Глава 1 Эволюция
Позвольте прояснить кое-что насчет эволюции. В школе меня учили, что, когда люди эволюционировали как биологический вид, это означало, что мы непрерывно улучшались и у каждого поколения развивались все более продвинутые черты. Я обнаружила, что это всеобщее заблуждение. Эволюция вовсе не означает, что биологический вид улучшается – он лишь лучше приспосабливается к окружению, к среде, иногда очень дорогой ценой. То, что работает для нас в смысле выживания, может с тем же успехом работать и против нас. Яркий пример – прямохождение. Оно очень удобно для пеших прогулок, но одновременно у него есть недостаток – оно приносит боли в спине. Если бы люди не поднялись с четверенек, то чувствовали бы себя прекрасно, а остеопаты остались бы без работы.
Возможно, продолжительность жизни у современного человека увеличилась по сравнению с прошлым, но неясно, лучше ли мы живем или же предки сто лет назад жили лучше, чем мы сейчас.
Эволюция сделала большое дело – помогла нам приспособиться к переменам климата и коварству динозавров. Словом, ставим ей «отлично» за помощь в выживании, но она совсем не помогла нам осознать, зачем мы здесь, на планете Земля, с какой целью. Это чувство беспокойства, это неотступное ощущение, будто мы должны непременно отыскать смысл в жизни, делает нас – особенно экзистенциалистов – очень печальными и несчастными. Пока бабуины по-прежнему живут в свое удовольствие, мы рвем на себе те немногие волосы, которые у нас есть (в сравнении с бабуинами), пытаясь понять, почему нам недостаточно хорошо. Господи боже, мы возглавляем пищевую цепочку, отчего огорчаться? Даже кузнечики не страдают от низкой самооценки (по моим предположениям).
Мы способны справиться с опасностью, но, столкнувшись с завистью или сравнением не в нашу пользу, мы совершенно беспомощны. Эти эмоции не убьешь, как хищника; они – не физическое явление и, подавляя их, можно подавить самого себя до смерти. Когда мы попадаем в ловушку зависти, она разрастается в ярость, а ярость способна превратиться в болезнь, зависимость или, в конечном итоге, в психическое расстройство, особенно у детей.
Чудо чудное, что эволюция вообще сработала. Велики ли были шансы, что мы уцелеем до сегодняшнего дня, да еще с полным набором целых зубов? Насколько нам известно, ни одной другой планете подобное не удалось. Другие планеты не создали ни единой клетки чего-нибудь интересного, а мы уже успели продать 12 миллиардов гамбургеров «Макдональдса».
Астроном Фред Хойл писал: «Представить, что человек появился во Вселенной благодаря случайности – все равно что пытаться представить ураган, который несется по свалке и случайно собирает из мусора „Боинг-747“».
Мы мучаем себя мыслями о том, что находится за пределами нашего контроля, над чем мы не властны. Когда я это поняла, мне стало легче. Я не виновата в том, что я такая, как я есть, потому что я лишь игрок в лотерее ДНК. Эта мысль чудесно помогла мне от самоедства и самокритики. Моя маниакальная страсть к достижениям доходила до вредной привычки, и неважно, какие это были достижения. Например, мне страстно хотелось понравиться кому-нибудь на празднике, хотя, возможно, я видела этого человека в первый и последний раз, и он мне даже не нравился. Или я могла сказать: «Конечно же, я напишу книгу за три месяца» – и в итоге рисковала попасть в психиатрическую лечебницу из-за стресса. Теперь я знаю – это маниакальное стремление возникает у меня не потому, что я сознательно и намеренно хочу себя помучить; это не лично мое состояние, это состояние и болезнь всего человечества. Это наше наследство от первобытных людей, которым оно, как и нам, было нужно для выживания. Для этого необходимо стремиться к вознаграждениям. Ура! Мне не нужны проповеди психотерапевтов или священников – мне достаточно проповедей самой истории человечества.
Почему мы так суровы по отношению к самим себе, если на временной шкале эволюции человечество еще только младенец? Приведу два примера, которые наглядно доказывают, что мы как Homo sapiens еще в процессе развития и вовсе не достигли пределов возможного, как привыкли считать. Целых 98 % ДНК у нас общие с крупными приматами, а примерно 90 % – с мышами. Еще того хуже, около 30 % ДНК у нас общие… с дрожжами! Я слышала, что бывают футболки с надписью: «У вас 25 % ДНК общих с бананами. Смиритесь с этим».
