Эта книга задумывалась не как очерк о чтении или, тем более, о литературе в целом, а как своего рода мемуары, чехарда воспоминаний и не особенно связных размышлений о книгах, которые, возникая в тот или иной период в моей жизни, неким образом на нее повлияли. Учитывая, что бегло читать я научилась уже годам к семи, а мне вот-вот стукнет восемьдесят, временные рамки выглядят весьма широкими. И тем не менее меня ужасно гнетет, что я так и не смогла прочесть все книги, какие хотела. Рассказывая о них, я не собираюсь строго придерживаться хронологического порядка – буду скакать туда-сюда по годам и эпохам, следуя мысленным ассоциациям, соединяющим в моей голове предметы и события. Не стану перечислять все: многие книги наверняка ускользнут из памяти, да и в любом случае слишком длинный список вас утомит. Упомяну, однако, и о тех, которые мне не понравились. Вероятно, кое-кто не согласится, как, впрочем, и с перечнем моих любимых. Что тут скажешь? О вкусах не спорят: на наше счастье, все читатели разные.
Заранее прошу прощения, если буду злоупотреблять выражениями, описывающими скорее романтические отношения: любовь с первого взгляда, страсть и страстность, влюбляться и любить, любимый и обожаемый… Так уж получается, что именно они наилучшим образом подходят для определения чувств, переживаемых мной всякий раз, когда я встречаю писателя или писательницу, в которых чувствую родственную душу или даже узнаю саму себя, в чей мир мне хотелось бы войти, в чьих книгах я обнаруживаю события, чувства, персонажей и темы, покоряющие мое сердце, заставляющие чувствовать любовь, страсть, очарование, восторг и вместе с тем боль, гнев, негодование. В молодости, если книга оставляла меня равнодушной или навевала скуку, во мне вскипала ненависть, ведь я тратила на нее драгоценное время, хотя могла бы посвятить его другой. Это ощущение влюбленности или крайнего раздражения возникает у меня до сих пор, хотя с годами я поняла, что книгу, которая нам не нравится с первых же страниц, приличествует и даже надлежит поскорее бросить.
В 1982 году мне пришлось перенести операцию и дней двадцать провести в больнице. Тогда, воспользовавшись случаем, я решила прочесть двухтомник Музиля «Человек без свойств»[2]. За пару лет до того я уже за него бралась, и он меня заинтересовал, даже заинтриговал; придя к нему длинной читательской тропой, я понимала, что, если не одолею этот этап, то путь мой прервется. Но сколько бы я ни открывала книгу, продвинуться дальше десятка страниц так и не смогла. Между тем к сорока годам мне покорились уже сотни томов, многие из которых были весьма заковыристыми, многие – откровенно скучными; встречались и написанные на других языках, что требовало еще более значительных стараний и упорства. И все-таки некоторые книги – к счастью, немногие – мне никак не давались. Принявшись за них, я всякий раз, непонятно почему, словно бы упиралась в стену и вскоре бросала, с невероятным облегчением погружаясь в другое чтение. Полегче? Позанимательней? Ближе моим вкусам? По правде сказать, не знаю.
Однако теперь я решила, что приму вызов и, не оправдываясь более ленью, превозмогу свой ступор. Других книг я с собой в больницу не брала, поскольку знала, что без чтения не продержусь и дня. Либо Музиль, либо полная безнадега.
И это сработало. Уже на следующий день после операции, едва отойдя от наркоза, я снова взялась за «Человека без свойств» и проглотила разом страниц сорок. Книга оказалась не такой уж сложной, мне даже почти понравилось. В итоге за следующие две недели, невзирая на отсутствие альтернативы и определенную потерю концентрации, вызванную непрерывно включенным у моей соседки по палате телевизором, я умудрилась прикончить оба тома. Прочла их от корки до корки и осталась довольна. Не могу сказать, что влюбилась в них или внезапно обнаружила, что именно этой книги мне в жизни не хватало, но точно оценила качество изложения, персонажей, тему, стиль; мой разум обогатился, и я была благодарна автору.
Соседка по палате между тем поглядывала на меня с огромным любопытством: она никак не могла взять в толк, отчего это я вечно сую нос между страницами, не выказывая ни малейших признаков скуки и даже изредка не поднимая глаз к экрану.
Разумеется, случалось, что читать было невозможно – во время приемов пищи или с воткнутой в руку иголкой капельницы. В такие моменты, хотя телевизор по-прежнему был включен, мы с соседкой общались. И когда познакомились поближе, между нами зародилось нечто вроде солидарности или симпатии, что вылилось в отношения почти дружеские. Чуть моложе меня, эта женщина была замужем, воспитывала двоих детей, работала кассиром в супермаркете и за всю жизнь не прочла ни единой книги. Нет, она закончила восемь классов, так что читать ее, конечно, в свое время учили, а потом и заставляли: задачи в учебниках, несколько рассказов, подходящих для упражнений на логический анализ, пару стихотворений. Однако, говорила она, эти задания были настоящей пыткой и стоили таких колоссальных усилий, что она выбросила их из головы, как только выпустилась. И все же повествовательный жанр ей нравился. Телевизор в палате всегда был настроен на южноамериканские мыльные оперы, совершенно покорившие в те годы итальянскую публику; время от времени даже я смотрела мексиканские постановки, завораживающие своей безыскусностью.
