Колокол
Вечером, когда в узких улицах большого города начинало уже темнеть и солнце золотило только небольшие промежутки между трубами, слышался то там то сям странный звук, похожий на удар церковного колокола. Но звук этот слышался только одно мгновение. Шум экипажей и людской говор заглушали его.
– Вот звучит вечерний колокол, солнце заходит, – говорили обыкновенно.
Те, которые жили в предместьях, где дома, окруженные садиками и палисадниками, стоят дальше друг от друга, могли еще долго любоваться красивым вечерним небом. Звук колокола раздавался еще отчетливее. Казалось, он исходил из глубины благоухающего леса. Люди смотрели в ту сторону и невольно задумывались.
От времени до времени люди спрашивали друг друга:
– Что это за странный своеобразный звук? Точно церковь стоит в лесу. – Не пойти ли нам посмотреть?
Богатые поехали, а бедные пошли: но дорога показалась им необычайно длинною. Когда достигли опушки, где росли тенистые деревья, то нашли, что здесь очень хорошо, и расположились отдохнуть. Один кондитер раскинул палатку, другой – повесил над своей палаткой колокол. Но колокол этот служил только вывеской. Он был обмазан смолой для защиты от дождя и не имел языка. Возвращаясь домой, публика находила, что в прогулке было очень много поэзии, что гулящие углубились в лес, прошли его насквозь и постоянно слышали звон колокола. Но там им казалось, что он звучал со стороны города. Один сложил даже песню, в которой сравнивал странный звук с обращением матери к любимому дитяти. Мелодия к этой песне подделывалась под колокольный звон.
Слухи о странных звуках дошли до короля. Он очень этим заинтересовался и обещал тому, кто откроет источник звуков, титул «Всемирного звонаря», хотя бы звуки исходили не от колокола.
Многие для исследований отправились в лес, но только один вернулся с объяснением до некоторой степени правдоподобным. Он говорил, что звук производит сова, которая сидит в дупле большого дерева и колотится о дерево головой. Но голова ли совы или дерево производит этот звук – наблюдатель объяснить не мог. Он получил титул «Всемирного звонаря», и каждый год писал сочинения, от которых люди ничуть не стали умнее.
Настал день конфирмации. Пастор говорил прекрасную и прочувствованную речь. Конфирмующиеся были глубоко тронуты. День этот имел для них великое значение: из детей они превращались во взрослых. Детская душа должна была вдруг перелететь в разумного человека.
Был чудный солнечный день. Когда конфирманты вышли за город, таинственный колокол зазвучал особенно отчетливо. Крайне заинтригованная молодежь решила идти в лес. Только трое отказались. Одна девушка торопилась домой, чтобы примерить бальное платье, так как ради этого бала она и конфирмовалась; иначе ее бы не взяли на бал. Бедный мальчик, занявший для конфирмации платье у сына хозяйки, должен был поскорей возвратить его. Наконец третий объявил, что он один, без родителей, никуда не ходит, что он всегда был послушным ребенком и останется таким, хоть и конфирмован. Он находил, что тут не над чем смеяться, но молодежь все-таки смеялась.
Эти трое отстали, а остальные пошли вперед. Солнце сияло, птицы пели, и конфирманты, держась за руки, тоже пели. У них не было еще ни чина, ни звания, но они все были дети единого Бога.
Скоро двое младших устали и вернулись в город. Две девочки сели на травку и стали плести венки. А когда остальные дошли до вербы, в тени которой жил кондитер, они сказали:
– Мы можем здесь отдохнуть. В действительности никакого колокола не существует. Это только игра воображения.
В эту минуту из лесу раздался звук такой полный и такой торжественный, что молодежь вздрогнула. Четверо или пятеро решились углубиться в лес. Чем дальше шли они, тем гуще становился лес; трудно было пробираться вперед. Лилии и анемоны были очень высоки, вьющиеся растения переплетали деревья частой сеткой. Но при всем том в лесу было чудно хорошо. Лучи солнца, проникая сквозь чащу, играли и переливались, соловьи пели.
Девушкам было еще труднее пробираться через эту чащу. В высокой траве скрывались острые камни, и они рвали себе платье. Наконец пришли к ключу, который бил из скалы и падал на каменистое дно, издавая странный звук: глюк, глюк!
