Щепоть зеркального блеска на стакан ночи - читать онлайн

(версия рассказа)

Любое использование текста, оформления книги – полностью или частично – возможно исключительно с письменного разрешения Автора. Нарушения преследуются в соответствии с законодательством и международными договорами.

© S. Vesto. 1999-2024

© S. Vesto. graphics. 1999-2024

1124-4

____________________________

1

Клойдок. Вечный снег и вечная темень. Крошечный, тихий, ночной, непоправимо затерянный где-то во льдах и безвестности поселок. Редкий проезжий, заглядывавший сюда раз в геологическую эпоху или, может, и того реже, оказывался здесь по случаю и, скорее, с не четко обозначенной целью обнаружить Новый Клондайк, но, потоптавшись пару дней, потусовавшись в низких, по самую макушку вбитых в сугробы тесных избушках, за неимением особых приключений вскоре и исчезал, чтобы никогда более не появиться вновь. Весна. Чисто прибранный магазинчик. Уютом напоминает бревенчатое складское помещение с единственным резным разноцветным крепко сколоченным окошком в потемневшей стене, пахнущей смолой и пылью. В магазинчике двое. Симпатичная тетка, алюминиевым совком сосредоточенно перекладывавшая что-то из мешка в бумажный серый кулек, переходит к кассовому аппарату. Достает и начинает заполнять другой кулек, поглядывая на суетливо копошащиеся электронные зеленые огоньки на весах. Она вполголоса обменивается репликами с бородатым мужчиной в расстегнутой меховой куртке, невысоким и плотным. Мужчина облокачивается о прилавок и выглядит рассеянным. Говорят о погоде. Большей частью оба молчат, мужчина неясно усмехается.

– Этому, по-моему, уже ничем не помочь. Это уже не в первый раз, и куда только там смотрят, ясно же, такое нужно ломать, это согнуть трудно, и все так и будет без конца, пока лимит не кончится. Я вот все жду, когда лимит кончится, настанет тут тогда покой или нет? Должен же он когда-нибудь кончиться… Так хватит?

– Вы накладывайте, накладывайте. Я скажу.

…

Видимость была на все сто. Просто удивительно, каким прозрачным может быть свежий весенний воздух. В пустой голове, опьяненной сладкой легкостью, уже давно стоял какой-то один сплошной праздник с бодрящей невесомостью. Душа летела куда-то, не разбирая дороги и широко улыбаясь, и я вслед за ней тоже уже готов был отчалить к теплому голубому небу, куда-нибудь поближе к солнцу. И все это дело следовало бы, поразмыслив, прекратить, потому как сейчас лучше быть предельно собранным. Со старым шоссе рядом мог веселиться только идиот. Отличное настроение отличным настроением, но не хватало еще вляпаться в конце на самом интересном месте, когда до дороги оставалось почти ничего. Рядом была дорога, достать рукой. За ней полупрозрачная зеленая долина, исчезавшая где-то за пределами возможностей глаза в горячем, чистом и синем. Ближе веселые пятна опушек… А там, должно быть, серебряные нити речек. Блестят. И нигде никаких входных дверей – даже и не пахнет. Что интересно. Словно и не было никогда вовсе.

Нет, все-таки что значит – приподнятость духа. Я оглянуться не успел, как оказался в молодой зеленой травке чуть выше асфальтированной тропы. Тропа масляно отсвечивала, реки блестели, солнце грело… Если так будет продолжаться дальше, всю затею можно хоронить на подходе. Это эндорфины. В карман их не положишь. Настроение шалило, грозя нарваться на неприятности и пустить все труды под откос. Да. Это она и есть. ОНА. Во всем, то есть, своем натуральном блеске. Вот, значит, как все повернулось и как это выглядит. Шумное хлопанье в ладоши и поросячий визг. Ладно. Можно, сейчас – вот можно. Немножко и в самый кулачок. Я сделал глубокий вдох. Я все еще не верил. Где-то далеко, ближе к периферии пустопорожнего пространства непрошеной соринкой маячил всеми покинутый вагонный составчик, застрявший прямо на полдороги у остатков какого-то заводского корпуса, вросшего в землю. И корпус, и состав уже в незапамятные эпохи были изъедены временем, но сейчас нам туда не надо, сейчас это не для наших глаз. Сейчас все внимание – на Дорогу. Она непринужденно вышла из-за поворота такой, какой я ее себе представлял: старой, заброшенной, одинокой, пустой и никому-никому не нужной. Хотя нет, вот тут я, похоже, не прав, вот тут я тороплю события. Кто-то оказался шустрее нас. Кто-то уже успел нас и обставить, и переплюнуть. Надо же, ну ступить никуда нельзя – везде они… Я лежал, притворяясь рельефом. Пока это получалось, у меня был шанс. Я думал, как быть. Ошибаться надо было в другой жизни.

