Глава 5 Мэй

Середина четвертого урока, а мне совершенно плевать. Преподаватель – полная ерунда. Машет руками у доски, и… дорогуша, вот чего б тебе не причесаться? Она балансирует на тонкой грани между стилем бомжа и хипстерским «я не мыл волосы пять дней». Автоматически достаю телефон, чтобы написать об этом Джордану, но спохватываюсь.

Стулья здесь очень неудобные и стоят слишком близко друг к другу, пусть мы и в театре. Считаете, кто-нибудь подумал, что это может стать проблемой? Ну и как выбраться отсюда, если что-то пойдет не так? Убежать невозможно.

Мои руки дрожат на коленях. В голове крутится мысль: а можно я просто встану и пойду домой, ну пожалуйста? День проходит так медленно и кажется таким бессмысленным. Пронзительный звонок; классные комнаты с узкими рядами сидений; оглушительный смех детей в коридорах – это слишком. У меня болит голова.

Уже хочу послать это подальше – класс, школу, все, – как в комнату влетает высокий, нескладный парень и плюхается неподалеку. Я оглядываюсь, и хотя он только что вошел, кажется, тоже успел оценить нашу учительницу, как оценил бы Джордан. Парень тихо смеется, а потом почему-то смотрит на меня, и я не могу удержаться от ответной улыбки. Все остальные здесь такие серьезные, я по-настоящему боялась, что буду единственной, кто не гундит «бла-бла-бла, театр, бла-бла-бла».

Смеющийся парень удивляется моей реакции, может, думает, что я потешаюсь над ним или что-то в этом роде. Мои щеки краснеют: что же я сделала не так? Последние одиннадцать месяцев я мало с кем общалась; Люси – практически мой духовный близнец, да родители… Бог знает, помню ли я, как взаимодействовать с людьми. Возможно, нет.

Снова смотрю на колени, и в моей голове одновременно всплывают две мысли: «возвращение в школу – отстой, даже хуже, чем я думала» и «а этот смеющийся парень довольно милый».

Специально вожусь и покидаю класс после Смеющегося Парня, я и так уже достаточно опозорилась.

А когда выхожу в коридор, то врезаюсь в стену из плоти. Вздрагиваю. Сердце начинает колотиться. Хочется принять горячий душ и смыть с себя ощущение тела другого человека.

А потом, когда я вижу, в кого врезалась, меня мутит: Майлз Каталано. Мой бывший парень. Последний человек, которого бы я хотела сегодня увидеть, человек, которого я надеялась больше никогда не встретить, только, конечно, знала, что он ходит в эту дерьмовую школу, и я теперь тоже.

Его глаза расширяются, когда он меня узнает. Майлз застывает на полпути, и кто-то хлопает его по спине, подталкивая ближе ко мне.

Он совсем близко.

Проклятье!

– Ох. Боже. Привет. – Он смахивает с лица свои буйные кудри. – Боже. Мэй. Эй.

С другим человеком при иных обстоятельствах я бы от души насладилась этим потоком односложных предложений, но прямо сейчас мне хочется, чтобы Майлз заткнулся и отошел.

– Ага. – Делаю один шаг назад, потом другой. – Все-таки Мэй. Рада за твое зрение. Ладно, мне пора. – Разворачиваюсь, чтобы сбежать, но коридор буквально забит из-за всех ребят, которых впихнули сюда из Картера. Едва успеваю сделать шаг, как Майлз хватает меня за плечо.

– Мэй. Погоди.

От его голоса у меня мурашки по коже.

– Что?! – Снова смотрю на него, и мне плевать, что я выплевываю слово ему в лицо, что ору на него на ровном месте. Пусть просто меня отпустит.

Предупреди он кого-нибудь – кого угодно, – когда утром в день стрельбы гребаный Дэвид Эклс прошел мимо него по дороге в репетиционную, неся ту большую черную вещевую сумку! Майлз еще оторвался от своего шкафчика и подумал: «Странно, он же не в группе», но ничего не сделал. Бывший сам, рыдая, рассказал мне об этом моменте несколько дней спустя, в ночь похорон Джордана.

Я тут же с ним порвала. Сказала ему, что меня тошнит от одного его вида.

