гостиной будете… – она заметила стоявшую Машу. – Ты что здесь? Проходи! Видишь, как всё… – подбородок домоправительницы подрагивал.
Маша нехотя спустилась и отправилась вслед за Катей. На кухне был накрыт стол, но было видно, что часть приборов уже перекочевала в гостиную.
– Может нам уехать с Костей? – спокойно произнесла Маша.
– Нет, нет, – Катя затрясла головой и заговорила прерывистым шепотом. – Вы, Машенька, не понимаете! Не надо их сталкивать лбами! И злить не надо. Как-нибудь само… А Сима, она… такая…
– Какая? – спросила Маша.
– Принципиальная.
– В конце концов, если Костя решит, что вот это всё ему важнее, то зачем мне его удерживать?
Катя подскочила к Маше и схватила её за плечи:
– Дурочка, он же любит тебя! Он мне вчера сказал, что ты самая-самая! Как же можно так поступать с человеком? О господи, пойми же ты меня!
– Катя, вы меня извините, но это просто дурдом какой-то, – Маша высвободилась из объятий Кати. – Ладно. Я ещё здесь. Но я не понимаю, что мне делать со всем этим.
– Потерпи, потерпи, деточка! Дай Косте шанс, он уговорит… На вот, неси к столу, – Катя сунула в руки Маши тарелку с горячими сырниками. – А я сметану сейчас достану…
Маша вошла в гостиную и застала всё семейство за столом. Софья Дмитриевна мешала чай в высоком бокале. Рядом с ней сидела Серафима и вертела в руках салфетку. Дарья вяло размазывала творог по блюдцу, Жорж пил кофе, закинув ногу на ногу. Один Аркадий с аппетитом жевал сырник, сдобрив его сгущённым молоком. В воздухе пахло кофе и пионами.
Маша не сразу заметила Костю. Он сидел в кресле спиной ко входу, опустив голову, но, почувствовав появление Маши, вскочил с места.
– Константин! – Зыркнула на него исподлобья Серафима.
– Всем доброго утра! – Маша поставила тарелку на стол и взглядом остановила Костю.
– Катя, принеси сахар! – демонстративно заявила Серафима. – Где ты там? Вечно всё самой приходится делать! – Она вышла из-за стола и стремительно прошагала мимо Маши, едва не задев её плечом.
– Почему так много народу? – Губы Софьи Дмитриевны сложились в брезгливую скобку. – Кто это?
– Вот твой сахар, мама! Но не больше двух ложек, пожалуйста! – Серафима водрузила сахарницу посреди стола.
Тенью за спиной Маши прошла Катя, поставив на стол миску со сметаной.
– Сима, гостям пора уезжать, – проскрипела старуха.
– Маша, я желаю вам всего хорошего! – Первой вступила Дарья, отодвинув от себя тарелку, и отвела глаза. – Надеюсь, вы не в обиде…
Катя охнула и отвернулась к окну.
Аркадий закашлялся, подавившись куском, и потому ничего не сказал, а лишь махнул Маше рукой, на мгновение приложив её к сердцу. Милый жест, должно быть означавший, что он несказанно опечален её уходом.
– Душень… кха-кха… – схватив чашку жены, Аркадий кинул в неё пару ложек сахара.
– Кока, что б тебя! – Даша моментально переключилась на мужа. – Слипнешься когда-нибудь!
– Я уйду с Машей, – Костя выбрался из-за стола и подошёл к ней, взяв за руку.
– О, вот это я понимаю! – Аркадий отсалютовал чашкой и в несколько глотков осушил её до дна.
– Идиот! – взвизгнула Даша.
– Костя, подумай! – покраснел Жорж.
– Пусть идёт, – усмехнулась Серафима.
– А…а… – внезапно Аркадий выронил чашку и упёрся руками в столешницу. Упитанное розовое лицо его стало свинцово-серого цвета, а на толстых красных губах выступила белая пена. Он схватился сначала за горло, потом за живот и стал заваливаться прямо на стол.
– Кока, ты опять подавился? – возмущённо крикнула Дарья. – Это всё твоё обжорство!
Жорж подскочил к Аркадию и обхватил его сзади за грудь. Но Аркадий захрипел, судорожно дёрнулся всем телом и обмяк, повиснув в руках Жоржа тяжёлой бесформенной тушей.
В комнате повисла звенящая тишина, прерываемая лишь тиканьем часов и звуками падающих на пол капель кофе из перевёрнутой чашки Жоржа. Тихий семейный завтрак, кажется, подошёл к концу.