– Может быть, это и есть тот самый колокол; это надо исследовать, – сказал один из юношей и прилег ухом к земле.
Остальные пошли дальше и пришли к хижине из коры и ветвей. Развесистая дикая яблоня осеняла хижину, увитую колючими розами. На одной из верхних ветвей висел небольшой колокол. Не был ли это тот самый, который издавал такие странные звуки? Почти все разделяли это мнение. Все, кроме одного. Этот один говорил, что колокол так мал и тонок, что не может издавать звука, который трогал бы человеческое сердце. Но так как говоривший был королевский сын, то все решили, что он хочет быть умнее других, и на его слова не обратили внимания.
Королевский сын пошел дальше, товарищи не последовали за ним. Чем дальше шел он, тем больше душа его проникалась величием леса. Он ясно различал звуки маленького колокола, около которого остановились товарищи; иногда ветер доносил веселые возгласы и пение тех, которые остались у кондитера. Но все эти звуки покрылись другим звуком, более торжественным и сильным. Юноше почудились даже аккорды органа. И все это исходило с левой стороны, с той, где находится сердце.
Но вот в кустах что-то зашуршало, и перед королевским сыном очутился мальчик в деревянных башмаках и в такой короткой курточке, что рукава ее доходили немного ниже локтей. Это был тот самый мальчик, который спешил домой, чтобы возвратить взятое для конфирмации платье, Королевский сын узнал его. Мальчик уж успел переодеться и поспешил в лес, потому что и для него таинственный колокол, в этот день, как-то особенно звучал.
– Пойдем вместе, – сказал королевский сын. Но мальчик взглянул на свои деревянные башмаки, на короткие рукава куртки, и ему стало стыдно.
– Я не могу скоро идти, – сказал он. – А что касается колокола, то его надо искать вправо; там такие хорошие места.
– В таком случае я тебе не товарищ, – сказал королевский сын, кивнув бедному мальчику.
Мальчик углубился в чащу, где терновник рвал его рубище и до крови царапал лицо и руки. Королевский сын тоже получил несколько ссадин, но солнце освещало ему путь. Пойдем и мы за ним.
– Я найду колокол, – говорил он, – хотя бы для этого мне пришлось идти на край света.
Безобразные обезьяны сидели на деревьях и щелкали зубами.
– Давайте его бить! Давайте колотить! Он королевский сын, – говорили они.
А он все больше углублялся в чащу. Здесь росли чудеснейшие лилии с красными, как кровь, тычинками, небесно-голубые тюльпаны, яблони, у которых яблоки были прозрачны, как мыльные пузыри. Подумайте только, как все это выглядело, облитое солнечным светом!
На зеленых лужайках, окаймленных величественными буками и вязами, играли олени и лани. Местами лес раздавался и открывались большие озера, на которых плавали лебеди, взмахивая крыльями. Королевский сын останавливался и прислушивался, не из озера ли слышится звон? Но скоро он убеждался, что ошибся. Колокол продолжал гудеть из лесной чащи.
Солнце, спускаясь с горизонта, окрасило небо пурпуровым цветом. Наступила тишина. Королевский сын встал на колени и, прочитав вечернюю молитву, прибавил:
– Как найти мне то, что я ищу? Солнце садится, ночь наступает. Но я еще могу увидеть солнце, если взберусь на эту скалу, которая выше деревьев.
Он уцепился за деревья и влез на скалу. Здесь было множество водяных змей и жаб. Но зато… Какое великолепие увидал он! Перед ним открылось безбрежное море; а там, где оно сходилось с горизонтом, царило солнце, как величественный блестящий алтарь. Лес ликовал, и сердце мальчика ликовало с ним вместе. Казалось, вся природа превратилась в гигантскую церковь, где деревья изображали колонны, цветы, трава – бархатный ковер, а синее небо – огромный купол.
Но вот солнце исчезло, пурпуровые облака стали бледнеть, и на небе, словно миллионы лампочек, зажглись звезды. Королевский сын воздел руки к небу в немой молитве. Вдруг с правой стороны появился тот самый мальчик, которому было стыдно своей курточки с короткими рукавами. В сердечном порыве, среди храма природы, оба мальчика бросились в объятия друг другу. В это мгновение таинственный колокол зазвучал над ними. Бессмертные духи радовались братскому поцелую и пели: «Аллилуиа».