И вот тогда Майлз решил стать еще большим ублюдком. Прищурился и заявил, мол, я сама идиотка и повела себя намного хуже. Что он видел, как я разговаривала с Дэвидом Эклсом на вечеринке Адама Нейлсона в выходные перед стрельбой. Майлз утверждал, что мы сидели у бассейна, склонившись друг к другу, будто вели задушевную беседу.

Я так напилась в ту ночь; почти не помню, что произошло между нашим с Майлзом приездом к Адаму и моим пробуждением в собственной постели на следующее утро. Когда мы заявились на вечеринку, Майлз сбежал со своими друзьями по футболу, бросив меня одну. Я нашла на кухне Хим, которая кидала в себя шот за шотом, и присоединилась к ней. После этого – черная дыра. А я знаю: если подойти слишком близко к краю черной дыры, она затянет, и уже никогда из нее не выберешься.

Якобы я каким-то образом вышла на улицу и села у бассейна, где Дэвид меня и нашел. По крайней мере, так гласит евангелие от Майлза. Но я ему не верю. Я бы никогда не заговорила с Дэвидом Эклсом. И Майлз ни разу не удосужился упомянуть об этом эпизоде до той ночи, когда я с ним порвала.

Дэвид Эклс не мог появиться на вечеринке, особенно на вечеринке у Адама. Адам всегда беспощадно его дразнил – по сути, превращал жизнь Дэвида в настоящий ад. Эклс не посещал вечеринки. Его не приглашали. О нем всегда ходили слухи – про жуткое стихотворение, которое он написал на уроке английского языка, про его семью, про татуировку пистолета у него на животе. Иногда я замечала, как он смотрит на меня в коридоре. Что-то в нем всегда меня пугало – у него был этот невыразительный, пустой взгляд, как будто он отчасти зомби.

На лице Майлза отражается что-то вроде жалости.

– Боже, Мэй. Расслабься. Я просто удивился. В смысле, я знал, что ты вернулась, но… – Ему так неудобно. Вот и хорошо. Не хочу иметь с ним ничего общего.

Мои руки сжимаются в кулаки.

За его плечом на нас смотрит охранник. Я заставляю свои руки расслабиться.

– Ладно. Вот и поговорили. – На этот раз я готова. Проталкиваюсь мимо него в толпу, и поток людей уносит меня все дальше и дальше.

Наконец-то ланч, и все, чего я хочу, это схватить Люси, как спасательный плот, которым она для меня стала, и никогда не отпускать. Я вхожу через распашные двери в кафетерий, ищу ее, но не успеваю проникнуть внутрь более чем на пару шагов, как меня накрывает какофония звуков. Повсюду люди. Большинство я не узнаю; наверное, исконные ученики. Те, кто здесь на своем месте. Те, кто здесь – дома.

Кто-то проходит мимо меня, и я обнаруживаю, что смотрю в глаза одному из лучших друзей Джордана, Брайану Рамирезу. Брайан тоже состоял в джаз-банде, но не в основном составе. Не был на репетиции в тот день.

Вот почему он здесь, передо мной, а не…

Мы с Брайаном на секунду встречаемся глазами, и я замираю. Живот скручивает, Брайан открывает рот, чтобы что-то сказать, но я просто не могу… не могу… не могу… и прежде чем он успевает произнести хоть слово, я прячусь за группу людей, которые входят через дверь, и без оглядки бросаюсь сквозь комнату к противоположной стене.

Мне нужна Люси. Срочно.

Копаюсь в сумке и нахожу телефон на самом дне.

«ГДЕ ТЕБЯ НОСИТ» – яростно строчу я с, по крайней мере, семнадцатью восклицательными знаками, и ставлю несколько смайликов в стиле «Я НЕ МОГУ СЛАДИТЬ С ЭТИМ КОШМАРОМ». Затем приваливаюсь к стене и жду.

Напротив я вижу Стива Ирмена. Его девушка, Бритта, умерла в тот день. Она играла на кларнете.

Стив смеется, обнимая другую.

– Девушка, что вы болтаетесь у мусорных баков?

Хим спасает меня от критического срыва / полного эмоционального расстройства / сумасшествия и повторного выбывания из школы. Я приношу молчаливые извинения вселенной за то, что раньше чуть не ударила подругу.

