Жил Игорец, поживал у своей родной тетушки Алевтины и горя не знал. Подрабатывал тамадой, да Шпокси и Чмокси иногда ему деньжат отваливали с продажи дисков с его песнями.
Большую часть денег тетка забирала у него на хозяйственные нужды, но и оставалось у него предостаточно. На сигареты, конфеты и пиво хватало с избытком. Так вот жил Игорец, не тужил, до тех пор, пока однажды тетушка Валентина не подошла к нему с таинственным видом.
– А хочешь узнать страшную тайну? – зловещим шепотом сказала она.
– Ээээээээээээ, – испугался Игорец. – А очень страшную?
– Да нет, не очень, не бойся! Это касается твоей мамы, – пояснила Валентина Владимировна.
– Ну, коли, начала, так продолжай! – сказал Игорец и поудобнее устроился в мягком кресле, ожидая длинного рассказа.
– Так вот, Игорюня. Мамка-то твоя жива! – выпалила тетушка и с интересом посмотрела на племянника, чтобы узнать какое впечатление произвело это сообщение.
Широкая красная физиономия ничего не выражала. Игорец с интересом изучал узоры на обоях.
– Эй, але! Мать-то твоя жива! – повторила, уже сердясь, Валентина.
– Врешь! – бесстрастно сказал Игорец. – Почему же тогда ты меня вырастила да воспитала? Где она прячется все это время?
– Ничего я не вру, – обиделась тетя. – А мамка твоя, Алевтинушка, уже тридцать лет в Израиле проживает с мужем, вот оно как!
– Так вот оно как?! Значит эта развратная греховодница бросила дитя малое, неразумное, а сама с полюбовником в жидомасонское царство-государство укатила? Знать о ней ничего больше не желаю. Вот так, – возмущенно произнес Игорец и злобно отвернулся к стенке.
– Да не так, все не так! – возразила Валентина. – Ни с каким не с полюбовником, а с законным супругом. И не бросила тебя. Это я попросила тебя оставить, у нас с дядей Лешей детей не было и доктора сказали, что так и не будет. Бесплодная я! А Алевтинушка уже тогда дитя под сердцем носила, братца твоего, Хаимчика. Вот она мне тебя и оставила.
– Все равно, мне наплевать. Знать о ней ничего не хочу! А вот что, теть Валь, расскажи ты мне лучше об отце! Кто он, жив ли и где проживает? Ведь отец – совсем другое дело. Слово-то какое славное, нашенское, православное – отец! Это тебе не какой-нибудь папа, ихний поганый католический, а наше, родное, кондовое, исконно русское слово! Расскажи мне и поведай, все что об отце моем славном знаешь! – гордо сказал Игорец.
– Хорошо, племяш, расскажу. Только знаю я о нем совсем мало. Видала всего один лишь раз, когда мамка твоя Алевитина с ним в кафе «Мечта» познакомилась. Как сейчас помню, самое начало осени было, второе сентября. Сидим мы с Алечкой в кафешке за столиком. Так вот сидим, сидим. А толку никакого, кавалеры-то стороной нас обходят. И вдруг появляется он: высокий такой, здоровенный мужчина, видный, да что рассказывать? На тебя, как две капли, похож. Влюбилась тогда в него мамка твоя с первого взгляда. А он подлецом оказался – поматросил и бросил. Ждала его Аля, ждала, да так и не дождалась – исчез, как в воду канул. А потом ты народился, Игорем тебя, в честь отца, она и назвала. Горевала сеструха моя сердешная, горевала, да и другого повстречала, Иосиф Моисеевича. Тоже хороший такой мужчина оказался: маленький, лысенький, в очечках! Просто симпатяшка! А по характеру-то золотой: добрый вежливый, культурный, воспитанный и начитанный. Ты еще маленький был, не помнишь его. Так вот этот Ёсичка, на ней сразу и оженился. Тебя усыновить хотел, только я не позволила, не хотела, чтобы тебя в заграницу увезли, мало ли что там может случиться? Евреи эти постоянно с арабами воюют, а ты – дитя малое. Того и гляди, убьют ни за что, ни про что! Вот так оно все и было, чистая правда. Как на духу! Больше про твоего папашу ничего не знаю, не видала его и не слыхала о нем ничего, – Валентина достала платок из кармана и утерла набежавшую слезу. Воспоминания о сестре настроили ее на сентиментальную волну.