А еще я недавно узнала, что ученые открыли некий сморщенный, похожий на мешочек организм, который состоял из одного лишь рта и не имел ануса (честное слово, я не сочиняю!), поэтому пища поступала и выходила из одного и того же отверстия. Организм назывался Saccorhytus coronaries. Как выяснилось, он наш родственник, хотя и существовал 540 миллионов лет назад и уже давно вымер (ученые нашли окаменелость). Вот еще одна причина не зазнаваться.
Чарльз Дарвин писал: «Почему мысль, будучи мозговым явлением, чудеснее гравитации, материального явления? Причина лишь в нашей надменности, гордыне и восхищении собой».
Человечество началось с одноклеточной протоплазмы, которая лепилась к скале (душераздирающее было зрелище). В таком состоянии мы, будущие люди, пробыли миллионы лет, а затем развились и стали водорослями (не очень-то впечатляющий рывок). Позже мы прошли стадию мха (да, знайте, вы состоите в родстве с вон той плесенью, которой поросли лежалый бутерброд и старый йогурт). Затем мы стали паразитами, после чего превратились в медуз, червей, бесчелюстных рыб, потом в акул (дельцы с Уолл-стрит остались на этой стадии). Период «рыбы, вышедшей на сушу», то есть амфибии, закончился, когда мы сменили плавники на лапы и выбрались из воды. После этого нас было уже не остановить. На стадии ранних млекопитающих мы слегка смахивали на хомячков и проводили время, путаясь под ногами у динозавров. Затем – бац, роковая случайность! – на Землю упал метеорит. Те из нас, кто уцелел, продолжали развиваться. Остальных раздавило.
Где-то 40–25 миллионов лет назад мы превратились из простых обезьян в орангутанов, а из них в шимпанзе. Примерно 6 миллионов лет назад мы освоили прямохождение и стали Homo, людьми.
Однако современным человеком разумным, Homo sapiens, мы были лишь последние 200 000 лет. Мы были и до сих пор остаемся высшим звеном развития эволюции. Это не означает, будто мы, современные люди, безупречны. Мы вовсе не расстались с прежней примитивной оснасткой: те давние, древние рептильные черты сохранились и живут у нас в мозгу. Поэтому на сегодняшний день любой человек, и вы, и я, отчасти дикарь, а отчасти гений. Древняя часть дала нам способность дышать, глотать, чихать, сгибаться, то есть основные умения. В первобытные времена книга «Ешь, молись, люби» никогда не стала бы бестселлером – тогда больше шансов было у книги «Ешь, совокупляйся, убивай».
Нашему мозгу млекопитающего 100 миллионов лет (что дает нам значительное богатство эмоций и способность привязываться). Примерно 200–500 тысяч лет назад область мозга, известная как неокортекс, или новая кора головного мозга, начала стремительно расти и подарила нам умение планировать, управлять собой, контролировать собственные импульсы и осознавать себя. С помощью этой более развитой и сложной части мозга мы научились говорить, пользоваться символами, решать задачи и воображать будущее. Но появились и минусы: мы начали беспокоиться и размышлять на тему «а что, если?», прокручивая в голове возможное развитие событий. И это не говоря о матери всех тревог – знании о собственной смертности. Немудрено, что при таком наборе человечество – очень нервная раса.
Судя по всему, говоря терминами эволюции, каждый раз, когда мы делаем шаг вперед, в чем-то мы совершаем несколько шагов назад. Эти эволюционные заминки происходят не только с людьми, но и со всеми живыми существами. С моей точки зрения, хуже всего пришлось бедняге жирафу. У него не развились когти, острые зубы или прочный панцирь, поэтому жирафу требовалась какая-то черта, которая спасла бы его как вид от исчезновения. Такой чертой стала удивительно длинная шея. Теперь жираф мог есть листья с верхушек деревьев, куда не дотягивались другие животные. Это был шаг вперед. А шаг назад заключался в том, что, если обладатель такой длинной шеи падал, ему было уже не подняться.
Таких «сомнительных сделок» в истории эволюции было бесчисленное множество. Например, миллионы лет назад, когда тропические леса исчезли из-за сдвигов земной коры, в Восточной Африке сформировалась Африканская геологическая платформа и обезьяны обнаружили, что остались без привычных им деревьев. Поскольку теперь они жили без джунглей, у них отпала необходимость перелезать с ветки на ветку и… оп-па! Появилось прямоходящее двуногое существо. Подозреваю, кто-то из обезьян решил, что на двух ногах ходить лучше, чем на четырех. Теперь, когда руки у нас освободились, мы получили возможность изготавливать орудия и (что еще важнее) украшения, а также преодолевать пешком большие расстояния. Мы были вынуждены ходить много и быстро, потому что жаркий климат заставлял нас ходить по земле так, чтобы не обжечь ноги.