Пожимаю плечами. Вряд ли можно как-то объяснить мое поведение, ведь со стороны я тупо застыла у мусорных баков.

Она с обеспокоенным взглядом качает головой.

– Мэй. Все будет хорошо. Обещаю. Идем. – Она манит меня за собой и уходит в адские глубины (кафетерий). Я вздыхаю и бреду следом, потому что другой мой вариант – закричать, выбежать из школы и никогда не останавливаться. И хотя это заманчиво, уверена, охрана поймает меня, прежде чем я успею выбраться с территории – да и родители попросят или заставят меня увидеться с Макмиллен. Что было бы вообще не весело (преуменьшение века). Если облажаюсь в первый же день, то вернусь к тому, как это было сразу после стрельбы, – стану ходить к ней один или два раза в неделю, молча сидеть, тратить свое время и ее.

Хим ведет меня к столу, заполненному людьми, которых я знаю по Картеру и большинство из которых не хочу видеть – сейчас или когда-либо еще. Девушка с ярко-рыжими волосами машет мне с дальнего конца: лучшая подруга Джульетты Николс, Ханна. Одна из тех, кто подходил ко мне в течение нескольких недель, когда мы вернулись в Картер, и до того, как меня выгнали. «Мэй, у меня такой тяжелый день выдался. Я очень скучаю по Джульетте. Как у тебя дела? Не хочешь заняться со мной йогой после школы?» А мне хотелось кричать ей в лицо, кричать и, возможно, никогда не замолкать, но вместо этого я каким-то образом сумела выдавить из себя короткое «нет». (Кто знал, что три буквы могут отнять у тебя тысячу лет жизни?)

Это не наша обычная обеденная толпа. В прошлом за столом собирались только я, Хим и Люси, иногда еще Джордан, Брайан и его второй лучший друг Маркус, а затем Майлз и некоторые из его приятелей по футбольной команде – после того как мы начали встречаться. Иногда еще какая-нибудь девушка или парень – мимолетное увлечение Люси, – но на этом все.

Ханна должна есть с Джульеттой, за их столом, с другими ребятами, которые играли на духовых. Не с нами. Не со мной. Не без Джульетты.

Не вместо Джордана.

Я не могу этого вынести. Начинаю поворачиваться обратно к дверям столовой, но меня останавливает чья-то рука. Эта рука принадлежит – хвала Иисусу – Люси. Едва не хныкаю от облегчения, но ловлю звук, пока тот не успел покинуть мой рот.

Я и так достаточно жалкая.

Сажусь рядом с Люси и кладу голову ей на плечо. Бормочу в ее рубашку:

– Я видела Брайана, он пытался поговорить со мной, а я просто не смогла и убежала. – Издаю придушенное рыдание, и Люси накрывает мою ладонь своей.

– Ох, милая. Брайан… Вы с ним все еще не поговорили?

Я качаю головой, не снимая ее с плеча Люси. Она знает, сколько раз Брайан звонил мне первые несколько месяцев после стрельбы, пытался поговорить о Джордане, вспомнить его, но я каждый раз переводила звонок на голосовую почту.

Люси гладит меня по волосам.

– Мне так жаль, Мэй. Обещаю, все будет хорошо. Полдня уже прошло…

– И еще триллион остался?

Она смеется.

– Любишь ты драматизировать. Скорее сто двадцать пять с половиной дней.

– Твоя способность считать в уме реально пугает.

– Это просто.

– Для тебя, может быть, – фыркаю я.

– Ну что, хочешь сегодня вечером оторваться? – Люси умница. Разговор о нашей внеклассной деятельности – верный способ заставить меня почувствовать себя лучше.

Я киваю, все еще прижимаясь к ее плечу. Не нужно упоминать, что вот так же я сидела не далее, как прошлой ночью.

– Но до того… – Люси молчит, и я смотрю на нее. Она улыбается. – Что ж… Как я уже говорила, я собираюсь на прослушивание в новую группу.

– Это потрясающе! – Сжимаю ее руку и стараюсь говорить воодушевленно. Последнее время эта эмоция непросто мне дается.

– Так что? Ты пойдешь со мной? Ну пожалуйста? – просит Люси.