Черт возьми, все-таки это дорога. А вот это уже не просто удача. Если бы кто-то сказал, что все повернется именно так, я бы, наверное, задушил двумя руками, за кощунство. Еще совсем недавно вопрос, кого бы ты убил, чтобы видеть то, что видишь сейчас, и лежать там, где лежишь, не воспринимался, как шутка. Материи такого порядка – не повод для смеха. Причем всё, как полагается. Крупно граненый черный гравий, гравий щедро забрызган каким-то дерьмом, сухая трава. Так. Это у нас грузовик. Наискось и в полный рост. Перистальтика ты моя, да это здесь, оказывается целый грузовик. Нет, что за день, чем дальше, тем интереснее. Кто бы мог подумать… Говорило же мне что-то, подсказывало, все не просто так. В общем, пока – ладно. Это мы обсудим после, в более деловой спокойной обстановке. Все-таки если уж что-то начнет получаться, то с грузовиком в самом конце. Агрегат стоял с таким видом, словно стоял тут всегда, но меня не обманешь. Я знал, что вещи вроде этих на дороге не валяются. Просто трицератопс какой-то и ничего больше. Я бы даже сказал, не слишком избалованный мастодонт среди грузовиков. Диплодок. Камаразаурус супремус. Скотозавр ассхоулус. Ну и скотина. Все-таки умели предки строить, когда хотели, ничего не скажешь. И вширь, и в кость, колеса – чуть не в пол моего роста, и крытый тентом необъятный кузов. И даже не очень изношенный. Как-то не слишком это вязалось с тем, что я до сих пор знал о дороге, нечего ему тут было стоять. Ржавый, но не сказать, чтоб уж совсем. Старый. Пыльный, с кое-где пооблезшей с металла черной краской. Металл на углах тускло поблескивает на свету – и на дверях несусветно огромной кабины прямо по центру еще видны следы некой магической пентаграммы кружочком – значком, образованным вроде как парой толстеньких взаимосплетенных стрелок различной степени зеленоватости. Что-то наподобие древнего символа вечного единства и борьбы темного и светлого начал. Я даже поначалу, правду сказать, неправильно понял. Но не это возмущало.

У черного проема полупустого кузова уже откровенно, не стесняясь, трудился пугливый стриженый народец. Бьетгонки, не иначе. По-другому они не могут. Надо думать, разгружают. И начали как будто не очень давно. Или загружают – не понять. Возьмут, подержат на руках длинный вскрытый гроб, понюхают, бурно обсудят, что-то присовокупят с размаху сверху пятерней и поставят назад. Мать моя мама, да они, никак, сами грузятся… Вот. Неспроста встали здесь грузовики, с глубоким смыслом. И точно, вижу: сверкает там нечто, темное и свинцовое – не легкое. Ну, диплодок с ними, пока не наше это дело, наша забота сейчас – только сам грузовик. Если б знать сразу, что фортуна повернется такой задницей…

Мне снова пришло в голову, что здесь как-то очень уж тихо. Всепозволительно. Вялое движение воздуха, тяжелый тент болотной расцветки, лениво болтающийся на ребрах огромных бортов, откинутый задний борт. Туда-сюда в таких, надо думать, раньше возили армейских служащих. Нутро, забитое гробами. И рядом залегалы. Стоят и озираются. Спрашивается, чего озираться, если техника на ходу.

…Все, решил я, теперь начнут тарахтеть. И только я успел об этом подумать, как ближайший к механизму узник с ящиком в худеньких ручках, с тревогой до того во что-то всматривавшийся, повернув стриженую головку к обочине, вдруг роняет себе все это хозяйство прямо на ноги, и я глазом не успел моргнуть, как они уже все летят врассыпную, только босые пятки сверкают. И в тот же момент, не выдержав, кто-то сочно и оглушительно дает беспорядочную очередь поверх армейского фургона.