Еще один огромный подвох прямохождения заключался в том, что отныне роды давались женщинам трудно и болезненно (лично я не заметила, ну да ладно). Когда дамы еще передвигались на четвереньках, рожать было легче, но, когда они встали на две ноги, таз сделался у́же, поэтому вытуживать наружу ребенка больнее, чем пасовать мяч в пляжном волейболе.
Повторю еще раз: теперь, когда я знаю, что мой мозг принимает решения, которые я сама не осознаю, мне легче удерживаться от неправильных решений, которые принесут мне лишь неприятности. Но часть проблемы в том, что разные области мозга не действуют заодно.
Когда человечество было еще молодой расой, жизнь была прекрасна – если не считать угрозы быть съеденным хищниками или замерзнуть в Ледниковый период. В обезьянью эпоху мы жили племенами, в которые входило от тридцати до полусотни человек, причем большинство состояло в родстве или как минимум хорошо знало друг друга. В племени обычно царила дружелюбная обстановка. В таком окружении можно было доверять друг другу, потому что почти у всех членов племени были общие гены. Конечно, была и оборотная сторона: такое близкое родство неминуемо приводило к близкородственному скрещиванию, и дети нередко рождались уродцами – то анацефалами с половинкой черепа, то с перепонками между пальцев на ногах.
То были прекрасные времена охоты и собирательства, и они продолжались много тысяч лет. Мужчины выполняли грязную работу: вооружившись копьями, охотились на будущий обед. Женщины собирали ягоды и чистили коренья (это было задолго до феминизма, сами понимаете). Никто не жаловался, главным образом потому, что в те времена мы еще не умели говорить; язык еще не был изобретен. Если мужчина хотел завести отношения с женщиной, он совершал налет на соседнее племя, притаскивал даму из соседнего племени в свою пещеру за волосы, совокуплялся с ней и, скорее всего, больше о ней не вспоминал и визиты не наносил. В общем, времена были не очень романтичные, и день святого Валентина еще не придумали.
Для любителей животных спешу сообщить, что средняя численность человеческого племени – 30–50 особей – это также и средняя численность стаи шимпанзе. При таком количестве особей все успевают почесать друг друга и поискать в шерсти насекомых, а это очень важно для укрепления отношений. Никто не оставлен без внимания, никто не чувствует себя обиженным и обойденным. Если популяция шимпанзе в стае возрастала до сотни, начинались ссоры и порядок жизни нарушался.
Между тем у нас, людей, племена разрастались до 150 человек, и в них все равно сохранялся мир и доверие. Если кому-то было плохо, соплеменники приходили к нему с цветами и высеченными на камне открытками «Поправляйся скорее!». Это были те же самые поглаживания и почесывания, но в другой форме.
Сто пятьдесят человек – было и до сих пор остается идеальным числом для успешного семейного бизнеса, социальной сети, городского совета, военного подразделения и гарема. Все знакомы между собой, пусть и не близко; незнакомцев нет, значит, нет и потребности в рангах и законах.
У всех нас была какая-то работа: кто-то собирал, кто-то чистил (в наши дни – жесткий диск компьютера, а в первобытные времена – коренья). Никто не страдал от неудовлетворенности своей ролью в жизни и, если вы не были богаты, стройны, умны и не были кинозвездой, то все равно не ощущали себя жабой.
Никто не смеялся над вами за то, что у вас торчат зубы, потому что они торчали у всех. Никто не страдал от низкой самооценки. Самооценку в те благословенные времена еще не изобрели.
В один прекрасный день в ходе борьбы за пищу, территорию и сексуальных партнеров мы начали ранжировать друг друга, сравнивая себя с другими. Мы вдруг осознали, кто слабейший, а кто самый популярный. Так развились чувства стыда, низкой самооценки и самокритики у тех, кто обнаружил у себя самый низкий статус в племени.