В какой-то момент меня охватил миссионерский пыл: я хотела, чтобы соседка осознала, до чего хорошо читать и сколько удовольствия от этого можно получить. Не стоит, наверное, подумалось мне, мучить ее «Человеком без свойств», способным измотать даже одержимого книжного червя вроде меня самой. И я попросила друзей и подруг, которые меня навещали, принести нам что-нибудь простенькое, типа любовных романов, желательно покороче и с захватывающими сюжетами. Но все оказалось впустую. Моя соседка в самом деле старалась: техника была ей знакома, и пускай читать про себя она не умела, но слова бормотала тихо-тихо, едва слышным шепотом. Однако, дочитав страницу, смотрела на меня пустыми глазами, не уловив ни капли смысла, не поняв, чем заняты персонажи, не запомнив вообще ничего. Ей было неловко, она хотела сделать мне приятное, но просьбу мою находила нелепой. Я попыталась прочесть ей историю вслух и попросила пересказать. Она не смогла. Тогда я предложила вкратце познакомить меня с сюжетом только что просмотренной мыльной оперы.
«Ну, значит… в общем, она его любит, а он ей изменяет. Она рыдает, он сердится, потому что врет», – больше ничего соседка сказать не могла. Кем были эти герои, где они жили, как познакомились, во что были одеты, через что прошли… Любит, изменяет, сердится, рыдает. Конец истории.
Никогда раньше я не встречала подобных людей. Когда мне было девять, в нашем доме появилась четырнадцатилетняя девчонка, ставшая няней для моей новорожденной сестры. Родом из крохотной деревушки, она была до крайности бедна и, конечно, неграмотна. Однако, подглядывая тайком, как мы с братом делаем уроки, время от времени упрашивая нас прочесть то рекламное объявление в витрине, то надпись на постаменте памятника, обходясь только карандашом и блокнотом, она меньше чем за год научилась читать и писать. Следующим летом, отдыхая на побережье, мы застали ее во время сиесты в полутемной спальне: водя пальцем по строчкам, она читала «Обрученных»[3], поскольку приходский священник сказал, что это очень важная книга. Потом, правда, эта девчонка стала заядлой поклонницей фотороманов[4] и даже подписалась на «Гранд Отель»[5]. Но это уже другая история[6].
Тем не менее к сорока годам я подошла с убеждением, что читать для человека так же естественно, как дышать, говорить или плыть, если бросят в воду. Так было со мной и со всеми, кого я знала. Разумеется, читать надо учиться – в школе или подражая знакомым, как наша няня. Учиться, как младенец, что сперва учится ходить, а пару лет спустя – кататься на велосипеде.
Лично мне не случалось знать тех, кто после определенного возраста не умел бы плавать или кататься на велосипеде (хотя они, безусловно, существуют). Равно как не случалось знать тех, кто не умел бы читать в прямом смысле, то есть не только распознавать звуки или значения слов, но и видеть за их цепочками связный рассказ – информацию, которую эти слова передают; действия, с которыми они соотносятся; зрительные образы, которые описывают; запах, цвет, тепло и холод, которые заставляют почувствовать. Ничего этого в реальности не существует, но читатель видит, слышит и обоняет, наслаждается или страдает… И никогда прежде я не встречала человека, не способного удержать прочитанное в уме, запомнить, пусть даже на самое краткое время, пересказать другому…
И все-таки этот человек, эта женщина существовала, она была совсем рядом, на соседней кровати. Неумение читать происходило у нее не от лености или недостаточного старания и не оттого, что ее не научили элементарной технике чтения. Тогда я спросила себя, чего же ей не хватает. Возможно, примера тех, кому чтение вовсе не кажется пыткой? Или, может, простого замыкания контактов, того самого волшебного щелк, когда конкретное превращается в абстрактное?
Ведь, если вдуматься, чтение, во всей полноте значения этого термина, – именно что абстракция. Перевод графических знаков в мысли, образы, чувства, запахи, цвета, музыку подразумевает некую операцию, большинством людей не осознаваемую, но необходимую[7]. Испанский писатель и философ Фернандо Саватер[8] пишет по этому поводу: «Чтение – акт отнюдь не механический, оно представляет собой комплекс действий, в котором человек задействован целиком: его разум и воля, воображение и чувства, прошлое и настоящее. […] На более высоком уровне анализа чтение также требует умения концентрироваться, отслеживать взаимосвязи, рассуждать, сопоставлять и прогнозировать; все эти интеллектуальные привычки стимулируют структурирование мысли».
Что же произошло с моей соседкой по палате, что остановило ее интеллектуальное развитие? Мне так и не удалось это выяснить. Но сегодня, много лет спустя, я знаю: таких, как она, много – людей весьма достойных, уважаемых, которых невозможно да и не в чем упрекнуть. Вероятно, они даже не осознают, что чего-то лишены, и нисколько от этого не страдают.
Страдаю за них я, ведь они лишены очень многого. Удовольствия сопереживать и соучаствовать, пусть и абстрактно, жизни других людей; проносить сквозь века прекрасные истории – увлекательные и волнующие, печальные и забавные; знакомства с реальными или воображаемыми людьми, у которых можно научиться чему-нибудь важному или с которыми можно просто подружиться. У таких людей нет лучшего в мире средства от одиночества, возможности путешествовать и познавать пространство и время. Я же, как и прочие читатели, этим сокровищем владею и бесконечно благодарна за него судьбе.