Мой желудок падает. Я почти год не вела практически никакой социальной активности, а то, что Люси предлагает, попадает в категорию событий, которые происходят за пределами моей спальни, да еще и с незнакомцами. Что меня не вдохновляет. Совсем.

Но это Люси, а Люси столько для меня сделала за последние одиннадцать месяцев и почти ничего не попросила взамен. Поэтому я киваю.

– Конечно, я пойду с тобой. – Смотрю на другие лица за столом и ловлю взгляд Хим. Она на другом конце стола, заигрывает с какой-то девушкой, которую я смутно узнаю. Хим озадаченно смотрит на меня, но я качаю головой и кладу ее на плечо Люси.

– Спасибо, – благодарит она. – Слушай, я знаю, это сложно. Вернуться в школу. Видеть этих людей. Если уж мне нелегко пришлось, то тебе… – Замолкает. – Я знаю, тебе поперек горла этот вопрос, но я должна спросить. Как ты? – она говорит так обеспокоенно, что я чувствую мгновенный порыв притвориться. Притворись, притворись, притворись, что все в порядке, – это то, чему меня научили мои родители; то, что мне всегда удавалось.

Но когда я поднимаю голову, чтобы встретиться с ней взглядом, то просто хочу плакать.

«Прекрати».

Смотрю вниз и изучаю поверхность стола, что-то отстукиваю по ноге, повторяю фразы, которые, как сказала мне терапевт, помогут – «спокойно, спокойно, безопасно, безопасно, бла-бла, убейте меня, бла» (ладно, это их немного измененная версия).

– Есть хочешь? – Слава богу, Люси понимает, когда не надо давить. Она держит крендель перед моим лицом. Я беру его и начинаю грызть.

Пожимаю плечами.

– Неа. Хочу найти угол, забиться туда и исчезнуть.

– Серьезно, Мэй, – качает головой Люси. – Все закончится, глазом моргнуть не успеешь.

– Ты про этот день?

– День, год, все. Знаю, не это ты хочешь услышать, но попытайся жить изо дня в день, по крайней мере, следующие пару недель.

Невольно улыбаюсь.

– Думаешь, я не понимаю, что ты делаешь? Стараешься настроить меня с помощью своих слоганов. «Изо дня в день» и все такое прочее.

Первый курс дался Люси непросто. Очевидно, она унаследовала ту же проблему с алкоголем, с которой боролся ее отец, когда мы были младше. Выпивка действовала на нас по-разному. Мы с Хим становились громче, развязнее – не лучший вариант, но хотя бы не деструктивный, а вот Люси… мрачнела. Сильно. Будто становилась совершенно другим человеком. К счастью, спустя год и несколько страшных ночей, о которых я бы хотела забыть, Люси решила пойти по стопам своего ныне завязавшего отца и принялась посещать с ним собрания анонимных алкоголиков. С тех пор ей серьезно полегчало.

А вот мне следовало бросить пить одновременно с ней – перестать тусить, думать, что я такая офигенно крутая. Творить всякую дичь. Вести себя так, будто я неуязвима, словно мне море по колено. Надо было послушать Люси – и Джордана. Может, сейчас все было бы иначе. Брат сидел бы рядом со мной, а не лежал в дыре в земле…

Внезапно дыхание затрудняется, вырывается из груди резкими короткими толчками. Флуоресцентные огни над головой кажутся ярче и жгут мне глаза.

– Люси, – хриплю я, хватая ее за рукав. – Люси.

Ей хватает одного взгляда на меня, и подруга бросает сэндвич, не донеся тот до рта.

– Хорошо, хорошо. Все в порядке. Ш-ш… дыши, – кладет руку мне на спину. – Опусти голову между колен. Да, вот так. Молодец. – Она гладит мою поясницу, голову, и жужжание в ушах постепенно стихает, шум кафетерия проясняется.

Стараюсь выровнять дыхание, а Люси шепчет мне на ухо что-то доброе, ободряющее, и наконец я наполовину прихожу в себя. Похоже, меня все-таки не вывернет на весь стол, а призрак брата не материализуется посреди столовой и не начнет выкрикивать обвинения.

Разгибаюсь и вытираю глаза. Все за столом пялятся на меня, словно я ненормальная.

Не могу их винить.

Ведь они правы.

Загрузка...