С тех пор идея о всеобщем равенстве зачахла. Теперь, чтобы выжить в сообществе, люди ощущали необходимость привнести в племя нечто особенное, что-то, что сделает их выдающимися. Антропологи нашли этому подтверждение, когда при раскопках обнаружили останки женщин, которые жили тысячи лет назад. В обнаруженных индивидуальных захоронениях были погребены женщины в украшениях. А женщины в общих могилах были без украшений. Есть и данные, которые доказывают, что более сильный и смекалистый мужчина, как правило, оказывался первым в пищевой цепочке, его лучше кормили. То же самое касалось и женщин с самыми широкими бедрами, пригодными для вынашивания детей (не то что в нынешние времена, когда надо выглядеть как палка). Итак, распределение по рангам началось из-за потребности выделиться из общей массы. Я практически уверена, что так появились комики, и по той же причине они существуют по сей день. Если у тебя не было мускулов или широких детородных бедер, тебя могли бросить хищникам на закуску, поэтому некоторые нервные люди в племени начали корчить смешные гримасы или притворяться, будто поскользнулись на банановой кожуре, а всех остальных это смешило. Вероятно, такой прием сработал, потому что с тех самых пор мастера корчить рожи и притворно шлепнуться наземь получают свой кусок от общего пирога. В первобытном племени, если вам было нечего принести на общественный стол, вы не выживали. Тогда, как и сейчас, статус означал выживание. Альфа-самцы, привлекательные молодые женщины, обладатели высокого интеллекта и несколько комиков до сих пор возглавляют пищевую цепочку.
Еще одна причина, по которой комики внезапно поднялись на вершины общества, когда племена увеличились в размерах, была вот какая: комики использовали ритуалы, музыку и комедию, чтобы объединить племя. Как выяснилось, музыка и смех активизируют те же эндорфины, что и почесывание и поглаживание у обезьян. Даже у человекообразных обезьян общее веселье и смех заменяют почесывание, а кроме того, обезьяны сохраняли банановые шкурки, чтобы исполнять смешные трюки. Быстрые выдохи, которые вы проделываете, когда вас кто-то смешит, освобождают легкие, утомляют вас и заставляют глотать воздух. Эта нагрузка на мышцы груди заставляет вырабатываться эндорфины, а они заразны. Если обезьяна случайно врезалась в дерево и падала, все соплеменники валились от хохота и общий смех заставлял их испытывать блаженство.
(Да, я знаю, это не самый притягательный предмет из всех, которые я затрагиваю.) Так закончились хорошие времена и началась цивилизация, и это была еще одна сделка со своими плюсами и минусами.
К концу последнего Ледникового периода, примерно 12 тысяч лет назад, племена стали расти и переходить к оседлому образу жизни, превращаясь в деревни. Охота и собирательство закончились, началось сельское хозяйство: люди жили на одном месте, чтобы выращивать пищу, запасы которой пополняли на следующий год. Люди строили ограды, чтобы защититься от вторжения чужаков, и заявляли, что эта огороженная территория – их собственность. Так родилась идея «я» и «мое». Они строили дома для безопасности, чтобы защититься от грабителей, и с тех самых пор сосредоточились на себе. Они начали накапливать различное «добро» (мебель, животных, возможно, украшения), которое очень высоко ценили и защищали до смерти. Нападения и грабеж представляли собой большую проблему, которая просуществовала следующие пять тысяч лет. В конечном итоге появилась элита, некая группа, которая накопила больше, чем остальные члены племени, потому что подавляла их, отбирая у крестьян пищу и, что еще хуже, облагая их налогами. На тот момент 90 % населения были крестьянами, которые трудились, обрабатывая землю, а оставшиеся 10 % жили на шее у крестьянства. Общество, разделенное на «мы» и «они», сформировалось по-настоящему, без шуток.
Затем люди изобрели более эффективный транспорт, что позволило им строить деревни, которые превращались в городки и города, а потом и целые королевства. Проблема заключалась в том, что люди миллионы лет жили и развивались маленькими племенами, и, когда в эпоху сельскохозяйственной революции начался рост империй, он был таким стремительным, что люди не успевали научиться массовому сотрудничеству и согласию – эти умения не развиваются в таком быстром темпе. Возможно, именно поэтому в наши дни у нас такой перекос в сознании: нам когда-то не хватило времени приспособиться к стремительным изменениям и развитию. Кто-то считает, что сельскохозяйственная революция поставила человечество на путь прогресса, другие утверждают, что этот путь вел к погибели. Если бы мы тогда научились сотрудничать друг с другом, договариваться, находить компромисс, то в наши дни были бы гораздо счастливее и лучше приспособлены к жизни.
После этого каждая последующая историческая эпоха имела дело с сильным приростом населения, а с ним приходили насилие и грабеж. Во время греко-римской эпохи люди винили в своих несчастьях богов – во всем, от бури или грозы до ожога, полученного при омовении в римских банях-термах. Выпил слишком много – виноват Бахус, бог виноделия, это он тебя заставил. Влюбляешься не в того кавалера – так это Венера подослала своего нагого сынишку Купидона, и он сразил тебя стрелой в сердце, а сам ты ни при чем.
Мой муж Эд, видимо, в душе тоже древний римлянин: он никогда не считает, что виноват в своих поступках. Он все время ударяется о притолоки и жалуется, что в его автомобиль врезаются машины, а потом винит в этом низкие притолоки и водителей-неумех. Он не желает верить, что виноват сам: вовремя не пригнулся или не умеет водить как следует.
Наступила эра после рождества Христова. Христос явился и сообщил нам: Он знает, как поступать, а мы – нет. Мы все земная грязь и грешники от рождения, но, если признаем, какие мы плохие, то попадем в Рай и Он нас простит, так уж и быть.
Евреи тоже чувствуют, что сделали что-то не то, но обычно винят в этом кого-нибудь другого. У них уйма праздников, когда они отмечают, как их кто-то обидел в стародавние времена. Они празднуют Хануку, потому что им пришлось без предупреждения покинуть Египет. Их выставили вон так быстро, что они не успели вырастить урожай хлеба (но, по-моему, маца вкуснее хлеба, так что проблем не вижу). В Пасху (Песах) они верят, что их кто-то ограбил, поэтому едят редис и другую горькую пищу, чтобы напомнить себе о горечи обиды (можно подумать, евреи когда-нибудь забывают обиды!).
Позже, когда появились короли и королевства, люди перестали сомневаться, правильное ли место занимают на иерархической лестнице, учрежденной Господом Богом. Вишенкой на торте был король, слоем взбитых сливок – его двор, дальше следовало остальное общество, а уж в самом низу, в качестве корки, располагалось крестьянство. Крестьяне знали, в чем их удел: копаться в грязи, выращивая урожай, или косить сено. Никто из крестьян не страдал от низкой самооценки, потому что они знали: они низшие из низших, и шанса подняться выше у них нет. Сознание того, что ниже падать некуда, приносит некоторое удовлетворение.
Затем на сцену вышел доктор Зигмунд Фрейд и провозгласил: мы сами во всем виноваты и должны платить таким, как он, чтобы специалисты вытащили наружу наше подсознание и дикие, первобытные склонности. Фрейд был первым, кто назвал первопричиной человеческих проблем потаенные глубины подсознания, которые и по сей день никто не смог обнаружить. Но мы все твердо верим, что они где-то там, в глубине, и они определенно есть. Что-то вроде черной дыры в душе у каждого.
Управлять собой и обрести душевный покой можно было только при условии, что ты платил гору денег и годами лежал на кушетке у психоаналитика, изливая на него свой поток сознания, а он сидел и строчил заметки. Беда была в том, что, как выяснилось, во всем виноваты мы и только мы, а никакой не Зевс. И не Иисус. Только мы сами. Евреи были правы – мы все виноваты.
А теперь перейдем к двадцать первому веку, веку «я», где все сводится к этому самому «я». Слово «индивидуализм» впервые дебютировало на сцене в Америке 1960-х годов, и началась культура нарциссизма. То, страдаем ли мы, целиком зависит от нашей вовлеченности: постоянного ощущения, что ты чего-то недополучил и требуешь еще и еще и прямо сейчас.
Мы верим, что сами отвечаем за свою судьбу. В юности мне говорили, что я вольна взобраться на любую гору, пересечь любую реку, пройти под радугой… ну, эту песенку все знают. До чего же это был ошибочный совет! Карабкаться и переплывать можно сколько угодно, но так мечту не найдешь. Если верить во всю эту сентиментальную чепуху из мюзиклов, только и заработаешь, что израненное сердце… и гастрит на нервной почве.
В наши дни торжествует концепция «каждый сам за себя», и именно поэтому мы так неудовлетворены. Постоянно ищем, кого бы обвинить в том, что мы несчастливы, а потому постоянно придираемся к людям с другим цветом кожи, вероисповеданием или этническим происхождением. Мы напрочь утратили чувство общности, а именно оно удерживало нас вместе. Только объединившись, люди процветают.
Не хочу портить всем настроение и омрачать картину процветания человеческой расы, но, если говорить о плюсах и минусах современности, то минусы явно перевешивают. В наши дни от переедания умирает больше людей, чем от голода. В 2010 году недостаток питания и голод убили 1 миллион людей, а ожирение – 3 миллиона. И будут новые жертвы, потому что соли в рационе современного человека слишком много. Самоубийц больше, чем жертв, которые гибнут от рук военных, террористов и преступников, вместе взятых. Мы, люди, стали для себя самой большой опасностью. Мы до сих пор никак не поймем, что нет пределов жажде накопить побольше «барахла», потому что, сколько ни получай, мы все равно его потеряем: оно проржавеет, обветшает и рассыплется, как и мы сами когда-нибудь, когда придет наш срок. Мы забываем, что биоразлагаемы. Нам так плохо, потому что мы хотим еще и еще.